Ни жив, ни мертв

Эх… лето 2017 года. Точной сегодняшней даты Брагинский не помнил, как и порядочное количество его граждан. Вчера одно он знал точно, что завтра ему на всемирное собрание стран. А поскольку завтра плавно перетекло в сегодня, то Россия, как говорилось выше, вынужден был пойти на данное собрание. В общем, мягко говоря, абсолютно все здесь были «вынуждены пойти». Ведь, по правде говоря, никто не понимал цель этого всего. Так как эти собрания были бессмысленны еще до их организации. Документов никто здесь не подписывал, озвучивать можно было лишь позиции правительств, которые и так всем были известны, но могли диаметрально поменять курс, так что смысл сбора всех воплощений в одном определенном месте, медленно, но верно приближается к нулю. Разве что выпустить лишний пар и поорать друг на друга, а потом завалиться гурьбой в какой-нибудь паб и уничтожить все запасы алкоголя. Только ради этого, но сейчас, в такую жару, что стояла над всей территорией Европы никто к алкоголю и прикоснуться не подумает. Поэтому мотивация достигла нуля и ушла еще ниже в минус. Так, что такой добровольно-принудительно, как любила выражаться Советская власть, собранный консилиум не мог не удручать своей расхлябанностью. Кажется только Германия — принимающая сторона, был собран и порядочен. Подсчитав в уме процентное соотношение немцев на своей территории Иван, сам для себя решил, что быть таким деловым ему совершенно не обязательно. Их количество хватило лишь для того, чтобы вовремя прийти. И поэтому, растянувшись на столе и зацапав себе очередную бутылку воды, он начал ее планомерно опустошать. Жара беспощадна. От нечего делать Россия начал медленно проходиться взглядом по сидящим за овальным столом воплощениям. Взгляд его остановился на Альфреде Джонсе. Американец сидел нахохлившись будто воробушек и сверлил взглядом именно Брагинского. При этом он старался как можно реже моргать, стараясь не пропустить ничего. В окружении десятков бутылок его излюбленной кока-колы это выглядело довольно забавно и грозно. Иван понял из-за чего это все. Так пристально Альфред наблюдает за ним с самого начала года. Эх. столетие революции. Шумные, суетливые деньки, которые Иван, из-за уже давно прошедшего раздвоение личности, совершенно не помнит. Зато помнит и Альфред и вся мировая общественность. Поэтому Джонс следит за Брагинским как за Меркель в квадрате, внутрене очень боясь, что-то выкинет какую-нибудь очередную «коммунистическую фигню». К которой он причислял каждый вздох и движение. Что уж говорить о высылке двухсот американских дипломатов*. Трамп оценил**, а вот Ал не очень. Поэтому обещал тут же принять «ответные меры». Иван лишь тихонько смеялся про себя, удивляясь такому серьезному настрою, обычно беспечного Альфреда. Ответные меры на ответные меры. Джонс, ты — сверхразум. Не упускал Ваня и момент поиздеваться над своим излюбленным «западным партнером». Тихонько подбросить ему миниатюрный динамик, который хриплым, загробным голосом напевал «Интернационал» было бесценно. А вкупе с помехами сей «глас народа можно было вносить в список «звуков Сатаны». Когда среди ночи Джонс перебудил весь отель, убеждая, что к нему пришёл дух Ленина из Мавзолея, что был виден буквально в окно, то Иван понял, что не зря он заменил свою неубиваемую Нокиа-фонарик на новомодный смартфон. Ради этого можно было и заряжать его каждые пятнадцать минут. Артур лишь дал Америке заботливого родительского пинка под зад и напутствие вроде «Совсем уже рехнулся со своим Россией и в рот я вас… » дальше шла уж совсем не цензурная речь, которую можно было заменить пищащим сигналом длинной в две минуты и ни на секунду не прерывающимся. Все подумали, как и Артур, но вездесущее Российское правительство прознало об инциденте и сразу догадалось, кто был инициатором. Зная характер России и его играющее в одном интересном месте детство, они сразу же вызвали его на ковер. Иван покорно кивал, как ребенок, которого отчитывают и клятвенно уверял, что такого больше не повториться. Про себя же он надеялся, что никто из правительства не видел скрещенных за спиной пальцев. Тем более, что видео то осталось, на том самом смартфоне. Спасибо, что хоть странам не сказали. Из довольно забавных воспоминаний, которые маскировала вечная улыбочка, Россию выдернула довольно сильная боль в груди. Такая неожиданная, что он схватился за грудь и тут же потянулся к бутылке с живительной водичкой. Свое состояние он списал на погоду и ненавистные пожары. Его совершенно не смущало, что на столе по левую руку, стоит уже с десяток опустошенных бутылок и такое же количество тары под столом, а с правой стороны еще шесть полных бутылок. Они переливались всеми цветами радуги под безжалостным августовским солнцем. Вон, Дания, выхлебал месячный запас центральной Африки и ничего. Все еще выглядел, как высушенная рыба в пивном магазине. Хотя в конкретном случае нельзя исключать, что у бедняги сушняк. Тогда царство ему небесное, так как Иван не знал другого выхода, как избавиться от дикой головной боли в сотни раз усиленной жарой. Северных стран, к которым причисляли и его самого Ивана, он понять мог. Особенно смотря на теплолюбивых южных европейцев. Италий, Испанию и прочих. Они, несмотря на то, что снег видят только на рождественских открытках, были в таком же состоянии вареной макаронины, что и остальные. Вида Иван показывать не стал, но с каждой секундой ему становилось все хуже и хуже. «Кажется перегрелся» промелькнуло у него в мыслях. — Сдохну щас, — его мысли озвучил сидевший справа пруссак. Он давно уже снял темно-синий пиджак и красный галстук и остался лишь в одной рубашке. Его не спасал ни работающий на пределе своих сил кондиционер, ни важные, как выразилось правительство, документы, которыми альбинос заменил веер. Обычно Гилберт не ездил на различные саммиты и собрания. Но поскольку этот проходил в Германии, то Великий всея планеты, решил навестить младшего брата. Зачем? Не ясно. Ведь ездил он сюда регулярно. А как же? Уже через месяц «Октоберфест». Надо все проверить и заранее нажраться в хламину продегустировать. Как же Гил пропустит такое знаменательное событие. Иван лишь кивнул не одарив Гилберта и взглядом. Он схватился за голову, упираясь локтями в столешницу. И понимая, что жара медленно, но верно побеждает. Наконец-то долгожданный перерыв. Россия выдохнул с облегчением. И тут же еле сдержал стон. Было такое ощущение, что ребра ставили легкие. Шатающейся походкой, но как можно быстрее, Россия старался пробраться в уборную и при этом остаться не замеченным. До уборной Россия добрался довольно быстро. Хорошо, что в ней никого не оказалось. Подойдя к зеркалу, он сперва оперся на раковину всем телом, надеясь на всем известное немецкое качество, ведь ноги уже совсем отказывались держать и только потом поднял голову. Да уж, видимо в конференц-зал он не вернется, ибо отражение в зеркале на Ивана походило с большой натяжкой. Глаза были красными от полопавшихся сосудов, а кожа была какого-то пепельно-земляного цвета. По виску стекала капля пота, мгновенно впитываясь в длинноватые светлые волосы. И Иван только сейчас заметил, что ему жарко. Но не просто жарко, а будто он в шубе в баню залез и каждые пятнадцать секунд просил плеснуть водички на камни. Адски жарко. Пиджак, хоть в кои-то веке заменивший любимое, родное пальто, теперь бесформенной кучей лежал на чистом белом кафеле у ног русского. Галстук был не без труда ослаблен и закинут на правое плечо. Две верхние пуговицы выскользнули из петель. Иван же снова взглянул на свое отражение, которое так и говорило: все плохо все очень плохо. Но что, что случилось? Протесты? Пожары? Одно Иван мог сказать точно, так хреново ему не было никогда. Открыв кран и максимально сдвинув ручку налево, открывая холодную воду, Иван буквально целиком погрузился в раковину. Волосы, обрамляющие лицо сразу же намокли и потемнели едва ли не до черноты. Подставив руки под живительную струю, предварительно стянув с них перчатки, он начал жадно пить, пытаясь хоть каплю охладиться. Что ж, это помогало. Сквозь шум ледяной воды и собственной кипящей крови в ушах, Россия услышал хлопок двери. Сознание сразу же подкидывало его образ со стороны: мокрого, с болезненным, бледным цветом кожи и сбившейся рубашкой. Признаться честно, разум забил тревогу, ведь Иван совсем не хотел, чтобы кто-то видел его таким. — Брагинский, какого хрена? — Раздался знакомый возмущенный голос. Иван на секунду поднял голову, зачесав волосы в назад, чтобы они не спадали на лицо, закрывая обзор и окончательно убедился, что это — Гилберт. Выяснив такую важную для него сейчас информацию, Россия снова погрузился под струю воды. Калининград же поумерил свой пыл, заметив в каком Россия состоянии. Цвет лица говорил о том, что содержимое желудка его владельца уже готово выйти тем же путем, что и зашло. Гилберт не Гилберт, если не постебаться над всей этой ситуацией. Именно поэтому он, пропустив пару своих фирменных смешков, подошел поближе к страдальцу. — Ванюша, — взъерошив свои белые волосы, начал Гилберт, — Я же говорил тебе и не один раз. Не ешь суши на вокзале. И не только на своих, но даже в Германии. И там и там мигранты, так что лучше не рисковать. — Гил, — Иван и сам удивился хрипоте своего голоса, но несмотря на все продолжил, — если над душой будешь стоять, то лучше не надо, мне и так хреново. Гилберт поменялся в лице, белые брови свелись к переносице. Это было странно. Обычно Иван совершенно не показывал своих слабостей. Сидел до последнего с гриппом или даже лихорадкой, да так, что порой болезнь приобретала запущенные формы. А врачей Ваня не любил, ни своих, ни чужих. Поэтому Гилберт-то и удивился. — Ты чего? — подошел он ближе и спрашивал с некой обеспокоенность в голосе. Невооруженным глазом было видно, что у Брагинского температура. А положив ладонь русскому на шею и резко отдернув ее, он убедился, что Иван просто пылает. Внезапно Россия почувствовал дрожь в теле. Это был хриплый кашель, который он усердно старался сдержать. — Так это уже серьезно, — Гилберт мигом вспомнил все свое медицинское прошлое, в личине Тевтонского ордена, но ничего полезного именно в этой ситуации ему в голову так и не пришло. Внезапно, Иван понял, как ему тяжело стоять. Ноги подгибались, руки слабли и уже не могли быть надежной опорой. «Да что ж творится то?» Судорожно понеслось у Брагинского в голове. Его накрыло новой волной кашля, он задыхался, отплевывая сгустки черной крови. Гилберт давно уже понял, что не до шуток, но сейчас, он осознал, что все намного более хреново, чем он мог предположить. Внезапная судорога, будто лавина или цунами прошлась по всему телу Ивана. От чего он резко осел на пол. Гилберт же в этот момент помог ему облокотиться на стену. — Вань, ты это, — он с ужасом наблюдал за багровой каплей, что стекала по щеке за воротник, — подожди меня здесь, я сейчас позову! Гилберт вылетел из уборной. Но Иван этого будто бы и не заметил. Он был полностью поглощен болью, что терзала его изнутри. Он откинул голову назад, ударяясь о плитку, что была на стенах и цепляясь в свои волосы. На этот раз судорога была особенно сильной. На своей шкуре Иван почувствовал, что значит быть в эпицентре ядерного взрыва. Он понял, что и стена его не сохранит в сидячем положении, поэтому, ослабленное тело, стало заваливаться вправо. Темнота застелила его взор за секунду, как голова с глухим стуком коснулась кафеля.