Надежда умирает последней? Ох, побыстрей бы уже эта гадина сдохла…
Крисси Почему так холодно? Здесь пахнет чем-то гадким и острым. То ли трупом очередной крысы, то ли сегодняшним ужином. Я бы хотела, чтобы всё-таки это была крыса. Боже мой, ну когда меня уже выпустят?! Про холод я не врала, в подвалах нашей академии нет отопления, каменные полы в углах «комнаты» покрылись небольшой корочкой льда. Когда выдыхаешь, можно даже пар заметить, выходящий из твоего рта. Слава богу, что сейчас май, а вот если бы попала сюда зимой — сдохла бы уже после первого часа пребывания здесь. Сколько я здесь уже сижу? Несколько часов — точно. Сначала я считала по секундам. А когда прошла 5026 или 5028 секунда, я сбилась. Начинать сначала смысла не было, да и не хотелось. А хотелось послать всё и всех куда подальше, выбить эту чёртову ржавую железную дверь и выйти на свет, к солнышку, на свободу. На свободу. Свободу***
Я пришла в себя на раскладушке нашего прекрасного медпункта. Это было единственное место, окно которого выходило в сад. Всегда солнечный сад. Когда я открыла глаза, первое, что я увидела, была спящая на стуле девушка. Длинные ресницы вздрагивали чуть ли не каждую секунду, оповещая меня, мол, тише ты, дурёха, разбудишь. Лицо расслабленно, длинные тёмные волосы цвета горького шоколада запутались в пучке, который, как я поняла, стянуть не получилось, и он так и остался болтаться на уровне плеч. Рыжая прядь её высвободилась из затравленного пучка и, завиваясь в локон, свисала со спинки стула. Я приподнялась на руках, чтобы легонько потрясти её за плечо. Она немного поворочалась, забурчала что-то между «дай поспать, итак полночи учила геому» и «Хочу родиться я в садах зелё-о-оных». Но потом, видимо, реальность пробилась к девчонке в голову, и она распахнула — ну как распахнула? Сначала зажмурилась, потом открыла один глаз, а, потерев второй, открыла и его — сразу же опустилась до моего уровне — то есть до уровня кушетки — и своими карими глазами беспокойно разглядывала мои, пытаясь что-то там отыскать. Сумасшествие что-ли? Я ещё подождала её вердикта, но когда она пыталась расширить мои глаза своими руками, я оттолкнула руки и спросила её наконец: — Что за хрень ты творишь? — она, кажется, улыбнулась и тоже присела на кушетку. — Пыталась понять в сознании ты или нет. — У меня открыты глаза, это ли не признак того, что я не сплю? — насмешливо спросила я. — Ну не знаю! Вчера, когда я увязалась за мадам Кадиллак и мадам Ролтан, чтобы высвободить тебя из заключения, — она в воздухе показала кавычки, — видела обратную картину. Ты сидела на полу и смотрела в одну точку. Сначала мы думали, что ты нас игнорируешь, но даже когда я подошла к тебе, ты не отреагировала. Почему-то мне показалось это странным. — тут я закатила глаза. Наша дружба это такое… — Я потрогала руки и лоб — ты была ледяной. Мы сделали вывод, что ты замёрзла, они потащили тебя сюда. Я так испугалась, я думала уже, что ты… Я посмотрела на неё: она не плакала. Даже голос не дрожал. Но я бы тоже так поступила. Не показала бы ни единой эмоции. Мы просто отучились. Какой в этом смысл, если никто не пожалеет или не порадуется? И всё же, я чувствовала, что если бы мы были нормальными девчонками, мы бы бросились сейчас друг другу в объятия и зарыдали бы навзрыд. Потому что оставаться одним на этом свете слишком больно. Я кивнула ей, и она благодарно улыбнулась в ответ. — В общем, мадам Арбидол сказала, что у тебя просто лёгкое обморожение, а глаза были открыты потому, что ты смогла заснуть таким образом. Видимо, твой мозг понимал, что если ты закроешь глаза и расслабишься, то тут же замёрзнешь. — Мой мозг иногда выдаёт такую лабуду, — многозначно ответила ей я. — А как уроки? Как вообще дела? — Не так плохо, как кажется. Но… Этот взгляд он…не сулил ничего хорошего. Кто-то умер? Или… Боже. Твоюмать. Кого-то забрали! Видимо, моё лицо полностью передавало и мои эмоции и мои догадки, так что Деля лишь вздохнула и крепко сжала мою руку: — Лейла. — Но ей же всего пятнадцать?! — ужаснулась я. Серпента пошла против правил? — Так она же мусульманка. У них там раньше, да и многожёнство разрешается. — Дерьмо, — выругалась я. — Не ругайся, а то кому ты такая нужна будешь? — сказала она. Мы смотрим друг на друга всего секунду, а затем: — Дерьмо! — одновременно, слаженно и смачно. — Наконец ты улыбаешься. А то мину такую нацепила, что мне аж треснуть тебя захотелось, — поделилась она. — Боже мой, перестань быть такой прямолинейной. Я, конечно, люблю эту черту твоего характера, но иногда это меня бесит. — поделилась я в ответ, вставая с кушетки и поправляя брюки. Она хмыкнула. — Ага, когда «иногда» это синоним слову «всегда». — Заметь, не я это сказала. — ответила я ей, и мы вышли из больничного крыла, оставив записку на столе для мадам Арбидол. Вообще, как вы поняли, мы любим давать клички преподавателям. Мадам Арбидол потому что любом недомогании, по её мнению, помогает именно арбидол. Даже если у тебя конечности отваливаются, в прямом смысле, «„Арбидол“ — отличное средство». Мадам Кадиллак — потому что карма у неё такая большая, что она даже между партам почти всегда застревает, между которыми, кстати, расстояние почти метр. Да и лет ей почти столько же, сколько длится производство этих машин. Ну, чисто визуально. Мадам Ролтон просто потому, что на голове у неё вместо волос будто лапша ролтон. Вот прям один в один. Как-то девочка, из младших, лет пяти, подошла в столовой к мадам Ролтон и вилкой попыталась накрутить её волосы, которые, кстати, легко и быстро накрутились. В столовке тишина, все смотрят на эту маленькую самоубийцу, а она вдруг отпускает вилку и выдаёт: — Хм, а когда нам лапшу здесь дают, она не накручивается на вилку. Надо сказать, чтобы такую же лапшу давали, как у вас. Спасибо. Стоит ли говорить, что мы потом дружно и не сговариваясь начали называть, за глаза, конечно, мадам Ролтоном? Пожалуй, не стоит. У нас тут весело, да. Только если сам себя веселишь, конечно. Мы с Делей, разговаривая, шли по коридору в сторону сада, где сейчас должен был проходить урок рисования, а затем и музыки, как сзади нас кто-то окликнул, и нам пришлось остановиться. Оказывается, за нами бежала Дементор. Читали Роулинг? Смотри Гарри Поттера? Значит вы представляете, как выглядит зам. нашей Серпенты. Постоянно чёрный или серый костюм в обтяжку, затянутые в опущенный пучок блондинистые волосы постоянно выбиваются и реально похоже на воронье гнездо. А ещё она постоянно ходит в дурацком плаще-дождевике, как раз-таки чёрном и с большим капюшоном, как у гнома. Вообще, когда ты ночью идёшь с туалета — ибо наш не работает уже целую неделю, и приходится ходить в общий на этаже — тебе вообще нихрена не смешно, если вдруг она пройдёт своей походкой солдата, её плащ будет развиваться, а на лице застынет такая мина, что порой кажется, она реально Дементор. Только питается не воспоминаниями, а настроением. Хорошим. Ибо она не любит, когда мы радостные. Раньше она впитывала только ужасы и серость этой академии. Сейчас же она, привыкшая к злости и строгости, не выдерживает глупые улыбки или щебетание девушек. — Девушки, — она, наконец, подошла, всё ещё пытаясь отдышаться, но делая это исподтишка, чтобы мы не заметили. Мы сделали книксен, как положено воспитанным девушкам, — вас зовёт madame la Directrice. Мы сделали ещё один книксен и не поднимались, пока она не уйдёт. А затем резко подняли головы и наперебой начали обмениваться мыслями, что же нас ждёт.***
Этаж преподавателей был прекрасен. Уж насколько я не романтична и не слезлива, не отличаю Рафаэля Санти от Микеланджело Буонаротти, и уж тем более не замечаю что-то красивое, типа платьев, «цацек» ювелирных там, и тому подобное. Но этот этаж просто как что-то необыкновенное. Серьёзно. Это как из Гето перебраться в Манхэттен. Шикарные обои, мраморные статуи, хрустальные сверкающие люстры, картины, мраморный пол. Маленькие каблучки на наших форменных чёрных балетках отбивает нестройную дробь. И вот, мы перед дверью директрисы. Сто лет уже её так не называла. Я подобралась, поправила одежду, волосы, посмотрела на Делю — она делала всё то же. Мы вопросительно глянули друг на друга и так же одновременно, после придирчивого взгляда, одобрительно кивнули. Мы решили, что я пойду первой. Я пару раз вздохнула, Деля пожелала мне удачи, а я зашла во внутрь логова Серпент…эммм…мадам директрисы, конечно же. Она сидела за столом. Вся подобранная, с идеальной осанкой, позой, лицом — всем. Потому мы её и боялись. Она была идеальна. Разве что характер у неё дебильный. Её идеальное, без единой складочки, серое платье подчёркивала все прелести фигуры, коих было не мало, чёрно-угольные волосы уложены безукоризненно, как и всегда. Я покашляла пару раз, чтобы напомнить ей о моём присутствии. Она заметила, я подавилась. Серпента участливо налила мне воды — не пролив ни капельки! — и поставила мне. Я взяла его и жадно выпила. До конца. Пролив немного на рубашку и ковёр. Молодец, Крисси. — Спасибо, — сказала я и присела в книксене. Она, кажется, кивнула и ответила: — Прошу вас, Кристина Астахова, присаживайтесь, — на слове Астахова я скривилась, но постаралась это скрыть, а то проблем потом не оберёшься. Но она заметила. — Что такое? Вам снова плохо? — заботливо спросила она. Я потупила взгляд. — А-а, понятно. Ну…не всем так повезло, как Лейле. Я вздрогнула. Везение? Какое, к чертям, везение?! — Ну или как Клариссе. — Кларисса? — повторила я. Эта та девушка, с которой я подралась в шесть лет. Которую я ненавидела все эти годы, который мы с Делей устраивали ловушки, а их КОРАЛЛ отвечал нам тем же. Но я никогда. НИ-КОГ-ДА. Не хотела, чтобы её забрали. Я хотела лучшей жизни для всех нас. Жаль, что жизнь — не я. — Простите, — смутилась я под её взором, — я просто не ожидала. — Никто не ожидал. Кто же знал, что её родители оказались такими ранимыми и благородными? — будничным тоном, что-то перебирая в бумагах, отвечала она. — Простите? — вновь сказал я. Ничегошеньки не понимаю. — При чем тут родители? — Как? Это ведь они её забирают. Как раз послезавтра приедут подписать все бумаги. А вы что подумали? Вдох. Выдох. Соври. Соври. Сов… — Я? Да…ничего собственно. Так, зачем вы меня позвали, madame la Directrice? Она одобрительно кивнула и вытащила из стопки бумаг, со словом «Ну наконец-то» какую-то толстую папку. На папке была моя фотография. Моё досье. Там лежит вся моя жизнь. Прошлое, которое у меня забрали, настоящее, которого у меня нет, и будущее, которое мне неизвестно. — Возьмите, мадемуазель Астахова. Посмотрите на себя на фотографии. Посмотрите на дату своего рождения. Совершеннолетие — это так прекрасно, вам не кажется? Я осторожно взяла досье, пытаясь понять, к чему ведёт Серпента. — Да, мадам, именно. — Ну что же вы, посмотрите, как вы хороши собой на этой фотографии! Конечно. Для этой фотографии нас отмывали в бане, со всякими специальными штучками для запаха и тому подобное. От какого-то использованного мною шампуня мои волосы начали светлеть, потому на той фотке я практически блондинка. И это при том, что я всю свою жизнь тёмненькая! Причёсывали, разрешили воспользоваться феном! Приодели в платья, как истинных леди, и сказали: «Сделайте вид, будто перед вами стоит парень, который вам нравится». Нам было шестнадцать. Сейчас же я выглядела, наверное, ужасно. Не смотря на все наши усилия за дверью, волосы чистыми не станут, одежда не прогладиться, а лицо не перестанет быть опухшим, и синяки под глазами не пройдут. — Спасибо, мадам. Я польщена. — Ну что вы, Крисси, я ведь могу вас так называть? — спросила она и, не дождавшись моего ответа, продолжила. — А ведь такую симпатичную мордашку могут и испортить там. Там. Сво… — К чему вы клоните мадам? Я буду очень осторожна, поверьте мне. Да и не зря же мы тренировались на му…физкультуре. — Ну, милая моя, физкультуры не достаточно, чтобы отбиться от мужчин. А вот если бы был кто-то, кто смог бы тебя защитить!.. Что? — Что? — я встала со стула и посмотрела на Серпенту. Не может быть. Я…она… Ну почему? Почему, чёрт подери, я?! Слёзы так и просились выйти, но я показала им кукиш и, вздохнув, спокойно спросила: — Вы подписали договор? Вы отдаёте меня? Она смотрела оценивающе, и мне это не понравилось. На секунду мне показалось, что она смотрела куда-то за меня. Я даже оглянулась, но увидела лишь полный в рост портрет какой-то женщины в пышном старинном платье. — Мне очень понравилось, что ты так честна сама с собой и со мной. Не строишь никаких иллюзий и надежд, ты совершенно по-деловому рассуждаешь. Ты молодец, Крисси. Но, как, я думаю, ты уже поняла, жизнь совершенно не справедлива. Я понимаю, что ты хотела бы для себя другой жизни, но мы имеем то, что имеем. Этот человек не только обеспеченный, влиятельный или известный. Он согласился взять тебя не как свою жену или любовницу или что-то из этого. Он согласился взять тебя на работу, Крисси. — На какую работу? — глухо спросила я. — У меня же нет образования. — Ты будешь горничной. Он будет тебе платить, ты будешь свободна. За исключением одного. Ты не сможешь иметь отношения с кем-то. — За, кончено же, исключением, — усмехнулась я, — его самого. Только этот мужчина может…быть со мной в отношениях, так это, кажется, называется? — Кристина, — угрожающе начала она, — ты должна быть благодарна. Лейлу вообще не спрашивали, а ведь ей только неделю назад пятнадцать исполнилось! Тут я успокоилась. Вернее, наступила полная апатия. Меня волновало лишь одно: — А Деля? Её этот мужчина тоже берёт в горничные? — Нет, — всё. Это конец. — Её берёт другой мужчина. Не в ГОРНИЧНЫЕ.