Time to wake up

Они поссорились, в общем-то, из-за сущей ерунды – кажется, это называется кризисом в отношениях. Но формулировки Гарри, когда Снейп хлопнул дверью (уже не) их дома, волновали мало. Он сидел в одиночестве на кухне, стискивая пальцами худые колени, и не знал, что ему дальше делать. Можно было побежать за упрямым, язвительным, не-вы-но-си-мым Снейпом, схватить его за запястья и… и – о да, Поттер – наговорить прямо в эти побелевшие от сдерживаемой ярости губы всё, чего говорить решительно нельзя. Гарри хорошо знал себя. И знал – сейчас он не сумеет удержать, только разозлит ещё сильнее. Клокотавшая внутри, под горлом, почти-ненависть щекотала связки, будто было можно и правильно ненавидеть из-за какой-то ссоры, будто никто в мире не ссорился, и лишь они – умудрились. Пять лет совместной жизни были позади. Пять лет – в них было так много всего, что Гарри не хватило бы толстой тетради для пересказа. Едва ли тогда, уезжая прочь от Сайлент Хилла и увозя с собой непонимающего, неверящего Северуса, он действительно ожидал, что их знакомство, их потусторонний роман (эта формулировка всегда веселила обоих) продлится так долго. А теперь… теперь всё закончилось. Гарри знал: так бывает. Это нормально – если в отношениях не остаётся чувств, люди начинают цепляться к чему угодно. Даже к тому, что раньше они любили без памяти. Но от знания легче не было. Почему-то горький осадок жёг язык, и хотелось малодушно забыться, в одиночку одолев бутылку виски, пылящуюся в шкафчике. Он понятия не имел, куда его партнёр пошёл и что он будет делать дальше. Но этот гордый мужчина едва ли сделал бы первый шаг к примирению. Он бывал нежным, бывал страстным, но за пределами постели Гарри натыкался не на Северуса – на Снейпа. И лучше сказать про эту перемену было нельзя. Он поднялся на ноги, ожесточённо растирая ладонями лицо, и кинул быстрый взгляд на бутылку – закупоренную, спрятанную за ненужностью… *** Утро было отвратительным. Гарри проснулся с гудящей головой, пересохшие губы не размыкались; он хотел было позвать Северуса, попросить – «ну, ладно тебе ворчать!» – стакан минералки, а лучше – таблетку. А потом вспомнил, что Северус ушёл. И с глухим стоном уронил голову на подушку. Без Снейпа было… странно. Это смешно – Гарри столько лет жил на свете, не подозревая, что где-то там существует Снейп, но теперь, после каких-то пяти лет, собственный дом казался ему неуютным и пустым. Некому было сидеть в кресле, читая очередную заумную книгу, одно название которой нагоняло на Гарри тоску. Некому было лечить его, недовольно бурча себе под нос что-то про не взрослеющих недоумков и – будто Гарри не чувствовал – осторожно касаясь губами пылающего лба. Некому было прижиматься со спины, зарываться носом в волосы, вести дорожку поцелуев по плечам… От этих мыслей его затошнило. Лучше было наведаться к Рону, чтобы не думать о Снейпе. Рон никогда не одобрял этот выбор Гарри; конечно, он не говорил об этом вслух и с Северусом держался нейтрально, но было что-то осуждающее, что-то недовольное в его взгляде. Рон встретил его радушно – даже выдал спасительную таблетку. Когда виски перестало разрывать болью, Гарри хрипло прошамкал: – Он ушёл. – Я понял, дружище, – Рон тихо вздохнул и сел рядом с ним. – Если честно, вообще не понимаю, как ты умудрился поехать в этот свой город-призрак, но на полпути найти мужика и вернуться с ним. Это на тебя не похоже. – Не одному же было слоняться по улицам Сайлент Хилла, – Гарри пожал плечами. Собственная ложь, привычная и набившая оскомину, больше не давила на его совесть: так было нужно. Рон бы не понял. Рон бы решил, что его друг от недосыпа и бог знает чего ещё окончательно помешался. Рон бы подумал, что у Гарри большие проблемы. До вчерашнего дня проблем у Гарри не было. – Так из-за чего поругались-то? – тихо спросил Уизли. И Поттер заговорил. *** Целую неделю он почти не появлялся дома. Рон косился с подозрением, Гермиона настойчиво и назойливо спрашивала, всё ли с ним в порядке, а Гарри, вызвавшийся нянчить всех многочисленных отпрысков Уизли, отделывался дежурным «в норме». С детьми – рыжими-рыжими и очень любознательными – было хорошо. Они дядю Гарри любили: тот всегда приносил какие-нибудь гостинцы и, что, пожалуй, важнее, целую тысячу сказок. Самых разных – счастливых и грустных, развлекательных и поучительных, про драконов, принцесс, русалок… Целую неделю он приходил только на ночь – и просыпался, не запоминая собственных снов. А потом, как герой кинговской «Бессонницы», начал просыпаться раньше. Он заметил это не сразу – списал на нервы то, что просыпался в шесть утра и больше не мог заснуть. В конце концов, у Гарри действительно была причина так считать. Но вряд ли нервы были виной тому, что через несколько дней он проснулся в 5:45, а ещё через пару – в 5:40… От Снейпа не было вестей, но Гарри – малодушно, зло и мстительно – надеялся на то, что он тоже не может спать. Сны были безумными, бесконечными и бессистемными, они не подчинялись его желаниям. Иногда приходил Сайлент Хилл, пугающий, мрачный, зовущий к себе, но чаще и чаще – Северус. Его Северус, такой, каким Гарри давно его не видел: с полуулыбкой, играющей на тонких губах, с мягким и уютным, как пушистый плед, теплом в глазах. И руки, руки эти – музыкальные кисти, длинные пальцы, знающие все чувствительные места на теле Гарри. Сухие горячие ладони, привычно ложащиеся на бёдра. Хриплый шёпот – о чём угодно… От снов, которые привели его в Сайлент Хилл, он бежал. Эти же, становящиеся от ночи к ночи всё короче, стали его миром. Они вернулись. Это было ожидаемо. Вряд ли Сайлент Хилл, эта извращённая пародия на жизнь, не воспользовался бы возможностью: Гарри и Снейп разошлись, им больше незачем было поддерживать друг друга, удерживать друг друга. Но Гарри не знал – и новое знание было страшно, – что давно похороненные ими монстры могут пролезть в их мир. Этим утром он, как обычно, невыспавшийся (теперь он просыпался в полшестого), торопился на работу. Слишком спешил – времени было только на то, чтобы упасть на водительское сидение машины и вставить ключ зажигания. И взглядом-то по стеклу мазнул бегло, не особенно заинтересованно. А потом – замер. Ночью ударили первые заморозки, ветровое стекло покрыл тоненький, почти прозрачный слой инея. Кто-то – или что-то – выцарапал на нём кривое, заваливающееся вправо слово «ошибка». И больше ничего. На работу в тот день Гарри не пошёл. Сказался больным и долго сидел в кресле, которое любил Северус, и его знобило, и ему нечем было дышать. Уже позже он, конечно, попытался отыскать разумное объяснение этой надписи. Играющие дети, сосед-шутник… Что угодно, только – не привет оттуда, куда он не хотел возвращаться никогда. Гарри давно не чувствовал себя таким одиноким и беспомощным – кажется, все пять лет Северус, его неулыбчивый, строгий, порой даже жестокий Северус, незаметно, исподволь прививал ему мысль: у него есть на кого опереться и кого попросить о помощи. Мог ли он просить сейчас, Гарри не знал. Чёрт, он даже не знал, где носит Снейпа! Попытался позвонить – услышал ожидаемое «абонент вне зоны доступа». Других способов связаться с ним Гарри не знал. А если и знал, не хотел унижаться – если он больше не был нужен человеку, который всё ещё был нужен ему, лучшим вариантом было бездействие. «Ошибку» он оттирал ожесточённо и зло, чудом не поцарапав стекло. Просыпаться начал в 5:20. Гарри догадывался, на каком времени всё остановится. Интуиция подсказывала. Но что будет, когда произойдёт эта остановка, он не знал. По его расчётам, оставалось чуть меньше двух недель до рецидива. Иногда ему казалось, что всё это – затянувшийся кошмар, что он вот-вот проснётся, дрожа и обливаясь потом, и разбуженный его криком Северус слепо, на ощупь найдёт пальцами его бедро, прижмётся колючей щекой и шепнёт: «Всё нормально. Это всего лишь дурной сон». Но чаще Гарри одёргивал себя – почти раздражённо – и твердил: хватит. жить. иллюзиями. В очередное утро ему пришлось признать – Северус ему нужен. Гарри было страшно, одиноко, пусто, полузабытые уродливые создания города-призрака дразнили воображение, ему начинали мерещиться их кособокие силуэты везде – у деревьев, на парковке, в парке… Будто бы знакомый с пелёнок туманный Лондон превращался в Сайлент Хилл. Хотя, наверное, это он, Гарри, попросту сходил с ума. Почему-то вспомнились те слова Снейпа. Какая сила – если она вообще была – была спрятана в Гарри Поттере? И почему из-за неё его не могли оставить в покое монстры? Что он умел, офисный клерк, потерявший любовника и здоровый сон? В очередное утро, проснувшись, Гарри кинул взгляд на часы и усмехнулся. 5:15 – шесть минут до. Ему нужен был Северус, но Северус не выходил на связь. И тогда Гарри решился на то, что было безумием от первой до последней буквы. Он взял отпуск на работе и купил билет на самолёт до штата Мэн. Пока проверяли его багаж, пока он проходил регистрацию, пока улыбчивые работницы трепались о предстоящем полёте, Гарри чего-то ждал. Как полный идиот. Что вот сейчас, сейчас на его плечо сядет огромный ворон, и пусть в зале ожидания поднимется волнение: как могла птица сюда попасть? Снейпа не было. Ни в одном из его обличий. Как будто он провалился под землю. Да и к чёрту! Разозлённый на себя за эти пустые, наивные ожидания, Гарри решительно схватил сумку и встал с места. Стены зала давили на него. Повсюду были люди, они что-то говорили, что-то делали, но все они сливались в единое серое марево, их шёпот становился похож на неразборчивое бормотание чудовищ города-призрака, они скалили зубы, тянули к нему свои лапы… Всё вокруг закружилось, завертелось, и Гарри Поттер упал в объятья стыдной темноты. – Молодой человек! Молодой человек! С вами всё в порядке? – его трясли, чьи-то цепкие пальцы впились в плечи. Гарри открыл глаза – под веки будто кто песка насыпал – и слабо кивнул. Рядом раздался вздох облегчения, средних лет мужчина в потрёпанной одежде помог ему сесть. Сунул в руку плитку шоколада и, будто вдруг засмущавшись, тихо пробормотал: – Лучшее средство от слабости. Гарри почему-то улыбнулся. И откусил кусочек. Обожгло лёгкой горечью язык, но силы и впрямь вернулись. Через несколько минут он сумел подняться на ноги, и тот же мужчина поддержал его под локоть. Представился добродушно: – Ремус Люпин. – Гарри Поттер. Приятно познакомиться и извините, – было неловко. Люди, ждущие рейса, глазели на них, и это ощущение было хуже жуков, ползающих по плечам. Его новый знакомый коротко хохотнул, отмахнулся, легко подтолкнул его в спину. – Кажется, это на ваш рейс объявлена посадка. И правда – Гарри скомканно поблагодарил его и помчался к трапу. Уже пристёгнутый, он доедал сунутый неожиданным помощником шоколад и лениво думал о том, что этот Ремус Люпин, должно быть, ровесник Се… На этом он оборвал мысль. Ну уж нет. Хватит с него – от мысли о Северусе наливалось что-то горячее и тяжёлое в груди. И становилось горько-горько. Поэтому он только закрыл глаза и вздохнул. Полёт остался в памяти Гарри набором ярких пятен за окном и однообразных разговоров вокруг; он пытался поспать, но проснулся в 5:13 – и ещё долго обозревал спокойные лица сидящих на соседних креслах людей. Молоденькая стюардесса, заметив, что один из пассажиров не спит, тут же подошла и мягко спросила: – Принести что-нибудь, сэр? – Воды, пожалуйста, – Гарри устало смежил веки. Спать хотелось немилосердно, он – с кругами под глазами, небритый, затасканный, – должно быть, вызывал у людей жалость. А, плевать. Он опрокинул в себя стакан с водой за один глоток, коротко поблагодарил кивнувшую стюардессу и кинул взгляд в окно. Ничего, совсем ничего – сероватое с утра небо, редкие облака. Поразительная пустота: совсем как под рёбрами. Сходил с самолёта медленно, раздражая людей позади; они толкали его в спину, понукая двигаться, а Гарри оглядывал аэропорт и кусал губы – ему остро хотелось уехать сейчас же. Но он не мог. Всё, что он себе позволил, – сутки промедления. Снял комнатку на ночь в первом попавшемся придорожном отеле, плюхнулся на продавленный матрас, огляделся. Звукоизоляция была откровенно паршивой, за стеной кто-то пьяно горланил песни, но так даже лучше. Может быть, если он будет слышать других людей, ему удастся поспать… В 5:12 он открыл глаза и, кряхтя, как измученный старик, поднялся на ноги. Из грязного зеркала на него недружелюбно зыркнул невыспавшийся мужчина – мешки под глазами, трёхдневная щетина, взъерошенные больше обычного волосы. Ему почудилось какое-то движение в собственном отражении, будто двойник-по-ту-сторону осклабился намекающе, но стоило Гарри нацепить очки, и глупое видение исчезло. Это по-прежнему был он – Гарри Поттер. Но радости эта мысль не принесла. Сайлент Хилл был не так уж далеко – должно быть, час или полтора отсюда по трассе. И всё же о нём здесь никто не говорил. Гарри спустился на первый этаж, заказав дешёвый кофе и яичницу. Угрюмая официантка, споро расставляющая перед редкими в такой час посетителями тарелки, опустила перед ним его завтрак, и он без аппетита поковырялся вилкой в белке. От мысли о еде начинало тошнить. – Не один я ранняя пташка, а? – один из посетителей подсел к нему за стол. Гарри не успел возмутиться – глаза у таинственного незнакомца были дружелюбнее некуда. Неопрятный, но странным образом внушающий доверие, он откинул со лба длинные, до плеч, пепельные волосы и осклабился. – Что, тоже не спится? – Бессонница, – коротко обронил Гарри и сделал глоток кофе. Здешнее пойло было редкостной мерзостью – не выпьешь, не сморщившись. Но оно бодрило, и за это Гарри мог вытерпеть что угодно. Его новый знакомый протянул грязную широкую ладонь, широко улыбнулся: – Уолтер Салливан. – Гарри Поттер, – что-то напомнила эта фамилия, что-то давно забытое… О, достаточно! Гарри не настолько выжил из ума, чтобы видеть монстра в каждом встречном! – Куда путь держишь, Гарри Поттер? – Салливан сально улыбнулся проходящей мимо служанке, и та покосилась на него с плохо скрываемыми презрением и гадливостью, но Гарри этого не видел – он изучал кофейные разводы в щербатой чашке. Потом встрепенулся, деланно независимо пожал плечами, буркнул первое, что пришло на ум: – В Портленд. – О, Портленд… Прекрасный, прекрасный город, – Салливан хрипло рассмеялся, и на секунду Гарри захотелось отшатнуться. Уолтер склонился ближе, едва не коснулся губами мочки уха Поттера, прошептал тихо, так, что разобрал один Гарри: – Но ты ведь едешь не туда, Гар-ри. Затылок лизнул полузабытый страх. Гарри хотел послать Салливана к чертям вместе с его грёбаной интуицией, но повернулся – и встретился взглядом с чужими глазами. Будто загипнотизированный, он прохрипел: – Сайлент Хилл. – Так-то лучше. Я оч-чень не люблю ложь, – и улыбка добряка легла на изгиб губ Уолтера. Гарри передёрнуло. Ему было что-то около тридцати четырёх, этому Салливану, но глаза – жуткие и притягательные одновременно – прибавляли ему несколько лет: это были глаза старика, повидавшего и натворившего многое. Гарри сидел как на иголках, кусая губы, ему не хотелось и одновременно хотелось, о, господи, как ему хотелось посмотреть в эти глаза ещё и ещё… Он совсем не удивился, когда Салливан вдруг произнёс: – А знаешь, я вообще-то тоже направляюсь туда. Думаю, с попутчиком тебе будет интереснее. «Нет, спасибо» встало поперёк горла, как рыбья кость. Резиновые губы протолкнули только «да» – совсем не то, что он хотел сказать. Салливан снова улыбнулся. Одними губами, глаза, тёмные и холодные, остались мёртвыми. Они ехали в Сайлент Хилл вдвоём – Гарри на пассажирском, Салливан за рулём. Это было высшей степенью неосторожности – позволить везти себя куда-то незнакомцу, но Гарри отчего-то не мог сопротивляться настойчивому взгляду; он не умел и не хотел это объяснять, собственная слабость казалась ему стыдной и недопустимой, о, как она разозлила бы Северуса. Может быть, только последняя эта мысль – про Снейпа – и заставляла Гарри сидеть сейчас смирно, поглаживая пальцами видавший виды ремень безопасности. Они приехали в Сайлент Хилл, когда солнце уже высоко стояло в небе, но здесь, у ворот, всё скрадывал туман. Салливан ухмыльнулся, махнул Гарри рукой, прошептал заговорщически: – Ужас как люблю исследовать города-призраки! Должно быть, откровенная ложь в этих словах Гарри попросту почудилась. Должно быть… Они шли по безлюдным улицам, изредка куда-то поворачивая. Гарри вертел головой, но никак не мог уловить, что же изменилось. В этом Сайлент Хилле было тихо – гробовая тишина, которая не разбавлялась звуками чьих-то шагов и невнятного бормотания. Спасительное, благодатное молчание, которое не торопился разрушить ни один из них. Поттеру даже начало казаться, что всё произошедшее здесь он выдумал. Что не было никогда ни медсестёр с уродливыми оскалами, ни пирамидоголового… Что не было ничего, кроме бесконечных перекрёстков узких улиц и тишины – такой, какая наступает, когда город покидают все жители. Ему остро не хватало Северуса. Пришлось стиснуть зубы, чтобы непрошенный, нежданный вздох не сорвался с губ. Гарри не хотел о нём думать, но думал, думал, думал… Он так и не сказал важного – того, что рвалось с языка ещё в первый год совместной жизни, но осталось неозвученным и на пятый. Чувства к Джинни – простые, лёгкие и тёплые, как она сама – ушли в прошлое так давно, что он успел позабыть: бывают другие. Выстраданные, вытребованные у всех мыслимых чудовищ – крепкие и болезненные одновременно. Если бы только сейчас с ним был Северус. Если бы только… Салливан шёл, шёл, шёл. А потом вдруг остановился. Повернулся к Гарри. Приблизился, зачем-то накрыл шершавой ледяной ладонью небритую щёку. Вгляделся в глаза и проникновенно, хрипловато зашептал вдруг: – О ком ты думаешь? Кто тебя так волнует? Скулу – и ниже, там, где мазнул чужой палец – обожгло, в низу живота потяжелело, Гарри попытался отстраниться, сделать шаг назад, прервать этот контакт, наконец!.. И не смог – одеревеневшее тело отказалось подчиняться, и чужая ладонь, никем не останавливаемая, скользнула ниже, к шее, накрыла выступ кадыка, чуть сжала – воздуха стало не хватать – и тут же ослабила хватку. С ним играли, как кошка с мышкой, его дразнили; Гарри было противно и мерзко, но это не мешало мучительной, грязной похоти поднимать голову, просыпаться, растекаться по телу противной слабостью… – Я могу помочь тебе забыть, – почти интимно выдохнул Салливан. Будто невзначай скользнул ближе, так, что бёдра встретились с бёдрами, и из горла Гарри вырвался на свободу жалкий всхлип. Салливан улыбнулся. – Видишь… ты уже забываешь… тебе просто нужно пойти со мной – и он больше никогда не потревожит твоих мыслей… Где-то поблизости зашептались. Невнятно и неразборчиво, как умели только монстры. Этот звук привёл Гарри в чувство, и он отскочил назад, оглядываясь. Пальцы дрожали, когда он неловко взъерошил ими свои волосы и тихо спросил: – Ты это слышал? – Что я должен был услышать? – безмятежная улыбка резко контрастировала с мелькнувшей в глазах злостью. Будто притаившиеся здесь кошмары вызвали неудовольствие Салливана. Гарри всё меньше и меньше нравилось происходящее. Он начинал бояться человека, стоящего напротив; и страх этот, вырастающий из глубин подсознания, был куда более всеобъемлющим, нежели страх перед монстрами. – Пойдём. Хочу тебе кое-что показать, – Салливан снова улыбался. Улыбался, улыбался, улыбался. Гарри закусил губу, изо всех сил стараясь не смотреть ему в глаза, и кивнул. Успокаивать себя было тяжело – все его инстинкты вопили об опасности, но как было её объяснить? В конце концов, он встретил Уолтера за пределами Сайлент Хилла, а разве могли создания города-призрака покидать его? Какая глупость… Если бы здесь был Северус, он, наверное, сразу смог бы сказать, стоит опасаться Салливана или нет. Северус умел определять чудовищ, даже если они прятались под людскими личинами; может быть, это и было его силой… Ему захотелось извиниться. За все слова, брошенные в порыве ярости, за гримасу боли, на секунду исказившую любимое лицо, за то, что не остановил – и толком не попытался найти. Во рту было кисло. Гарри шагнул за Уолтером скорее по инерции, не отдавая себе отчёта, нежели осмысленно, поднялся по ступеням, не видя ничего вокруг. Перед глазами стоял Северус: с поджатыми губами, потемневшими ещё больше глазами. С упавшими на лицо чёрными прядями. Уходящий, не оборачиваясь, уносящий с собой вещи и что-то ещё – что-то, без чего Гарри Поттер не мог жить. Он пришёл в себя в антикварном магазине. И с ужасом понял, что Уолтер стоит у той самой стены. Гарри кинулся к нему, преодолевая отвращение напополам с искусственной, не-его похотью, схватил за руки, прошептал: – Ты что? Не стоит туда соваться, там же… алтарь, ритуалы... какой-то фанатик, убивавший во имя своей религии… Салливан улыбнулся. – Ты так и не понял, – мягко сказал он, а затем добавил, почти касаясь подбородка Гарри губами: – Не бойся. Там я смогу помочь тебе. Пойдём… Сжал его подбородок, притиснул к себе, будто собираясь поцеловать. Гарри зажмурился до рези в глазах, но кто-то произнёс голосом Северуса Снейпа: – Гарри… открой глаза… Он разлепил мокрые ресницы – и наткнулся на смеющийся взгляд Салливана. Затянуло в марево его глаз, тело превратилось в послушную куклу в руках опытного кукловода, несопротивляющегося Гарри Поттера повели по грязному узенькому коридору. Одним чудом уплывающее сознание выцепило довольное «всегда срабатывает», а потом пришла пустота. Салливан что-то напевал себе под нос, когда Гарри пришёл в себя; первым делом Поттер попытался пошевелиться – и не смог, тугие ремни надёжно закрепили запястья и лодыжки. На манер распятия. От этой мысли стало дурно, закружилась голова, затошнило; Гарри зажмурился – и тут же вздрогнул от лижущего прикосновения холодной стали. В руках у Салливана был нож, и он чертил неясные невидимые Гарри символы на его животе. – Красивый… – Салливан улыбался сыто и довольно, выписывая вензеля острым кончиком. – Я назову тебя Надеждой… Понять его было невозможно; в глазах – способных загипнотизировать глазах – горел огонёк сумасшествия, фанатичная преданность своему делу сквозила в ленивых движениях руки. Вот он надавил посильнее – и над бедром осталась длинная кровоточащая царапина. Гарри задёргался, пытаясь выбраться, и Салливан прижал нож к его губам, зашептав: – Ш-ш… Ты же не хочешь сам себя поранить? Обещаю, тебе не будет больно. Ты умрёшь во имя Рая… Потом было обжигающе горячо – на его груди, над сосками, что-то выписывали, и когда Салливан отстранился, Гарри, преодолевая тошноту, ужас и слабость, приподнял голову. И уронил обратно – цифры было сложно разобрать из-за кровоподтёков, но он откуда-то знал ещё до того, как посмотрел: ублюдок вычертил «5:09». Кончик ножа завис над ребром, там, где пряталось за слоем кожи и костей глупое сердце. Въелся глубоко, так, что запекло, проник внутрь. Гарри закричал, глотая слёзы и просьбы, задрожал, распятый, лезвие раздвинуло края раны… *** Откуда-то из пелены пришёл голос. – Гарри… Гарри! Да что же это такое… Давай, приходи в себя! – и – удар, щёку обожгло, эта секундная боль перекрыла другую, он беспомощно открыл рот, чтобы застонать, и губы – сухие, горячие, жестокие губы – накрыли его собственные, раздирая в кровь. Гарри судорожно замотал головой, задрожал, чьи-то руки, господи, пусть это будут те руки, обняли его, кто-то зашептал: – Ш-ш-ш… всё хорошо… Всё хорошо. Дыши. Он боялся открыть глаза, но всё-таки заставил себя преодолеть резь и боль. Сквозь пелену медленно-медленно проступали очертания знакомого лица: крупный римский нос, чёрные от переживания глаза, искусанные губы. – Северус… – выдохнул Гарри, а потом – стыдно и глупо, как маленький мальчик – разрыдался. Он лежал на полу в своей – их – спальне, скорчившись, грудь жгло огнём, а Северус Снейп, который ушёл от него, держал его в своих объятиях и баюкал, как ребёнка. Гарри протянул дрожащую руку, но силы не хватило дотянуться до чужого лица. Северус сам сжал его запястье, прижал к своей щеке, чуть повернул лицо, чтобы прижаться губами к пальцам, заговорил хрипло и торопливо, будто боясь опоздать: – Я знал, что по тебе это тоже ударит, что они вернутся, но почему-то надеялся, что основной удар придётся на меня. Прости, прости… я мог прийти раньше, вытащить тебя, но я… – Северус, – сухие губы еле двигались, он выдавливал слова усилием воли, – почему я здесь? Почему не там? Я же улетел… и Салливан… ритуал… Лицо его дорогого, любимого друга исказила тень; Снейп мимолётом поцеловал его в висок, выдохнул, обнимая крепче. – Ничего не было, Гарри. Ты никуда отсюда не уходил. Это было сном. Сном, понимаешь? Они используют сны, чтобы… – Убить? – улыбка сама собой наползла на губы. Северус закрыл глаза, словно ему было больно смотреть на Гарри. – Устранить проблему, – ответил он почти спокойно – выдали только подрагивающие крылья носа. – Это… этого бы не случилось, будь я рядом. У них не хватит сил воздействовать на нас, когда мы вместе. Но по одиночке мы беспомощны. Прости, мне стоило догадаться раньше, мне правда стоило… – Северус, – так много облегчения, глухой нежности и радости – это не вмещалось в Гарри, этому нужно было дать выход. Он приподнялся, шипя, обнял Снейпа за шею, прижался пылающим лбом к чужому. Прикрыл глаза. – Просто поцелуй меня. Когда, смущённый, раскрасневшийся, с припухшими губами, он отстранился, оно – то, что он так долго носил в себе и прятал, как редкую жемчужину – сорвалось само собой: – Я люблю тебя. Возвращайся, пожалуйста. Северус Снейп смотрел на него долго-долго, словно решал что-то для себя. Поцеловал в переносицу. Коснулся кончиками пальцев кадыка. Погладил ямочку меж ключиц. И – ворчливо, как умел он один – ответил: – Ты совершенно не способен существовать один. И если это не было ответным признанием, то Гарри явно совершенно ничего не смыслил в любви.