Полжизни один. В поиске познания Одиноким хочет быть, С отвращением покидал всех. Но одно знакомство поражает его в самое сердце. Несмотря на недоверие и гнев, Он улыбается сквозь боль. ©
***
Обеденную Блэк-холла объял привычный таинственный полумрак. На столешнице догорала сиротливая свеча, трепеща огоньком от завсегдатаев сего помещения — гостеприимных сквозняков. За столом сидел молодой человек, склонившись над бокалом вина, держа в руке бутылку того экстракта винограда, выводителя памяти, склейщика душевных ран. Человеком этим был сам Гарри Поттер, весьма захмелевший от последней дозы и треска сиплой тишины в ушах. Вдоль длины стен проплывали высушенные и уставшие боггарты, снуя от угла в угол, не обращая внимания на Гарри, видимо принимая его за одного из своих. — Хозяину уже достаточно пить, — произнес домовой эльф, и бутылка с бокалом исчезли со звучным щелчком, едва ли Гарри успел допить все до капли. — Кикимер, сколько раз повторять… — пьяно компостируя мозги. — Не называй хозяина… хозяином. И… верни-ка мне выпивку. — Господин Поттер велел прежде… — Я отменяю все, что велел прежде… -…Забрать у него выпивку и не возвращать, как бы господин Поттер ни угрожал Кикимеру, - продолжил заботливый эльф. — Бесполезно… — Гарри почувствовал, что начал тут же трезветь от негодования. Смириться с потерей алкогольных градусов было тяжело, ибо это единственно чудотворная жидкость для смазывания скрипящих нервных узлов. А как иначе сохранишь здравомыслие, если даже ощущение реальности пропадало в заключении? Заключении, да. Недавний избранный был взят под стражу сразу после битвы за Хогвартс и помещен под домашний арест. Нонсенс? Нет. Реалии правящей правой стороны. Прежний режим был круто капитализирован, и Министерство стало самой светлой монополией, торгующей ложной информацией, словно пластмассовыми, бутафорскими конфетами. Общество с радостью жевало эти фиктивные сладости, что позволило отменить все заслуги Ордена Феникса, объявить его незаконной организацией, и Гарри, номинированный на пост приверженца враждебных идей, опять, был чуть ли ни основой создания этой тайного, но разоблаченного ложа. Гарри Поттеру вменялись обвинения в использовании непростительных заклинаний, в убийстве, подавлении воли, подстрекательстве к мятежу и оскорблении непредвзятой чести Визенгамота в придачу. Юный волшебник не успел опомниться, как все вокруг моментально забыли о подвиге, назвав его обычным убийством. Кстати, совершенно без учета самообороны Гарри. Военное положение никто не учитывал. Да, и после, самопровозглашенный министр уверил всех, что военного положения и вовсе не было, а меры предосторожности вызваны были истерией ушедшего руководства, которое элементарно боялось потери своих насиженных чиновничьих мест, боялось уступить членам секты Пожирателей смерти свои удобные кресла. Разумеется, Гарри не ждал, что его канонизируют и будут молиться как на икону по спасению мира, но прятать его, ваять отщепенца — это уже слишком. Как они могли забыть? Будто массовая магия помешательства обрушилась на их умы! Гарри понимал — что-то не так. Слишком быстро все ужасы войны канули в бездну эры перемен. Естественно, по истечении батальных событий находятся те, кто возжелает переписать историю в обратном свете… Но не так же скоро! Гарри горько переживал, а точнее перепивал кризис веры в добро. Добро требовало жертв, часто ими становились былые фавориты. Хоть Гарри не мог отнести себя к списку фаворитов властей, он все же думал, до открытого притеснения не дойдет, власти не падут ниже плинтуса, изолировав его. Он ошибался. Приговор для «человека Дамблдора» звучал обрывочным, невнятным текстом раздутых, дурацких претензий: «пренебрег полномочиями Министерства, усомнился в вышестоящей власти: убийство из личных мотивов, месть за семью... неуправляемый, подобно Тому-Чье-Имя-Нельзя-Называть, считает себя вправе перечить суду, взят под контроль и обезврежен»… Его отсекли как деформированную конечность, ампутировали гниющий сегмент общества. Конечно, оставались другие люди, гаррины единомышленники, пострадавшие, зараженные войной, как смертельной проказой, такие как он, его друзья, близкие. Они вроде поддерживали Гарри. Только они не сидели сейчас под стражей. Чета Уизли-Грейнджер, мистер и миссис Уизли, Джордж, кроме Джинни, они несколько раз навещали арестанта. Гарри пытался с ними говорить о случившемся, собственно, он только об этом и говорил: о войне, о справедливости. Они будто не слышали, думали, что им это приснилось. Те, кто умер — умерли в результате несчастного случая, или еще какой-нибудь лицемерной нелепицы. — Какого черта это происходит? — орал Гарри, долбя стены кулаками. Гермиона, выполнявшая функции адвоката, якобы старалась обжаловать решение суда, а на деле только предостерегала Гарри от попыток снять магический браслет, коим юноша был прикован. Он и сам понимал, что убежать без жертв не получилось бы. К дому приставили вооруженную недремлющую охрану с приказом останавливать Гарри любой ценой, словно особо опасного взбесившегося зверя, даже не гнушаясь непростительными. Замечательный ход Министерства, остающегося в победителях всецело и безраздельно. Приговор искажающе жесток и пугающе знаком настолько, что Гарри чувствовал себя здесь вторым Сириусом. Даже вынеси Визингамот решение переломать ему все кости — это было бы более лояльно, нежели заточение в Блэк-холле. В некоем перевернутом мире, переработанном смысле он сделался Сириусом, заполучил все эмоции крестного, наложился на него как астральная проекция. Теперь юный маг понимал почему в доме столько спиртного. Вино притупляло чувство обостренной справедливости, странно, что раньше оно наоборот поджигало его. Раньше он был полон борьбы! Готов рвать и метать! Уничтожать поклеп со всех фронтов летевших в него мнений! Пока не встретил в этих отрешенных стенах свое 18-летие. Если бы не Кикимер, взятый под стражу герой с ума бы сошел, одичал, взвыл. Если бы одиночество можно было возвести в ранг смертных грехов, его точно разодрали черти еще на подступах в чистилище. Кого он спасал? За что боролся? Они только этого и ждали. Обвели вокруг пальца одного, устранили другого, единым выстрелом сняли двух зайцев. Гарри считал, что хоркрукс заставлял его чувствовать вселенскую ярость. Увы, без той черной души Гарри словно был ополовиненным, неполноценным, - довольно неуютное чувство вывернутости наизнанку. В этой одиночной тюрьме все переосмысливалось. Здесь он ел тишину ложками по ночам, поутру умывался пригоршнями талой ненависти, заваривал чай с ароматом слез, выкуривал дым отчаяния, делил постель с одиночеством и пил вино сладких надежд за столом со своими подростковыми грезами об идеальном мире. В итоге от этого общества он принял лишь болезненный удар в спину. Гарри в блокаде, Волдеморт в склепе. Идеальное соотношение безысходности и тлена. — Служба доставки еды «24 и 7»… Ваш заказ! — Раздался приветливый голос в рупор, закрепленный в прихожей. Гарри подскочил и опрокинул стул. — Кикимер откроет, — сказал домовой эльф и поплелся ко входу. — Не надо, Кикимер, — погнался наперерез Гарри. — Отправляйся спать, не утруждайся, я справлюсь. — Как скажете, хозя… господин Поттер. Гарри прошагал по коридору, чуть пошатываясь, собирая пыльную паутину, каждый день заново врастающую в стены, словно неотъемлемая деталь интерьера. Он распечатал дверь, взглянул сквозь приоткрытую щель, не снимая цепочку с петли. Мера предосторожности, ибо чары с дома снимало целое скопище могущественных волшебников, а запечатали после лишь министерской опекунской защитой. Мало ли, вдруг приспешники Волдеморта активизировались или кто-то из стражей правопорядка получил приказ устранить Гарри таким образом, чтобы пресса написала, что избранный подавился бутербродом или эльф его взбесился, или что там обычно выдумывают для замыливания глаз? — Каберне, замороженные овощи, сигареты, говяжьи отбивные. — белобрысый парнишка в узком проеме двери, зачитав перечень заказа и бесхитростно улыбнувшись, приподнял бумажные пакеты в обеих руках. — Входи. — Гарри снял ограничивающую дверную цепочку. Все опасения оказались напрасны. Жест приглашения удался немного радушней, чем мог позволить затравленный ренегат. Доставщик в светло-зеленом комбинезоне, составляющим часть корпоративной униформы, проскочил внутрь. — Оу, да у тебя браслетик на руке? Рецидивист что ли? — Думаю, это не твое дело. — Упс, прости, старина… Шутка проходит мимо. — Не сказать, что в лице проявилось раскаяние, скорее еще больше праздного любопытства. Мальчуган напомнил ему Колина Криви своим навязчивым осматриванием, почти обнюхиванием Гарри. — Ты маг? — прямо спросил Гарри, беря пакеты. — Облом! Магии во мне кот наплакал. — Люди не могут видеть это место, вообще-то, а уж войти сюда и подавно, — испытующе воззрился Гарри. — К тому же ты увидел, что браслет не простая побрякушка, а опоясан сдерживающей магией. Может ты- сквибб? — Да, а что? Тебе ведь не случайно рекомендовали заказывать пищу в нашей богодельне? Привез бы сюда еду обычный доставщик, ага, как же! У нас так-то и простецы работают. Не то чтобы я от них сильно отличался, но я без труда разглядел замаскированную дверь в середине жилого дома. Еще сквиббы могут отличить магический заказ от обычного. Я с детства слежу за всем, что творится в мире магии. Мой папаша был чистокровным магом… — казалось поток его веселой речи никакими преградами не удержать, но сопляк затих, едва упомянув отца. — Кто такой, может я его знаю? — Гарри вовлекся в диалог, рад хоть какому-то посетителю. — Вряд ли. Он не местный. Выгнал нас с матерью как только узнал, что у него родился сквибб. Мы с ней переехали сюда. Она, кстати, тоже волшебница, но у нее были в роду простецы. — Ясно. И зачем мне это? — Что зачем? — Зачем ты вылил на меня всю свою биографию, парень? — Я Энтони, кстати. Коллеги зовут меня Эни, и это еще далеко не вся моя биография. Так за что тебя упекли? — бесцеремонно допытывался доставщик, пройдя на кухню, вслед за Гарри. — За излишнюю любовь к правде. — Серьезно? — К сожалению, да. — Они поставили пакеты около каминной стены. — Сочувствую. Любовь к правде, как правило, не взаимная тема. — Точно, — ухмыльнулся Гарри. — Выпьешь чего-нибудь? — О, с радостью бы! Да только я на работе. Начальству не понравится, я и так на птичьих правах. — Птичьи права нам знакомы. Что ж, работай, закончатся продукты еще поболтаем, — непринужденное человеческое общение для изгоя стало такой роскошью, что Гарри с неохотой забрал последний пакет с продуктами у Колина, то бишь у Энтони. — Лады. До скорого. Не кисни тут. — Провожу тебя до двери, а то заблудишься. Как только захлопнулась дверь, Гарри буквально стек по обратной ее стороне. Иногда одиночество болело нестерпимо, хуже проклятия. Не сказать, что Круциатус, но его кузен по меньшей мере, это точно. Однажды он привык к этой боли. Задолго до сегодняшнего дня. Еще в чулане с пауками на Тисовой улице. Как оказалось, можно жить даже с призраком вместо души. Живым призраком, подселенным квартирантом в груди, паразитирующим на прошлых грезах о счастливом конце. В его разуме, крови, в костях и мышцах жил этот злобный, несогласный, неупокоеный полтергейст, распирающий его изнутри, подпирающий ребра и толкающий в грудную клетку, как в плиту незаколоченного саркофага. Его отрезали от мира, но не захоронили как следует. Жертва современной политики, «Робинзон Крузо» нового модернизма, «Человек в железной маске», заточенный в свою темницу, победитель от противного. Складывать лапки и плыть по течению все же Гарри не собирался, но стоило высунуть нос на улицу… Его тут же упекут в Азкабан без следствия. Его беспалочковой магии, угнетенной браслетом против чар, не хватит, чтобы справиться в одиночку с десятью стражами-надсмотрщиками, которые всегда были неподалеку от блокадного дома.