От Иларии до Вияма. Часть вторая

Виям, замок герцога, 5 декабря Оставшись один, Ленард затосковал, но старался держаться. На следующий же день он принял просителей, разобрал пару тяжб, выслушал доклад Маркиса. Перевалило за полдень, на столе аккуратными рядами лежали прочитанные и подписанные свитки. Закончив письмо для старосты имения, Ленард запечатал его сургучом и окинул беспомощным взглядом кабинет. Кристиан не впервые уезжал, оставив на него дела герцогства, но в первый раз волчонок мог лишь верить, что супруг вернётся и они вновь увидятся. ― Ваша… Лени? ― в кабинет заглянул Маттиас. Он намеренно махнул рукой на субординацию, лишь только приметил несчастное лицо волчонка, которому сейчас был нужен друг. ― Что-то случилось? ― Уж сразу ты… Случилось… Там на внешнем дворе крестьянин из деревни, откуда Гарет родом. Хорошо ещё ― мне попался на глаза. Твердит, что у него дело ― и не иначе как к их светлостям. Ленард отвернулся, чуть слышно вздохнул. ― Веди его в приёмный зал, ― сказал он, взяв себя в руки. ― Что ещё могло случиться? С тех пор, как Кристиан утихомирил тамошних бунтарей, жалоб не было. ― Сию минуту. ― У двери Маттиас остановился. ― В тронный, что ли? ― Ну зачем же человека пугать? В малый отведи. Маттиас ушёл, Лени подождал немного и направился следом. Амалия, пока была жива, превратила этот зал в свою приёмную, и Кристиан им не пользовался. Прежде туда приходили купцы, немногочисленные просители, алчущие получить хоть какую-то должность при герцогском дворе. Теперь же небольшой зал, хоть и содержался в порядке, но пустовал. Лени сел в кресло под балдахином. Гобелены с охотничьими сценами на стенах, несколько стульев с высокими резными спинками, маленький стол ― вот и вся обстановка. Маттиас ввёл в зал просителя. Крестьянин опасливо поглядывал по сторонам, комкая в руках шапку. ― Здравствуйте, уважаемый, ― сказал Ленард. ― Как ваше имя и в чём ваша просьба? Несмотря на такое любезное обращение, мужик сделал попытку пасть на колени. Маттиас, увидев, как Лени качнул головой, решительно подхватил бедолагу под мышки и поставил на ноги. ― Ваша светлость… я, значится… меня послали, чтобы вам, значится, сообщить, ― замямлил крестьянин. ― Одного вы оборотня… двух… забрали, да только неспокойно у нас в деревне. Овец режет кто-то. ― Что? ― Лени растерялся даже. ― И часто? ― Да почитай, две ночи в неделю, ― почесав в затылке, высказал мужик. ― По две овцы зараз. Запасает, ишь ты. Да и то... чаще станет ходить ― поймаем же. ― С собой уносит? ― Ну да… шерсти чуток остаётся, крови. Горло перегрызает и волокёт. Ленард посмотрел на Маттиаса, тот ответил ему непонимающим взглядом. ― И давно приходил? ― спросил волчонок, лихорадочно припоминая последнее полнолуние. ― Дак... на той неделе, ваша светлость, ― сказал крестьянин. ― На этой не показывался пока, да мы ждём. Эдак он нас по миру всех… Стало быть, не волк. Не вовремя как: слухи разносятся быстро. Арендаторы в имении ещё решат, что желающие поселиться с ними медведи опасны. А ведь медведи так себя не ведут. Что ж за зверь тогда? ― Мы разберёмся, уважаемый, ― сказал Ленард твёрдо. ― Да вот завтра же приедем к вам, устроим засаду. Тихо, неприметно. Посмотрим, кто у вас такой — до овец лакомый. ― Спасибо, ваша светлость. ― Мужик низко поклонился. ― Старосте не сообщай. Не он ли тебя послал? ― Нет, ваша светлость. Нас пять дворов, значится, решили к вам с нижайшей просьбой… а староста ещё отговаривал. Мол, только дадут взашей и отправят восвояси. ― Ясно, ― кивнул Ленард. ― Маттиас, распорядись, чтобы уважаемого... да как зовут-то вас? ― накормили и устроили на ночлег. Завтра подвезём его домой. ― Джона, ваша светлость. ― Мужик опять поклонился. ― Ступайте, уважаемый Джона. Маттиас о вас позаботится. Будьте готовы встать чуть свет. ― Дак мы это... ― смущённо начал мужик. ― Кажный день... ваша милость. ― И верно, ― улыбнулся Лени, ― кому я это говорю? Он вернулся в кабинет, чуть только Маттиас увёл просителя. Как же он быстро забыл, что сам когда-то вставал чуть свет. Попробовал бы он не проснуться вовремя. Это сейчас его будили ласковый голос Кристиана или почтительное приветствие Тьерри. ― Дитя моё. Сестра Уэлла встала при появлении волчонка. ― Вы здесь? Это хорошо. ― Лени сел на краешек макенского дивана. ― Вы не должны тревожиться, дитя моё. ― Ведьма подошла ближе. ― Разлука продлится недолго. Уэлла протянула руку и погладила волчонка по голове. Тяжёлый узел в груди у того немного ослаб. ― Поужинайте с братом и друзьями, а завтра поезжайте спокойно в деревню. Подданным нужна ваша помощь. ― Не оборотень там, ― сказал Лени. Он был в этом уверен. ― А вот кого встретим ― даже не представляю. Кажется, понимаю теперь, каково Кристиану выступать с отрядом... Волчонок внял совету Уэллы, пригласил на ужин Маттиаса. Он бы и Гарета пригласил, но решил друга лишний раз не дразнить. Между двумя молодыми воинами только установился зыбкий мир. Сидя за столом, Лени поглядывал на брата и видел, что тот словно в тумане, влюблён по уши. Да и Овайна говорила всё больше о песнях, а не об оружии и ратном деле. Лени только усмехался про себя. Новость об отъезде, если и достигла ушей влюблённой парочки, до разума явно не дошла. Альбер пожелал брату приятной поездки рассеянным голосом и снова вернулся к обсуждению баллады, которую пела им на днях сестра Альенора. Ленард развёл руками и подмигнул Маттиасу. Уже после ужина распорядился: ― Гарета возьми обязательно. Его деревня, он там всё знает. ― Непременно, ― обещал Хрюшка. Ночью Лени спал на удивление спокойно. Если и посещали сны, то волчьи: бегал по лесу, вынюхивал чьи-то следы. Утром его разбудил Тьерри, принёс завтрак в постель. Волчонок приказал взять с собой столько же воинов, сколько брал Кристиан в дорогу до Бримарра. Словно бы они случайно проезжали мимо деревни и заглянули напоить коней. Так непривычно было самому отдавать приказы, страшно сказать или сделать что-то не то, но лицо Маркиса выражало лишь молчаливое одобрение, и Лени успокоился. Деревенский проситель приехал на телеге, но его лошадёнка с куцым хвостом выглядела таким заморышем, что не только скакун Ленарда, но даже кони под охраной, казалось, косились на неё с презрением. ― Посадите уважаемого Джону позади себя, ― велел Лени одному из свиты. ― А как же... ― Джона смотрел на лошадку и телегу так, словно уже прощался с ними. ― Да вы не волнуйтесь: я прикажу пригнать телегу. Ваша лошадь прибудет вслед за нами, ― успокоил его Лени, а сам подозвал слугу и шёпотом велел запрячь в телегу молодую кобылу. Старая пусть следом идёт ― вдруг окажется мужику так дорога, что он не захочет с ней расставаться. И вот небольшой отряд выехал из замка и направился уже знакомым волчонку путём в сторону Бримарра. Всадники бодрой рысью продвигались по высохшей, но ещё не заледеневшей дороге. Ленард оставался спокойным, но вспоминал, постоянно перебирал в памяти первую совместную поездку с Кристианом, когда он выехал из замка всего лишь любовником, а вернулся супругом, почти поверив уже, что судьба повернулась к нему лицом и даже улыбается. ― Может, стоило к колдуну заглянуть? ― спросил он вполголоса Маттиаса, ехавшего рядом. Гарета волчонок отправил во главу колонны, здраво рассудив, что парень и дорогу знает лучше, да и для деревенских его статус в замке лишний раз подчеркнуть не помешает. ― Да что уж… сами управимся. Скорее с твоей ведьмой стоило бы посоветоваться. Чую, она посильнее нашего колдуна будет. ― Сильнее, не то слово, ― кивнул Лени, ― но маг-то давно с наёмниками, так что, может, чего-то и знает... ― Ничего, без магов обойдёмся. ― Маттиас понимал, что друг волнуется. Впервые, считай, без герцога и Бартока с отрядом отправлялся на защиту местных. ― Говоришь, медведи ― мирные? ― Мирные. К тому же они все живут на территории Бранна, так что мы не можем подумать даже на безумного оборотня-медведя. А прочие водятся намного южнее. Слышал, что в Иларии встречаются тигры-оборотни и считаются людоедами. ― Этот нападает только на овец. ― А только ли? ― засомневался Лени. Он придержал коня, дождался, когда с ними поравняется воин, позади которого сидел Джона. ― Уважаемый, а у вас в последнее время люди не пропадали? ― Да ушли двое или трое, ― почесав в затылке, припомнил Джона. ― Со старостой не ладили да и ушли. То ли в город подались, то ли в наёмники... кто ж их знает. Весточек не присылали. ― Со старостой не ладили? ― переспросил Лени и обменялся взглядом с Маттиасом. ― Спасибо, Джона. Он поманил друга и отъехал в сторону. ― Нам не стоит въезжать в деревню сразу. Понаблюдаем немного. ― Думаешь, это староста ― оборотень? ― Вряд ли. Но я помню, что он громче всех призывал сжечь волчат. ― Тогда тоже уж больно вовремя овцу порвали, ― кивнул Маттиас. ― Да и кто? Братья Гарета оборачиваться же не начали ещё? ― Ещё не скоро начнут, ― мотнул головой Лени. Словом, порешили пока внимания к себе не привлекать. Ближе к полудню переправились на другой берег реки в памятном для Лени месте и двинулись дальше. Обогнули деревню с востока, разбили у лесочка лагерь. Лени отправил Джону на разведку с Гаретом, предусмотрительно снявшим шпоры и оставившим только короткий меч под плащом. ― Ты скажи там, если к слову придётся, что к тебе может друг заглянуть, из города, ― буркнул Гарету Маттиас. ― Мало ли... а так поостерегутся. ― Да днём ничего не случится, а к вечеру заглядывай, ― отозвался Гарет. ― Только говорить как раз не буду. Пусть думают, что один. ― Вы там не геройствуйте, ― предостерёг Лени. ― Ночью в доме не оставайтесь. Маттиас прождал до вечера и поскакал в деревню. Подъехал к дому Гарета со стороны пустующих огородов, привязал коня рядом с конём товарища, огляделся: незаметно было, чтобы деревенские потащили со двора что плохо лежало. Видать, боялись герцога. Детская тележка на колёсиках, брошенная с лета, так и валялась под деревом, размокла от дождей. Маттиас поднялся по шатким ступеням на крыльцо, но не успел постучать ― Гарет тут же открыл дверь. ― Заходи. В доме он был один. ― А Джона где? ― Пошёл оповестить соседей ― тех, кто его в город послал. Маттиас приоткрыл дверь, посмотрел на пустующую деревенскую улицу. ― Как вымерли все. Но ему показалось, что из соседнего дома за ними кто-то наблюдает сквозь слюдяное оконце. ― Кто там живёт? ― Старуха одна, вдова. ― Уж не та ли, что при герцоге за твоих заступалась? ― Она, бабушка Терстин, ― кивнул Гарет. ― Хорошая, одинокая только да нелюдимая. А ты откуда знаешь? ― Малыши твои в монастыре рассказывали. Ты всё время один тут и проторчал? ― Ну что ты! Староста приходил. ― Ага… ― глубокомысленно протянул Хрюшка. ― Чего хотел? ― Спрашивал, понятное дело, зачем я сюда опять явился, не хочу ли продать землю, раз уж в городе обосновался, интересовался, чем я занимаюсь. Я сказал, что его светлость взял меня на работу в замок. Староста давай опять с землёй наседать, а я ему ― мол, говорил с парочкой соседей, а те жалуются, что в деревне неспокойно. Надо бы доложить их светлостям. Вот переночую, а наутро поеду обратно в Виям. ― А он что? ― Доброй дороги пожелал, ― усмехнулся Гарет. ― Да таким голосом! Будь я лошадью, тут бы и охромел. ― Времени-то мало, ― задумался Хрюшка. ― Чего делать нам? Ждать ночного гостя или вернёмся к Ленарду, доложим? Эх, потрясти бы старосту как следует! Подозрительный он. ― Так пока метаться будем с докладом, и гостя упустим, и что сказать сможем? ― резонно заметил Гарет, и Маттиас мысленно дал себе по шее ― и как сам не сообразил? Расслабился! ― А коли гостя, буде явится, задержим, он, глядишь, и расскажет его светлости что-нибудь интересное. Два доблестных, но не очень сообразительных воина ― особенно Хрюшка, запамятовавший, что Лени велел не геройствовать, ― стали готовиться к ночлегу. Гарет разбросал прошлогоднюю поленницу, нашёл немного ещё годных для растопки печурки дров. Хрюшка пока осматривался. Да, по всему видать, жили братья бедно, еле сводили концы с концами. Немудрёный скарб сирот хранил попытки Гарета латать по мере сил разваливавшееся хозяйство. Маттиас старался не мелькать у окон ― хоть они и были немыты так давно, что едва ли кто-то разглядел бы даже герцога, выгляни он на белый свет. Разобрал обе котомки, собрал на столе нехитрый ужин. А тут и Гарет вернулся с поленьями и затопил печку. Опять метнулся на двор и принёс пару жердей. ― Тряпья намотаем, ― сказал он. ― Оно старое... если кто ночью пожалует, человек или нет, огонь-то его завсегда отпугнёт. А мы задержим, коли получится. Маттиас кивнул. Хоть и оставалась ещё досада, признавал в глубине души, что придумал всё Гарет правильно, науку, что обоим им Барток преподавал, усвоил не хуже, чем он сам. За окнами совсем стемнело, побрёхивали деревенские собаки, а больше ничего не нарушало тишины: крестьяне укладывались спать. Парни сидели за столом, жевали припасы, ждали неведомо чего, вполголоса рассказывали друг другу о своей жизни до службы у герцога. Раньше как-то не доводилось вот так посидеть, поговорить. Гарет принёс воды, нагрел её в печке. В горшочке на полке нашлись какие-то травки. Парни прихлёбывали горячий душистый отвар, прислушивались к шорохам за окном, поглядывали то на приготовленные факелы, то на мечи, аккуратно пристроенные рядом. Время тянулось медленно, на дворе стояла темень непроглядная ― небо заволокло тучами, и слышно было, как ветер шумел да голые деревья поскрипывали. Внезапно где-то далеко завыла собака ― и зло так. Завыла ― и замолчала. Ей ответила другая ― и тоже быстро умолкла. Маттиас с Гаретом насторожились. ― Не припомню здесь такого, ― заметил Гарет. ― Может, правда, волк завёлся? Не оборотень, просто... раненый или старый, оголодал... ― Я слышал, такие ужасно хитры, ― кивнул Маттиас. ― Но разве собаки воют на волков? ― Обычно нет. Но он может быть полукровкой. По весне, говорят, бывает, что суки сходятся с волками, а волчицы с кобелями... весна ведь. До Хрюшки не сразу дошло, что имел в виду Гарет. Он поначалу вытаращился на приятеля, а потом смущённо рассмеялся. ― Прости Единый, сразу такие пакости в голову полезли. Я уже и забыл, что волки бывают обычными. Сроду ведь живого не видел. ― Во даёт! ― скривился Гарет. ― По счастью, такое безобразие невозможно, чтобы оборотни да с настоящими волками спаривались. То есть мочь они могут, но потомства не будет. А собаки больше не подавали признаков жизни. ― Слушай, давай-ка дверь запрём, ― сказал Хрюшка, ― да и ставни бы прикрыть. Они у вас изнутри, гляжу, навешиваются. Чего-то мне наружу выбираться не очень хочется. ― Для того и ставни изнутри, ― хмыкнул Гарет. ― Чтоб справляться легче и наружу не выходить. А то, пока я дитём был, а отец уйдёт на ночь в поле... ну, место тут, конечно, мирное... Он вздохнул, видно, вспомнив, как попал в герцогскую стражу. Они заперли дверь и подпёрли для верности поленом, закрыли ставни, только одно маленькое оконце оставили, рассудив, что тот, кого боятся собаки, окажется слишком большим, чтобы влезть в него, да и через трубу проникнуть в дом тоже не сможет. ― А если и протиснется... ― Гарет положил на лавку рядом с собой свой меч. ― Нас тут двое. Встретим дорогого гостя. От всей души. Они потушили огонь в масляной лампе, оставили только тлеть угли в печке и стали ждать. Ни одному, ни другому не хотелось выглядывать в окно, смотреть, что творится на улице. Каждое поскрипывание деревьев заставляло вздрагивать. Что так пугало, кроме неизвестности, парни сказать бы не смогли. Внезапно к скрипу старых деревьев добавился ещё один звук: скрип ступенек крыльца, как будто кто-то поднимался по ним к двери. Поднимался на человеческий манер, и скрипели ступеньки так, словно человек этот был дюжим детиной ― однако ступал бесшумно. Гарет прислушался, покачал головой. ― Наши... деревенские так не ходят, ― прошептал он Маттиасу. ― Не из замка же за нами кто-то поехал, чтоб подшутить? Хрюшка приложил палец к губам, призывая к молчанию. За дверью послышалось чьё-то тяжёлое сопение, словно принюхивалось и фыркало большое животное. Человек, пытаясь высадить дверь, с размаха ударил бы в неё. Незваный гость просто навалился на створку всей тяжестью. Старые доски затрещали, но засов выдержал и подпорка спасла. ― Творец пронеси! ― прохрипел испуганный Хрюшка и бросился к факелам. ― Погоди, не поджигай! А то ещё дом спалим! ― крикнул Гарет. Пришелец пытался справиться с дверью, потом бросил это занятие и занялся окнами. Хрюшка подумал: если это зверь, то откуда он вообще знает, что надо вышибать двери? А если это не зверь, то кто? ― Медведь разве... ― будто услышав его, проговорил Гарет. ― Да их и не было никогда поблизости, я только от отца слыхал... И тут Гарет осёкся, затряс Хрюшку за плечо, указывая дрожащей рукой в сторону не закрытого ставнями слюдяного оконца. Нет, не медведь… Маттиас метнулся к печке, сунул факел в угли, как-то боком подошёл к окошку и посветил. И чуть не выронил факел. Даже в кошмарах ему не могла привидеться эта мерзкая, но жутко человекоподобная морда. Хрюшка заорал. Подскочил Гарет ― и тут же присоединился к приятелю. Медведь бы испугался, а ужасная тварь, казалось, раззадорилась в стремлении добраться до добычи, ткнула лапой в окно, высаживая переплёт. На пол посыпались кусочки слюды. Оба опомнились почти одновременно. Гарет ткнул в окошко и лапу факелом, Хрюшка рубанул куда-то туда же мечом. Чудище взревело, и всё полетело у парней из рук. Секунда ― и оба бросились затаптывать факел. А снаружи послышался топот и треск ломаемого забора. Парни столкнулись лбами, прыгая на разлетевшихся искрах, уставились друг на друга, одновременно рванулись к двери, но тут же остановились. ― Лучше подождать рассвета, ― сказал Гарет. ― Его светлость вообще велел вернуться до темноты, ― вздохнул Маттиас. До утра они просидели у печки, подбрасывая поленья во вновь разожжённый огонь. Их трясло, от холода или от страха ― не понять. Они даже не разговаривали, каждый думал о том, как им завтра влетит от Ленарда. Под утро деревня начала просыпаться: закричали петухи, коровы замычали в сараях, требуя, чтобы их подоили. Начинался обычный день, и можно было не бояться незваных гостей. Парни успокоились и стали дружно клевать носами. Лени, прождав всю ночь почти без сна, с рассветом выбрался из палатки и приказал сворачивать лагерь и выдвигаться в деревню. При виде поваленного забора, исцарапанной чьими-то когтями двери и выбитого окна сердце ёкнуло в груди. Лени сам взбежал на крыльцо, дернул дверь, потом толкнул, готов уже был приказать вышибить её, когда услышал отодвигающийся засов. Гарет отворил, виновато опустил глаза, увидев господина. Маттиас вырос за его плечом. ― Простите, ваша светлость, ― начал Хрюшка первым, ― мы нарушили приказ. Это я придумал, мне и отвечать. ― Дубина ты рыжая! ― воскликнул Лени, забыв о своём титуле, и стиснул друга в объятиях. Гарету тоже досталось ― и брани, впрочем, вполне дружеской, и объятий. Волчонок за обоих переживал. ― Что тут стряслось у вас? ― спросил он наконец. ― Староста, что ли, вас выкурить пытался? Жаль, Кристиан его ещё тогда не повесил. ― Ох, если бы староста! ― воскликнул Хрюшка. ― Тварь какая-то ночью приходила... ― Они уже вышли во двор, их обступили воины, внимательно слушая. ― … в окно заглянула, я думал ― в штаны наложу от страха. Ох, простите, ваша светлость. Оно вроде бы на человека смахивает, но харя такая, что не приведи Единый! ― Не может быть, ― сказал один воин, чьё лицо пересекал шрам, полученный во время стычки на заставе. ― Мы же от границы далеко. ― От границы? ― растерянно переспросил Гарет. ― Зверолюдам рано ещё границу пересекать, ― пояснил воин, ― да и никогда на моей памяти они так далеко не заходили. ― И поодиночке они не бродят, ― поддержал второй. ― Странно как-то, ваша светлость, ― обратился он к Лени. ― Тут след! ― крикнул Маркис. ― Кровь-то хорошо пустили, не капает, течёт, считай. Если и ушёл, то недалеко. Только собак не берите. Боятся собаки. ― В седло! ― скомандовал Лени. Он оставил двоих из отряда сторожить дом, тем более что лошади парней, пусть и не пострадали ночью, были так напуганы, что не слушались хозяев. Сев верхом на чужих коней, Маттиас и Гарет присоединились к остальным. Кровавый след и впрямь был хорошо виден. Вёл он немного по улице, за дома и дальше ― в поля. Из своего дома выглянул староста, закрутился вокруг «его светлости», пытаясь то так, то сяк выведать, что же воинов привело в деревню. Лени рыкнул на него ― взглянул потом на ошарашенные лица свиты и понял, что рыкнул по-настоящему, но старосты и след простыл: скрылся в доме. Отряд поскакал дальше, кровавый след всё труднее было разглядеть. За полями пошла полоса деревьев ― намеренно сажали, чтобы уберечь посевы. След еле различался, так что отряд спешился. Одного воина, помоложе, оставили с лошадьми, остальные пошли вперёд, приглядываясь к пожухлой траве и кустам. Тварь они нашли у самого края посадки. Сначала им показалось, что впереди лежит огромный валун или бычья туша, но подошли ближе и разглядели мохнатое скорчившееся существо, телосложением до жути напоминающее человека, только шерсть была такая густая, что впору медведю такой шкуре позавидовать. Тварь лежала к ним спиной и не шевелилась. Лени поднял руку, предостерегая воинов, чтобы те не выскакивали вперёд. Принюхался. Тварь, кажется, была жива, но он не знал, насколько она подвижна. ― Дивны дела твои, Единый, ― тихо сказал опытный вояка. ― Зверолюд. Здесь. Лени почувствовал не страх, а что-то вроде охотничьего азарта. Он столько слышал о зверолюдах, но ни разу не видел, да и Кристиан упорно не хотел брать его с собой на заставы. Они медленно двинулись вперёд, обнажив мечи. Вскоре стало слышно хриплое дыхание, тварь тихо зарычала, но не смогла пошевелиться. Обойдя зверолюда кругом, воины застыли. ― Да он молодой ещё, ― сказал бывший наёмник. ― Клыки-то еле проглядывают над губой. ― Может, живым возьмём? ― спросил Гарет. ― Пригодится же. Да, ваша светлость? ― он посмотрел на Лени. ― И куда его? К тому же ― как лечить-то? Попробуй, перевяжи ему рану ― он тебе руку по локоть отгрызёт. ― Да что ж он, тупей собаки? ― удивился Гарет. ― Собака ― и та кусать не станет, когда её лечишь. ― Собаки разве что совсем одичавшие на человека кинутся, а эти людей едят. ― Но прикончить вот так... не по-людски. ― Да он и так подохнет, ― сказал наёмник и сплюнул на землю. ― Погоди, ― покачал головой Лени. ― Судя по рассказам, он драл скот, людей не трогал. ― Как не трогал? Говорили же, что пропадали деревенские, ― вмешался Маттиас. ― Все думали, что повздорили со старостой и в город подались, а если не в город? ― А если в город? ― с той же интонацией повторил Лени. ― Сперва бы найти ― хоть человека, хоть труп, потом и судить. Не знаю... ― Он посмотрел на тварь под ногами. Подумал, как же сложно быть герцогом, принимать решения, отвечать за них. У каждого воина в наплечной сумке имелись полосы ткани для перевязки ран. Лени позаимствовал одну и пресёк протесты Маркиса и Хрюшки. Осторожно подошёл ближе к зверолюду. «Единый, хорошо, что герцог не видит!» ― мысленно возопил Хрюшка, обнажив меч. Странно, но зверолюд меча не боялся, словно не видел ни разу в жизни да и сегодня не понял, чем это его так ранило. Он только тяжело сопел, смотрел на приближающегося человека, от которого шёл странный запах: запах хищника ― опасного, пожалуй. ― Я не причиню тебе вреда, ― тихо промолвил Лени, присел на корточки перед тварью и посмотрел на рану. Меч вспорол вены, кровь всё ещё текла, шерсть спуталась и покрылась коркой. Воины ошарашенно смотрели, как молодой герцог перевязывает зверолюду лапу, стараясь накладывать ткань плотнее. К иным в головы закрались суеверные мысли: может, правитель не только оборотень, но и маг? Бывший наёмник задумчиво поскрёб бороду. ― Давненько я этих тварей живьём не видел, ваша светлость, и ошибся, кажется. Мелкий он, конечно, но какой-то не такой, как прочие. Слишком уж он умный. И к человеку привычный. ― Ещё скажи, что его как собаку кто держал, ― фыркнул другой воин, ― да цепочка сорвалась, вот он и заплутал. ― Может, и держал, ― задумчиво проговорил наёмник, присев на корточки рядом с Лени и беря тварь за здоровую лапу. ― Не такая, как у прочих. Смотрите, ваша светлость: большой палец совсем как человеческий. ― Он провёл ладонью по шерсти на груди зверолюда. ― Ха! Да это девка! Зверолюдина заворчала, будто предостерегала, но не двинулась, не кинулась на людей. ― Ты думаешь, это… ― у Лени даже язык не сразу повернулся, чтобы сказать, ― полукровка? Что эту тварь родила женщина? ― Мало ли, что могло быть. Самцы-то у них довольно похотливы. Может, забрёл какой на северных границах к человечьему жилью да снасильничал бабу. Трудно сказать. А может, из наших женщин кто... ― наёмник вздохнул. ― Мы ведь не все тела находим, ваша светлость. Немного таких, кого найти не удаётся, но всё же. Лени почувствовал, как у него волоски на всём теле встали дыбом. Тварь напоили водой, потом перенесли поближе к деревьям, где землю покрывал толстый слой листьев. Зверолюдина вела себя мирно, уверившись, что ей не причинят вреда. Лени смотрел на зверя ― и не совсем зверя, думал, чуть прикусив губу. ― Вот что. Старосте не надо знать, что оно... она жива. По крайней мере, сразу. Всё же есть сомнения насчёт тех, пропавших. Да и на Гарета с Маттиасом она не сама же озлобилась. Он оставил у лежащей твари двоих, а с прочими отправился к лошадям. ― Прочешем местность. Где-то ведь она должна была прятаться днём. Долго искать не пришлось. За очередной полосой посадок в ложбинке обнаружился полуразрушенный сарайчик. Осмотрели его снаружи, хотели было проехать мимо, но всё же заглянули внутрь. ― Эй, да тут постель устроена! ― крикнул бывший наёмник. ― И дыры заделаны изнутри, ― присмотревшись, сказал Лени. ― И остатки еды. ― Да вы гляньте, ваша светлость, тут вещи свалены... глупо как-то. И башмаки непарные, и рубаха драная, ни надеть, ни пол оттереть... ― Может, она их воровала? ― Может, ваша светлость. Хотела вроде как человек быть? ― Да это мой башмак! ― воскликнул вдруг Гарет. ― Старый, я мальчишкой пару носил, пока не стаскал... она в доме оставалась, когда мы уехали. ― Ну точно, лазила в пустые дома... ― протянул наёмник. ― А сегодня ночью что, вернуть решила? ― усмехнулся Лени. Принюхался к истрёпанной обувке, прикрыв глаза. ― Волк или пёс легко бы тебя нашёл... ― сказал изменившимся, глуховатым голосом. ― У нашей красотки нюх не хуже, ― сказал наёмник. ― Найти бы теперь хозяина. Маттиас огляделся по сторонам. ― Ну своего-то барахла он тут наверняка не оставил, ― сказал, прикусив губу. ― А может... ― начал Гарет, но смущённо примолк. ― Что? ― живо спросил Лени. ― Может, скажем в деревне, что никого не нашли и продолжим искать через день? ― сказал Гарет. ― И хозяин прибежит посмотреть, что да как... ― после короткой паузы подхватил Маттиас. ― А мы его тут подождём, ― со странной интонацией подытожил Ленард. Волк чувствовал в сарае слабый и знакомый запах. Вот только припомнить, кто же так пах, никак не мог. Вроде встречал уже, давно... или совсем недавно... нет, никак не получалось. В сарайчике остались двое ― те, из наёмников. Уж что-что, а пленных брать они умели. И разговорить могли, если возникнет надобность ― быстро и без лишней совестливости. Этого, правда, Лени им поручать не стал, просто отметил как возможность. Вдруг попадётся пленник молчаливый или застенчивый... Жители деревни были сначала напуганы, увидев вооружённых всадников, но те вели себя мирно: попросили напоить коней, стали расспрашивать о зарезанных овцах. Деревенские оживились, принялись рассказывать про здешние ужасы ― а раз выдалась возможность поговорить о своём насущном, то на радостях они оживляли истории всё новыми и новыми подробностями. Девушки искоса поглядывали на молодого герцога и украдкой вздыхали. Собралась у колодца немалая толпа. ― Вы чего тут прохлаждаетесь? ― раздался резкий окрик. Староста подошёл. Едва только увидел герцогских охранников и самого Ленарда, пригнулся, будто уменьшился в росте, залебезил. Лени даже поморщился ― во рту стало горько, до того сладко староста пел, ― и промолвил: ― Ищем вашего злоумышленника. Не знаешь ли чего? ― Да откуда, ваша светлость? Может, зверь какой приблудился старый. Уж мы вам так благодарны будем! ― заныл староста, прибавив цветистые просьбы к Единому одарить молодого правителя милостями… и так далее. ― Ну-ну, ― промолвил Лени. ― Сегодня мои воины отдохнут, а завтра продолжим поиски. ― Дак мы завсегда рады... ― староста вроде и ростом повыше стал, такой камень с плеч его свалился. ― Дак и обустроим, и угостим, вашей светлости завсегда... Запах! Волк внутри его герцогской светлости оскалился и едва землю лапами не рыл, готовый броситься, и если не порвать, то уж удержать ― точно. Вот кто, значит, в деревню зверолюда приволок, вот кто его на людей натравил! А человек волка крепко держал за загривок, уговаривая, убеждая. Староста не медный грош ― может и не всем нравиться. Подлец ― да, интриган мелкий ― тоже верно, но это же не повод на воротах вешать. А что запах там чудился... так слабый совсем. Вдруг просто трогал когда-то старьё, что в логове завалялось, деревня же, все свои... Неприязнь не доказательство, надо с поличным брать. Когда к своему дрессированному убийце заявится. Когда попадётся. ― Завтра ещё отряд подойдёт, прочешем тут всё, не скроется ваш любитель овец. ― Лени внутренне сморщился, но покровительственно похлопал старосту по спине. ― Ты тут давай... распорядись. Староста захлопотал, засуетился, крича да подгоняя и деревенских, и собственное семейство. Ночевать в домах Лени, подумав, запретил. Шатры поставили на лугу за деревенской оградой. Коней стреножили и тут же пустили попастись. Еды да питья местные прекрасные дамы натащили вдоволь ― и по приказу старосты, и по душевной склонности обиходить да приласкать доблестных вояк ― хоть и пришлые, а всё ж свои, да бравые какие! Лени понимал, что, если староста замешан, он отправится в сарайчик ночью, при свете дня не станет привлекать к себе внимания. Благо, окрестности вокруг шатров просматривались хорошо и ничья слежка замечена не была, он послал одного воина с провизией к товарищам в сарае, а когда тот вернулся, приставил к нему ещё двоих ― теперь уже отнести еду и питьё к охранникам при зверолюдине, да заодно проверить ― жива тварь или издохла. Посланцы вернулись с вестями, что тварь ещё жива, но плоха, и что надо бы ей тоже поесть чего отнести и попить. Поразмыслив, решили, что жареное мясо она вряд ли станет есть, да ещё в таком состоянии, и воины, чертыхаясь, потащили в рощицу две крынки с молоком. Чем ближе подступал закат, тем больше нервничал волчонок. Есть не мог, на месте не сиделось, так и рвался туда, к засаде, лично взять негодяя за... за что-нибудь чувствительное, чтобы и оправдываться не смел. Поднял руку на его, Лени, друга, на его и Криса людей, зверолюдку в деревню притащил ― как только умишка хватило! И чего хотел ― деревню подмять под себя? Так уже старостой был, куда выше-то? Не в бароны же метил. Долгий протяжный свист раздался откуда-то издалека, когда звёзды ещё слабо мерцали на безоблачном нынче небе. Староста, видать, не утерпел до полной темноты. Лени поднял отряд, и воины, освещая дорогу факелами, поскакали на зов сторожей. ― А, вот и ты, приятель. Давно не виделись, ― сказал Маркис, когда старосту выволокли к дверям развалюхи. Увидев весь герцогский отряд верхом да ещё с огнями, тот вдруг обмяк в руках воинов, почти вывернув плечи из суставов. ― Что скажешь? ― спросил Гарет. ― Помочь пришёл? ― За барахлом своим пожаловал, ― вставил Маттиас. Один только Лени молчал, глядя на старосту. Ноздри раздувались, вдыхая знакомый запах преступника, он отчаянно сдерживал волка внутри. ― Жечь он сарай пришёл, ваша светлость, ― сказал один из сторожей. ― Смолу принёс, паклю, огниво. ― Тащите его в рощу, ― процедил Ленард сквозь зубы. ― Совсем с перепуга ума лишился, ― почти добродушно проворчал кто-то из наёмников. ― Хотел доказать, что зверюга погреться решила холодной ночью да угорела с непривычки? Наёмники заржали, представив себе зверолюда, щёлкающего огнивом. Староста молчал, лишь зубами что-то выстукивал и зыркал глазами то в одну сторону, то в другую, будто затравленный зверь. А когда по приказу Ленарда Маттиас стал петлю ладить, ещё и штаны обмочил. Решил, что вешать будут ― просто не на воротах, а подальше, в рощице. Вот и костёр показался, и двое воинов подле него, вставшие при виде герцога. И тут из-под берёзы раздалось рычание, тварь почуяла хозяина. ― Ишь, всё время молчала, а тут голос подаёт. С чего? ― хмыкнул один из сторожей зверолюдины. ― Здоровается, значит, ― буркнул Гарет. ― А то и сердится. Этот, видать, опять лёгкую добычу обещал, а добыча отбиваться стала. ― Давайте его ближе, пущай облобызаются! ― предложил кто-то из наёмников. Ленард вмешиваться не стал, понимая гнев своих воинов. Они жизней не щадили, чтобы оградить людей от набегов злобных тварей, а какой-то местный недоумок совсем рядом со столицей герцогства пригрел одну из них да ещё, по всему видать, натравливал её на неугодных соседей. Староста заорал, когда его подтащили к зверолюдине. ― Не губите! Лучше повесьте, уж если грех решили взять на душу! За что твари скармливаете?! Не видел я её отродясь! Ууу, паскудная! ― А она с тобой-то, гляди, знакома. ― Наёмник подпихнул старосту поближе. ― Ишь, того и жди, как собака верная заступаться станет. Подружка твоя? Или того лучше ― не дочка ли? И тут староста допустил роковую для себя ошибку. Ни один человек в здравом уме на его месте не сделал бы того, что он: не отвесил бы с размаха твари пинка. Да ещё попал он по перевязанной лапе. Зверолюдина взвыла от боли и из последних сил рванулась к старосте. Наёмники по старой привычке потянулись к мечам, отскочили в сторону, чтобы занять оборонительные позиции, а значит, старосту из рук выпустили. Перед тушей зверолюдины он был что былинка на ветру. Тварь подмяла его под себя в мгновение ока и вцепилась клыками в горло. Сил на большее у неё, правда, не хватило. Наёмники, будто забыв о том, что зверолюдов следует убивать на месте, оттащили тварь обратно под дерево. Староста был жив, по счастью, клыки не пробили артерию, да только вот встать он уже не мог. Горло-то ему кое-как замотали, кровь остановили. ― Что делать с ним, ваша светлость? Жалко верёвку тратить. ― Да на кой веревка? ― пригляделся опытным глазом наёмник. ― В нём жизни, дай Единый, на час осталось. ― За священником бы послать, ― нерешительно молвил Гарет. ― Хоть и дрянной человечишка, а всё не по-людски вот так помирать. Пусть бы душу облегчил. ― Ты местный, ― кивнул Лени, ― знаешь, где священник живёт. Поезжай и привези. ― Да тут часовенка, ― выпалил Гарет, забираясь в седло. ― На выселках, чтоб, значит, на нашу... на эту деревню, на соседнюю и на хутора. Ленард попенял себе мысленно, что о деревенских церквушках и часовенках пока не озаботился. Даже вот и не знает, где какая, цела ли. Пометил переговорить об этом с Гильмаром при первой возможности. Разбуженный священник сначала насторожился, увидев у дверей вооружённого воина, но потом узнал парня-сироту, а прослышав, что понадобился молодому герцогу и что надо умирающему грехи отпустить, живо забрался на лошадь позади посланца. Он, правда, не ожидал, что позвали его к деревенскому старосте, а узрев подвывающую от боли тварь, выпалил вдруг совсем неприличное в устах служителя Единого, но Лени заговорил с ним ласково, объяснил вкратце, что к чему. ― Поистине, отец, этот человек нуждается в облегчении совести. Уж не знаю, как его примет Творец, но вы позаботьтесь о его душе. Пожилой, но крепкий ещё священник снова покосился на скулящую тварь, которую прикрыли попонкой и напоили по приказу Ленарда, осенил себя символом Единого да проворчал чуть слышно: ― Уж думал никогда этой мерзости не видеть... Маттиас переглянулся с Гаретом ― откуда бы священнику-то? ― Сын мой, ― склонился старик над раненым, ― слышишь ли меня? Жизнь и смерть в руках Единого, здесь мы не властны, но за свои деяния и недеяния ответ должны нести сами. Можешь ли говорить? ― Могу, ― прохрипел староста. Исповедь в Гутруме признавалась истинной как тайная, так и публичная. Наёмники лишь отошли в сторону на пару шагов, слушая, как староста перечисляет свои грехи. Подошёл он к делу сознательно, скрупулёзно назвал всех, кого на деньгах нагрел, кого при дележе наделов обошёл. Лени уж думал, что чутьё его подвело, когда он приписал старосте зверолюдку, но тут и до неё очередь дошла. Выходило, что приблудилась тварь в окрестности деревни в прошлом году. Староста случайно набрёл на неё в лесу, когда сам промышлял порубкой герцогских деревьев. Тварь была голодная и даже соблазнилась куском хлеба, кинутым ей скорее из страха, чем из сострадания. Староста приманил зверолюдину в сарайчик, поначалу держал на цепи, кормил объедками. Он догадывался, кого нашёл в лесу, но о настоящих зверолюдах знал крайне мало, разницы не разглядел, решил, что тварь послушна, потому что самка. Его даже не удивило, что зверолюдина его почти понимает ― не хуже собаки. Убедившись, что его уже почитают за хозяина, цепь снял, стал выпускать погулять по ночам. Первых-то овец у соседей он сам увёл ― не своих же скармливать. А потом уже зверолюдина сама себе стала пищу добывать. Свою скотину он тогда перегнал подальше от беды, а соседскую что жалеть? А потом и вовсе... попутал бес. Повздорил с односельчанином из-за межи, а тот грамотный выискался и поверх всего допытываться стал ― а как оброк рассчитывается, да как собирается, да куда тратится... Кто просил нос совать в чужие дела? Никто. Сам виноват, да и вовсе то несчастный случай был, попугать разве хотел, не более. Вот и принёс убогой старую рубаху соседа вместе с объедками. А та уж, видать, сама додумала чего. Или не додумала, где уж ― Единый разума не дал. Один раз с рук сошло, второй раз даже объедков не понадобилось. И правда, тварь была что собака. «Куси!» ― она и рада. С трупами только повозиться пришлось, не хотела есть, скудоумная. Схоронил в заброшенном колодце, что на старой просеке, щитами деревянными заколочен и крышкой каменной закрыт, еще старый герцог распорядился... Даже когда в деревне забеспокоились и стали поговаривать об оборотне, сторожей выставлять, он и тут нашёлся: чего далеко ходить, если целых два оборотня жили себе припеваючи в самой деревне. Кто будет разбираться: могут волчата перекидываться или нет? А у старосты на сиротский надел свои планы имелись. И вышло бы всё по его хотению, да принёс нечистый герцога, и участок земли оказался под особым надзором властей. Слушая это, Гарет чуть ли не зубами скрипел и даже руку за спину спрятал, чтобы ненароком не схватиться за меч. Лени бросил на него взгляд, прикидывая, не отослать ли парня. Сорвётся, не ровён час, сам же потом изведёт себя. Маттиас будто невзначай обнял Гарета за плечи, и сочувствуя, и удерживая. А староста хрипел торопливо, словно боялся не успеть. И сам понимал, что отходит. Коли бы только ног не чуял, глядишь, и поверил бы, что обойдётся, попытался бы извернуться, а то ведь ниже шеи будто и не было ничего. И язык уже еле ворочался, и в глазах темнело ― но это же только к лучшему: посмотреть сейчас в лицо Гарету ли, герцогу, священнику ― не смог бы. Успел ещё прохрипеть, что напоследок принёс твари старый гаретов башмак ― вот как знал, прихватил тайком из сиротского дома, когда заколачивали его по велению герцога. Для сохранности таил в погребе, завёрнутым в чистую холстину, чтоб, значит, дух не потерял. И вот как всё обернулось... Старался-то не для себя, а чтобы сын в люди выбился, чтоб не остался в деревне, в земле ковыряться да овцам хвосты крутить, чтобы в город... да не в прислуги или, того хуже, в лагерь мечом махать... человеком чтобы... Староста вдруг умолк. Священник наклонился над ним, закрыл ладонью глаза и прочитал отходную молитву. ― Вот как, значит… ― промолвил он, закончив. ― А меня ведь просили по одному из пропавших отслужить как по умершему, а я воспротивился: тела-то не нашли. Эх! Он махнул рукой и поднялся на ноги. ― Вы сказали, отец, что думали уж не видеть больше этой мерзости. ― Лени указал на зверолюдку. ― О чём это вы? ― Шестнадцать лет на заставе, ваша светлость. ― Священник помедлил, закатал рукав, показал следы зубов. Наёмник постарше пригляделся, наморщив лоб. ― Мартин! Папаша Мартин-Молитвенник, ты ли? Да простите, святой отец, коли обознался, ― добавил тише и погодя. ― Бриан Кривое Копьё, ― усмехнулся святой отец. ― Я-то тебя сразу признал, борода всё так же в репьях. Гляди, в тех же самых! Мужчины рассмеялись и обнялись, похлопывая друг друга по спинам. ― Жаль, что ты на службе, друг, ― сказал священник, ― посидели бы, вспомнили былое. ― Так и посидите, отец, ― улыбнулся Лени. ― Мы тут задержимся. Да только вы не слишком там предавайтесь воспоминаниям: вам ещё этого… хоронить. Утром деревенские собрались у колодца ― Гарет с Джоной сами все дворы обежали. Гарет рассказал землякам, кто их овец воровал, по чьему наущению да куда двое соседей пропали нежданно-негаданно. Отец Мартин сумрачно кивнул, подтверждая. Вдова старосты выла над телом мужа, ползала у копыт коней, умоляла позволить ей похоронить мужа как подобает. ― Что ты, глупая? ― поморщился Лени. ― Неужто я труп прикажу на воротах вешать? Забирай мужа, зови священника, похороните по-людски. Тело старосты завернули в какую-то холстину, и два местных молодца помогли плачущей вдове отнести его в дом. Ленард шепнул Маркису на ухо: ― Намекни ей, чтобы перебралась с сыном куда ― пусть хоть в город. Житья им тут не будет. Деревенские попросили Ленарда задержаться и лично назначить им нового старосту ― видать, прошлый опыт заставил их усомниться в способности выбрать из числа своих достойного. Ленард, недолго думая, указал на Джону. ― У него хватило смелости лично явиться ко мне и защищать ваши интересы. Вот пусть он за вас и дальше отвечает перед короной. Тут уж Джона отвёл душу и с наслаждением упал перед герцогом на колени. Он уже с самого утра мечтал это сделать, когда увидел новую лошадь, которую ему подарили по приказу его светлости. Гарета и Маттиаса Лени попросил задержаться в деревне на денёк-другой, проследить, чтобы вдову старосты не обижали, самого его похоронили как подобает. Сунул тайком Гарету пару золотых. ― Отдашь Джоне на обзаведение. Овец и что ценного староста накопил у вдовы родственники убитых заберут в счёт виры, а вот с домом сложнее. ― У этого Джоны детей мал мала меньше, ваша светлость, вот ему бы такой домина не помешал. ― Действуй на своё усмотрение. ― И Лени хлопнул Гарета по плечу. Зверолюдине на всякий случай связали ноги, погрузили незаметно от деревенских на телегу, закидали сеном и решили всё же забрать с собой. Герцогский зверинец давно пустовал, ей бы там нашлось место. Лени ехал рядом с телегой и смотрел на торчащую из сена морду. Глаза твари внимательно следили за ним, но не было в них злобы, а временами даже проскальзывала собачья преданность. Гарет с Хрюшкой вернулись на другой день. Доложили, что в деревне всё успокоилось, вдова старосты раздала имущество осиротевшим семьям и заявила, что отправится в монастырь Блаженной Тени. И сама она там грехи мужа сможет замолить, и сын её получит кров и образование. ― Не побрезгуешь, что твои волчата будут расти с сыном старосты? ― спросил Лени у Гарета. ― Да сын-то не виноват, что у него отец такой. А если что и успел мальчишке вбить в голову, монастырская жизнь поправит. Теперь уже друзья, Маттиас и Гарет навестили тварь в зверинце, в обширной клетке, перекрытой ещё и поверху, ― раньше там держали хищных птиц. Слуги по приказу Лени пробили заднюю стену в соседнее помещение, устроили там зверюге логово, натащив свежей соломы. Зверолюдина вела себя мирно, полизывала рану. Завидев знакомые лица, она подползла к прутьям клетки. ― Смотри-ка, кажется, не сердится на мой удар мечом, ― сказал Хрюшка. У него с собой было только яблоко. Он осторожно просунул его через прутья, и зверолюдина на удивление охотно взяла плод, сунула целиком в пасть, быстро прожевала, проглотила и высунула лапу наружу. ― Ба! Да ты, гляжу, ничего так… понимаешь, когда с тобой по-доброму. Слушай, Гарет, а давай ей придумаем имя? ― Чего тут думать? Гейри она и есть. Вон какая волосатая. Пошли, принесём ей ещё чего-нибудь полакомиться ― ишь как жалостливо глядит. Макения. Побережье Изумрудного моря, близ горы Наклас Рыбак Дидир причалил на закате к берегу и заорал со всей мочи: ― Жена, помоги вытащить лодку! Я нынче с богатым уловом. И верно. Всевышний был весьма щедр к Дидиру сегодня. Его латаные сети еле выдержали вес пойманной рыбы. Он уж боялся, что сеть порвётся, и добыча уйдёт в глубины моря. Прибежала жена, вместе они с большим трудом вытянули лодку на берег. Посмотрев на улов, женщина радостно заохала и по обычаю низко поклонилась кормильцу. ― Работы тебе сегодня много, жена, ― сказал Дидир, довольно потирая руки. ― Тебе и Фареше. Соли-то у нас маловато, закоптим часть. Да и поставщику с городского базара будет что продать завтра поутру. Только не продешеви смотри! ― Слушаю, господин мой. ― Жена опять поклонилась, но лицо её выражало растерянность. ― Что? ― резко спросил Дидир. ― Да Фареша не знаю, где ходит, господин. ― Ну так ищи! Покричи её, глупая курица! Только на стол собери мне сначала. А эту дуру я за косы-то оттаскаю ― вот только вернётся! Жена Дидира (звали её Адассой, но когда макенская женщина выходила замуж, то порой с годами забывала, как её нарекли при рождении, превращаясь в безымянную рабыню при господине) бросилась в дом, где на столе уже было накрыто для ужина, полила мужу на руки. Лишь только Дидир сел на своё место, жена подала ему свежие лепёшки, тушёную рыбу и по случаю такого удачного дня нацедила из бочки в погребе пиво. Обычно Дидир под хмельком становился добрее, и Адасса надеялась, что когда отыщет непутёвую дочь, косы у той не слишком пострадают от тяжёлой отцовской руки. ― Беги, ищи Фарешу, ― благосклонно кивнул господин и хозяин, довольно поглядывая на еду. Адасса из скромных запасов всегда умудрялась готовить так вкусно, что не стыдно было даже высокородного гостя потчевать. Оставшись один и прислушиваясь к удаляющимся крикам жены, зовущей дочь, Дидир приступил к трапезе. Человеком он был незлым, к жене и дочери привязан, но ровно настолько, насколько позволяли макенские обычаи. Пожалуй, даже больше, чем нужно. Сыновей ему Всевышний не дал, но он не развёлся, хотя мог бы Адассу отправить к родным, раз уж ей больше одного ребёнка не родить. Но сам он когда-то с трудом накопил полагающийся за невесту выкуп, вторая жена не по карману, а Фареша ещё в младенчестве была чудо как хороша ― и Дидир поначалу мечтал, что вот вырастет дочь и получат они с Адассой за неё много звонкой монеты. Пожалуй, такую красавицу и знатный господин захочет взять в качестве младшей жены. А чтобы не украли до времени и не продали в чей-нибудь гарем, даже прятал девочку от посторонних. Но Фареша выросла странной, молчаливой, нелюдимой. Она послушно исполняла все приказы отца и матери, а лишь выдавалась у неё свободная минута, шла на берег моря. Плавала она как рыба. Если никто женщину не видит, кроме отца или мужа, то не возбраняется и выкупаться ― не снимая, разумеется, нижней рубашки. Вот и сейчас наверняка бродит где-то вдоль берега. Пора запретить ей уходить от дома далеко. Ведь украдут девку ― и следов не найдёшь. Дидир доел ужин, выпил пива и вышел из дома. Подперев руками бока, он посмотрел на лодку и подумал, что женщинам придётся, пожалуй, возиться с рыбой всю ночь. Не мужское это дело, конечно, но хотя бы головы он рыбам отрубит и животы вспорет. Зарабатывал он немного, но перекупщик всегда посещал его, как и других рыбаков, живущих в этой округе. Отделённые друг от друга скалами, лачуги их лепились вдоль берега, жались к крепким камням. Изрезанный бухточками берег редко видел шторма, но кораблям тут нечего было делать: мелководье тянулось и тянулось ― вплоть до торчащей из воды горы Наклас. Поговаривают, что многие века тому назад она изрыгала огонь, камни и пепел, но недра её давно уже опустели, склоны поросли лесом. Их крутизна делала невозможной постройку жилья, а море подступало со всех сторон прямо к чёрным камням ― свидетелям древнего ужаса. Конечно, в лесах по склонам Накласа в изобилии водилось птиц и зверья, да только слишком уж накладно и хлопотно было плыть к горе на лодках, а потом карабкаться по кручам, рискуя свернуть себе шею ради пары горных козлов. Из ленивого созерцания очертаний горы Дидира вывели крики жены. Та бежала к нему вдоль берега, прижимая к груди какие-то тряпки. ― Что ты кричишь, женщина?! ― рявкнул Дидир, а внутри всё похолодело. Не добежав до мужа пары шагов, Адасса повалилась на песок и завыла, сорвав с себя покрывало и вцепившись обеими руками в волосы. Дидир подошёл к ней, поднял платье дочери и сквозь зубы призвал нечистого. Он ни на минуту не подумал, что Фареша могла утонуть или стать жертвой какой-нибудь морской твари. ― Дожили… Увели девку, теперь ищи-свищи. Да молчи, дура! ― Он отвесил жене оплеуху. ― Эх, была бы у меня лошадь… ― Прости, господин, прости! ― залепетала Адасса. ― Да только нету на берегу ничьих следов, нету! Только следы Фареши ведут к воде. ― Вставай! ― Дидир схватил жену за косы и потянул вверх. ― Вставай, дура, показывай, где платье нашла! Адасса поспешила подняться и побежала обратно, Дидир ― за ней. Место, где жена нашла одежду, находилось за ближайшей скалой. Следы Фареши виднелись уже и тут. Адасса по ним и шла, потому старалась на отпечатки босых ног не наступать и не затаптывать. Вот ступня дочери раздавила вчерашний след от колеса повозки перекупщика. Цепочка тянулась дальше ― до вмятины в песке, словно Фареша сидела тут и чего-то ждала. А вот она вскочила, заметалась по берегу, скинула платье и бросилась в воду. ― Всевышний… Дидир потрясённо опустился на песок. Адасса отошла подальше и опять принялась причитать и выть, как принято у макенских женщин. На сей раз муж ей не мешал и не сердился. Он сидел на берегу, смотрел на волны и вопрошал Всевышнего: чем прогневал? С чего бы его дочери вдруг топиться? Жилось ей не хуже, чем прочим, ну попадало иногда от отца ― так не палкой её охаживали, и не били толком, а оплеуха или выволочка не в счёт.