От Иларии до Вияма. Часть вторая

Барток привык выполнять приказы Кристиана беспрекословно и порой даже не думал над их смыслом. А когда необходимо было принимать собственные решения, чтобы уберечь герцога от беды, частенько действовал по наитию, полагаясь скорее на инстинкты, чем на разум. Ныне же он был недоволен собой, недоволен обстоятельствами, которые вынудили его оставить Кристиана без присмотра. Конечно, будущий король должен появиться в Бранне, а спасение обречённой деревни — задача по силам как раз верному телохранителю, едва ли кому-то ещё поручили бы такое. И не один отправился Кристиан в бунтующую столицу, окружали его вполне уже зубастые волки, в каждом из которых Барток был уверен... почти как в себе. Вот только недовольство не делалось меньше. Уметь бы, как шептались суеверные виямцы, и в самом деле одновременно появляться в двух, а то и трёх местах! Расстояние от Бранна и от Вияма до злополучной деревни по карте выходило примерно одинаковым. Барток опасался, что наёмники Совета будут иметь два дня преимущества. С другой стороны, к чему им спешить, деревня никуда бы не делась. Крестьяне, может, и тревожились за судьбу своих посланцев, но вряд ли стали бы ждать со дня на день, что явится отряд воинов и перебьёт их всех. К тому же наёмникам пришлось бы немного попетлять, следуя за изгибами Шанны. От Вияма же по пути предстояло дважды переправиться через реки, но с помощью испытанных паромов. На обратной дороге каратели и вовсе будут тащиться едва-едва, даже в деревне найдётся, чем набить карманы и сумки, но эту мысль никак нельзя было назвать утешительной. Солдат в отряд Барток отбирал лично. Виямские наёмники, в отличие от тех, что отирались в столице, ещё не забыли о чести. И то сказать, они всё больше защищали границу и мирных жителей, чем запугивали недовольных нищетой крестьян. Так что и спасательная операция не показалась им чем-то невероятным, многие из них в прошлом тоже были крестьянами или крестьянскими детьми. После краткого описания предстоящего похода кое-кто представил, что мечи и топоры браннских душегубов обрушатся на их родных и знакомых. Барток ехал впереди отряда мрачный, как туча. И ещё не мог он вытравить из головы мысли о Шалье, которого не видел всего чуть больше недели, а казалось, что вечность. Услышь Барток ещё полгода тому назад, что будет по кому-то скучать — так сильно, до зубовного скрежета — он бы даже не рассердился, ибо что сердиться на убогих, кому Единый ума не дал? А теперь порою думал, что до встречи с князем сам был убог и слеп, несмотря на весь свой разум и хитрость. Единый оказал ему милость, позволив полюбить. Барток поймал себя на мысли о Едином и усмехнулся. И тут же, словно эхо, слева раздался хорошо знакомый сухой смешок. — Отец, и вы тут? Скосив взгляд, Барток увидел Сифея на вороном жеребце, незримого ни для кого, кроме сына. — Неужели наше небольшое дельце так важно, мой господин, что даже вас заинтересовало? — Какой ты стал почтительный, сын мой. Я просто решил тебя навестить. — И, конечно же, это просто случайность, что ты появился именно здесь и сейчас, — хмыкнул Барток, спохватившись и решив, что любезностей достаточно. — Я мог бы и герцога твоего проведать, — заметил Сифей по-прежнему спокойно, — и волчонка, и любовника твоего — он, к слову, меня почитает недаром. — Я думаю, ты их уже проведал, — проворчал Барток. — От тебя ведь не дождёшься просьбы, что ещё остаётся бедному богу войны? — Ох… ладно-ладно, буду благодарен, если ты расскажешь. — Спасибо за одолжение! Барток взглянул на Сифея. Вряд ли бог нуждался в особом почитании со стороны непутёвого сына — и так было кому и жертвы приносить, и благовония воскурять. Но мысль о том, что папаша питает к нему своего рода привязанность, казалась Бартоку невероятной. — Разве невозможно, что я люблю единственного сына? — ухмыльнулся Сифей. — Одни подозрения, одно недоверие. — За всё время существования мира — и один сын? Не верю. — Один. «Ну да, какая смертная кинется на грудь богу войны?» — подумал Барток. — Не всякую смертную бог войны полюбит, сын, — отозвался Сифей. Они буравили друг друга взглядами пару минут, так что воины позади Бартока забеспокоились и тоже стали посматривать влево, силясь понять, что насторожило командира. — Где она сейчас? — спросил наконец Барток. — Далеко, сын. Там, куда мне пути нет. У Единого. Существование моё довольно зыбко, зависит от людской природы и степени её несовершенства. Я бы не стал уводить душу твоей матери с небесных полей. — Я бы хотел её увидеть, — сказал Барток тихо. — Хоть ненадолго. — Это не в моих силах, — без особой охоты отозвался Сифей. Барток понял: отец не любил признавать ограниченность своих возможностей. — Попробуй просить Единого. Только он властен. — Не слышал я, чтобы с того света возвращались. Разве что во сне увижу. Я ведь даже не помню её лица. — Не настолько уж мал ты был, чтобы не запомнить лица матери. И тут Барток чуть не вылетел из седла и вынужден был вцепиться в луку: перед глазами вдруг пронеслись все воспоминания детства, да только сливались они в бесконечную череду странствий от деревни к деревне, и жители каждой неизменно гнали безмужнюю женщину со странным ребёнком, который никогда не плакал и мог убить камнем летящую птицу. — Ваша милость, что с вами? — раздался голос лейтенанта наёмников. — Всё в порядке, — пробормотал Барток, жестом отсылая помощника, выбранного на время похода. — Предупреждать надо, отец, — добавил он затем. — Ты парень крепкий, но лишний раз попрактиковаться не мешает, — вроде бы холодно бросил Сифей. Добавил чуть погодя: — В другой раз и предупрежу. Что до новостей, то герцог жив и здоров, и ты можешь быть спокоен на его счёт. Князь скучает по тебе. А твой юный друг… его молодая светлость занимается делами герцогства. Успешно. — Тут Сифей почему-то усмехнулся. — Зверушку завёл. Увидишь — удивишься. А мальчик далеко пойдёт, далеко… — Ты бы в сны к нему не забирался, — попросил Барток. — И сестриц не пускай. Мальчик чувствует волшебство, задаёт вопросы, а что мне отвечать? Что моя родня заглянула проведать? Так ни Кристиан, ни Лени не знают о моей природе... — Скоро узнают, и не от меня это зависит, и не с твоей судьбой связано, так что не ворчи… — Тут не ворчать впору… — А бояться моему сыну и вовсе стыдно. — Я… — Ты боишься, что они тебя разлюбят. Барток не мог понять смысл отцовского взгляда и поспешно сказал: — Это делает меня слабым. — Это всего лишь делает тебя человеком. Не лучше и не хуже других. Дальше они ехали молча, Сифей поначалу уподобился неясной тени слева, а потом и вовсе пропал. Встреча эта случилась рано утром, когда отряд покинул пределы графства Марч. Старший сын барона Джулиуса встретил отряд в замке, приказал поменять лошадей на свежих, воины пополнили запасы еды и воды, переночевали и на рассвете двинулись дальше — к речной переправе, что находилась ещё на территории Вияма. Дальше Барток планировал быстро пересечь границу и, обогнув с севера леса, провести отряд между Лином и Земеркандом, предполагая, что браннские наёмники обогнут те же леса с юга. Он надеялся, что ему удастся перехватить их на подступах к деревне. Надеялся — не совсем верно. Он должен был перехватить наёмников, не подпуская к деревне. Не дать им даже приблизиться к ней. Крестьяне ведь не сидели взаперти: кто-то вышел в поле, кто-то на луг, кто-то в лес. Одинокая жертва как выкуп за прочих — но Барток знал, что Кристиану и этого будет слишком много. Когда отряд вступил на земли Земерканда, воины пустили лошадей рысью. Вскоре на горизонте показалась тёмная полоса лесов, где раньше обитали эльфы. Когда-то чащобы эти простирались на север до самой Делуны, а потом дальше — почти до Шальца. Эльфы проложили через свои владения два приличных тракта, чтобы людям было удобно ездить, построили что-то вроде приютов для путешествующих, где заодно вели обмен товаров. Они обменивали и лес, да и людям разрешали рубить, а с помощью магии быстро восстанавливали утраченное. Но во времена гонений эльфов не стало, леса вокруг трактов быстро вырубили, и от прошлого великолепия остались только маленькие островки рощ. Когда отряд подъехал к опушке, Барток заметил торчащие из высокой травы куски трухлявых брёвен с оставшимися кое-где следами резьбы: всё, что сохранилось от приюта для странников. Но здесь ещё бил из-под земли родник, и отряду было приказано остановиться. Воины торопливо наполнили фляги чистой водой. Лошадей не поили: вода была слишком холодна для них. Передохнув совсем немного, отряд двинулся дальше и ехал без остановки до самой темноты. Волей-неволей пришлось устроиться на привал. Пользуясь безлюдьем здешних мест, Барток позволил разжечь костры. Палатки не ставили, улеглись у огней, бросив на землю плащи. Барток обошёл лагерь, не то чтобы не доверяя дежурным, но предпочитая увидеть всё самолично. Вслушался в незаметно сгустившуюся ночь, стараясь угадать, что готовит утро. Бросил быстрый взгляд в сторону Бранна, желая и не решаясь вознести молитву за Кристиана: негоже во время уже разгоревшейся битвы лишний раз тревожить бога войны и раздора. То, что битва уже идёт, он чувствовал, казалось, всей кожей. Уснул Барток в самый тёмный час ночи, а поднял отряд, лишь только на невидимом за лесом горизонте забрезжили первые лучи солнца. Скакали весь день без роздыху, лишь иногда переходя на шаг, чтобы лошади отдохнули, да чтобы сжевать кусок хлеба и запить водой из фляги. Когда отряд проезжал окрестности Лина, Барток не особо таился от местных крестьян, повернул своих воинов и направил в сторону устья Шанны. Там недалеко от берега и находилась злополучная деревня. Они ехали до самого заката, и Барток, посмотрев вверх, увидел, что над лесом поднимаются клубы дыма. Он прошипел что-то сквозь зубы на незнакомом наёмникам языке, и, видимо, было это какое-то страшное проклятие, потому что лошади под всадниками испуганно заржали. — Деревня горит! — выкрикнул Барток, повернувшись к отряду. — Вперёд! Воины пустили лошадей галопом. Барток уже опасался, что увидит лишь пожарище да трупы крестьян, но когда его наёмники ворвались в деревню, там хозяйничали только браннские псы, разъезжая вдоль деревенской улицы. Посреди площади у колодца была свалена гора крестьянского скарба: всё, что смогли вытащить из домов, прежде чем подпалить их. Но порубленных мужчин, женщин и детей нигде не было видно, и не слышались крики боли и отчаяния — только брань грабителей. Крестьяне, конечно, не были воинами, однако не были они и безмозглыми скотами, какими привыкли их считать браннские хозяева жизни. Проводив товарищей в безнадёжный путь, оставшиеся мужчины первым делом собрали стариков, женщин, детишек — да отослали, снабдив припасами, в лес, надеясь, что искать их там не станут. А если и впрямь всё обойдётся, так вернутся. Взрослые, здоровые мужчины решили рискнуть. И бросать хозяйство было как-то... неправильно, да и внимания оно требовало. А пожалуют незваные гости — можно и сбежать. Оставить только несколько сюрпризов, чтобы не слишком торопились вдогонку. Гости нагрянули совсем уж нежданно. Частокол, наскоро, хоть и со старанием возведённый на околице, задержал их не так долго, как надеялись крестьяне, но укрыться за деревьями подступившего к деревне леса они успели. Глядели с болью, как хозяйничают пришельцы, разочарованные тем, что дома оказались пусты. Наёмники отыгрались на бессловесных стенах — то и дело слышались треск, грохот, пылали соломенные крыши. Сообразив наконец, что далеко крестьяне уйти не могли, наёмники разделились. Часть из них решила обшарить лес, а в деревне остались немногие. Вот почему, когда внезапно на них откуда ни возьмись налетел отряд вооружённых всадников, браннцы не смогли оказать почти никакого сопротивления. Конечно, бой завязался, но каждого из них приходилось по трое чужаков. Барток — против обычая — ничего не приказывал своим людям, предоставил самим решать, как обходиться с врагами, но и увлекаться не позволил. Слишком мало было в деревне наёмников, а местных и вовсе было не видать. Любой бы понял, в чём тут дело. — В лес, — скомандовал Барток. Деревьев, которые по осени роняли свои листья, в здешних местах росло мало, и лес был тёмен. Пришлось двигаться, ориентируясь на звуки: треск сучьев впереди, а потом… Сначала один крик раздался. За ним — второй. Большего Бартоку и не надо было. Он уже знал направление и поспешил, мысленно прося прощения: у тех, кого не смог спасти, и у Кристиана — за то, что не успел. Спустя полчаса всё было кончено. Браннских наёмников перебили до последнего. Из деревенских погибло четверо: малой кровью отделались. Оставшиеся крестьяне кинулись в деревню: да что там спасать? Сгрудились на площади, смотрели на кучу своего добра, стискивали зубы, стараясь не разрыдаться по-бабьи. Жарко было как в пекле. Дома тушить смысла не было: крыши давно уже рухнули вниз, стены полыхали. Хвала Единому, что телеги, лошадей и всех коров отправили давно в лес. А вот прочая скотина погибла. Понимая, что деревенских овец и свиней с собой не угнать, наёмники зарезали несколько животных, а прочих оставили в сараях, которые загорелись вслед за домами. Барток не потерял ни одного из своих. Он кивнул лейтенанту. Лошадей отвели подальше от огня, бойцы занялись немногими ранеными. Кто-то присматривался к пожарищу, прикидывая, нельзя ли хоть что-то ещё спасти. — Кто у вас за старшего? — спросил Барток крестьян. От прочих отделился один мужчина, поклонился. — Я, господин. — Как зовут? — Виртан, господин. Не гневайтесь, а вы сами кто будете? Барток объяснил. — Вот дык… — промолвил крестьянин. — Нашему герцогу до нас и дела не было, лишь бы подати платили. Бранн вон как нас отметил… А ваш, значица, спасти решил. Что ж, Единый пусть хранит… — Пошлите в лес за женщинами, детьми и стариками, — перебил его Барток. — Соберётесь все, проводим вас в Ахен. Виртан колебался, не отвечая, оглядывался по сторонам. Барток чувствовал его сомнения: родная, своя, земля, родные могилы, как это всё оставить? Но и зимовать на пепелище… — Вернётесь в новом году, — сказал Барток. — Весной. А пока... не в лесу же зиму проведёте? А дети, а старики? К тому же, когда наёмники не вернутся в Бранн, там забьют тревогу. О том, что бить тревогу станет некому, Барток решил не упоминать. — А то и останетесь. В Ахене вас в беде не бросят, могут и землю выделить под поля и застройку. Тут за спинами их послышались крики и плач: вернувшиеся женщины, увидев убитых и горящие дома, не сдержали чувств. И Виртан дрогнул. — Далеко идти? — спросил он у Бартока. — Так-то до границы близко, — отозвался, прикинув, тот. — Но с детьми и стариками, да скотину если гнать... Суток двое. Я пошлю человека с письмом в Ахен, чтоб уведомить госпожу регентшу. Она отправит вам навстречу людей, а те встретят и сопроводят на выбранные для вас земли. — А почему вы уверены, господин, что нас примут? — Потому что Каррасом правит герцог Кафф, а я служу герцогу. И он послал мой отряд вам на помощь. Уж конечно, его светлость предвидел возможность того, что вам придётся переселяться на его земли, — терпеливо втолковывал Барток. — Дайте хоть убитых схоронить, — пробурчал Виртан. — Без священника? Что ж, закон позволяет в случае нужды всей общине прочитать молитвы по усопшим. Выхода нет. Хороните, покамест мы с телами наёмников разберёмся. Деревенские, вернувшиеся с уцелевшего кладбища, с немалым страхом смотрели, как тела их поверженных убийц и грабителей попросту бросают в горящие дома через провалы в срубах. Барток бесстрастно наблюдал за этим и думал только, что приносит настоящую жертву отцу. Бог раздора и войн будет доволен. Через три дня после начала Браннского бунта, где-то по дороге в Земерканд Одинокий всадник, вздрагивая от каждого шороха, медленно, но верно продвигался в сторону земеркандской границы. Первые два дня он спешил, ожидая за собой погони, но её не последовало. В Майшене он сменил лошадь, проехал чуть дальше вдоль русла Шанны, переправился на другой берег и теперь ехал шагом в сторону узкого участка границы, соединявшего Виям и Каррас. Конечно, он собирался взять южнее, не проезжать через таможенную заставу — пусть и дольше продлится путь, зато без риска, что на заставе его могут остановить и обыскать. На первом же коротком привале он нагрел воды в котелке и кое-как обскрёб щёки. Без бороды его вряд ли узнают. К седлу у него были приторочены два больших мешка, в которых лежали замотанные в тряпки золотые монеты и ещё кое-какие ценности, прихваченные перед бегством. Он с надеждой думал, что многочисленные тайники в его доме так и останутся ненайденными ненавистным преемником. Беглец усмехнулся. Этот бессребренник едва ли кинется искать, решит, что всё потрачено или увезено, а там, глядишь, чаши весов качнутся снова — и можно будет вернуться к своему, кровному. Вармунд, а это был именно бывший Верховный, направлялся в Земерканд. Он не считал своё бегство предательством, о нет! Это была тактическая хитрость! Пока все эти жалкие людишки будут радоваться победам да пытаться взять штурмом неуязвимый замок, он доберётся до земеркандского герцога и с его помощью вернётся в свой город и свой храм. Вармунд немного отдохнул и дал отдохнуть лошади. Ему вовсе не хотелось заезжать на постоялые дворы — ещё узнают, да и опасно с такой-то поклажей. Он смутно представлял себе, что творится на гутрумских дорогах, всегда путешествуя в крытой повозке и в сопровождении охраны, иначе бы он скорее направился к переправе или старался держаться поближе к жилью. Но крестьяне-то ездят туда-сюда, успокаивал он себя, и никто не жалуется, значит, ничего страшного. Кто обратит внимание на одинокого путника? Он не сорит деньгами, сбруя и седло самые простые, лошадка так себе, одежда — тоже... Утром, подкрепившись, он взобрался в седло, выехал на тракт и направился дальше, собираясь уже после границы съехать с проезжей дороги и взять чуть севернее, чтобы по прямой добраться до столицы. В Земерканде были не такие дремучие леса, как в Бранне или Вияме. Вармунду очень хотелось пришпорить лошадку — хоть и неказистая на вид, бегала она неплохо, но он побаивался привлечь к себе внимание. Так и ехал, стараясь не оглядываться по сторонам, не показывать, что чувствует себя неуютно среди лесов. Стоило ему услышать позади цокот копыт, как он сжимался от страха, но мимо проезжали разве что редкие телеги, а крестьяне не обращали на Вармунда внимания, спеша добраться до переправы. Один только мужичок пытался завести беседу, но быстро отстал, сообразив по выговору, что просто одетый человек не из простых. Только и пожелал хорошей дороги, крикнул на свою кобылку, прибавил ходу и затянул песню. Вармунд не признавался себе, но пока на дороге был кто-то ещё — телега или всадник, — он чувствовал себя спокойней, уверенней. В какой-то момент он остался совсем один и, сам не ожидая, взмолился мысленно Единому. Ехал Вармунд до самой границы без приключений и уверился уже, что молитвы его услышаны. На постоялом дворе «Четыре герцогства» наполнил фляжку водой, заплатил на переправе пошлину, перебрался на другой берег Шанны — всё складывалось пока как нельзя лучше. Дальше, сверившись с картой, Вармунд взял на северо-запад — с таким расчётом, чтобы добраться по полям до кромки леса. Ориентируясь на него и обогнув, он бы на другие сутки добрался до Лина. А там ещё один переход — и Земерканд. Он спрятал карту в мешок и поехал дальше, но что-то заставило его вдруг обернуться. Уже вечерело, и Вармунд удивился, что позади него, где-то у самого горизонта, у оставленной переправы, разгорается красноватое свечение. «Пожар?» — спросил он себя, поёжился и заторопил коня. Что бы там ни случилось, он хотел быть как можно дальше. Потом. Всё потом. Вармунд чуть пришпорил лошадь — пока ещё не совсем стемнело, надо найти место, где можно укрыться и провести ночь. Он проехал несколько лиг, когда за спиной где-то в отдалении раздались крики и свист. Вармунд обернулся и увидел тёмную массу с огоньками поверху. «Всадники! С факелами!» — пронзила мысль. И тут Единый отворотил от бывшего приора Лицо Своё. Вместо того, чтобы съехать спешно с дороги, спрятаться в кустах, уложив лошадь наземь, — ведь сам он для всадников находился в тени — факелы, хоть и освещали им дорогу, но мешали обзору, — вместо такого простого способа спасти свою шкуру перепуганный Вармунд пустил уставшую лошадь галопом. Думать он мог только о том, что где-то впереди по дороге — городок, а там стража, стены, безопасность. Мысленно уже видя перед собой надёжные ворота — пусть до них оставался ещё не один десяток лиг, беглый приор пришпоривал и пришпоривал несчастную лошадку. А шум позади становился всё ближе. Вот уже Вармунд мог расслышать гиканье и ругань всадников. «Творец! — взмолился он. — Я ж налегке, и успел уехать далеко от переправы. Почему они нагоняют?» «Налегке ли?» — словно раздался в голове чей-то голос. Вармунд завопил, повернул лошадь, заставив её грудью протаранить кусты на обочине. Мысль припрятать прихваченное добро — пусть невеликого веса, зато немалой ценности — была столь же разумной, сколь и запоздалой. Его уже заметили. Отряд наёмников, сумевших вырваться из Бранна, спешил туда же, куда и Вармунд — в Земерканд, рассчитывая захватить корабль в порту и плыть куда-нибудь в Рован или южнее, в Лиман. Терять им было нечего, погони они за собой пока не ожидали, а злость-то в крови кипела нешуточная, требовала выхода. Потому и горели сейчас переправа и несколько домов по берегу реки, потому и бросились наёмники в погоню за первым попавшимся одиноким всадником, окружили, долго гоняли ради забавы, пока не пала его лошадь, придавив седоку ногу. Тот кричал что-то, молил о пощаде, но его не слушали: несколько наёмников спешились и вскоре от незнакомца оставались только искромсанные останки рядом с трупом несчастной лошади, которой кто-то перерезал глотку. Сняв в седла котомки убитого, наёмники заглянули в них и поляну огласили вопли восторга: золотые монеты, драгоценности и что-то непонятное, напоминающее венец, но расплющенный, искорёженный, поломанный на части, однако обильно украшенный изумрудами и сапфирами. Кто сгребал в котомку рассыпавшиеся монеты и камни, кто небрезгливый — обшаривал ещё тёплый труп. Потом, довольные поживой, бывшие наёмники и бывшие гвардейцы вскочили на коней и двинулись дальше. 9 декабря Барток отправил с крестьянами своего лейтенанта и трёх воинов. Он ещё раз обстоятельно поговорил с бедными погорельцами, уверил, что до самой границы им ничего не угрожает, а уж на землях Карраса — тем более. Что встретят их там как своих, а его люди останутся с ними, пока не будут уверены, что все их беды позади. Когда телеги крестьян, нагруженные тем, что удалось собрать на пепелище, скрылись за поворотом, Барток поднял отряд в седло. — Скачем в Бранн, — сказал он. — Единый… — тут он слегка запнулся, — позволит: увидим нашего господина победителем. Нет — так придём ему на помощь или, если надо, отдадим за него жизни. Вперёд! Он слышал, как его люди переговаривались позади: «Давно пора!» — «Так герцог в Бранне? Что ж мы тут...» — «Сам на Бранн, а чужих крестьян защитил. Ох и герцог у нас!» — «Хороший будет король. Справедливый...» Барток махнул рукой на то, что они скачут по землям чужого герцогства, таиться теперь причин не было. Они свернули на тракт и всю ночь ехали при свете факелов лёгкой рысью, чтобы с рассветом прибавить хода. Пришлось скакать параллельно течению Шанны, и теперь они огибали бывший эльфийский лес с юга. Ближе к полудню следующего дня Барток почуял неладное. Он поднял руку, приказывая отряду остановиться, спешился, опустился на колени и приложил ухо к земле. Наёмники замерли, во все глаза глядя на своего командира. — Скачут десять воинов, — пробормотал Барток. Он приподнялся и посмотрел на дорогу, и словно часть его души отделилась от тела и со скоростью летящей стрелы унеслась в направлении взгляда. Через мгновение Барток вздрогнул и очнулся. — Это браннские наёмники. Мечи обнажить! — воскликнул он, словно взлетая обратно в седло. — Оставить только одного! Допросим! Схватка была короткой и жестокой. После увиденного в деревне люди Бартока к браннцам относились как к поганым зверолюдам. О распоряжении командира вспомнили, когда никого в живых не осталось, к тому же враги сражались ожесточённо, и не подставляться же под мечи, чтобы пощадить кого-то? Но Барток своих воинов не упрекал. Приказал обыскать трупы и седельные сумки. — Ваша милость, да они с награбленным. Никак бежали! Наёмники брякнули на землю у ног командира набитые золотом мешки. Барток опустился на корточки и развязал один. Он выудил из кучи монет длинную витую цепь с символом Единого. — Вроде храмовое богатство. — Ваша милость, что с трупами делать? Сжечь, как и тех давеча? У них с собой фляжки с самогоном, а тут сушняка полно. Свалим в кучу, забросаем наскоро дровами, польём да подпалим. А, ваша милость? Барток махнул рукой. — Расстелите-ка попону. Посмотрим, что они с собой везли. Пока воины его стаскивали в кучу убитых, а такая внезапная охота до сожжения тел возникла у них не иначе как по хотению вездесущего Сифея, Барток вывалил содержимое мешков на попону. Монеты, перстни из храмовых сокровищниц, просто бабские побрякушки… Выглядело, будто уволокли первое попавшееся. — Что это? — Барток обращался больше к самому себе, разглядывая покорёженные золотые пластины, украшенные драгоценными камнями. Выпрямить тут да выровнять там... уж не венец ли? На королевский не похож, тот позатейливей скручен и весом потяжелей наверняка. Символ Единого и этот... убор. — Браннский собор никак ограбили, подонки, — сказал он. — Лишь бы не пострадал никто — ни служки, ни приоры. У него мелькнула мысль, полная отчаяния, что в столице анархия, храм Единого ограблен, и выходит, что ставленник Кристиана, приор Мельяр, тоже мог пострадать. — Вот и вернём Единому его добро, — заметил кто-то из воинов. — Хоть и красиво-дорого, только ведь грех такое брать. Наёмники закивали согласно. Барток подозвал к себе старшего из воинов, вместе они разложили ценности по торбам, ссыпав монеты вместе, а украшения и камни поместив отдельно. Ну что же дальше? Сели на коней, трофейных тоже взяли с собой. Уже немного оставалось до переправы и постоялого двора. — Коней-то чужих на постоялом дворе оставим? — Крестьянам бы их отогнать, зачем они хозяину-то? — Кто из путников усталого коня сменит — чем не польза? Вдруг спешит по какой надобности? — Сейчас-то многие заторопятся. Кто в Бранн, а кто и оттуда. — Ничего, — сказал Барток, и разговоры за спиной притихли. — Пусть торопятся, у каждого своя дорога. Хочешь, не хочешь, а пройдёшь до конца. А нам поспешить бы, герцог там не в гостях. Отряд подъехал к переправе… а её и не было. По обе стороны реки толпился народ. Пешим было легче, их деревенские перевозили на лодках, радуясь внезапному прибытку, а иные торопились хоть какие-то деньги заработать, чтобы восстановить погоревшие дома. А вот конные путешественники терпеливо, или не очень, ждали, пока починят сожжённый паром. Работы уже заканчивались. Конечно, вооружённых наёмников и так пропустили бы вперёд. Как только отряд Бартока появился, народ притих, кое-кто, подумав, решил пока съездить в деревню, поесть там, выпить для храбрости… Может, будь на ком-то из отряда опознавательные эмблемы, а на щитах герб Вияма, их бы не так опасались, но после того, как неизвестные сожгли паром, а хозяин еле спасся, незнакомых вооружённых людей по понятным причинам побаивались. Посмотрев на творящееся тут безобразие, Барток выругался. Ближайший брод был в дне пути отсюда. Он взглянул на снующие с берега на берег лодки. Часть золота из захваченных трофеев тут же пошла в карман их хозяевам. Наёмники нагрузили пять лодок доспехами, мечами и мешками, в каждую лодку сели по двое провожатых. Прочие же, включая самого Бартока, пустились вплавь, держась за гривы коней. Оставшихся животных привязали к кормам лодок: не плавать же дважды в холодной воде? Любой бы неженка из знатного рода, надев доспехи поверх мокрой рубахи, околел тут же, а виямским волкам всё было нипочём. Заторопились дальше, надеясь, что постоялый двор на тракте уцелел. Ещё несколько золотых перешло в карманы владельца «Четырёх герцогств» — и люди, и лошади нуждались в отдыхе после такой переправы. Пока лошадей обихаживали, а воины сохли и отогревались, Барток переговорил с хозяином. Найденные ценности на стол выкладывать не стал, так, расспросил, кто проезжал и куда. Хоть и деловой мужик двором ведал, с цепким взглядом да нюхом на прибыль и неприятности, а всё же ничего толкового не сказал. Был одинокий проезжающий из столицы, расплатился, не торгуясь, коня поменял, а кто, куда, зачем — не докладывал. А следом за ним вскоре прискакали десять вооружённых всадников, но те не задерживались, потребовали собрать им еды в дорогу и выпить чего покрепче, но только не заплатили ни гроша. Впрочем, хозяин с ними спорить не стал — себе дороже, а прослышав потом, что стряслось с паромом, готов был благодарить Творца за то, что легко отделался. Он и этих наёмников, едущих в сторону столицы, встречал, мысленно уже прощаясь с имуществом, а то и с жизнью. Однако странные наёмники вели себя иначе. Они ничего не сожгли, никого не убили, ничего не отняли, честно и щедро расплатились за постой, даже коней оставили. Чудные дела творятся! Бартоку было не до того, чтобы вникать в философию и душевное состояние хозяина постоялого двора. Загадкой одинокого путника, ставшего жертвой банды, он пока тоже не слишком увлекался. Может, один из бандитов, ограбивших собор, обокрал подельников, и те, настигнув, его не пощадили. Может, вор случайно попался в руки убийц. Всё это могло подождать. Сейчас Барток торопился. — Сколько дней пути до Бранна? — спросил он хозяина. — Если поспешать станете, то два дня, ваша милость. Ещё раз переправитесь через Шанну — там дальше будет паром, потом мимо Майшена прямиком до столицы. Барток кивнул и вышел на улицу. Небо заволокли тучи, и хотя ночь ещё не настала, но тьма была непролазная. — Отец, поможешь? — вопросил Барток пространство. В ответ ни слова, только ветер прошумел. Небо расчистилось, открывая бледную луну, даже пара звёзд блеснула. Лучи сверкнули, пролились вниз, на землю, сплетаясь в странную, почти призрачную арку, за которой чёрным силуэтом виднелся город. — Спасибо, — искренне сказал Барток. «Только потому, что это необходимо, сын, — услышал он голос у голове, — но так часто мы вмешиваться в дела смертных не должны. Ты как раз успеешь помочь своему королю». Ветер промчался вдоль тракта, поднял вверх сухие листья, и всё стихло. — Эй! — крикнул Барток. — В седло! Все, кто был на постоялом дворе, тут же, не возражая даже в мыслях, выбежали во двор и бросились отвязывать коней. Только они проехали лигу и повернули налево, как перед ними открылся совсем другой тракт, широкий, мощёный… Наёмники впервые в жизни испугались и потянули за поводья коней, увидев впереди высокие каменные стены Бранна. — Вперёд! — крикнул Барток. — Герцог ждёт нас. И слышал за спиной шелест голосов: «Чудо!» — «Единый за нас!» — «Истинное чудо!» Ни колдовство никто не помянул, ни козни нечистых духов. Барток улыбнулся, ещё раз поблагодарил отца. У ворот пришлось остановиться. Наёмники Бартока едва улыбки сдержали, увидев охрану: разномастно одетых и так же вооружённых горожан. — Личный телохранитель Его светлости герцога Каффа, — назвал себя Барток. — Эй! — крикнул старший, повернувшись к караулке. — Позовите кого-нибудь из наёмников Его светлости! Простите, ваша милость, — сказал он, повернувшись к Бартоку, — время такое. — Всё правильно делаешь. Вскоре прискакал виямец из герцогского отряда, признал своих, приветствовал как подобает. Ворота открылись и пропустили воинов. — Что у вас тут? — спросил Барток, пока ехали по узкому проходу в городской стене. — Гвардию и королевских наёмников разбили, ваша милость, остались только маги и часть охраны во дворце. Вот, Его светлость и Верховный приор решают, что делать дальше. У нас тут есть ведьмы, но лишний раз ими не хотят рисковать, и так молоденькую убили уже во время вчерашней битвы. — Ясно, — коротко кивнул Барток, прикидывая, что и как можно сделать. Он осмотрелся, чувствуя в городе затишье. Стороны словно затаили дыхание перед последней, решающей схваткой. Тем, в замке, терять уже нечего, оттого они становились вдвое, втрое опасней. А герцог не станет рисковать людьми, ни своими, ни горожанами — тоже теперь своими... Снова обращаться к отцу — и снова смешивать мир смертных и мир богов, снова приносить жертвы богу раздора... нет, это было исключено. — Где сейчас его светлость? — В соборе, в зале для собраний совещаются. Барток велел виямцу проводить остальных в места расположения войск, а сам забрал торбы с трофейным золотом и поскакал по городским улицам, освещённым жаровнями, к Собору. Разумеется, его не пропустили, и пришлось вызывать капитана герцогской охраны. Барток подозвал пару служек, которые появились в дверях полутёмной галереи, с любопытством глядя, кто это приехал, отдал им торбы с монетами, а сам, спешившись, взял те две, куда сложили храмовые ценности. Спешно явившийся на зов капитан поклонился командиру и не мог сдержать радостной улыбки. — Ваша милость, Его светлость будет счастлив видеть вас. Прошу, вот сюда. Кристиан, Мельяр и ещё несколько членов Совета потолковее сидели вокруг стола, разглядывали какие-то планы — видать, дворцовые — и совещались. Кристиан поднял голову. — Барток! Он даже забыл, что на людях они договорились не демонстрировать слишком открыто свою дружбу, встал из-за стола и сделал пару шагов навстречу. Но Барток не забыл. Он бросил на пол торбы, опустился на одно колено и поцеловал Кристиану руку. Тот только головой покачал, и когда его верный телохранитель встал, обнял его и прижал к сердцу. — Ну, слава Единому, ты приехал. А это что? — он с усмешкой указал на торбы. Барток чуть улыбнулся, поприветствовал Верховного и членов Совета, потом ему тоже поставили стул. — Садись, — сказал Кристиан, — рассказывай. Барток кратко доложил о том, что случилось в деревне, и чуть подробнее поведал о встрече с грабителями. — Там золото по большей части, — сказал он, — а сюда мы сложили вещи явно из храмовой сокровищницы. Кристиан махнул рукой, и слуга убрал со стола бумаги. — Показывай. Ваше преподобие, кажется, мы оба с вами думаем об одном и том же? — спросил он Мельяра. Тот кивнул. — Да, по всему видать. Барток хмыкнул, раскрыл торбы и вывалил содержимое на стол. — Символ Единого. — Мельяр драгоценностей не касался, но рассматривал внимательно. — И то, что недавно было приорским венцом. Обманула трусость Вармунда, а жадность глаза застелила. Значит, говорите, убит владелец этого добра? Почему-то он обращался к Бартоку на «вы». — Убит, — кивнул тот. — Браннские наёмники, которые это сотворили, совсем озверели. Переправу сожгли, дома, и вот... Просто золота, нецерковного, там тоже хватало, видать, не только Вармунда настигли. — Возможно, и только... — сказал Кристиан. — Вармунд не с пустыми руками сбежал. Но ценности вернулись в казну, а беглый приор, как и положено — в землю. — Если бы в землю. Мы, правду сказать, не обшаривали придорожные кусты в поисках тела. Видел я краем глаза, что вились поодаль от тракта вороны и сороки. Может, там Вармунд и лежит ещё. — Помилуй, Единый, — вздохнул Мельяр. — Ну, что же… Верховный теперь решит, как распорядиться золотом. — Кристиан подозвал служек и велел очистить стол. Торбы положили в один из сундуков, заперли, а ключ отдали Мельяру. — Принесите сюда карту, — вдруг попросил Кристиан. — Барток, я одного не могу взять в толк: как ты оказался в столице так рано? Тот невольно бросил взгляд на Мельяра. — Не спрашивайте, ваша светлость, — попросил тихо. — Не смогу объяснить так, чтобы... Мы торопились. Мы успели вовремя. Только это и важно. — Чтобы что? — спросил Кристиан. Он взял Бартока под руку и вывел через галерею во внутренний дворик храма. — Ты, никак, Мельяра стесняешься, друг мой? — Он священник, слуга Единого, — тихо сказал Барток. Отец никогда Единого не отрицал, но вот люди... служители церкви признавали только одного бога. — Да, служитель Единого. Барток не мог понять, почему Кристиан вдруг весело улыбнулся. — Но я не священник, я твой друг и твой герцог. Барток мог бы сослаться на магию, наподобие той, что соединила коридором Иларию и Виям, тем более что отец применил то же волшебство, только заняло оно у него одно мгновение. Но Барток чувствовал: если сейчас солжёт, это будет означать, что он отрекается от того, кто его породил на свет. — Мне помог мой отец, — сказал он тихо. — Твой отец — кто-то из бессмертных? Услышав такой вопрос, Барток вздрогнул и уставился на герцога. Не мерещится ли ему? В горле пересохло, и голос прозвучал сдавленно: — Он бог войны. Кристиан покачал головой. — Ты наполовину бог и так долго служил простому смертному? Барток открыл было рот, но Кристиан вдруг порывисто обнял его. — Молчи, молчи, — шепнул он. — Потом поговорим. Боюсь я, друг мой. Боюсь думать, что, возможно, Единый и слуги его смотрят на меня благосклонно и помогают. Не за какие-то заслуги, понимаю, но всё равно боюсь думать. — Почему ты называешь богов слугами Единого? — так же тихо спросил Барток. — Откуда знаешь? Кристиан отстранился, держа друга за плечи, и коротко рассказал, что случилось с Верховным приором накануне принятия сана. Барток лишь головой покачал. Обо всём рассказал отец, а об этом нет. Словно не стоило внимания. Постарался улыбнуться, как прежде, бесшабашно. — Что ж, это облегчает дело. Но... прости, Кристиан, только всего я приору, пожалуй, рассказывать не стану. Лишний раз поминать бога войны, когда вокруг раздор... сам понимаешь. И оставим это. Пока. Хорошо? — Я даже не представляю, что делать с теми, кто в замке. Не хочется идти, прикрываясь женщинами. Одну мы уже потеряли. Барток отметил про себя это «мы потеряли», относящееся к ведьме, и невольно сжал плечо Кристиана. — Позволь мне, — попросил Барток. Посмотрел в ту сторону, где стоял замок, словно прикидывая. — Известно, сколько их там и где они? — Скорей всего, в королевской спальне, — сказал Кристиан. — Только её и не затопило. Не должно было затопить. — Барток кивнул понимающе. — А сколько… Маги, что держали здесь Целестина. Да гвардейцы, кому духа не хватило удрать или пробиваться. — С гвардейцами-то справиться легче всего. Надо бы ведьм спросить кое о чём… — Они… в монастыре, — усмехнулся Кристиан. Барток не выдержал и рассмеялся. — Чудны дела твои, Единый. Ну тогда совет надо в монастырь перенести. Кристиан помедлил, спросил осторожно: — Тебе-то там как, удобно будет? — В монастыре и с ведьмами? — Барток рассмеялся. — Да мне, что, в первый раз? — И то... — герцог тоже улыбнулся смущённо. — Что-то я совсем... — Немудрено. Так где ваши колдуньи? Они взяли с собой Мельяра и тех горожан, которые оставались в зале заседаний. Быстро добрались до монастыря и застали там картину, с которой хоть сейчас фреску пиши: в трапезной собрались и монахини, и ведьмы. И занимались они мирными женскими делами: делились секретами рукоделия, шептались о чём-то, старшая ведьма, видать, рассказывала настоятельнице о лекарственных травах — перед женщинами на столе были разложены ароматные — засушенные и свежие — пучки. Мать Фрайда уже отошла ко сну, и Кристиан велел её не будить. Поклонившись гостям, женщины быстро и незаметно освободили столы. Так же быстро был подан чай с монастырскими сластями. Монашки нет-нет да косились в сторону нового Верховного, ведьмы — кто постарше — бросали взгляды на Бартока, чувствуя в нём присутствие чужой силы, но не ведая, как её назвать. Обстановка была самой мирной, но разговоры за чаем и сладостями велись серьёзные. Рассматривали планы замка, обсуждали, как туда пробиться — осаждённые наверняка и изнутри забаррикадировались, имея все резоны опасаться за свои шкуры. — Воду бы убрать, — сказал Кристиан, глядя на ведьм. — Не всю, если возможно. Только чтобы мои люди могли пройти. Крови и так было достаточно, и ещё будет, да только не хочу понапрасну её лить. — Сёстры, а нельзя как-нибудь выманить сначала гвардейцев? — спросил Барток. — Позвать, что ли? Чтобы, когда вода освободит выход, они первыми побежали из королевской спальни? — А маги? — спросила старшая. — С магами уж я сам… — Один?! «Кто же ты такой?» — явственно читалось в глазах ведьмы. — Так возможно ли это, сёстры? — спросил Кристиан. — Разделить их, облегчить нам задачу? Ведьмы переглянулись. — Мы попытаемся, ваша... Ваше Величество, — с достоинством ответила старшая. Посмотрела на остальных. — Мы должны вернуться на крышу храма. Должны видеть замок. Мельяр поднялся с места. — Да поможет вам Единый, сёстры, — сказал он. — Но уже ночь на дворе. Не правда ли, господин Барток, лучше напасть на магов с рассветом? Поднялся и Барток. — Верно, с рассветом, сёстры, собирайтесь в круг. Кристиан, надо бы поставить на крышу мужчин покрепче и дать им щиты побольше. — Внизу, в крипте, стоят статуи стражей, ещё с лиманских времён, и у них огромные бронзовые щиты, — сказал Мельяр. — То что надо, Ваше преподобие, — улыбнулся Барток. — Бронза — хороший металл, и поговаривают, что он меньше восприимчив к магии. — Спасибо, сёстры, за угощение, — сказал Кристиан, — мы отправимся — кто по домам, кто в дом Верховного, а завтра с рассветом начнём. Выбор у Бартока был небольшой: или в монастыре ночевать, или у приора. Он подумал, что в мире точно происходит что-то странное, меняется так быстро, хорошо, если всё вернётся к старым добрым временам. А если нет? 10 декабря Турферт стоял у окна и смотрел на просыпающийся город, точнее на ту его часть, которую можно было разглядеть за крепостными стенами. Окна в спальне давно распахнули настежь, но это не спасало от вони, исходящей от королевского ложа. Тело прикрыли, конечно, но уже и на гобелене, который сдёрнули со стены, выступило влажное пятно. Целестин превращался в ком гниющей плоти, и быстрота разложения лучше всего свидетельствовала, что король лежал в опочивальне мёртвым уже очень давно. А ещё в королевской спальне пахло мочой, рвотой и экскрементами. И маги, и гвардейцы, невзирая уже на то, кто какое положение раньше занимал, сидели прямо на полу вдоль стен, ближе к окнам. Турферт же смотрел то на город, то на двор внизу — совершенно безлюдный, и думал, что их, видимо, решили просто уморить голодом. Бывший Верховный маг развлекал себя тем, что методично посылал мысленные проклятия вслед бежавшему Вармунду. Вот ведь сучий потрох: вовремя удрал и золотишко прихватил с собой. Видать, добрался уже до Земерканда и ждёт корабль в Рован или Лиман. Но сдаваться Турферт не собирался, хотя город они потеряли — сомнений не оставалось. Маг видел, как на ближних к замку улицах снуёт народ. Горожане разбирали баррикады, наводили чистоту. Мелькали то там, то здесь вооружённые всадники — издалека невозможно было разглядеть щиты, но Турферт был уверен, что это наёмники проклятого Каффа. Он видел, как горожане приветственно махали им руками, и скрежетал зубами. Его сейчас волновало одно: ведьмы пытаются восстанавливать силы — и потому ничего не происходит (а вода не поднимается выше, иначе бы с потолка обязательно капало), или они решили и правда просто запереть их тут и предоставить судьбе? Турферт поднял голову и посмотрел на потолок. Если наверху сухо, то, возможно, у них есть шанс. Конечно, с этой стороны замка пытаться спуститься вниз — самоубийство, но кое-где прямо к стенам дворца примыкали ответвления крепостной стены… — Эй ты, — Турферт, подойдя к огромному камину, ткнул пальцем в гвардейца, который показался ему пободрее прочих. — Поди-ка сюда. Как думаешь, можно ли по дымоходу пролезть выше? Гвардеец приблизился, молча повернул рычаг и опустил вьюшку, потом забрался в зёв камина и посмотрел вверх. — Нет, ваша милость, там ведь выше дымоход сужается, а то тяги не будет. — А ты попробуй. Гвардеец побледнел. — Ваша милость, вы же маг… что бы вам просто не обрушить дымоход, не разбить кирпичи, чтобы расширить отверстие? — Он меня ещё учить вздумал, — пробурчал Турферт, но подумал, что в словах гвардейца есть смысл. Он опять взглянул на деревянный потолок: толстенные балки, поверх которых настелены доски. Выше спальни располагались помещения для слуг, была ещё одна лестница, по которой слуги, собственно, и сновали вверх-вниз, входя в господские комнаты через небольшие дверки в стенах. Но по воле ведьм вся эта лестница оказалась залита. Пробовали уже, открывали вторую дверь, только и увидели, что неподвижно стоящий столб воды. «Маг»... Турферт скривился, припомнив нечаянно последний «мирный» разговор с подельниками. Именно подельниками — друзьями они не были, объединяло их одно лишь: власть, украденная у умиравшего ещё короля, равнодушного принца и вырванная сейчас из преступных рук живым и решительно настроенным наследником. Как Турферт ругал тогда «тупых, безмозглых куриц, лезущих к магии». Будто в насмешку над ним эти курицы держали его теперь в водяной клетке. Пробовал пробиться — не все силы отняла у него дурманящая трава, к которой он, грешный, пристрастился в последние годы. Пробовал: и магией рвал водяную стену, и гвардейцев, кто покрепче, посылал сквозь неё — авось да получится вынырнуть там, на свободе, — но всё напрасно. Турферт посмотрел на гвардейца, прикинул ширину его плеч, закрыл глаза и… тут ветер донёс со стороны Собора пение ведьм. Все разом вскочили на ноги, маги бросились к окнам, а гвардейцы замерли и с ужасом уставились кто на дверь, а кто на пол — ждали, что сейчас из всех щелей хлынет вода. Открытые окна не помеха, внизу они кое-где тоже были настежь, да только вода истинно волшебным образом через них не выливалась. — Живей! По местам! — заорал Турферт. — Собьём этих сучек с крыши! Хотя бы пару уложим, и больше их на круг не хватит! Они выпустили с десяток огненных шаров, но всё впустую. Чувствовалось, что к восставшим наконец присоединились опытные воины, со знанием тактики — ведьмы пели на крыше, но их прикрывали люди с большими щитами и крепко держались на ногах. Турферт видел, как вдалеке, над соборной крышей, смертоносные шары вспышками разлетаются, ударившись о неопалимую преграду. Не иначе щиты позаимствовали в крипте, в особо освящённом месте. Турферт озлился ещё сильней. Кое-кто из гвардейцев предпочел бы уже нырнуть в воду, лишь бы не оставаться больше рядом с разлагающимся телом да свихнувшимся магом. И вот один не выдержал, подбежал к двери, открыл её и остолбенел: коридор был сух. Он уже обернулся, чтобы крикнуть остальным, но раздумал, а только молча замахал руками, благо маги стояли к двери спиной и были сосредоточены на колдовстве. Подав знак, гвардеец выбежал в коридор и бросился к лестнице. Его товарищи быстро смекнули, что надо пользоваться моментом, и ринулись следом. Барток, поднимавшийся по просохшей лестнице в королевские покои, много сил на гвардейцев не тратил. Кому подножку подставил, отправив в короткий полёт по ступеням, кого ударил в особую точку, сразу лишив и голоса, и дыхания. С перепуганными, торопящимися куда угодно, лишь бы подальше из дворца, горе-вояками управлялись наёмники у подножия лестницы. Подниматься к спальне короля Барток им запретил. Не стоило подставляться под удар загнанных в угол магов. Барток перебрал в уме скудные сведения: противников семеро, терять им уже особо нечего. Маги тем временем очнулись, обернулись на шум, который доносился со стороны двери, остолбенели поначалу, бросились было к выходу, но ни один не вышел за порог: в королевскую спальню ворвался какой-то вихрь и завертелся по комнате. Внезапно один маг закричал и рухнул на пол с перерезанным горлом, за ним — второй. Оставшиеся пятеро, включая Турферта, стали беспорядочно сыпать в непонятного врага заклинаниями, но ещё бы они понимали, с чем или кем имеют дело. Турферт очнулся первым, попятился в угол и применил иную магию — она помогала проследить взглядом быстро летящую стрелу или брошенное в тебя заклятие. И он успел заметить в центре вихря мужчину с кинжалами в руках. Больше ничего разглядеть не смог, но прекрасно понял, что обычный человек не способен на такое. Когда действие заклинания прекратилось, Турферт увидел ещё одного своего соратника, лежащего на полу и захлёбывающегося кровью, и решил, что игра не стоит свеч и спасаться надо одному. Он посмотрел на кровать, которая отделяла его от двери, и с необычной для такого тучного человека резвостью перекатился прямо поверх гниющего тела, скрипнув зубами, когда почувствовал, как королевская туша под ним просела с хлюпающим звуком. Вскочив на ноги по другую сторону ложа и унося на одежде воняющие мокрые пятна, он кинулся к двери и уже переступил через порог, когда почувствовал резкую боль под левой лопаткой — и тьма застлала его глаза. Когда Турферт с кинжалом в спине рухнул на пороге спальни, Барток замешкался всего на секунду, доставая из набедренных ножен ещё один клинок, и тут же плечо словно прожгло до кости. Боль только придала ему ярости, он обрушился на оставшихся магов и, когда в живых никого не осталось, посмотрел на дело рук своих и слегка поморщился. Перестарался. Тело Верховного мага да первые три с перерезанными глотками выглядели как обычные трупы, а прочие больше напоминали какое-то месиво. Барток покосился на раненое плечо, выругался и убрал кинжалы в ножны. На лестнице послышались шаги, Барток поспешил к двери, перешагнул через труп Турферта и столкнулся лицом к лицу с Кристианом. — Не входи, не смотри, — поморщился он. — Ты меня за девицу, никак, почитаешь? — рявкнул было герцог, но потом увидел плечо своего телохранителя. — Всё-таки зацепили они тебя. Ничего, сёстры полечат. — Он бросил взгляд на тело у порога. — Верховный? — Он самый. — Барток нагнулся, чтобы выдернуть свой кинжал из спины Турферта, а Кристиан успел посмотреть в дверной проём. — Эк ты их… О! До чего же король-то воняет! — Кристиан невольно зажал ладонью нос и рот. — Их Величество Целестин давно прогнил. Идём отсюда, друг мой. Вот сейчас бы сюда воды, смыть эту нечисть. Барток взял здоровой рукой Кристиана под локоть и потянул в сторону лестницы. Они сделали несколько шагов, когда за спинами их послышался стук. Обернувшись, они увидели, что дверь в спальню короля закрылась. — Что это? — Кристиан схватился за меч. — Выжил кто-то? — Нет! — закричал Барток, схватил его за плечи, забыв о почтительности. — Не ходи! Не смей! Кристиан посмотрел ему в глаза и не стал спорить. — Сядем тут, подождём, пока ОН не откроет. — Барток подвёл герцога к резному сундуку возле стены. Кристиан не стал спрашивать, кто этот непонятный «Он», которого даже его бесстрашный друг боится. Понял. Они сидели на сундуке, глядя на дверь. Бартока ничуть не удивляло, что никто из охраны не поднялся вслед за Кристианом вверх по лестнице, хотя должны были. Из-за закрытой двери не доносилось ни звука, но Кристиану казалось, что там что-то происходит, что-то такое, чего простому смертному видеть нельзя. «Ты же сказал, что последний раз», — подумал Барток. «А я не помогаю, — раздался в голове смешок, — я ем». — Ты что? — спросил герцог, заметив, что Барток передёрнулся. — Ничего… Внизу послышались шаги, и одновременно с этим дверь медленно отворилась. — Идём. Барток встал. Когда напуганная охрана вбежала в королевскую спальню, там никого не было, кроме их сюзерена и его телохранителя. Ни тел, ни следов крови на полу — ничего. Только на кровати лежал давно умерший король Целестин — высохший, словно мумия, и источавший запах, слегка напоминающий запах пыли, которая покрывает толстым слоем старые вещи. — Расступитесь, — раздался голос. В спальню вошёл Авуэн и поклонился. — Ваша светлость, прибыли Верховный приор и члены Совета. Полагается, чтобы они увидели тело короля. — Всё верно, пусть поднимаются, опасности нет. Когда бывший секретарь, который пока что, за неимением преемника, продолжал выполнять свои обязанности, ушёл исполнять приказ, Кристиан посмотрел на Бартока. А тот чуть улыбнулся и покачал головой. — Я ни за что не пропущу этот момент, ваша светлость. И вот Мельяр, а за ним и все, кто составлял в дни бунта городской Совет, поднялись в королевскую спальню — даже крикун-гончар и его единомышленники, ратующие за избавление от королевской власти. Кристиан и Барток, занявший место за плечом господина, отошли к изголовью кровати, по другую сторону встал Верховный приор, прочие же в почтительности остались стоять у окон. Мельяр достал из складок одеяния флакон, капнул елея на золотую пластину, провёл по ссохшемуся лбу Целестина и прочитал молитву. — Его Величество, как вы все видите, скончался уже очень давно, и Единый оказал милость, позволив нам похоронить короля как подобает. — Слава Единому, — сказали все, и даже Барток, хотя угол его рта и дёрнулся. Мельяр выпрямился, посмотрел на членов Совета и заговорил вновь, возвысив голос: — Его Величество король Целестин скончался. Да живёт и здравствует Его Величество король Кристиан! Слава королю! Он приложил руку к сердцу и поклонился наследнику. Его клич подхватили все — разом и дружно! — Слава королю Кристиану! — кричали знатные горожане в надежде на сохранение прежних порядков. — Слава королю Кристиану! — кричали и представители ремесленных цехов, памятуя о том, что теперь уже бывший виямский герцог их спас, и думая, что он, Единый даст, станет добрым правителем. Вместе с ними здравицу королю провозглашали охранники у дверей, их крик подхватили по цепочке воины, наводнившие дворец, потом те, что находились во дворе. Иные вскочили на коней и поскакал в город, крича по дороге: «Единый дал нам короля! Слава королю Кристиану!» Члены Совета тем временем преклонили колени, но Кристиан покачал головой: — Встаньте, успеете ещё. У нас пока что много дел, досточтимые. За окнами, на колокольне ближайшего маленького храма, радостно зазвонили. — Быстро они, — пробормотал Кристиан. — Ваше Величество, — шепнул Барток. Кристиан взял себя в руки. — Его преподобию предстоит заняться подготовкой к погребению короля Целестина и перезахоронению с подобающими почестями несчастного принца Мальтуса. Вечером я жду вас всех в Зале для заседаний, а пока что отправлюсь в монастырь, дабы оказать почтение приорам и приорессам и… помолиться за усопших. Он милостиво кивнул склонившимся в поклоне горожанам, обошёл кровать, быстро опустился на колено, поцеловал руку опешившему Мельяру и вышел из спальни. Барток — за ним. — Творец, за что караешь? — ворчал Кристиан, садясь во дворе в седло. — Это ж разве карает? — добродушно усмехнулся Барток, успевая следить за конной охраной, выстраивающейся нужным порядком. — Трубач полагается, Ваше Величество. — И ты туда же… — Привыкайте, Ваше Величество. Кристиан посмотрел на него и вдруг улыбнулся. Выехали из ворот королевской крепости как подобает: впереди трубач и знаменосец, везущий виямский военный штандарт, затем двое конников, Кристиан и Барток чуть позади, а за ними — остальная охрана. Город уже бурлил. Кристиан, казалось бы, привык и к крикам толпы, и к народному восторгу, но сейчас ему казалось, что небеса разверзлись — такой стоял шум. Ехали по главной улице, у Бартока сердце ёкало, когда он смотрел на собирающийся народ, а уж что творилось на площади — можно было только представить себе. Хотя общее настроение приближалось к той точке, когда вот-вот начнутся массовые рыдания, а лица у некоторых уже были залиты слезами радости, но никто под копыта королевского коня пока не бросался, детей для благословения не протягивал. Кристиан, крепясь, улыбался подданным, простирая то и дело руку в покровительственном жесте, но когда оказался на площади перед собором, чуть было не дёрнул повод коня. Вопль «Слава королю!», вырвавшийся из сотен глоток, на мгновение ошеломил. А к крикам горожан добавлялся ещё и колокольный звон. — Тётушка! — простонал Кристиан, когда оказался наконец под тихими сводами монастыря. Фрайда, рассмеявшись, обняла его. — Да, милый племянник, вот она, народная любовь, привыкай. Кристиан посмотрел на приседающих в поклоне монахинь. — Сёстры, Единым заклинаю, не надо! Лучше займитесь плечом моего друга. Монахини захлопотали вокруг Бартока, решительно избавляя от кожаного нагрудника и от рубахи. «Отомстил ведь, — проворчал он про себя и посмотрел на хорошенькие личики. — Вот ведь, мог ли подумать, что меня будут раздевать святые женщины?» Но тут же поморщился, потому что его плечом всерьёз занялись.