Не будем усложнять

Я чуть было не забыл, но в последний момент вспомнил: передача. Не то чтобы это было такое уж важное событие, скорее просто один из маленьких кусочков пазла, который аккуратно и тщательно собирало его агентство, но зато благодаря этому кусочку каждый желающий мог приобщиться к быту звезды. Припасть, так сказать. Чем не занятие на вечер?.. Лично мне это казалось забавным: смотреть на него в телевизоре, как он изображал из себя паиньку и домохозяина. Поэтому я достал из холодильника банку “Frydenlund” - светлое, нефильтрованное - сел на диван и щелкнул пультом. Когда я добрался до NRK, Холм был уже там - уже смотрел на меня этим своим синим взглядом и уже улыбался. С другой стороны экрана, конечно же. Я хмыкнул, поднял банку вверх, салютуя, и приготовился слушать. Про творческие планы, про свалившуюся, как снег на голову, известность, про милые хобби, про ресторан, про фильмы Кристофера Нолана, про любимую бабушку, про предпочитаемую марку зубной пасты, про гражданскую позицию в вопросах охраны окружающей среды - про все, что может заинтересовать каждого преданного поклонника. По заранее согласованному списку. И - заметьте - в демократичных интерьерах Икеа: звезда-то звезда, но все же своя, родная, такая же, как все, не оторвавшаяся от народа и не сиганувшая в недосягаемое космическое пространство. Ну, знаете, из тех, кого можно запросто встретить в овощной секции супермаркета. Он сидел на диване, вполоборота к камере, разговаривал с ведущим и обнимал руками чашку. Вы знаете, как снимают рекламу кофе? Вот это - когда красивая девушка сжимает в ладонях фарфоровые бока, мечтательно смотрит куда-то вбок, улыбается своим мыслям и вдруг переводит теплый взгляд на вас? Раз, два, три - она медленно приоткрывает губы и едва уловимо тянется к чашке, откуда поднимается невесомый, ароматный пар - вверх, мимо ждущих губ, выше, к подрагивающим от тонкого запаха ноздрям… Влага оседает микроскопическими кристаллами на ресницах, от этого глаза кажутся удивленно распахнутыми, блестящими, подернутыми пленкой удовольствия от одного только предвкушения глотка (поэтому, а не из-за специальных увлажняющих капель, я вас умоляю, конечно, нет). И если от созерцания этого удовольствия у вас не перехватывает дыхание и не поджимаются пальцы на ногах, то, скорее всего, внутри вас все давным-давно мертво, и что тогда тратить на вас рекламный слот в прайм-тайм. На самом деле никакого кофе в чашке нет. Для того, чтобы вверх шел такой плотный и красивый пар, напиток должен быть очень горячим, и тогда модель просто не сможет держать чашку в руках. Поэтому туда кладут влажный гигиенический тампон, хорошенько разогретый в микроволновке. И - вуаля. Пар поднимается правильными, красивыми завитками - очень достоверно. И никаких травм на производстве. Конечно же, у него в чашке был обычный кофе. Он что-то отвечал на вопросы, смеялся каким-то шуткам или шутил сам, а я смотрел, как, просунув несколько пальцев в ручку, большим он осторожно и нежно поглаживает теплую керамическую поверхность у самого края, водит по кругу подушечкой, переходя на сгиб, растягивая движение почти по кадрам, а потом, ускоряясь, чуть пережимая кожу, резко надавливает и держит, пока кончик пальца не наливается кровью, чтобы через секунду отпустить его и снова медленными, успокаивающими движениями выглаживать тонкую белую кожу… чашка дрожит, звенит в его руках… рвется навстречу каждому прикосновению, каждой ласке… захлебывается, стонет, норовит упасть… Я смотрел на экран и улыбался, вспоминая, как эти пальцы смотрятся на моей собственной коже. Как они перебегают по моему лицу, от век до скул, приоткрывают мне рот, проводят по нижней губе, собирают слюну. Как ныряют назад, к волосам, и прочно удерживают мою голову, не давая ей двинуться. Как большой палец размыкает сжатые зубы и скользит внутрь, дотрагивается до языка - сначала дразняще, только до кончика, едва уловимой пунктирной линией, а затем все увереннее, проходит чуть дальше по бокам, щекоча поверхность, забирается вниз, оглаживает уздечку - и выходит наружу, сжимаемый кольцом моих губ, чтобы тотчас войти снова, уже резче, потом еще раз и еще, сильнее, ритмичнее, пока наконец - и я никогда не успевал зацепиться сознанием за конкретный момент, когда это происходит - пока наконец вместо пальца я не чувствую его язык, его сильные движения, его изгибы, его скольжение по моим деснам, между губ, за зубами, по небу... Я содрогаюсь и инстинктивно двигаю руками, пытаясь высвободить запястья, которые он удерживает за моей спиной... Но он держит их крепко и, чувствуя сопротивление, заводит еще выше, двигая кожу и прижимая пальцами ниточку пульса. Мне не хватает дыхания, его присутствие, его движения парализуют, и мозг щелкает невпопад, выбивается из ритма, теряется, забывает посылать сигналы в легкие… Я пропускаю вдох - один, за ним другой, и третий, пока голова не начинает слегка кружиться, и только тогда он разрешает мне вдохнуть, и сам в это время, отодвинувшись на миллиметр и обнажая клыки, шумно забирает воздух... Я стою, запрокинув голову, и пытаюсь унять отбойный стук в висках, слюна - моя и его - остывает на губах, воздух выходит из груди стеклянными пузырями, они лопаются у меня в горле… он дышит и смотрит на меня, впитывая каждую мою такую по-прежнему легко предсказуемую эмоцию, каждый болезненный отблеск удовольствия на моем лице, каждую искру нетерпеливого ожидания… только бы он дотронулся до меня еще раз… только бы скорее... Я снова двигаю руками, запястья чуть саднит, а он все держит… улыбается и насмешливо-мучительно качает головой, прищелкивает языком, мол, нет, дружок, не соскочишь, не надейся… будешь делать, что скажу я... и так, как скажу я… и так долго, как будет нужно мне… И я жду, жду… Закрываю глаза, размыкаю для него губы и жду... Я уже рассказывал, как снимают рекламу кофе? Правда?.. Это увлекательная история, и мне кажется, я был бы не прочь поведать ее снова - просто чтобы восстановить дыхание. Или, может быть, вам хотелось бы еще раз прослушать таблицу умножения на семь?.. В какой-то момент в дверь позвонили, и я, хоть и с трудом, тяжело дыша, но все же вынырнул на поверхность. Не в мою дверь позвонили, разумеется - в его дверь, там, по ту сторону линзы, где он сидел на диване в своей гостиной и со смехом рассказывал ведущему, как на самом-то деле терпеть не может кардамон. Говорят, если в первом акте пьесы на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно выстрелит. Не знаю, кто это сказал, но, должно быть, он тоже когда-то смотрел по телевизору, как его тайный бойфренд демонстрирует зрителям вечернего шоу, какое вино он предпочитает добавлять в соус при готовке и насколько обширная у него имеется коллекция банановых наклеек. Так вот, про ружье. Если во время съемок телепередачи раздается звонок в дверь, значит, кто-то пришел. Кто-то пришел, повинуясь сценарию, и стоит с той стороны, и ждет, пока операторская команда в полном составе переместится к двери, займет позиции и установит свет, чтобы дать сигнал основному действующему лицу - в данном случае хозяину этой двери, а заодно и всей квартиры: мы готовы, можете открывать. Осторожно - не заденьте ветровичок микрофона. И вот хозяин с легкой улыбкой недоумения, мол, кто бы это мог быть в такой-то час, я же совсем никого не ждал, идет по коридору. А вы словно бы следуете за ним, тоже недоумевая: ну, в самом деле, человек занят, кто же так приходит без предупреждения, в наше-то время, могли бы и сообщение прислать сначала - а может, он перечитывал по третьему кругу “Кукольный Дом” Ибсена или как раз сейчас смешивал что-то в колбах, изобретая лекарство от рака; может, был в душе, где некий известный актер театра насаживался ртом на его багровый от притока крови член, одновременно проверяя пальцами, насколько он растянут и сможет ли без дополнительной подготовки принять в себя то, чем природа наградила этого самого актера, потому что смазки осталось в бутылке на самом донышке. Или пицца у него подгорает в духовке, или не выключил он воду на кухне. Или спал вообще - мало ли. Всякие бывают обстоятельства. Он открыл дверь, и кто бы вы думали стоял на пороге. - Привет! - сказал он и посторонился, шире открывая проем. - Привет! - сказала она и сделала шаг навстречу. - Привет, - сказал я и медленно поставил банку пива на стол. Конечно, я знал, что в какой-то момент она появится в кадре - она не могла там не появиться. Конечно же, я был готов увидеть ее рядом с ним, а вернее, его рядом с ней. Да, скажем прямо: это было не самое долгожданное зрелище в моей жизни. Есть все же значительная разница между тем, чтобы смотреть на фотографии - на статичные позы, на взгляды и жесты, словно выхваченные из реальности, замороженные в пространстве, - на полароидные картинки, приколотые булавкой на стену, - на них и на видео, на живое изображение, где человек, который обнимает вас ночью, пережимая приток кислорода и заполняя собой, своим запахом каждую клетку вашего тела, который двигается внутри вас частыми отбойными рывками, собирая и нанизывая вспышки перед вашими глазами на одну раскаленную проволоку - изображение, где этот человек обнимает за талию свою собственную девушку в стенах своей собственной квартиры. Да, я видел их вместе и раньше, и даже в коротких видео - на фотоколлах, на презентациях, на открытиях. Но все это было другое. Все это было - работа. А тому, на что я смотрел сейчас, я не находил… нет, не так: этому я не хотел находить названия. Потом она прошла вперед, камера нырнула за ней, и я... Я снова дотянулся до банки, поднес к губам, сделал пару мелких глотков - пока она доставала из зеленого пакета Kiwi* молоко, хлеб, сыр, нарезку и пару авокадо в дышащей упаковке. - Холм, - усмехнулся я, - ты же терпеть не можешь авокадо. И снова поставил банку на стол. Это правда: он терпеть не мог авокадо - брезгливо выковыривал его, если вдруг в сете суши, который я заказывал, попадались с ним роллы; кричал, что это извращение, и кто вообще может есть эту склизкую гадость… Тогда я молча слизывал мягкое пюре с его пальцев, сначала только с подушечек, потом забирая их в рот на всю длину. Пару секунд он смотрел на меня, а потом отшвыривал в сторону палочки, и вопрос целесообразности существования авокадо откладывался, по крайней мере, на ближайшие пару часов. Или даже до утра - но это если мне очень везло. С другой стороны, если вы не любите авокадо, то это ровно никаким счетом не означает, что его не любит ваша девушка. А в отношениях - в правильных отношениях - всем нам приходится чем-то жертвовать, причем это касается как отношений, в которых состоите вы сами, так и тех, в которых состоит ваш гетеросексуальный бойфренд, то есть, простите, хороший приятель. И вот тогда-то, как раз в тот момент, я вдруг понял одну простую вещь, которая отчего-то до сих пор ни разу не приходила мне в голову. Ни разу - клянусь на упаковке лыжной мази Swix. Какие бы крепкие ни были между вами узы, как бы красиво вы ни держали друг друга за руки и как бы сказочно счастливо ни выглядели при этом, вы не приходите к своему бойфренду домой с пакетом базовых продуктов. Не выгружаете их на стол, улыбаясь в камеру, и уж тем более не сортируете эти продукты по шкафам и ящикам, безошибочно угадывая правильный. Вы так не делаете. Если там не живете. Если вы не живете в одной с ним квартире, то приносите картонные коробки из ближайшей пиццерии, одноразовые контейнеры из китайской закусочной на углу, пластиковые подложки с наборами суши - без авокадо! - и крохотные индивидуальные бутылочки соевого соуса - который менее соленый, потому что традиционный ему не нравится. И когда вы достаете это все из пакетов, то вокруг разноцветными бабочками разлетаются рекламные буклеты, листочки отрывных скидок и квитанции об оплате - все то, что валялось вокруг моей кровати, было забыто на моем ночном столике или по-прежнему лежало в моем холодильнике, потому что некому было это есть. Но вы не приносите авокадо. Не приносите молока. Не приносите хлеба и таблетки для посудомоечной машины. Это странно. Так не делается. Разумеется, если вы не намерены чуть позже, после ухода съемочной группы, использовать эти самые таблетки по назначению: включить машину на щадящий эко-цикл, чтобы осторожно, не тратя лишнего электричества и драгоценной воды, прополоскать стоящие внутри чашки из-под хлопьев для завтрака. Который вы съели с утра. Вместе: хлопья для завтрака он любит. А дальше они сидели на диване, как всегда красиво, рука в руке, и говорили обо всем: о погоде, о лете, снова о его творческих планах, об агентстве, о мире моды, о новых многообещающих проектах, раскрывать детали которых, конечно, невозможно - контракт, вы же понимаете, но, поверьте, все это очень интересно: немного подождите и увидите сами. О том, где они познакомились, и о съемках в сериале. - Вам не мешал тот факт, что Хенрик играл гея и должен был целовать другого мужчину? - спросил ведущий. Она мягко улыбнулась и мельком глянула на него, ласково погладила по руке: - Ну, сначала было непривычно, конечно… Мне даже мама все время говорила, мол, как-то это все слишком современно, - тут она засмеялась, и вместе с ней улыбнулся ведущий. - Но я же понимаю: работа есть работа. В этот момент он поднял глаза и посмотрел в камеру, и я прекрасно понял, кому этот взгляд предназначался. К сожалению, ответить мне было нечем, никакой остроумной реплики в голову почему-то не пришло. Я нащупал пульт и выключил телевизор, снова дотянулся до банки и сделал большой, вкусный глоток. А потом еще один. И еще. Это был длинный день, и я заслужил. Какое-то время в квартире было тихо, до меня доносилось лишь невнятное бубнение - похоже, соседи за стеной о чем-то спорили, да у самого окна чирикал воробей. Вскоре с улицы раздался требовательный гудок трамвая, потом еще один, и сразу же - ответный сигнал автомобильного клаксона. Судя по всему, у кого-то были проблемы поважнее, чем определить, кто в жизни Хенрика Холма является работой, а кто удовольствием. С другой стороны, зачем себя ограничивать, в наше-то время?.. Работа должна приносить удовольствие. Резкие звуки вывели меня из оцепенения: я глубоко вздохнул, огляделся по сторонам, посмотрел на небо за окном - оно было чистым, безоблачным. Тогда я достал из шкафа спортивную футболку и беговые шорты. Как раз когда у самой двери я уже натягивал кроссовки, телефон звякнул уведомлением о новом сообщении: Марлон вскользь интересовался, как у меня дела и какие новости. Все в порядке, - ответил я. - Новостей никаких, у тебя как? Нормально. Может, увидимся? Выпьем. Видимо, он тоже только что смотрел про авокадо и банановые наклейки. Конечно. Завтра и увидимся. Может, сегодня, попозже? Надо же, как кто-то по мне соскучился. Извини, старик. Сегодня устал, и завтра очень длинный день - лягу спать пораньше, увидимся завтра, будет здорово. Хорошо, - нехотя согласился он. - До завтра тогда. Если что - звони. Потом я повторил все то же самое последовательно для Румена, Саши и Давида. Просто копировал свои ответы и пересылал им. В самом деле, не писать же одно и то же четыре раза: это как минимум непродуктивно, а по сути - идиотизм. Видимо, удостоверившись, что у меня действительно все в порядке, что я не слушаю Lithium* в бесконечном повторе и вообще полон сил и творческих планов, они оставили меня наконец в покое, и я смог окончательно одеться. Оставалось только взять ключи, и тут телефон завибрировал снова, на этот раз входящим звонком. Я помедлил только лишь секунду, а потом сдвинул зеленую кнопку. - Привет, - сказал я, играя на опережение. - Привет, - ответил он, и я услышал щелканье зажигалки. - Послушай… Он глубоко затянулся. - Я слушаю. Такая странная штука, подумалось мне… Я стоял у себя коридоре, одетый и готовый к выходу - готовый бежать, хотя, по сути, если смотреть глобально - по-прежнему оставался на месте. А он висел на другом конце моей вселенной, выдыхал в трубку дым и одновременно бежал, бежал, бежал… Бежал со всех ног. Прямо ни дать, ни взять - дуализм явлений и состояний, где-то я про такое слышал. - Это неправда. - Что неправда? - То, что она сказала, - он снова затянулся. - Неправда. Оглядывая поверхность комода в поисках ключей, я заметил: - Холм, тебе надо бросать. Серьезно, уже давно пора. - Что ты имеешь в виду? - насторожился он. - Что сказал, - на виду ключей не наблюдалось, и я стал ощупывать карманы курток на вешалке. - Что тебе пора бросать курить. - Ах, это, - он выдохнул. - Хорошо. Ты меня слышишь?.. Наконец в одной из ветровок знакомо зазвенело. - Слышу, - я вытащил связку. - Ты сказал: “То, что она сказала - это неправда”. Он длинно вдохнул, а потом торопливо заговорил на выдохе: - Послушай меня, я понятия не имел, как это прозвучало, когда снимали. Это была просто шутка, просто глупая реплика для камеры. Ты же знаешь, как это бывает... - Конечно, знаю, - согласился я. - Разумеется. Так оно и прозвучало: как шутка, как что-то, что ты говоришь в интервью, я так и понял. Дождавшись, пока я закончу, он продолжил: - Я не знал, как это прозвучало, я только сейчас увидел запись... как это смонтировано… Я не думал, что это выглядело так. Это ничего не значило, просто реплика для камеры - не более. Продев большой палец в кольцо брелка, я сжал ключи в ладони, и они как-то жалобно звякнули. “А у тебя без брелка, просто связка - три ключа от моего дома”, - подумал я, а вслух сказал: - Я понимаю: ты не думал, так не было на самом деле, так просто выглядело. Все по плану, по сценарию, как мы договаривались. Я понимаю. - Ты меня слышишь? - отчего-то снова переспросил он. - Слышу. - Это неправда, слышишь?.. Ты - не работа, все как раз наоборот: это она. Она. - Угу, - согласился я и, вопреки намерению выходить, отчего-то прислонился к стене. Несколько секунд мы молчали, а потом я спросил: - А она об этом знает? - О чем - о том, что… - Да, - перебил я, - о том, что она для тебя - всего лишь работа. Она знает? - Мы говорили об этом, - он бросился объяснять. - Что нам не следует торопиться, что все эти съемки и прочее - это выгодно нам обоим, что нам надо чаще появляться на людях вместе, что для работы так будет лучше - и мне, и ей - и что... - Понятно, - я снова перебил его. - Но ты не ответил: она знает, что она - это и есть работа? Только работа - и ничего больше? Ты сказал ей об этом?.. Он резко замолчал. - Как я могу такое сказать? - тихо спросил он затем. - Она же не виновата... - Конечно, не виновата, - я поднял глаза к потолку. - Никто не виноват, так получилось. Он опять ничего не ответил, и тогда я продолжил: - А кстати: когда ты собирался сказать мне, что вы съехались? - Мы не съехались, - он набрал воздуха в грудь, и я не услышал, чтобы он его выпустил. - Мы не съехались, она оставалась пару… несколько раз, но и только. Было поздно, я не смог выставить ее за дверь. - Да, конечно, - сказал я. - Так получилось... - Я понимаю. - Послушай, - он сделал еще одну затяжку. - Что? - Давай поговорим обо всем этом, пожалуйста. Не по телефону, а нормально. Мне нужно видеть тебя, я хочу объяснить… Можно я приеду? - Ты знаешь, - сказал я, отходя от стены и наконец засовывая ключи в карман жилета, - уже поздно. Завтра длинный день, хочу лечь спать пораньше. Я, в общем-то, уже почти в постели. Давай поговорим завтра, хорошо? - Хорошо, - сразу же согласился он. - Во сколько это все начинается? - В шесть. - Хорошо, тогда до шести - я приеду до шести, и мы поговорим. - Конечно. - Спокойной ночи, - сказал он. - Спокойной ночи, - сказал я и положил трубку. Потом пристегнул айфон, надел наушники, открыл дверь и спустился по ступеням. На улице было тепло. ***** Часы на дисплее телефона показывали без десяти, и он все ещё не появился. Каст потихоньку собирали в зале перед сценой, разносили закуски и бокалы с игристым: в шесть начиналась полуофициальная часть, на которой присутствовала только съемочная группа и продюсеры, а затем, с семи - главное: пресс-конференция по случаю окончания проекта и фотоколл с трансляцией NRK. Завершить планировалось грандиозной вечеринкой. - Это точно кава, - Саша отпил и с напускным видом ценителя осмотрел бокал. - Ты смотри-ка, - насмешливо протянул Марлон. - И давно ли? - Давно что? - Давно ли мы научились различать на вкус игристые вина?.. Саша претенциозно поднял брови. - Еще до того, как с вами связался. Вы же кроме пива ничего и не видели, что с вас взять... - Я тебе морду набью, - сказал Давид дружелюбно. - Вот только допью сначала. - Руки коротки, - хмыкнул тот. - Зато у меня, - включился Марлон, - достаточно длинные. - Вот ты мне поэтому всегда и нравился, дружище, - Саша дипломатично прогнулся. - Прямо вся твоя личность. Skål*! И он поднял бокал, салютуя. Марлон засмеялся. - А ты чего молчишь, - обратился он затем ко мне. - Как тебе моя личность? Я нарочито оглядел его с головы до ног. - Ничего так. Бывает, конечно, и краше, но для такого, как ты - сойдет. - И тебе я тоже морду набью, - степенно пообещал он, кивая. Я хмыкнул. - Кстати, о птичках. А где Холм? - Опаздывает. Я сделал глоток и тут же с удивлением заметил, что бокал почти опустел. - Какие-то у них тут бокалы микроскопические. - Это правда, - немедленно отозвался Давид. - Как навариваться на молодых дарованиях - так они первые, а как выпивку нормальную поставить, так нет никого. - На вечеринке будет открытый бар, - заметил Саша. - Да? - Давид заметно повеселел. - Ну что же, это как-то примиряет меня с действительностью. Запрокинув голову, он допил остатки и тут же заозирался в поисках официанта с подносом. - Слушай, - вскользь поинтересовался Марлон, - а ты кого пригласил на вечеринку? - Не твое дело. - Нет, ты скажи, - Марлон ухмыльнулся. - Ты скажи, и мы все вместе позавидуем. Ну так кого? Моделей каких или, может, крутых приятелей из Hell’s Angels? Давид молчал, по-прежнему преувеличенно старательно высматривая в толпе официанта. - Ну что, я заинтригован, - сказал я. - Колись: кого? - Кого надо. - Я вам скажу, кого, - Марлон заговорщицки нас оглядел. - Маму. - Маму?! - Ага, маму. - Ну и что тут такого?! - буркнул Давид. - Вы своих тоже пригласили - и ты, и ты. И он ткнул пальцем поочередно в Марлона и Сашу. - Ну ты сравнил! - присвистнул Саша. - Есть большая разница: пригласить друзей и родителей или только родителей. Большущая такая разница. - А идите вы, - Давид насупился. - Ладно, приятель, не злись, - Марлон примирительно похлопал его по плечу. - Ничего страшного, что у тебя друзей-то только трое, и все они здесь. Зато мама тебя любит... Мы захихикали. - В задницу. Идите вы все в задницу, - закончил Давид предыдущую реплику, выразительно посматривая исподлобья. - Давайте об этом я расскажу... - вызвался я. - Нет! - одновременно крикнули все трое и предостерегающим жестом вскинули руки в моем направлении. Я расхохотался. - Какие же вы идиоты!.. Смотрю на вас каждый раз и понять не могу: как меня угораздило с вами связаться?! - Конечно, а сам в белой манишке, - саркастически фыркнул Марлон, а потом снова поинтересовался: - Так Холм-то скоро будет? - Да, должен, - я наконец поймал проходящего мимо официанта, и мы взяли по новому бокалу. - Должен скоро быть. Некоторое время затем мы отпивали по глоточку, сосредоточенно делая вид, что хоть что-то понимаем во вкусе. Я уже понадеялся, что на этом какое-либо обсуждение, касающееся моей личной жизни, закрыто или хотя бы отложено на неопределенный срок, но не тут-то было: у Марлона, судя по всему, зудело. - Так что там по поводу вчерашнего? - А что по поводу вчерашнего? - переспросил я. - Ну вот эта вся история о том, что работа есть работа, и прочее. Все трое уставились на меня выжидательно. Я пожал плечами. - Ну и? - Ну, - Марлон переглянулся с Давидом, - и что ты об этом думаешь? - Я думаю, - я выдержал паузу и посмотрел на него со значением, - что это правда. Все так и есть. - Да, но нам показалось... - начал Давид. - Не знаю, что вам показалось, - тут же прервал его я, - но, на мой взгляд, все предельно просто: работа есть работа. И не будем усложнять. И, чтобы закрепить эту мысль, четко довести ее до их сведения, обвел взглядом каждого по очереди. Марлон с Сашей коротко кивнули, а Давид отвел глаза. - Ладно. А твои-то сегодня будут? - Я Румена позвал, - ответил я, с облегчением переходя на другую тему. - Отец в командировке, а мама, в отличие от ваших… Тут я картинно засунул руки в карманы и покачался на носках. - … понимает, что на вечеринке по случаю окончания сезона ей делать нечего, вот объективно. И уж тем более - присматривать за мной. - Бедный мальчик, - пропел Давид елейным голосом. - Совсем его родители не любят... Не интересуются успехами... Вот так и вырастают дети с травмами - работают потом исключительно на психиатра. Марлон с Сашей сочувственно покачали головами. - Ну, ничего, - продолжил он и ободряюще мне улыбнулся. - Ты не переживай, приятель: мы за тобой присмотрим. - Есть за мной кому присматривать, - хмыкнул я и снова глянул на время. - Если, конечно, он вообще сегодня появится. - А сейчас сколько? - Четверть седьмого. - А мы разве не должны были в шесть начать? - поинтересовался Саша. - Такие вещи никогда вовремя не начинаются, - Марлон пожал плечами и тут же кивнул в сторону входа. - А вот и Холм. Я оглянулся и помахал ему рукой, привлекая внимание. Он заметил и двинулся к нам - слегка запыхавшийся и раскрасневшийся, словно только что быстро шел или с кем-то спорил. - Привет, - поздоровался он со всеми сразу, а затем, не делая паузы, вытащил у меня из руки бокал и одним глотком осушил его. - Как здесь жарко!.. Никто не знает, почему так жарко?.. - Так ты бы, - Марлон скептично покосился на него сбоку, - куртку-то бы снял... - Думаешь, мне самому эта мысль в голову не приходила? - Холм раздраженно повел плечами, пытаясь высвободить запястья из дизайнерской красной куртки - судя по всему, какая-то оригинальная промо-идея его агенства. - И что? - Давид округлил глаза, свел брови и напустил на лицо сочувственное выражение. - Никак? Что, совсем?.. Так и будешь ходить? Вдруг снег пойдет, да?.. Холм оглядел нас, тяжело вздохнул, потом вытащил из кармана телефон и открыл таймер. - Значит так: у вас есть ровно две минуты на подъебы по поводу куртки. Поехали. - Тогда не будем терять времени, - тотчас оживился Марлон. - Слушайте, как вы думаете, чего он в куртке приперся и не снимает? "Он" сделал вращающее движение рукой, мол, давайте-давайте, больше драйва, время идет. - Холодно? - быстро среагировал Давид. - Вряд ли, - Марлон отверг явную банальность. - Только что сказал, что жарко. - Пиздит? - продолжил настаивать Давид. - Говорит, что жарко, а на самом деле холодно? Я слышал, костлявым всегда холодно. - Хорошо, как вариант, - Марлон кивнул. - Еще какие версии? - У него антидиотофобия - боязнь перестать выглядеть идиотом? - предложил я. - Подходит. - Террористы взяли в заложники его нормальную одежду?.. - Так у него не было никогда нормальной одежды! - Минута, - фыркнул Холм, глянув на секундомер. - Я знаю, почему, - вдруг авторитетно заявил Саша. Как по команде мы повернулись к нему, и Холм тоже. - Почему? - предсказуемо поинтересовался Марлон. - Он не может. Скрывает что-то. - Что? - оживился Давид. - Не знаю, надо подумать, - Саша наморщил лоб. - Сорок секунд!.. - Синяки? - предположил Марлон. - Точно! - воскликнул Давид. - Синяки! Страшные раны!.. А где?.. - А ты посмотри - он на запястья спустил, видишь? - Саша снова выдал порцию дедуктивного анализа. - Точно... - Вот, я же говорю! У него там страшные раны. От железа. И тут вдруг все синхронно вылупились на меня. Холм при этом как-то сдавленно хрюкнул и поспешно прикусил губу. - Это в каком это смысле?! - Посмотрите на него, - Саша нахмурился и осуждающе покачал головой. - Строит из себя невинность, а сам!.. - В каком смысле?! - В таком, - немедленно подключился Давид, прямо-таки сочась ехидством. - Ты когда человеку наручники надеваешь, ты как-то поосторожнее, не знаю… понежнее. Или в больничку играйте, что ли... чтобы вот так не получалось. И обвел Холма рукой в воздухе, словно экспонат в музее. Тот уже не мог сдерживаться и расхохотался. - Я не понял, - возмутился я, когда снова обрел дар речи. - Было дано две минуты на подъеб его - его и его дурацкой куртки, при чем здесь я?! - Одно другому не мешает, - удовлетворенно сказал Давид, и все остальные, включая Холма, согласно закивали. - Сволочи, - констатировал я очевидное. - Одно радует: сейчас пройдет вечеринка, и я сразу вычеркну вас всех из жизни. Сразу. Все еще посмеиваясь, он картинно прижал руку к груди. - И меня?.. Я-то тут причем?! - А тебя, - я взглянул на него и не смог сдержать улыбки, - тебя - в первую очередь. В моей прекрасной жизни не место всяким уродливым курткам и показушному эпатажу. Так что прости-прощай. И наручники мои верни, да. Он фыркнул и уже открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут в зале приглушили свет, пошла музыка, и на сцену стали подниматься люди из продюсерской группы. В темноте он сделал шаг ближе и взял меня за руку, ласково и крепко сжал пальцы. Я встретился с ним взглядом - в этом освещении у него как-то особенно блестели глаза - и подумал, что больше всего на свете мне хотелось бы сейчас потянуть на себя его ладонь, выйти из зала и вывести его - как было раньше, когда он следовал за мной, ни о чем не спрашивая и ничем более не интересуясь. И все эти видео со съемок, куски наших интервью с прослушиваний, блуперсы… весь этот задокументированный успех - все это там и тогда вдруг потеряло почему-то всякий смысл... Он так и держал мою руку все время, пока не зажегся свет, изредка чуть потирая кожу большим пальцем. Потом, когда мы снова оказались на виду, неохотно отпустил ее, чуть покачав в воздухе на прощание, сделал шаг назад: - Нам надо поговорить. - Да, конечно, - я кивнул. - Но давай позже: нас ждут на фотоколл внизу, а сразу за этим - репортеры, ты же знаешь... Он нетерпеливо переступил с ноги на ногу. - Это важно. - Да, я знаю, - кивнул я снова. - Но ты же понимаешь: сейчас неподходящий момент. Закончим с официальной частью и тогда поговорим. Хорошо? Он колебался, медлил с ответом, кусал губы, и я отчетливо видел, что ему нужно было выговориться прямо там, сразу, не откладывая. В другой момент я, вероятно, хотел бы того же самого: расставить все точки над “i” как можно быстрее, разобраться со всеми недомолвками и поскорее оставить позади возникшее после передачи тягостное ощущение. Но теперь… Теперь я не был уверен, что после этого разговора, какую бы форму он ни принял, смогу по-прежнему ровно держаться перед камерой и, как ни в чем не бывало, улыбаться фотографам бок о бок с коллегами по съемкам, включая одного хорошего приятеля. Кроме того, нам предстояли интервью: я должен был говорить о будущих театральных ролях, о новых интересных проектах, о своей кипучей творческой энергии и обо всем прочем, что способно заинтересовать потенциальных инвесторов в мое профессиональное будущее. В тот момент - и я понимал это очень четко - мне нельзя было думать о чем-то другом, и меньше всего о том, что я имел неосторожность наблюдать вчера вечером. Меньше всего об этом!.. Все же, как ни крути, окончание проекта, тем более такого нашумевшего - это было важное, крайне важное мероприятие, и отработать его я должен был на отлично. Обязан был - в первую очередь самому себе. Правда, мне хотелось бы, как остальным, получить от этого еще и удовольствие, но, как поется в известной песне, you can’t always get what you want.* В самом конце фотоколла нас разобрали репортеры - по одному или маленькими группами. Издалека я видел Марлона и девочек, они смеялись и то и дело наклонялись к микрофону. Он стоял поодаль, беседуя по очереди то с одним, то с другим журналистом, доверительно рассказывая им что-то, привычным жестом поднося к груди руку, заглядывая камере в глаза, словно бы поверяя ей самые искренние переживания. Иногда он переводил взгляд на зал и сразу же находил меня, словно чувствовал, где я находился в каждый отрезок времени. Он смотрел на меня и улыбался - только мне, в эту секунду только лишь мне одному, - и я чувствовал, что просто не в состоянии ни сердиться на него, ни обижаться. Как я мог обижаться, если вся моя вселенная болталась у него на связке вместе с ключами от дома - своего и моего, от машины, от почтового ящика, от каких-нибудь тайных комнат, где были заперты его детские страхи, от чердаков со сваленными в кучу подшивками старых журналов и газет, от подвалов, где было сыро и пахло плесенью?.. Вся моя вселенная, весь я. И невозможно обижаться на человека, который держит вас в ладони, совершенно невозможно. Это ровным счетом то же самое, что обижаться на себя самого. Поэтому в какой-то момент я улыбнулся ему в ответ - с легким сердцем, как обычно - и с того момента интервью пошли легче, проще. Мне снова было нетрудно изображать благодарность публике, восторг и нетерпение перед будущими проектами и ролями, нетрудно пожимать руки и ловить на лицах одобрение, нетрудно смотреть в камеру, нетрудно быть тем, кем я должен был быть. В какой-то момент, как раз когда я закончил разговаривать с TV2, телефон в кармане завибрировал. Я удостоверился, что интервью закончилось, и сделал шаг в сторону. На дисплее светился номер Румена, который вместе с приглашенными гостями коротал время в общем зале, дожидаясь, пока мы закончим с прессой. Я сбросил звонок, открыл чат и написал: Не надо так нервничать, бар скоро откроют Он отозвался сразу: Поскорей бы, а то тут уныло как-то. Долго вам еще? Подождешь, - усмехнулся я. И уже собрался выйти, как вдруг увидел, что "пузырьки" в поле статуса прыгают снова. А Холм там рядом? Да, недалеко. Как всегда, очаровывает на полную катушку - уже двоих репортерш пришлось выносить на руках. Они, бедняжки, не выдерживают - программное обеспечение не справляется. И поставил плачущих смайликов. Ясно, - коротко прокомментировал он, а затем спросил: - А это вы так договорились? В смысле? В смысле что втроем будете. Я немо уставился на экран. Здесь Леа, я только что с ней поздоровался. Дальше он замолчал, видимо, ожидая моей реакции. Я и сам, положа руку на сердце, ее ждал - своей реакции. Ждал и ждал, а она все никак не наступала: в голове было тихо и пусто, сердце билось ровно, я дышал без затруднений. И ничего не чувствовал. В какой-то момент вдруг нахлынула слюна. Я сглотнул, но она собралась снова, и я снова сглотнул, и третий раз - я и не знал, что в организме столько слюны, и что она может вырабатываться так быстро. Гиперсаливация это, кажется, называется, где-то было про такое… Это когда ее выделение значительно возрастает в течение пяти минут, и тогда человек вынужден ее постоянно сглатывать или сплевывать. А еще от этого может быть тошнота и рвота - когда очень много слюны, и резко... … Причем здесь слюна, что за глупость?!. Румен, я должен что-то ответить Румену, пока он не начал задавать вопросы или - только не это!.. - утешать меня, придумывая те или иные аргументы, логически оправдывающие ее присутствие. Все в порядке, - написал я. И скорее нажал на кнопку отправки. Все в порядке. Ничего сверхъестественного. Никакой драмы. Никакой драмы, и не надо усложнять. Надо смотреть на вещи проще. Все в порядке. Все в полном порядке. Вдыхаем на раз-два-три, задерживаем дыхание - четыре-пять-шесть, выдыхаем - семь-восемь-девять. Очень просто. Раз-два-три. Четыре-пять-шесть. Семь-восемь-девять. Все системы работают нормально, люки задраены, вселенная выровнена для самого полного хода, давление, кислород - все в пределах допустимого. - … А сейчас мы поговорим с Тарьяй Сандвиком Му, исполнителем роли Исака - добрый вечер, Тарьяй! Я круто развернулся, сразу же уперевшись взглядом в камеру, и едва не отпрянув от неожиданности. Журналистка засмеялась, направляя на меня микрофон, я подобрался и буквально через какие-то доли секунды улыбнулся вместе с ней. - Прости, не хотела тебя пугать! - Ничего страшного, я просто не ожидал. - Можно задать тебе несколько вопросов? - Ну, конечно же, - я улыбнулся еще шире. - Буду только рад. - “Скам” обрел практически мировую популярность во многом благодаря твоему персонажу, Исаку... Я утвердительно кивнул, мол, а как же, конечно, это все он, Исак, отличный он все же парень, а я что, я тут вообще ни при чем, я в это время отсасывал коллеге по съемкам, пока его девушка делала ему на ужин дип для начос без авокадо, потому что, понимаете, он авокадо не любит, а Исак - да, Исак молодец, простите, не могли бы вы повторить вопрос. - А что говорят твои родители по этому поводу? - микрофон снова оказался у меня под носом. Пару секунд я натужно соображал, а потом вдруг пробормотал: - Не знаю, мы с ним не успели поговорить. Черт!.. Это было плохо. Это было совсем не то, что я собирался… что должен был сказать!.. На этот очень простой вопрос у меня имелся заранее заготовленный ответ, вызубренный наизусть, отскакивающий от зубов: родители относятся хорошо, поддерживают меня во всем и рады моему успеху. Все отлично, все хорошо, все замечательно, я счастлив, счастлив, счастлив, приходите на мой спектакль. Вот что я должен был сказать. И вместо этого - какая-то ерунда невпопад?! - С кем - с ним? - спросила девушка чуть недоуменно. - С ним… с отцом. С моим отцом. - Ты не говорил с ним о шоу? - она улыбнулась в камеру, словно приглашая зрителей принять участие в комедийном диалоге. - Нет, мы говорили, конечно, - поспешно поправился я, - но давно. Не сегодня. Она снова улыбнулась, слегка приподняв брови, и на ее лице отчетливо высветилось: "Это он пьян или под кайфом?" - Понимаю. Но если бы вы поговорили сейчас, - явно мне подсказывая, она выделила голосом последнее слово, - то, как ты думаешь, что бы он тебе сказал? В голове у меня начинало звенеть, я только и мог, что улыбаться, как заведенный. - Наверное, что это все временное. “Под кайфом”, - мелькнуло у нее в глазах, и тогда я поспешно продолжил - с середины, плохо подгоняя слова под смысл, словно пластинка, которая до определенного мгновения заедала, жевала звук, а теперь вдруг пустилась вскачь: - В том смысле, что это очень здорово, и он мной гордится, но надо двигаться дальше, развиваться, не останавливаться, смотреть в будущее, новые роли, театр, “Скам” - это замечательная площадка для роста, но я надеюсь, что дальше будет много интересных проектов, прямо сейчас у меня очень интересная роль, мы ставим очень интересный спектакль в новом сезоне, приходите непременно - не пожалеете. Закончив эту тираду, я перевел дух и уставился в камеру, словно приглашая ее и всех, кто находился по ту сторону экрана, немедленно бежать и искать свободное место на театральной парковке. - Отлично, - сказала репортер, явно закругляя беседу. - Тогда мы желаем тебе творческих успехов и надеемся в скором времени увидеть тебя в новых постановках. - Спасибо, - и я улыбнулся еще шире, насколько позволяли мышцы. В этот момент стало очевидно, что мне крайне необходимо взять паузу и привести себя в рабочее состояние - как можно скорее. Лучше не давать никаких интервью вообще, чем выглядеть перед камерой упоротым наркоманом и нести подобную чушь. Выход в коридор и к туалетам находился с противоположной стороны, мне необходимо было пересечь весь зал, проложить себе дорогу сквозь плотно набитое людьми помещение, нечаянно не зацепив кабели осветительных приборов. Миновать журналистов, преодолеть все это расстояние так, чтобы не попасть в расставленные камерами сети и не биться там, как рыба в силках. И - самое главное: ровно и прямо, естественно лавируя, пройти мимо него - он стоял у самого выхода в окружении очередной съемочной группы. Два-три, - сказал я себе и сделал шаг. Четыре-пять - и обогнул первого журналиста. Шесть-семь - не запнулся у стойки с напитками. Восемь-девять - успешно миновал камеру на напольном штативе. Десять-одиннадцать - нырнул под плывущий мне наперерез микрофон, не забывая улыбаться репортеру, и жестом показал, что иду туда, вот туда, меня там ждут, там я уже обещал появиться, но как только закончу, то немедленно и сразу я весь - ваш. Двенадцать-тринадцать - оказался от него на расстоянии нескольких шагов. Четырнадцать-пятнадцать - он глянул на меня вскользь, улыбнулся глазами, и синие прохладные брызги привычно упали на мое лицо. Шестнадцать-семнадцать - я прошел мимо, не останавливаясь. Восемнадцать-девятнадцать - оказался в коридоре и толкнул дверь туалета поблизости. Двадцать. Дверь закрылась. После шума, стоящего в зале, тишина обрушилась на меня сразу и тяжело, словно ком ваты, через который едва-едва доносился теперь уже далекий гул голосов. Я зашел в кабинку, закрыл за собой дверь и прислонился к стене. На одной из плиток черного кафеля напротив был видимый скол - неровное серое пятно на в остальном идеально гладкой поверхности - я цеплялся за него взглядом, стараясь придумать, что оно мне напоминает, но, как назло, ничего особенного в голову не приходило. От созерцания плитки меня отвлек звук открываемой двери и сразу за ним - голос Давида. - Ты здесь? - Да, кхм, - я кашлянул. - Сейчас выйду. - Давай, там уже почти закончили, все сворачиваются. - Отлично, - я спустил воду в унитазе, подождал, пока она исчезнет в стоке, и на три-четыре вышел. Давид стоял у раковины и сосредоточенно намыливал руки. Бросив на меня быстрый взгляд в отражении зеркала, он вдруг спросил: - Что-то случилось? - Нет, - ответил я ровно, поднося ладонь сначала к диспенсеру с мылом, а потом к сенсору крана. - Все в порядке, почему ты спрашиваешь? - Ты как-то странно выглядишь, - он слегка нахмурился. - Ты как, нормально? - Конечно, нормально, - я подставил руки под струю. - А ты? - Да, я... - Вот и хорошо. Повисла пауза, нарушаемая только звуком льющейся воды. Наконец он, видимо, опомнился, опустил глаза и стряхнул с рук капли. Вытянул несколько бумажных полотенец. - Пойдем тогда? - предложил он затем, старательно делая вид, что ничего особенного не происходит. - Работа закончена, начинается веселье. - Это точно, - согласился я и пригладил в зеркале волосы. И действительно: когда мы вернулись в зал, пресс-конференция была уже закончена, операторы сматывали шнуры и убирали оборудование, гасили осветительные приборы. Из съемочной группы почти никого не осталось - видимо, все переместились в зал для вечеринки, откуда доносились первые раскаты музыки. Он не ушел - ждал меня, подперев плечом стену, и то ли для вида, то ли взаправду копался в телефоне. Мы посмотрели друг на друга, и по его лицу я понял, что он понял: понял, что я знал, о чем именно он спешил поговорить со мной весь вечер. Сглотнув, он слегка наклонил голову и шагнул вперед. Я остался на месте. - Так получилось, - начал он сразу, без вступлений, едва поравнявшись со мной. - Так получилось, она настаивала, я не собирался этого делать. Я молчал - прежде всего потому, что меня никто ни о чем не спрашивал. Но даже если бы и спросил, ответить мне было нечего. - Поэтому я и опоздал, я до последнего старался от нее отделаться… Но она настаивала, мы даже поругались немного… Я не собирался приводить ее сюда. Слева от нас раздался резкий шум - неожиданно завалилась вбок и упала какая-то тяжелая лампа. Тут же прибежали техники и, чертыхаясь, стали ее поднимать. - Пожалуйста, не молчи, - он старался заглянуть мне в глаза. - О чем ты думаешь? - Я думаю, - помедлив, я наконец перевел взгляд от лампы, - что нам лучше не входить одновременно. Ты иди, а я через минуту за тобой. Он нахмурился и резко помотал головой: - Нет, нам надо поговорить. Сейчас. - Сейчас, - я пожал плечами, - это не самая лучшая идея. Сейчас нам нужно войти в зал - порознь. А поговорим мы потом. Какое-то время он пристально меня разглядывал, все так же нахмурившись, словно выискивая на моем лице какие-то знаки, потом выдохнул и вынужденно кивнул. - Хорошо. Сразу после. - Сразу после, - повторил я. - Иди. По-прежнему не спуская с меня глаз, он сделал пару шагов назад, снова кивнул, развернулся и исчез за дверями. Как только он скрылся, я услышал рядом голос Давида - тот, оказывается, никуда не ушел, а стоял поодаль, выжидая. - Все в порядке? - Ты знаешь, что я думаю? - ответил я вопросом на вопрос. - Что? - Что нам пора выпить - вот что. Очень давно уже пора. Пойдем-ка, - я закинул руку ему на плечо. - Там самое веселье. *** - А где здесь бар? - вопросил я со всем энтузиазмом, на который только был способен. Все четверо переглянулись между собой. - Там, - показал Румен пальцем. - Отлично! И чего мы стоим тогда?! Вперед! Никак не реагируя на мой задор, они не двинулись с места, по-прежнему исподлобья посматривая то друг на друга, то на меня. - Ну?! - я начал терять терпение. - Что?! В чем дело? - Слушай, - начал Марлон, - а что вообще происходит? - А нельзя ли поконкретнее? - поинтересовался я. - И, если можно, побыстрее: я не чувствую в себе хорошей дозы алкоголя, и меня это расстраивает. - Ну... - Марлон по-прежнему мешкал, - просто мы не знаем… Холм не один, и ты… Что происходит? - Ничего не происходит, все идет, как должно. А что?.. В чем дело, кто-то может мне сказать?! - Не знаю, просто мы подумали… Я остановил его жестом. - Не надо. Не надо думать, здесь не о чем думать. Все в порядке, мы договорились, все идет по плану. Потом оглядел их по очереди и сказал: - Значит так: не надо мне вот этих сочувствующих взглядов, да? Вы чего сюда пришли - сопли размазывать?! Мою личную жизнь устраивать?! Спасибо, конечно, но вообще-то я никого не просил. Вообще-то у меня все охуенно прекрасно, а сейчас будет еще лучше!.. Сейчас найдем бар - вон Румен сколько продержался насухую… Я ткнул в него пальцем, и он поддержал шутку, улыбнулся. - … и все будет заебись. Да?! - Да! - выкрикнул Давид, вскидывая вверх руки. - Party! - Именно, - засмеялся я. - А то разнылись тут. Что было дальше, я не совсем хорошо помню. Помню, что Марлон опрокидывал в себя шоты без рук - и неплохо справлялся, к моему удивлению. Помню, мы двигались у сцены, подпевая дурными голосами и танцуя языческие танцы. Помню, как я обнимал девочек всех по очереди и бормотал, какие они хорошие; помню, что Йозефина до колик хохотала, когда Ульрикке неловким танцевальным движением, которое ей самой казалось весьма грациозным, навернулась на пол, потащив за собой добрый десяток фигур. Помню шоты, которые без рук опрокидывал уже я сам, и как Румен пьяным голосом уламывал какую-то девицу на номер телефона. Помню, я с кем-то пел, не попадая ни в одну ноту, и, кажется, нас при этом снимали. Помню резкие звуки музыки, басы и расплывающиеся в глазах огни… Весь зал и люди - все вертелось передо мной, и я, подхваченный этим неуправляемым водоворотом, вертелся сам, не в силах остановиться. В какой-то момент карусель притормозила, лошадки перестали подниматься и опускаться, механическая музыка утихла, и я с удивлением обнаружил себя стоящим напротив его матери. - Привет, Тарьяй, - сказала она, улыбаясь мне его улыбкой. Потом протянула руки, и я инстинктивно, даже не задумываясь, шагнул в ее объятия. - Все хорошо? - она снова улыбнулась и знакомым жестом наклонила голову. - Веселишься? - Все хорошо, спасибо. Неподалеку Давид неожиданно пустился в какой-то дикий пляс, с силой раскидывая в стороны руки и ноги. Я засмеялся. - Вот же идиот!.. - Запоминающийся вечер, - тоже смеясь, она потрепала меня по плечу. - Давай сделаем фото?.. - Конечно, с удовольствием. Я встал рядом и, насколько мог осмысленно, улыбнулся в камеру. - Отправим сразу, а? - она заговорщицки подмигнула. - Куда? - В виртуальный простор... Вот, смотри. Я наклонился ближе и, щурясь, разглядел надпись под фотографией: “Я и мой зять”. Ей следовало бы добавить "экранный" - экранный зять, - но она не добавила. - Что это, зачем? - Ну, - она спрятала телефон в сумочку, - а почему бы и нет? Социальные сети, ты же понимаешь… Нужно все время быть на виду. Я посмотрел на нее, и мне вдруг захотелось кричать. Нет, даже не кричать - орать!.. Схватиться за волосы и заорать так, чтобы раскололись и погасли лампы светомузыки: - Зачем?! Зачем эта подпись, это показное кокетство, если твой сын - вон он! - стоит в нескольких метрах отсюда вместе со своей девушкой?! Зачем?! Что это за фарс?! Что же вы за люди?.. Здесь нет камер, нет репортеров - зачем?! Для кого весь этот театр - для меня?.. Для вас с ним? Для кого?! Я мысленно приводил ей эти блестящие аргументы, снова и снова, как заезженная пластинка, но вслух - вслух я, конечно, ничего не сказал. Вежливо обнял ее на прощание и пожелал хорошего вечера. Потом развернулся и каким-то непостижимым образом снова оказался у бара. Там я стоял довольно продолжительное время, думая, чем бы себя порадовать. В этом-то и прелесть положения звезды и независимого человека: можно взять то или это, или и то, и другое вместе. В итоге я остановился на еще одном шоте, а на десерт побаловал себя джин-тоником. Весь этот вечер я был очень хорошим мальчиком, так что уж что-что - а десерт я точно заслужил. - Что, прямо так, сразу? - сзади раздался насмешливый голос. Я отхлебнул из бокала - льдинки при этом прохладно звякнули, - а потом медленно, стараясь не расплескать уже слегка раскачивающуюся вселенную, повернулся. - Тебе не кажется, что это все довольно нелепо? - Что конкретно? - обнажив зубы, он улыбнулся. - Вот это все, - я обвел рукой его силуэт. - И эта одежда, и вообще все. Все. - Чем тебя не устраивает моя одежда? - наигранно-недоуменно он осмотрел себя, заглянул за спину. - Ты выглядишь смешно. Посмотри на себя! - А что?.. Не знаю, что видишь ты, но лично я вижу чертовски привлекательного парня!.. - Значит, ты тут один такой, - язвительно парировал я. - И кстати: эта помада тебе не идет, я бы на твоем месте стер. - Ты думаешь?.. Он вытащил язык и облизнулся, а потом тыльной стороной ладони с силой провел по губам, оставляя поперек скулы кроваво-красный развод. - Так лучше? Я кивнул. - Теперь, когда мы закончили с моим внешним видом, - он облокотился на стойку, - как настроение? - Отлично. - Вечеринка века, а?! - Угу. - А ты чего тут стоишь тогда? - Отдыхаю, - я отхлебнул снова. - Смотрю. - Ну что же, - хохотнул он и развязно хлопнул меня по плечу, словно старого приятеля, - смотри тогда. Смотри внимательно. И не успел я отодвинуться, как он, этот другой “я”, появившийся невесть откуда, одетый в какие-то странные лохмотья с неровно нашитыми дизайнерскими лейблами, с размазанным по лицу театральным гримом, интимно наклонился, звонко ударил своей шот-стопкой о мой стакан и заговорщицки подмигнул, будто открывая какой-то важный секрет. Затем опрокинул в себя содержимое и резко зажмурился, с шумом забрал воздух. - Ох, крепкая дрянь! - выдохнул он в сторону. - Продирает. Я сделал еще глоток, потом еще один. В бокале оставалось уже совсем немного, но, слава богу, до бара мне было рукой подать. В прямом смысле. - Что-то ты невеселый какой, - он укоризненно покачал головой. - Как будто невесело тебе… Но ничего, не переживай, это мы сейчас поправим. Подожди-ка... И щелкнул пальцами. Одновременно с этим сухим щелчком, который я расслышал отчего-то ясно и четко, несмотря на раскаты музыки, притормозившая на время карусель завелась снова, с характерным звуком зажеванной на первых нотах мелодии, и завертелась - сначала медленно и тяжело, почти неохотно, но с каждой секундой все быстрее и быстрее, связывая воедино звуки, тени, силуэты вокруг, зажигая их красно-голубыми вспышками, нанизывая на гибкий шнур рваные куски проносящейся мимо реальности и опутывая этим шнуром и меня, и мой шест, на котором я, как деревянная лошадка в намалеванной праздничной сбруе и с ярким бумажным плюмажем, поднимался и опускался в такт мелодии. От безудержного вращения сразу затошнило, поплыло перед глазами. Мне очень хотелось остановиться, вырваться из этой дикой круговерти, но я сидел на шесте плотно и, как ни старался, слезть не мог. В какой-то момент этот другой “я” вскочил с разбегу на платформу и ухватился рукой за поручень рядом с моей головой. - Ну как? - засмеялся он. - Веселее? - Не очень, - только и смог выдохнуть я, чувствуя подступающие спазмы. - Все крутится... слишком быстро... - Не вопрос, - он понимающе кивнул и снова щелкнул пальцами. И в ту же секунду безумство прекратилось, вихри вокруг снова распались на силуэты, предметы, лица. Карусель замедлилась, и я было уже облегченно выдохнул, как вдруг по ходу движения, посреди темно-серого моря фигур, показалось подсвеченное пятно, словно в том месте с потолка падал вниз направленный луч театрального прожектора. Плавно поднимаясь и опускаясь на шесте, я приблизился к свету и увидел вдруг его - его, стоящего в окружении незнакомых людей. Его с ней, его с ними, его - в центре этого пятна. Я хотел было помахать ему и привлечь внимание, чтобы он меня заметил и снова на меня посмотрел - так, как смотрел всегда, как если бы мы были одни посреди этого моря, только он и я, на неотмеченном на Гугл-картах необитаемом острове, - и уже поднял руку, но в последний момент не успел: карусель задребезжала, разгоняясь, и вот он был уже позади, теперь неразличимый в тяжелых, матовых волнах. - Опоздал? - сочувственно проговорил другой “я”, придерживая развевающиеся лохмотья. - Это ничего, это мы поправим. И снова щелкнул, и я опять увидел впереди светлое пятно, но на этот раз я был готов: вытянул заранее руку и, поравнявшись с ним, что есть силы замахал и закричал во все горло. Он словно услышал меня - поднял взгляд и тепло улыбнулся. Я улыбнулся в ответ и тут же рванулся в сторону, чтобы слезть с этой чертовой карусели, но не тут-то было. Не тут-то было, эта тварь держала меня крепко!.. Он проводил меня глазами, все так же улыбаясь, спокойно, не бросаясь наперерез и не делая никаких попыток прийти мне на помощь, а потом, когда я окончательно миновал его, вернулся к оживленному диалогу. - Не устал? - заботливо спросил другой “я”, заглядывая мне в глаза и проводя пальцами по плюмажу. - Пожалуйста, хватит... я не могу... пожалуйста... - Ничего - он ласково погладил меня по щеке. - Это ненадолго. Это - в р е м е н н о. И тогда я вдруг остановился. Все вокруг остановилось, заскрежетало, затормозило и встало, ярмарочные огни погасли, расплылись в глазах сначала рваными пятнами, а потом размылись и вовсе, окончательно, как акварельная краска по воде. Я все еще был у бара и, сжимая в пальцах пустой бокал, смотрел на него... на них: они стояли поодаль в компании каких-то людей в деловых костюмах. По тому, как он держался с ними, как реагировал на их слова и шутки, я понял, что это, должно быть, важные и полезные люди - из какого-нибудь продюсерского центра или что-то в этом роде. В какой-то момент она подняла руку и провела ладонью по его спине, и я невольно залюбовался этим простым и ласковым жестом. Она сделала это открыто, ровно, красиво... Без спешки, без неловкости, не оглядываясь. - Хотя, - снова прозвучало у самого уха, - может, и не временно. Скорее всего, не временно. Скорее всего - постоянно. Я перевел взгляд вбок, в толпу, и, словно в какой-то безумной голограмме, вдруг увидел себя самого - через полгода, через год... через два, через пять, через целое столетие - на этом самом месте, с бокалом джин-тоника в руках. На этом самом месте. А его, их - на том. - Мне нужно выпить, - сказал я, прислушиваясь к гулу в висках. - Что-нибудь… Сейчас, немедленно. “Я” всплеснул руками в жесте “Что же ты раньше-то молчал!”, и через мгновение передо мной появилась еще одна шот-стопка. - За будущее! - выкрикнул он радостно и придержал стопку за дно, чтобы я проглотил все до капли. Потом хлопнул меня по плечу. - Ну, теперь иди. - Куда? - прохрипел я, мотая головой и рывками забирая воздух - алкоголь оказался “на убой”. - Иди-иди, - повторил он, не объясняя. - Иди. И исчез. Постепенно отдышавшись и немного придя в себя, я оттолкнулся от стойки и медленно направился к выходу. Мне казалось, я шел достаточно ровно и целенаправленно, не делая резких движений и не загребая вбок, что, на мой взгляд, было довольно впечатляюще, учитывая, сколько всего во мне сейчас плескалось. Не знаю, как это произошло - я руку был готов дать на отсечение, что двигался прямо в направлении светящегося зеленым знака выхода, и понятия не имел, как сбился с курса, но, как бы там ни было, в определенный момент я поднял глаза и со всего размаху уперся взглядом в его лицо - совсем близко, прямо напротив. Тут же рядом - разумеется! - обнаружилась и она: смотрела на меня недоуменно, почти испуганно, улыбаясь только самыми уголками губ. И не успел я ничего сообразить, как внутри уже привычно щелкнуло, и карусель понеслась снова. - Леа!.. Руки сами выскочили вперед, увлекая за собой тело, и через какую-то долю секунды я уже схватил ее и обнимал - так, словно сто лет не видел. - Леа, детка, ты потрясающе выглядишь!.. Разговор немедленно прервался, воцарилась неловкая пауза, вся компания вытаращилась на меня в изумлении. - Господи, да вы посмотрите на нее! И я с силой крутанул ее вокруг оси. От неожиданности она покачнулась, но я тут же ловко подхватил ее под талию. - Какая красавица! - Спасибо... Она снова улыбнулась - с опаской, настороженно, не понимая, чего от меня ждать, однако тут, надо отдать должное, она была совершенно права: я теперь и сам понятия не имел, чего от себя ждать. - Просто прелесть!.. Странным, гротескным жестом обожания я погладил кончики ее длинных волос, а потом наклонился и, пока она не опомнилась, звонко чмокнул в щеку. Затем, по-прежнему в молчании, я обвел взглядом присутствующих, начав с господ в костюмах, словно приглашая их присоединиться ко мне в восхищении, и под конец остановился на нем. Он сжал губы, слегка вытянул вперед шею, словно затаясь перед прыжком, и дышал - рвано и часто, я видел это по тому, как неровно поднималась и опускалась его грудь, словно он вдыхал и выдыхал разный объем воздуха. Свет от прожектора сбоку падал на его лицо, но какие у него были в тот момент глаза - синие или черные, светлые или темные - этого я не видел. Впрочем, теперь меня это совершенно не интересовало - цвет его глаз. - Ты! - я ухмыльнулся и пьяно погрозил ему пальцем. - Ты!.. Ты хоть понимаешь, как тебе повезло?! И я снова восторженно уставился на нее, а потом, облапив за плечи, притянул к себе и еще раз чмокнул в щеку. Она попыталась высвободиться, но я держал ее за талию - крепко держал. Наконец он подал голос. - Тарьяй… Прочистив горло, он глянул на меня со значением, словно предупреждая. “Можешь смотреть на меня вот так, сколько хочешь”, - подумал я и ощерился в улыбке, одновременно изображая крайнюю заинтересованность. - Познакомься: это Эрик, он из… - Как приятно! - не дослушав, я тряхнул протянутую мне руку, при этом по-прежнему не выпуская Леа, отчего та качнулась вперед вместе со мной. - Чертовски приятно познакомиться. Тарьяй. - Я знаю, - улыбнулся один из “костюмов”. - Вы - Исак. - Нет, - я помотал головой и повторил медленно, по слогам, как ребенку, - Тарь-яй. - Очень приятно. - И мне, - я затряс его руку с удвоенной силой. - Мне очень приятно, очень!.. - А это - Хельге, - ровно представил Холм второго. - Тарьяй. - ... из Panorama Agency. - А! О! - я не смог сдержать восторга. - Так значит, это вы, в итоге, увезете нашего всеми любимого Хенрика в звездные дали. Прямиком к славе, а?! И я так показушно расхохотался, что мне и правда стало смешно. “Костюм номер два” улыбнулся, салютовал бокалом, а потом перевел взгляд на "нашего всеми любимого". Тот на секунду оторвал от меня взгляд и улыбнулся тоже - в ответ. - Ну, мы сделаем все, что в наших силах, но, по большому счету, нам и стараться особенно не надо: Хенрик очень талантливый. "Этот Хенрик... уж такой он у нас талантливый, да... охуеть какой талантливый..." Холм вернулся ко мне глазами - на губах все еще светилась улыбка, лицо все еще выражало удовольствие от вечера, предвкушение перспектив… не знаю, благодарность сраной судьбе за такую, блять, замечательную возможность… Все вот это - что он надевал на себя, как размалеванную маску. Все это было открыто и доступно окружающим, все эти отрепетированные эмоции, но я… В какой-то момент я увидел вдруг, как зрачки его сузились в яростно пульсирующие точки, а на радужку будто кто-то капнул Klorin* - она словно выцвела за секунду, и он смотрел на меня теперь прозрачными, бледно-голубыми стекляшками. Тогда я улыбнулся - так широко, как только мог, и с готовностью подтвердил: - Вы знаете, это чистая правда: Хенрик очень талантливый. А как с Хенриком комфортно на съемочной площадке, вы даже не представляете!.. Он нас всех очаровал, буквально всех! И закатил глаза в восторге. Снова повисла неловкая пауза, “костюмы” синхронно заозирались по сторонам, явно выискивая возможность свалить подальше. Леа чуть двинулась и снова качнулась обратно - ладони я так и не убрал, только перехватил пальцами, чтобы было удобнее. Он это заметил и, глядя на меня в упор, протянул ей руку. Тогда я отпустил ее. С явным облегчением она сделала шаг и встала с ним рядом, а мне ничего не осталось, кроме как вернуться в русло светской беседы: - Потрясающая вечеринка!.. “Костюмы” закивали. - Это был отличный проект, - заметил Эрик, поднося к губам бокал. - Наши до сих пор локти кусают, что в свое время отказались его продюсировать. - Да уж, знать бы, где падать, - Хельге усмехнулся. Я нашел эту последнюю шутку очень забавной и громко расхохотался. Правда, в одиночестве - никто не составил мне компанию в моем искреннем веселье. Но, впрочем, к тому времени меня это не особо волновало. - Леа!.. - от звука моего голоса она вздрогнула. Мне было мало - мало адреналина, мало драйва, мне нужно было еще, больше, как можно больше - чтобы из ушей полезло, чтобы блевать тянуло - вот сколько!.. Больше! - Ты готова ехать? - Куда? - предсказуемо поинтересовалась она. - Ну как же: на фестиваль, - я глянул на нее наигранно недоуменно. - Ну же!.. Роскилле! - Роскилле?.. Недоверчиво нахмурившись, я вперился в него взглядом, и... вы бы видели его лицо! - Подожди, Холм, ты что же?... Ничего не сказал?! И тут же сделал вид, что мгновенно прозрел: так распахнул глаза, что они у меня чуть из орбит не выскочили, театрально прикрыл рот рукой и захихикал. - А, так ты собирался сделать Леа сюрприз?! Ууупс!.. Вот черт, прости, старик, я не хотел! Я думал, ты сказал уже. Вот неловко получилось... На секунду он прикрыл глаза и длинно выдохнул, а потом перевел на нее взгляд и мягко улыбнулся: - Я хотел сделать тебе сюрприз. Правда, я еще ничего толком не заказывал… Она просияла и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его. - Отличная идея!.. Я проверю, как у меня со съемками, но думаю, все должно быть в порядке… Спасибо!.. И снова поцеловала - теперь уже глубже, по-настоящему, раскрывая ему рот и обнимая за шею. ... Я не хотел смотреть, не собирался… Я должен был отвернуться, отойти, исчезнуть, но… Но остался. Остался и не смог отвести взгляда. В конце концов, это был особенный момент: не каждый день прямо здесь, перед вами... тот, кого вы… кто вас… кто говорит, что он вас… Да ладно, чего там... Какая разница. Когда он снова посмотрел на меня, виновато и умоляюще, украдкой слизывая слюну с губ, я понял, что все - цирк пора сворачивать. Я вытащил уже всех кроликов из цилиндра, больше у меня не осталось. Впрочем, нет - последний, самый дохлый, все еще копошился на дне. - Мы как раз на днях обсуждали с моим агентом, - доверительно поведал я “костюмам”, - ехать ли мне туда в рамках промо-кампании, на этот фестиваль… Но потом решили, что не надо - это не совсем мое, но вот наш... Хенрик… И я кивнул ему, мол, помнишь, я говорил?.. - … это вот как раз его… формат. Хельге заинтересовался. - А что, отличная идея!.. Сейчас мы все устроим, - и вытащил из кармана телефон. - Ну вот, - я удовлетворенно улыбнулся, словно наконец сведя концы с концами. - Как хорошо. Теперь-то ты уж точно поедешь!.. И, довольно рассмеявшись, снова игриво погрозил пальцем. - Ну что же, я тогда пойду, поищу своих! - заключил я и тряхнул “костюмам” руки. - Было очень приятно познакомиться! Затем в преувеличенном восторге снова раскрыл объятия Леа: - Черт, нам надо чаще встречаться! - я уже почти кричал, музыка опять набирала обороты, разноцветные огни заплясали у сцены - начиналась вторая часть концерта. - И вообще - давайте поужинаем где-нибудь вместе, а?! Завтра, а?! Или послезавтра? И, не дожидаясь ответа, выбросил вперед ладонь. Чуть помедлив, он вложил в нее свою. На секунду я представил, как дергаю за нее, и он падает мне навстречу, и как я накрываю его губы своими, и вжимаюсь в него, на виду у всех, и как он стонет от моего прикосновения, как мои пальцы залезают в его волосы, толкают его голову вперед, как во всем этом переполненном зале он видит и чувствует только меня, и дышит одним со мной дыханием, как он... и я... - Пока, - сказал я и тряхнул его руку. - Пока, - сказал он. - Я позвоню завтра? - Зачем? - Мы собирались обсудить… - он замолчал, подыскивая правдоподобный повод. Я смотрел на него с искренним интересом, мне было чертовски любопытно, что он придумает. - То интервью, помнишь?.. Нас приглашали. - Какое интервью? - я наклонил вбок голову. - Для "Радио Тромсе", по телефону… мы говорили... - Ах да! - преувеличенно-радостно “вспомнил” я. - Интервью для "Радио Тромсе" - конечно!.. Разумеется. Звони - обо всем договоримся! Я кивнул им всем сразу - всем таким милым и душевным людям, подарил на прощание самую свою широкую улыбку и уже почти развернулся, чтобы наконец уйти, как вдруг - что и говорить, я все же был просто кладезь сюрпризов этим вечером - как вдруг что-то толкнуло меня, дернуло изнутри. Тогда я отступил на шаг назад, раскинул руки в разные стороны и поклонился им самым театральным, самым нелепым, самым гротескным и издевательским поклоном. Затем в молчании выпрямился и направился к выходу. *** Музыка гремела, все так же отдавая басами в грудь, незнакомые люди то и дело раскрывали руки мне навстречу, восклицали что-то, трепали по плечу, поздравляли, ставили меня в ту или иную позу, чтобы вместе сделать селфи. Я улыбался в ответ, благодарил, вставал так, как просили, слушал, кивал, принимал в руки очередной бокал, если кто-то хотел выпить за мой успех. Подпевал, снова улыбался в камеру, снова смеялся шуткам, снова вставал для фотографий… и не мог отделаться от мысли, что, вероятно, именно так он чувствует себя каждый раз, когда, выходя из моей спальни, надевает ту, другую кожу. В какой-то момент, двигаясь все дальше от зала, я вдруг понял, что заблудился: должно быть, свернул где-то не там, толкнул не ту дверь и вместо выхода на улицу обнаружил себя в каком-то узком и плохо освещенном коридоре. Я остановился, пытаясь сообразить, куда попал и как мне отсюда выбраться, как вдруг сзади послышались резкие шаги, и не успел я оглянуться, как невидимая сила схватила меня за воротник и потащила вбок, влево, внутрь какого-то помещения. Дверной замок тихо щелкнул, и в следующую секунду я встретился с его взглядом. Он тяжело дышал, яростно выталкивая воздух через ноздри, и в его глазах полыхало зарево, которого раньше я никогда не видел. - Что... это... было? Что это было… Откуда мне было знать?.. Я и сам не знал. Поэтому продолжал стоять молча. - Что, твою мать, это было?! - взревел он и бросился вперед. В этот момент я не нашел ничего лучше, чем перестать наконец пытаться облечь чувства в слова, и полностью отдался инстинкту - он, надо сказать, сработал моментально. Я посмотрел на него задумчиво, пока он вот так пылал глазами, а потом сжал кулак и изо всех сил двинул ему по физиономии. И сразу, пока он не успел опомниться, - еще раз. Он беспомощно мотнул головой, отчего волосы светлой волной взметнулись по сторонам, а потом, прижимая руку к скуле, в ужасе уставился на меня. Из рассеченной губы показалась капля крови - она росла и разбухала на глазах, а потом бросилась вниз, мгновенно прошивая красным бледную кожу. Повинуясь какому-то неясному порыву, я приблизился и нарочито медленно слизнул эту ниточку. Потом поднял на него взгляд и так же медленно провел кончиком языка по своим губам, размазывая кровь - я сразу почувствовал ее на сгибе, она холодила мне кожу, отдавая в нос приторным тяжелым запахом. Он продолжал стоять молча, не находя слов, не двигаясь, словно парализованный. Не знаю, что со мной случилось, что вдруг ударило мне в голову, но в какой-то момент, без всякого предупреждения, я буквально набросился на его рот, вгрызаясь в мягкую, податливую плоть, грубо засасывая в себя язык, пока уздечка не натянулась и не начала вибрировать от напряжения, кусая губы и нежную кожу вокруг, с силой надавливая на ранку, чтобы выпустить еще больше крови - ее я слизывал быстрыми рваными движениями, не давая остыть, и, смешиваясь у меня во рту со слюной и остатками алкоголя, она оседала на горле кислым металлическим послевкусием. Он мычал и пытался увернуться, но я держал его голову, крепко сжав в кулаках пряди волос и рывками толкая на себя затылок. Я отпустил его только тогда, когда почувствовал, что мне самому не хватает воздуха: напоследок чувствительно прикусил кончик языка и вышел, снова размазывая по губам яркие алые капли. Затем отступил назад и, выравнивая дыхание, полюбовался на дело своих рук - вернее, зубов. - Боюсь, Холм, - ухмылка так и растягивала мне щеки, - тебе придется постараться, чтобы это объяснить. Прямо вот очень постараться. Он вытер рот тыльной стороной ладони и посмотрел на оставшиеся на коже красные разводы. - Мы договорились с тобой - поговорить, - морщась, сказал он. - Поговорить. - Ага, - я снова ухмыльнулся. - Точно. - Мы договорились… - О, господи, Холм, ну что ты заладил, как попугай: “договорились, договорились”, - передразнил я его. - Ну да... договорились. Но, видишь ли, - мне отчего-то показалось это крайне забавным, - мы ведь не договаривались, что я не дам тебе в морду, правда?.. И, не сдержавшись, громко фыркнул. - В твою красивую морду!.. Он помотал головой, как будто все происходящее казалось ему просто кошмарным сном, а потом сделал шаг ближе. Я инстинктивно занял позицию и на всякий случай сжал кулаки. - Послушай... - Ты знаешь, мне это надоело, - поведал я доверительно. - Мне надоело слушать, я только и делаю, что слушаю… вот эти все твои ловкие объяснения… все это дерьмо, которое ты мне толкаешь в уши каждый раз. Мне надоело, ясно тебе?.. - Я тебе говорил, - снова начал он, словно с середины, - что все это временно, она - временно, только чтобы был какой-то старт, чтобы зацепиться. Так хочет агентство, понимаешь?.. А дальше - дальше можно будет быть свободнее, выбирать то, что нравится, а не соглашаться на все, что они мне толкают… - Да-да, - покивал я. - Вот именно этого дерьма - именно его мне уже по горло, вот тут… Ну да - признаю: сначала было оригинально, но теперь… Хотя... Подожди-ка!.. Я вытаращился на него так, словно меня озарило. - Подожди-ка, Холм… А может, ты хочешь всего и сразу?.. - Что ты имеешь в виду? - он нахмурился. - О, - протянул я в самом натуральном восхищении, - о, это сразу столько всего объясняет… Как же я не подумал?! Ну давай, признайся честно - тут нет никого!.. Только ты и я, а я никому не скажу, ты же знаешь… Буду хранить твою тайну - все твои страшные тайны, Холм, - до гробовой доски… - Что ты... - Ну же, признайся... Леа такая детка, просто прелесть, ммм?... Я бы и сам ей вдул... И тут я расхохотался в голос, согнувшись и хлопая ладонью по колену. - Я бы и сам!.. - от смеха у меня стало перехватывать дыхание. На глаза выступили слезы, я вытер их пальцами. - Но я не могу!.. Не могу, Холм, - у меня на нее не встанет!.. Вот черт!... Он молча смотрел на меня, по-прежнему сведя брови и кусая губы, и я видел, что снова бью его словами, но теперь все было по-другому… Теперь мне было мало, теперь я почувствовал вкус крови и теперь мне хотелось еще. - Нет?.. Ты уверен? Помнишь, я предложил тебе посмотреть?.. А хочешь… хочешь, я посмотрю, ммм?.. Ну скажи честно... Не переставая скалиться, я встал к нему вплотную, поднял руку и погладил его по скуле, потом провел большим пальцем по губам, залезая внутрь, тронул еще не закрытую ранку. - … хочешь? Я буду смотреть - как она встанет на колени, возьмет твой член... сладко откроет ротик… А, Холм? Соглашайся, ну же… Тебе понравится... Он смотрел в сторону, не отвечая, только губы кривились и подрагивали от каждого моего слова, но что это было - отвращение или удовольствие - я не мог сказать теперь. Я скользнул ладонью ему между ног и начал массировать. - А хочешь… я поучаствую?.. Могу направлять ее голову, когда она насадится на тебя… Она хорошо тебе сосет?.. Ммм?... Тебе нравится?.. Нравится?.. А хочешь, она подержит меня, когда я буду тебе отсасывать… Хочешь?.. Хочешь, мы оба встаем на колени - я и она… Ты можешь взять нас за волосы… можешь кончить нам на лицо… или в рот… обоим сразу, ммм?.. Как ты скажешь… Все, как ты захочешь... На мгновение он прикрыл глаза, и даже через одежду я почувствовал, как его член дернулся в моих пальцах. - О, - хрипло зашептал я, надавливая сильнее, - что же ты не сказал… Я бы все для тебя сделал… я бы все для тебя… Если бы ты сказал, что хочешь нас обоих… сразу… Как ты хочешь?.. Скажи мне, как ты хочешь… Хочешь трахать ее, и чтобы я в это время трахал тебя?.. Или хочешь трахать нас обоих, по очереди?.. Или одновременно - я приму твои пальцы, а потом мы с ней поменяемся… Хочешь?.. Он откинул голову и задышал, реагируя на мои прикосновения, инстинктивно подаваясь навстречу. Я расстегнул пуговицу, потянул вниз молнию на брюках и засунул руку внутрь, сразу же размазывая обильно сочащуюся смазку, оглаживая воспаленно натянутую кожу на головке, проходясь вверх и вниз по стволу. Он замычал и инстинктивно потянулся к моему рту, но я мгновенно отстранился: - Не будем усложнять, Холм, - а потом сам широко и медленно стал вылизывать его губы. - К чему мелодрамы?.. О, какой же ты твердый… Подожди, сейчас я тебе помогу… Как ты любишь, прямо в глотку… Потом вернешься в зал, и никто ничего и не заметит. А про это, - я снова лизнул ранку, - … скажешь, что упал - тебе поверят. Тебе все верят. И я двинулся, опускаясь на колени. В ту же секунду он словно очнулся: распахнул глаза, резко оттолкнул меня и отпрянул. - Не хочешь?.. - Что с тобой?! - каркнул он, со свистом забирая воздух и уставившись на меня с неподдельным ужасом, как на призрака. Я приподнял брови и нарочито недоуменно пожал плечами: - Со мной? Ничего… Я как раз собирался сделать тебе приятно. Дрожащими руками, не спуская с меня немигающего взгляда, словно в страхе, что я неожиданно прыгну на него и укушу - или изнасилую, - он стал дергать вверх молнию на ширинке, неловко заправлять полы рубашки. - Ведь все было так хорошо, - отрывисто пробормотал он. Это снова показалось мне забавным: я хмыкнул и растянул губы в улыбке. - Ты прав, Холм, ты совершенно прав... Все было хорошо, пока все мы не начали работать на твою мечту. Хотя, чего это я говорю за всех?.. Пока я не начал работать на твою мечту. - Мы говорили об этом... - Ой, опять ты завел свою шарманку, - я досадливо отмахнулся от него, как от мухи. - Да - говорили. Да - я согласился. Играть вот в это все. Служить исполнению твоих желаний. Только, знаешь?... Закончив приводить себя в порядок, он встал у стены, то и дело смачивая слюной израненные губы. - Только, знаешь, я заебался. За-е-бал-ся, - протянул я по слогам, словно пробуя слово на вкус. - Это оказалось не так забавно, как я думал... Слишком уж ты красиво мечтаешь, Холм. Слишком… в перспективе. По-прежнему ничего не говоря, он ждал. И я продолжил: - А я… Хочу жить. Сейчас, а не потом - здесь и сейчас. Жить так, как хочу я. Трахаться, с кем хочу. И не прятаться по подсобкам - а то прямо сраный водевиль какой-то… Так что - да: такая у меня мечта. Он опустил глаза. - И в этом-то между нами разница, Холм, - заключил я, и он снова глянул на меня, на этот раз вопросительно. - Видишь ли, у тебя, на самом-то деле, никакой мечты и нет - была когда-то, сто лет назад - да сплыла. Я развел руками, мол, все: сплыла. Сгинула. - Что ты имеешь в виду? - он нахмурился. - Что твоя мечта - это не мечта вовсе, а просто навязчивая идея. Мания. Не нужен тебе на самом деле ни успех, ни слава… Ни она - и уж совершенно точно - ни я. Как будто интуитивно угадав, что я скажу дальше, он наклонил голову на манер готового к броску быка. - Не надо… Но меня было уже не остановить. - Это все так... способы достижения цели, не более… На самом деле… на самом-то деле, Холм, все, чего ты хочешь - это вернуться в прошлое и доказать папочке… - Пожалуйста, не надо… Я подошел к нему и заглянул в глаза, а когда продолжил, яда в моем голосе было столько же, сколько когда-то нежности: - … что папочка ошибался... что папочка был неправ. Что есть в тебе хоть что-то… стоящее… хоть капля… помимо вот этих красивых глаз... Холм, какие у тебя красивые глаза, охуительно красивые, я готов кончить, просто когда в них смотрю, честное слово… Он перестал дышать. - Но, с другой стороны, - это был финальный акт, и я был намерен довести его до конца, - с другой стороны, как знать: может, это все не так уж важно… Может, папочка банально тебя… никогда не любил… Не любил и не хотел... Не нужен был ты ему... И вот этого, Холм, ты никогда - слышишь?.. - никогда не изменишь. Хоть ты выеби всю женскую сборную по гандболу. Слышишь меня?! Последнее сравнение мне показалось весьма удачным, так что я распрямился и ухмыльнулся, весьма довольный собой. И тут наконец он словно очнулся: в глазах заполыхало, он взревел и бросился на меня. В ту же секунду я почувствовал тяжелый удар по затылку и с удивлением обнаружил себя со всего размаха впечатанным в дверь. Еще через секунду я захрипел и стал судорожно открывать рот в тщетной попытке вдохнуть: одной рукой он крепко держал меня за горло, с каждым мгновением все сильнее стискивая пальцы и впиваясь в кожу. “Фу, какая банальщина”, - успел подумать я, прежде чем картинка перед глазами стала подергиваться мутной пленкой и расплываться. При этом, как ни странно, я не делал никаких попыток вырваться: видимо, инстинкт самосохранения, притупленный изрядной дозой алкоголя в крови, никак не включался. Где-то в мозгу коротило, и, вместо того, чтобы стараться оттолкнуть его руку, я только сильнее вытянул шею, чтобы ему удобно было удерживать меня, запрокинул голову и приоткрыл губы. Обжигая дыханием и скаля зубы, он сверлил меня взглядом - тем самым хищным взглядом, которого я ждал и опасался одновременно - так что непонятно было, оближет он меня или прямо сейчас перегрызет горло. К тому моменту я уже потерял счет времени. В ушах гремела кровь, и кроме его обезумевших глаз я почти ничего не видел - то ли от возбуждения, которое прострелило все тело сразу, едва он дотронулся до меня, и безостановочно накрывало теперь плотными, тяжелыми волнами одна за другой; то ли от нехватки кислорода, то ли оттого, что я совершенно не представлял, что будет дальше - он бесконечно и мучительно медлил, перебирая пальцами по коже, словно решая, что делать - переломить ли мне хребет мощным ударом тяжелой лапы или вжать когти и отпустить. Все, что я мог - это только машинально облизывать мгновенно пересыхающие губы и судорожно сглатывать вновь и вновь набегающую слюну, толкая его пальцы кадыком. Он чувствовал эти движения и сквозь хриплое, рваное дыхание синхронно сглатывал вместе со мной, то и дело закусывая губу и медленно высвобождая ее - влажную от слюны и белую там, где тонкую кожу таранил клык. В какой-то момент он наклонился и, не убирая руки, только лишь чуть-чуть ослабив пальцы, вошел в мой рот языком. Я дернулся навстречу, но он отбросил меня обратно к двери, и вот тут настиг по-настоящему: грубо и хищно, рыча, раздирая мои губы, толкая язык до горла и царапая зубами, будто пил - пил меня жадно, высасывая досуха, до самого дна, без остатка. Вскоре я почувствовал, как свободной рукой он сорвал ремень с моих брюк и выдернул из петли пуговицу, а затем одним движением вытащил член и заходил по нему ладонью. И если до того я еще хоть как-то контролировал себя, то теперь... Теперь я захлебывался слюной, хрипел и выгибался, бесстыдно стонал и тек - тек прямо ему в руки, и он словно доил меня, сначала вытягивая смазку наружу тягучими, медленными поглаживаниями, а потом резко бросая ладонь вниз - от этого в голове у меня взрывалось и бухало, а под веками рассыпались огненные брызги. Он хватал мои стоны ртом и глотал их, смотря остекленевшими глазами, не моргая, не убирая другую руку с горла, и мне казалось, что в тех местах, где он сжимал мою шею, его пальцы давным-давно прошли сквозь кожу и впились в мясо. Через минуту или, может быть, даже меньше, тело конвульсивно дернуло и затрясло - он сразу понял, что я больше не могу сопротивляться, что оргазм вот-вот сломает меня. Отпустив горло, он резко развернул меня лицом к двери и рванул вниз брюки. Несколько секунд - и я почувствовал, как он упирается в меня членом, а затем сразу же входит - не проверяя, не растягивая, не останавливаясь. Я инстинктивно выгнулся и застонал - наполовину от боли, наполовину от предоргазменной эйфории. Он кончил первым, почти сразу, рванувшись лишь несколько раз, пальцами впиваясь в мое плечо. От его протяжного звериного стона, от сладкой боли, от распирающего ощущения его члена, пульсирующего и изливающегося внутри, я тут же кончил следом, откинувшись ему на грудь и хватая воздух острыми, неровными кусками. Спиной я чувствовал, как от надсадного дыхания ходят его ребра и колотится сердце. Я завел ладонь назад и обнял его каким-то отчаянным, умоляющим жестом, прижал к себе изо всех сил, словно бы прямо сейчас он мог исчезнуть, испариться бесследно. Он зарылся лицом в мои волосы, несколько раз глубоко вдохнул, а потом перебросил руки вперед, обнял меня и, постепенно выравнивая дыхание, затих. Не знаю, сколько мы стояли так в этой подсобке. Он легко покачивал меня из стороны в сторону, изредка снова вдыхая где-то в волосах и сжимая руки. Мне хотелось сказать ему, что я не могу... не могу быть сколом на кафеле. Но, наверное, он вряд ли понял бы, что я имел в виду.