Не будем усложнять

- Сначала ты. - Нет, сначала ты, - он засмеялся, поднося чашку к губам. - Хорошо. Новая пьеса в новом сезоне. - И-и-и?.. - И главная роль! - выпалил я, едва не срываясь на восторженный вопль прямо посреди кафе. Это было редкое явление: мы вместе на людях. Однако сейчас все выглядело вполне невинно: во-первых, это был перерыв между дублями, и кафе находилось в шаге от площадки. Во-вторых, вместе с нами в зале сидела половина съемочной группы. А в-третьих, категорически не появляться вблизи друг друга после премии было бы просто подозрительно. Три чудесные, прекрасные, великолепные причины для того, чтобы пить кофе и посреди бела дня иногда задевать его колено под столом. - Черт, это отлично! - он глянул на меня моим взглядом и рассмеялся моим смехом. - Что за роль? Я откинулся на спинку стула. - Зацени: Будапешт, еврейское гетто прямо перед депортацией, я - из когда-то богатой еврейской семьи, она - дочь охранника. До образования гетто мы дружили семьями, а после - оказались по разные стороны. Как тебе?.. - Слушай, - протянул он восхищенно, - да это же просто роль века! - Насчёт этого не знаю, - я засмеялся и снова взял в руки чашку, - но да: большой шаг от подросткового камингаута в Норвегии до еврейского гетто перед депортацией в концлагерь... Наконец-то! - Наконец-то! - повторил он и засмеялся вместе со мной. - Теперь ты. - Я... - он закусил губу и сверкнул глазами. - У меня кажется - кажется!.. - предложение на телепроект - серия документального цикла о современных режиссерах. - Отлично! - … и-и-и… - Есть еще “и-и-и”?! - О, да! - А ничего не треснет? - поддел я. - Куда тебе еще “и-и-и”? - А ты не завидуй, - он засмеялся. - Да ладно! - с напускным равнодушием я сделал глоток и пожал плечами. - Если тебя пригласили вести кулинарное шоу на дневном канале, так и скажи. У меня доброе сердце, и я не стану издеваться. Кроме того, кулинарные шоу тоже кто-то смотрит... наверное. - Подожди, - улыбка моментально слетела с его губ, но меня ему было уже давно не провести: я видел, как она, подрагивая, мерцала и светилась в глазах. - А что ты, собственно, имеешь против кулинарного шоу?! Пару секунд я скептично его разглядывал. - Хреновый из тебя… Слова выскочили наружу совершенно неожиданно, прыгнули мокрой и холодной лягушкой посреди летнего дня, но, к счастью, за мгновение до того, как сморозить глупость, я успел прикусить язык. - … конспиратор. - Ты хотел сказать “актер”, - не повелся он. И чуть наклонил голову, испытующе меня разглядывая и по-прежнему улыбаясь. Я покраснел. - Вовсе нет. - А по-моему, да. - Не понимаю, о чем ты говоришь, - я судорожно вцепился в чашку, словно она могла помочь мне выглядеть меньшим идиотом, и откашлялся. - Так какой проект? Он бросил быстрый взгляд по сторонам и, удостоверившись, что на нас никто не обращает внимания, чуть наклонился ко мне через стол. Облизал губы и вот этим своим безбожно похабным тоном тихо, но отчетливо произнес: - Воспитывать тебя надо. Со всей строгостью… Выбивать наглость и дурную привычку лгать и изворачиваться… Какая все же удача, что ты теперь совершеннолетний. Я тебя трахну прямо под окнами органов опеки и попечительства... заставлю просить прощения и обещать вести себя хорошо… будешь у меня как шелковый… ласковый и послушный. А общество мне потом спасибо скажет... медалью наградит за воспитание подрастающего поколения... и бесплатный проезд в городском транспорте на всю жизнь... Закончив, он показательно приподнял бровь и медленно, не сводя с меня насмешливых глаз, сделал глоток. Прошло несколько секунд, пока я смог оторвать взгляд от его кадыка и заставить себя игнорировать поднимающийся от паха жар. Так же украдкой я огляделся. - Сволочь. Сволочь ты, вот ты кто. - Угу, - самодовольно мурлыкнул он и - как будто всей этой похабщины было мало! - тут же молниеносно провел языком по верхней губе и облизал нижнюю, оставляя на ней влажный след. - Все, я пошел, - сказал я, разумеется, оставаясь сидеть - мне и встать-то нельзя было в таком виде. - Ну подожди, - ехидно протянул он, не делая никакой попытки меня остановить. - Не уходи так сразу, расскажи мне что-нибудь… - Да пошел ты на… - Если только на твой, - тут же оборвал меня он, раздувая ноздри и прикусывая губу от смеха. - На твой я готов прямо сейчас… и, мне кажется, прямо сейчас он тоже... очень готов. Я положил одну ногу на другую. - Так лучше?.. Конечно, разве же он сумел бы заткнуться и не прокомментировать?.. - Я тебя не слышу, Холм, - я нарочито уставился вдаль. - Я тебя не слышу и не вижу, тебя здесь нет. Я даже о тебе не думаю. - Правда? - он невинно округлил глаза и сильнее закусил губу. - А о чем ты сейчас… думаешь… ммм?.. - Семью один - семь, - сказал я. - Семью два - четырнадцать, семью три - двадцать… - … двадцать один… - … двадцать один. - Вот видишь, - он ухмыльнулся. - Я всегда готов тебе помочь. - Угу, спасибо. Спасибо за помощь и поддержку, вот именно сейчас. - Я всегда... Он снова двинулся ближе, перегнулся через стол и, пользуясь тем, что козырек от бейсболки скрывал от посторонних эти его бесстыже-синие глаза, пробормотал, намеренно понижая голос и слегка растягивая слова: - Я всегда готов тебе помочь… во всем… о чем бы ты ни умолял… тебе невозможно отказать… когды ты так умоляешь… - Холм, заткнись!.. Я сидел уже весь красный и тяжело дышал, одновременно ненавидя его за этот спектакль и тот факт, что благодаря ему я теперь не могу встать, не светя стояком - а эта сука откровенно наслаждается моим видом и еще и ржет! - одновременно ненавидя и... Мне хотелось вмазать ему по физиономии, чтобы стереть с лица эту самодовольную ухмылку, и в то же самое время… улыбаться. Смотреть на него и улыбаться тому, что именно сейчас, за столом напротив, он весь - мой. Равно как и тому, насколько все эти грязные разговоры и пошлые намеки, которыми он любил изводить меня на людях, - насколько они на самом деле заводят его самого - едва ли не меньше, чем меня, а может, и больше... Насколько они нужны ему, необходимы, насколько неоспоримо доказывают, что я - его. Что принадлежу ему - весь, с потрохами, тайно или явно - как угодно. Что сделаю все, что он захочет. Интересно, в его жизни был кто-то, кто был готов делать все, что он захочет?.. Некто, кто, например, купил бы - специально для него - кофеварку “Nespresso” и регулярно пополнял бы запас капсул, раз уж публичный вход в городские кофейни нам пока заказан?.. - ...Заткнись вот сейчас, Холм, просто заткнись!.. Давай ты мне просто расскажешь, что у тебя за новый проект, ладно?! Вот просто как человек... а не как херов садист. - Хорошо-хорошо, не надо так нервничать!.. Он фыркнул и в жесте “сдаюсь” поднял в воздух ладони. Затем продолжил уже обычным голосом: - Детективный сериал, небольшой, пять серий, совместное производство Дания - Исландия. - Но у тебя же контракт?.. - Ну да, - он задумчиво почесал щеку. - Но там съемки в два этапа, с перерывом в два месяца - как раз в этот перерыв. - Однако!.. - я покачал головой с восхищенным удивлением. - Это что: с тобой заключают контракт на параллельный проект, пока ты первый даже еще не начал?! - Угу, - он снова ухмыльнулся. Я засунул руку в карман и вытащил телефон. - Напомни мне, как называется твое агентство? У них какой номер?.. Впрочем неважно: я сейчас в Гугл найду. Лене*… Лене… Как ее зовут, агента твоего?... - Да конечно, ага! - он засмеялся в голос. - Перебьешься, приятель! Ты давай вон - еврейское гетто, где там - в Праге?.. - В Будапеште. - Вот именно! Я легко пожал плечами и убрал телефон. - Ничего страшного. Ты сам мне все расскажешь ночью, как миленький. И сам для меня номер наберешь. Он поднял брови и снова похабно ухмыльнулся. - Тебе придется постараться, приятель. Я просто так явки и пароли не выдаю. - Это ты зря, - возразил я. - Мое поколение крайне изобретательно и прекрасно умеет пользоваться разнообразными новинками технического прогресса, заранее заказанными онлайн в тематических магазинах, что вам - динозаврам - совершенно недоступно. Он только-только сделал глоток и теперь, не сдержавшись, громко хрюкнул прямо в чашку, подавился и закашлялся. - Все нормально? - спросил я с поддельным участием, округляя глаза и протягивая ему салфетку. - Угу, - промычал он, торопливо промокая нос, губы и подбородок. - Ну что же ты так неаккуратно… - Еще есть? - он вытянул вперед руку. - Нет, больше нет, - с таким же наигранным сожалением я покачал головой, хотя диспенсер с салфетками стоял совсем рядом, на раздаточном столике у окна. - Если только дома… Домой пришлось купить целую пачку, уж больно много приходится после тебя… вытирать… - Какой у тебя все же… Не договорив, он сам поднялся к столику, там же окончательно вытер лицо и вернулся ко мне. - Какой у меня что?.. - Какой у тебя… шикарно грязный рот, - он уставился на меня с восхищением. - Да, - покладисто согласился я. - Я вообще многое им могу - вечером приезжай и удостоверься... снова. И толкнул языком щеку. Он фыркнул и поиграл бровями: - О, да, непременно. А потом вдруг поморщился: - Вот черт!.. Сегодня я не могу. - Нет? - Мы, - он начал и тут же осекся, - я… Мне надо быть на презентации какого-то музыкального альбома, кажется… Я понимающе кивнул и отпил кофе - тот уже начал остывать. После чего заметил насмешливо, как ни в чем не бывало: - Не знал, что ты так интересуешься музыкальными новинками. - Там будет пресса, - коротко пояснил он и глянул исподлобья, словно извиняясь. - Лене говорит, это хороший пиар, есть смысл засветиться. - Не бывает плохого пиара, - глубокомысленно изрек я и примиряюще улыбнулся. - Так что иди, светись. Он кивнул, еще раз бросив на меня быстрый взгляд, а затем сказал: - Кстати, про музыкальные новинки. Совсем скоро начнется фестиваль в Роскилле*, как раз когда мы закончим съемки. Я подумал: может, мы съездим с тобой?.. - Ты уверен, что это хорошая идея? - спросил я осторожно. - В том смысле, что там будет много народа - сам понимаешь. - Ну а почему нет? - он беспечно пожал плечами. - Фестиваль есть фестиваль, меня туда не заявляли, я могу ехать как частное лицо. В компании приятеля и коллеги. Кроме того... - Ммм?.. - Кроме того, можем кого-нибудь с собой взять - Марлона, например. Я скептично фыркнул. - Марлона?! Я тебя умоляю... - А что? - Ну... Он постоянно твердит, что мы так его достали за время съемок, что он с нами даже в автобус не сядет. А ты говоришь про фестиваль. - Мы найдем, что ему предложить, - ухмыльнулся он. - По крайней мере недостатка восторженных девиц там точно не предвидится, так что, боюсь, к его компании привыкнуть мы не успеем. В конце концов, должен же быть от этого хоть какой-то толк... И он демонстративно очертил в воздухе собственное лицо. - “Это”, - выделил я голосом, - обеспечивает тебе контракты и работу. - Угу, - он кивнул. - Но пора бы “этому” обеспечить мне и удовольствие от жизни. Я хмыкнул и улыбнулся. - Ну если так ставить вопрос, то - конечно. Он поднес чашку ко рту, залпом допивая остатки, и я поймал себя на мысли, что хочу поймать в воздухе его ладонь и прижать к лицу согретые керамикой пальцы. Два контракта параллельно, не считая интервью и фотосессий - это был успех, о котором до сих пор он не мог даже мечтать. Успех... Он был вокруг нас - везде, куда бы мы ни посмотрели. Успех окружал нас на площадке, где мы заканчивали последнюю серию. Успех клубился в кулисах театра - сезон закрывался, но зал был по-прежнему полон, каждый раз!.. Успех слышался в голосах наших агентов, в возгласах фанатов, в одобрительных замечаниях продюсеров. Мы пили его, успех - большими глотками, из бумажных стаканчиков, которые хватали на бегу между встречами или интервью. Успех - ради него мы вставали в пять утра и, тряся головой в полудреме, ехали в аэропорт, чтобы сесть на ранний рейс в Трондхейм или Берген, или Тромсе, где нас ждали, встречали в зале прилета, пожимали руки, спрашивали о творческих планах, снова предлагали кофе… Ради успеха мы держались на ногах весь день, чтобы поздно вечером рухнуть на кровать, а утром бежать снова - на репетицию, на встречу, на фотосет, пока небо у самого горизонта было правильного цвета. Успех, успех, успех… Все, что мы делали тогда - все превращалось в золото. Ну или, по крайней мере, обещало превратиться - в самом ближайшем будущем. Впрочем, была определенная разница. Мой успех выглядел клубком прочно связанных между собой финальных реплик, выходов на поклон, низкого гула аплодисментов и тяжелого движения занавеса. Когда я наклонял ладони и перекатывал его туда-сюда, он оставлял на коже вязкий след театрального грима, смешанного с пудрой для париков и пылью. Его успех был совсем иного рода, похожим, скорее, на полную горсть стеклянных шариков - они мелодично звякали, соприкасаясь друг с другом, и искрились, ловя покатыми боками лучи света, бросая россыпи солнечных зайчиков на пальцы, перекатывались по фалангам, задерживаясь на нежных сгибах, взбирались к самым подушечкам, чтобы весело скатиться назад, в его раскрытые ладони. Он держал их крепко и нежно, не упуская ни один из виду, не позволяя им вытечь за край и пролиться дождем вниз, прислушиваясь к едва различимому перестуку. Порой он наклонялся ближе, восхищенно рассматривая то и дело вспыхивающие разноцветные блики, и тогда его лицо освещалось особенным светом - это была улыбка человека, который о чем-то давно мечтал, ждал и надеялся - и вот теперь это долгожданное “что-то” дрожало и переливалось у него в руках. Предложения, одно заманчивее другого, буквально лились на него сверху, брызгая в разные стороны вспышками фотокамер, журча интервью, играя, казалось, только для него самые завораживающие мелодии, и он, поначалу растерянно озираясь, словно не веря своим глазам и ушам, постепенно привыкал к этому вниманию, день за днем все увереннее двигаясь в такт мелодии, легко и естественно подстраиваясь под эти новые, такие вкрадчивые и завораживающие ноты. Мало-помалу он перестал заслонять глаза от резкого технического света над камерой - он привык, привык вставать сразу в правильный ракурс, привык быть всегда на виду. Он больше не чувствовал себя неловко, не терялся, не медлил с ответами, не бубнил и не частил и, самое главное, не отводил взгляда от линзы, которой камера смотрела на него, словно разговаривал только с ней и с ней одной делился воспоминаниями и планами на будущее, доверял самые потаенные мысли и переживания. Здесь и сейчас он был там, где хотел, и был тем, кем всегда хотел стать, и делал то, что мечтал делать. Не знаю, был бы я на его месте полностью доволен таким успехом - стопроцентно доволен, до пресыщения доволен... трудно сказать. В конце концов, я не был на его месте, я был на своем, а он… Порой на его лице явно читалось жадное нетерпение, словно яблоко, кусок которого он только что с хрустом откусил, было чуть менее сочным, совсем слегка менее упругим, едва-едва кислее, чем он представлял - чем должно быть идеальное яблоко. Тогда он сразу же протягивал пальцы за другим, и оно, другое, немедленно падало в его ладони. Впрочем, за него он платил тоже: улыбками, поклонами, плавными жестами, вкрадчивыми интонациями голоса… И временем - своим и моим. Нашим. Все в мире имеет цену, все исчисляется в той или иной валюте, и эти имеющиеся в его распоряжении денежные знаки он тратил сейчас. Тратил, тратил, тратил, тратил. - Тебе нравится все это? - спросил я его. Он подумал, прежде чем ответить. - Мне кажется, да. Мне кажется, я этого ждал. Я улыбнулся и положил ладони ему на лицо, погладил виски, протянул большими пальцами легкие линии от переносицы к скулам. - Это хорошо, - сказал я. - Сейчас твое время. Он приезжал - теперь еще реже, но, как и раньше, это по-прежнему не имело особого значения. Когда он был со мной, он был только со мной - и этого было достаточно. Мы были заняты - мы оба. Мы спешили брать, спешили пробовать этот успех на вкус, с урчанием отгрызая от него большие, сочные куски, пока его у нас не отобрали, пока не решили, что кто-то другой достоин его больше; мы спешили насладиться им, спешили надышаться его запахом. Это было запоминающееся время, но все же иногда, поздно вечером, когда я смотрел на себя в зеркало в ванной, привычными движениями перемещая во рту электрическую зубную щетку и попутно перечисляя в уме дела на завтра, у меня возникало странное ощущение, что весь этот успех, все внимание, которого я тоже хотел, эти роли и интервью - все было похоже на взятый напрокат вечерний костюм с хрустящей квитанцией из химчистки в кармане. Эта квитанция, неприметный клочок бумаги, исчерканный неразличимым почерком, была временным связующим звеном между мной и этим костюмом, до меня точно так же принадлежавшим череде незнакомых людей, многие из которых, быть может, были достойны его значительно больше: были более талантливы, красивы, схватывали быстрее или умели перемножать в голове трехзначные цифры. Я не мог отделаться от мысли, что и мне в какой-то момент предстоит положить во внутренний карман свою квитанцию, повесить костюм на вешалку, заботливо распрямляя малейшие складочки, закрыть дышащим чехлом и сдать в пункт приема, чтобы кто-то другой точно так же удивлялся бы потом, радостно и недоверчиво пробегая пальцами по его гладким лацканам. А он не удивлялся. Или, по крайней мере, уже не удивлялся. Он ходил, улыбался, вставал, наклонял голову и говорил нужные фразы в нужных местах - и в этом не чувствовалось фальши, не было наигранности или притворства: он действительно верил во все, что делал, и я верил вместе с ним, в него. В него невозможно было не верить. - Я не смогу сегодня, прости, - звонил он откуда-то, и я слышал, как, затягиваясь, он выпускал изо рта дым. - Слава богу, - отвечал я, убирая один сет суши в холодильник. - Ты мне так надоел - просто не описать словами, хоть отдохну от тебя... Он фыркал в трубку. - Врешь. - В чем конкретно? - интересовался я, прижимая телефон к уху и с треском отделяя друг от друга палочки. - Что я тебе надоел. - А между тем, - я брал какой-нибудь ролл, обмакивал его в соус и клал в рот, - это так и есть. - Ты там что, жрешь?! - подозрительно вопрошал он, и я видел перед собой его улыбку. - Угу, - с хрустом и чавканьем - чтобы ему было хорошо слышно - я жевал маринованный имбирь. - Мне, в отличие от звезд кино и телевидения, жрать по ночам не возбраняется. - Вот блин, - завистливо вздыхал он. - Угу... - я подцеплял новый ролл. - А ты сиди там. Тебя хоть кормили?.. Он фыркал и снова затягивался. - А как же. - Все как всегда - дикий рис с овощами на пару? - О, господи, да, - смеялся он. - Ну, - отвечал я с набитым ртом, - видишь, как хорошо: и вкусно, и полезно. А суши… ммм… нет, не вкусно. Прямо вот ем - и гадость!.. Что тут у нас, свежий тунец?.. И еще спринг-роллы?.. Жареные в масле?! Вот дрянь!.. Голос в телефоне приобретал наигранно обиженные ноты. - Ну ты и... - Угу, - немедленно соглашался я. - А зато… - он снова делал затяжку и, когда выдыхал, я машинально выдыхал вместе с ним. - А зато я красивый. Я держал паузу - секунду, другую, третью… Кусал губы, чтобы не рассмеяться в трубку, и видел перед собой, как точно так же ждет и кусает губы он. Потом облизывал палочки, поджимал под себя ноги и начинал - так снисходительно, как только мог: - Вообще-то, Холм, я не хотел тебя расстраивать, но не такой уж ты и красавец. - Да неужели?.. - Ты, конечно, ничего... но не так чтобы идеал. На любителя - ну вот объективно. - Угу. - Да, - продолжал я невозмутимо. - Я как-то даже собирался бросить тебя из-за этого, но все медлил: думал, может, у тебя хоть чувство юмора есть. - И что потом - понял, что вытянул джек-пот?.. - Потом, - я трагично вздыхал, - потом привык и смирился. Он с силой выпускал воздух сквозь сомкнутые губы и, больше не сдерживаясь, хохотал в голос. - Как мне повезло, черт возьми!.. - Да. Это правда. - Вот я приеду, - по-прежнему смеясь, продолжал он, - и ты у меня получишь. - Это интригует, - я улыбался в трубку, а потом, помолчав, добавлял тихо: - Приезжай. Веселье разом улетучивалось из него, словно напарывалось на какую-то преграду и разлеталось вдребезги. На том конце он вздыхал и тер лоб костяшкой большого пальца. - Я приеду, завтра. - Конечно, - соглашался я. - Завтра. - Ой, нет… - он снова вздыхал. - Завтра у меня будут снимать “Дома у”, я уже и сам не знаю, зачем согласился. - Да ладно тебе, - я поднимал глаза вверх, к потолку, стараясь звучать непринужденно. - Расставь по углам подсвечников, положи пару подушек на диван... и смазку убери, чтобы не валялась… Ну и вкладки с Рornhub закрой - на всякий случай. Или, по крайней мере, смотри, чтобы никакой гомосятины. Только старое доброе гетеро. - Спасибо за совет, - он фыркал, а потом спрашивал, уже совсем другим голосом: - Ты не сердишься?.. Прости, что так все… - Перестань, Холм, - торопливо обрывал я его. - Работай давай, не ной… Работа есть работа. Увидимся послезавтра. - Хорошо, послезавтра. Тогда… пока? - Пока, - я улыбался ему на прощание и первым клал трубку. Временами мне казалось, что я наблюдал за ним сквозь металлическую сетку, какие стоят на вольерах с хищниками в старомодных зоопарках. Он разгуливал по усыпанному опилками полу, мягко ступая бархатными лапами, красуясь перед зрителями, пришедшими в выходной поглазеть на дикого зверя. Или балансировал на ветке искусственного дерева, или точил когти о специальный чурбан. По часам ему выносили свежее парное мясо - еще теплое, источающее пряный запах страха, и он, подцепив кусок когтем, с рычанием вгрызался в него, изредка поворачивая к сетке морду, розовую от крови и слюны. А потом, щурясь и облизываясь, долго лежал в углу, вытянув длинные ноги и постукивая кончиком хвоста. В этом вольере у него было все, что он только мог пожелать. Ему не нужно было догонять вечно ускользающую дичь, выслеживать отбившуюся от стада антилопу, улучая момент, чтобы вцепиться ей в круп и рискуя при этом получить крепкий удар копытами, у него не было необходимости пробегать десятки километров в поисках водопоя или хилой тени в полуденный зной. Ему приносили все, чего он желал, в его комфортабельной и просторной клетке всегда было сухо, тепло и чисто, дождь не лупил его по морде, и ветер больше не трепал кончики рваных ушей. Я просовывал пальцы сквозь проволочные нити, стараясь дотянуться и погладить его по нагретой солнцем шерсти. Тогда он издавал низкий, вибрирующий звук и ластился к моей руке.