Не будем усложнять

Весь следующий день я посвятил уборке. Проветрил. Перестелил белье. Пропылесосил. Закинул стирку. Выбросил мусор. Принял душ, сходил в магазин. Купил кофе, хлебцы и сыр. Новую упаковку таблеток для посудомойки. Вытащил белье из сушилки, сложил в шкаф. Переоделся в новую футболку. Старательно избегая приложений Твиттер и Инстаграм, открыл почту и ответил на два письма. Сварил кофе, оставил себе немного в чашке, остальное перелил в термос. Посадил на футболку пятно и снова переоделся. Включил посудомойку. Взял чашку и сел на диван в гостиной. Мне хотелось бы сказать, что я был абсолютно спокоен - сидел в своей собственной гостиной и попивал свой собственный кофе, размышляя о погоде и мировых новостях. Но - нет. Скажи я так, это была бы возмутительная ложь, а Юлениссе не любит лгунов. Просто на дух не переваривает, этот честный Юлениссе: приносит им на рождество всякую дрянь вроде книг по саморазвитию или набора гантелей. Нет, спокоен я не был. Я нервничал и, комкая в руках чашку, хоть и пытался как-то отвлечься, все равно - мысленно возвращался к одному и тому же: что он скажет? Нет, не так. Скажет ли он то, что я хочу от него услышать?.. Как это будет? Скажет ли он просто, короткими односложными фразами, честно, без обиняков, сидя за столом напротив, - скажет, извини, приятель, жизнь такая штука?.. Или подойдет ближе, поднимет руки, обнимет мое лицо… Дотронется большими пальцами до кожи у глаз - я непременно закрою их тогда… Проведет подушечками по векам, протянет извилистые линии до висков… Потом передвинет теплые ладони чуть ниже, к скулам… Задержится на мгновение, скользнет пальцами к затылку… Я открою глаза, и он улыбнется - той моей улыбкой, давая понять, что больше не уйдет. Что останется здесь. Со мной. Тогда я налью ему кофе из термоса и предложу хлебец с сыром. Я старался не поддаваться эмоциям. Старался быть уравновешенным и взрослым, старался спокойно сидеть, спокойно отхлебывать из чашки, спокойно ждать. Уговаривать себя, что все обязательно будет хорошо. Однако, к сожалению, уговоры помогали мало: я то задыхался, судорожно глотая воздух болезненными комками, то впадал в эйфорию, то в ужас, то в апатию - что будет, то будет, мне не под силу ничего не изменить, - только для того, чтобы через минуту чашка снова ходила ходуном в моих пальцах. В какой-то момент меня бросило в удушливый жар, я резко покрылся испариной и стал уже думать, не переодеться ли мне снова, в третий раз, как вдруг тишину прорезал поворот ключа и сразу же - его голос: - Эй!.. - Я тут! - крикнул я, ставя чашку на столик и поспешно включая телевизор, чтобы он не подумал, что я совершенно жалким образом сижу один в пустой квартире и только и жду, когда он вернется. - Привет. Он вошел в гостиную, и я моментально забыл все, о чем думал минуту назад. - Привет. Застыв у двери, словно наткнувшись на преграду, как и неделю назад, когда мы виделись в последний раз, он некоторое время всматривался в меня, чуть сведя брови, непонимающе и удивленно, должно быть, решая, тот ли я - “я”, которого он когда-то помнил. Потом его лицо разгладилось, он фыркнул: - Ну-ка, иди сюда. Я встал - может быть, слегка резче и поспешнее, чем хотелось бы, но, черт возьми, кого я пытался обмануть: тело само полетело навстречу. Он протянул руку и осторожно дотронулся до моей головы. Легко провел ладонью, погладил, кончиками пальцев коснулся кожи за ушами, а потом поднял взгляд, и на мое лицо снова упали синие брызги его смеха. - Ты! - он улыбнулся, словно наконец узнавая, и притянул меня ближе. Я шагнул вперед и упал в него - как всегда, как каждый раз, независимо от того, виделись ли мы час или неделю назад, - в его руки, в голос, в глаза. Схватил его за плечи и прижался, потом откинул голову, и он нашел мои губы - я раскрыл их для него сразу, как только почувствовал его дыхание на коже, как только ощутил его руки за спиной, как только увидел эту такую знакомую, но каждый раз как в первый завораживающую синеву - в ней я парил бесконечно и свободно, и она переливалась и сияла только для меня. Я ласкал его язык своим, я целовал уголки его губ, я сам проводил кончиками пальцев по его лбу, по векам, по нежной коже прямо под глазами, по крыльям носа, по ямочкам за ушами - везде, куда жадно и нетерпеливо успевал дотянуться. Он был все тот же, что и неделю назад, когда уезжал без меня, с ней, в чужую мне жизнь, оставляя в качестве сувенира только лишь багровые отпечатки на горле. Теперь он вернулся - все тот же: те же руки, тот же запах, та же ласка… То же тело, обвивающееся вокруг моего, - он вернулся, и все эти дни без него, вся вакханалия, что трепала меня из стороны в сторону, словно в центрифуге - все это не в счет. Не считается. Он вернулся… Значит, не уезжал совсем. Теперь он вернулся. Теперь он скажет, что больше никуда не уедет, и мы все забудем - все, что было, что мы успели наговорить друг другу, все те удары, которыми обменялись. Забудем, и все будет хорошо. Он скажет, я уверен. Его губы, руки, стук сердца - все это не может лгать, притворяться. Все это - правда. Он сжимал меня крепче, дотрагиваясь сначала осторожно, а затем все более настойчиво, забирая в рот мои пальцы, целуя подбородок и скулы, разворачивая мне голову, чтобы добраться до мочек ушей. В какой-то момент он остановился у горла, видимо, рассматривая уже поблекшие пятна, а потом мягко накрыл их губами и осторожно, придерживая меня за затылок, стал водить по ним языком, зализывать поверхность, словно животное. От этого я захлебывался и инстинктивно откидывался назад, быстро и бесповоротно теряя контроль, проваливаясь в ощущения - и почти уже растворился в них окончательно, как вдруг разум проснулся, замигал аварийными лампочками, включил задний ход. Я распахнул глаза, уперся ему в плечо и изо всех слабеющих с каждым мгновением сил стал отталкивать. “Он… мы должны… не сейчас… сначала мы должны...”, - вертелось в голове. Поговорить. Мы должны поговорить, он должен мне ответить, я ждал его ответа все это время, нам необходимо… Нет, даже не поговорить… здесь не о чем говорить… все и так ясно… здесь не о чем… он просто должен сказать эти слова - и только… сказать: “я остаюсь”, произнести вслух... или просто “да” - этого достаточно, больше ничего не нужно… “да” - я с тобой, я вернулся… действительно вернулся - навсегда… всегда… - Что? - выдохнул он, точно так же хватая воздух ртом, как и я. - Что-то не так?.. - Нет, все так… С усилием, но я выпутался из его рук, мягко отодвинул их и сделал шаг в сторону. Затем поднял пульт от телевизора и стал лупить по кнопке выключения - только чтобы сделать хоть что-то, отвлечься на секунду от картинки, где я, полностью раскрытый и готовый, распят на кровати, пригвожден к ней тяжестью его тела, а он двигается внутри частыми… отбойными… черт!.. - Кофе, - я зажмурился и затряс головой. - Что?.. - Кофе... будешь? - Кофе? - все еще часто и тяжело выталкивая воздух, он нахмурился. - Да, - я старался не цепляться за его взгляд, не позволять ему утягивать себя дальше. - Я сварил кофе, ты будешь? - Кофе… да, хорошо… Пару секунд он соображал, а потом, словно подчиняясь, кивнул, и тут же его лицо разгладилось, глаза улыбнулись. - Я собирался взять по пути... - … но снова на мне сэкономил. - В твоем возрасте кофе еще вреден, - он фыркнул. - А какао у них закончилось. Я нарочито вздохнул. - Целую неделю, Холм, я продержался без твоих идиотских шуток… Целую неделю. Думал, не переживу. Он тут же натянул на лицо сочувствующее выражение “ах ты, ягненочек”, округлил глаза и покачал головой. - Я почувствовал, как сильно ты страдаешь. Приехал сразу из аэропорта. - Даже не представляю, как тебя благодарить. - Ничего страшного, - он закусил губу и поиграл бровями. - Сейчас я тебе расскажу, иди-ка сюда. И шагнул навстречу. Я тут же отскочил. - Как это типично: только на порог - и сразу в кровать. - Ага, - закивал он, делая еще шаг. - Небось, только об одном и думал!.. - Угу... - Старый извращенец, - я отходил назад, уже с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. - Осторожно, - промурлыкал он, не сводя с меня насмешливого взгляда и медленно приближаясь, - шутки про возраст - это страшная по силе воздействия вещь… Здесь нужна… рука профессионала… У меня неотвратимо заканчивалось пространство для маневра: каждый раз, как он делал шаг, я отступал, пока не уперся спиной в стену. - … твердая... опытная… рука…. - Да неужели?.. - Угу... Наконец он остановился напротив и уперся ладонями по обе стороны от моей головы, полностью отрезая пути к бегству. Я посмотрел ему в глаза и отчетливо понял, что с кофе и разговорами нам все же придется подождать. Толкнув меня пахом, давая прочувствовать свой полностью вставший член, он завел пальцы мне на затылок, а большим с нажимом провел по губе. - Открой рот. От этого короткого приказа у меня перехватило дыхание и острым спазмом прошило низ живота. Я моментально вобрал в себя его палец и стал сосать. Он неотрывно следил за моими движениями, хищно раздувая ноздри, и от его голоса, от низких, хриплых тонов, от вибрации кровь долбила в член непрерывными, яростными ударами. - Я думал об этом всю неделю... как раздену тебя… как сначала ты будешь цепляться… стараться сохранить контроль... держать глаза открытыми… те секунды, перед которыми ты сдаешься… мне сдаешься… обессиленно… когда ты подчиняешься… я могу смотреть на тебя вечно… твой взгляд, когда я встаю перед тобой на колени... беру твой член… обхватываю его губами… ты вздрагиваешь в моих руках… и стонешь… твой взгляд... твой слепой, потерянный взгляд - он стоял передо мной… Свободной рукой он расстегнул пуговицу на джинсах, молнию, скользнул вниз, сразу за резинку боксеров. - На этом чертовом фестивале… я представлял, как вхожу в тебя пальцами… ты знаешь, какой ты внутри?.. какой совершенный, идеальный… как идеально ты меня принимаешь… Мне предлагали улыбнуться в камеру и сфотографироваться, а я видел только, как ты выгибаешься дугой… как приподнимаешь голову от подушки и остекленело смотришь... стонешь и снова выгибаешься… как тебе хорошо… тебе хорошо?.. Он двигал ладонью вверх и вниз, и, сжимая губами его палец и зажмуриваясь до белых пятен, я все сильнее толкался в его руку, только обрывками возвращаясь к реальности, где он и сам дышал теперь рвано, облизывал сохнущие губы, и то и дело сбивался, глотая слова и теряя окончания: - … интервью... как музыка и фестивали сближают людей… как я выхожу из тебя и сразу же вбиваюсь снова… как ты… какой ты… - Пожалуйста, - прохрипел я вымученно, - пожалуйста… дай мне кончить… Вытащив палец, он широко провел языком по моим губам, собственнически прикусил нижнюю. - Как? Как ты хочешь кончить? - Для тебя… я хочу… тебе… пожалуйста... Он оскалился, с шумом втянул воздух, потом с усилием отстранился и потянул меня в спальню. *** - Зачем ты остриг волосы?.. Он уткнулся мне в затылок и глубоко вдохнул. Поцеловал непривычно открытую кожу, поводил носом, подышал, поцеловал снова. По телу мягкими волнами разливалось тепло, я прикрыл глаза и сильнее вжался в него. - Так зачем? - Мне захотелось что-то поменять в себе, - ответил я. - Тебе не нравится?.. Он приподнялся на локте и навис сверху. - Ты можешь менять в себе все, что угодно, - сказал он неожиданно серьезно, без намека на шутку, - столько раз, сколько тебе хочется. Для меня это ничего не изменит: мне все в тебе нравится. Всегда. - Так прямо и всегда? - Угу... Всегда. Я снова почувствовал его губы, на этот раз у виска. - Мне нравятся твои волосы, когда я могу пропускать их сквозь пальцы… И сразу следом - на самом верху ушной раковины. Он осторожно провел кончиком языка по извилине, ласково подул. - … или если их почти нет - тогда я могу дотронуться до кожи, вдохнуть твой запах. Мне нравятся твои глаза - когда ты смотришь на меня… Я развернулся и оказался с ним лицом к лицу. Он снова улыбнулся и, дотянувшись, тронул губами одно веко... - Или когда смотришь в камеру. … потом другое. - Мне нравятся твои губы… Самыми подушечками пальцев он нежно очертил контур - я тут же прижал их, чуть лизнул кончики. - … когда ты мне улыбаешься… Он медленно склонился надо мной... - … или когда ты весь измазан в китайском соусе… Я непроизвольно фыркнул, и он улыбнулся следом - и, так и улыбаясь, поцеловал. - когда ты лжешь, что у меня нет чувства юмора… или когда очевидно завидуешь моей красоте... Смеясь, я уткнулся лицом в подушку, открывая шею, и он как магнитом потянулся туда. - … или когда говоришь действительно обидные вещи - и тогда тоже... От неожиданности я дернулся, но он словно ждал этого - встретил меня по-прежнему теплым, улыбающимся взглядом, погладил по лицу. - … твои губы нравятся мне всегда. Мне нравятся твои руки… Скользнув вниз, он коснулся моей ладони. Очертил ногти, тронул кожу на сгибах. - … когда ты набираешь сообщения в телефоне… Нежно потер перепонки. - … или постукиваешь по лбу, читая сценарий... Переплел наши пальцы и вдруг резко сжал. - … или когда держишь мой член… Я резко вдохнул и выгнулся ему навстречу. Он поймал мой рот, огладил губы, внутреннюю поверхность, толкнулся в язык, обволакивающим движением прошел от уздечки к кончику. - Мне нравится твоя шея, - промычал он, не отрываясь, - и уши… и твоя задница… и ямочки на пояснице… и спина… и даже… даже… Недвусмысленно толкнув его пахом, я закинул на него ногу и притерся ближе. - Даже?.. - … даже… даже твои кривые мизинцы на ногах… - В каком… В каком это смысле?! - В прямом, - промычал он все так же мне в рот, но теперь в голосе явно слышались смешинки, - то есть… в кривом… но это неважно… - Да вот еще!.. В показательном возмущении вырываясь из плена его губ - и стараясь при этом не засмеяться раньше времени, - я потянул в сторону одеяло. - Какие еще кривые?! - Да, - с таким же притворным сочувствием он изогнул брови, - увы, это так… очень жаль, конечно... - Что за… - Но ты не переживай… - Не переживать?! Что значит не… - Не переживай, - в том же тоне продолжил он, уже прикусывая губу, - я не брошу тебя из-за этого… я уже смирился… не переживай... Секунду я смотрел на него - чисто для приличия, чтобы дать фору, а потом изо всех сил задергался, выбираясь из его рук, выпутываясь из одеяла. Он расхохотался и тут же навалился сверху, спеленывая меня собой, обездвиживая, снова нацеливаясь на губы. - Я тебе докажу, - пыхтел я, нарочно вертя головой и сам уже едва сдерживаясь. - Я тебе докажу, а потом… хрен ты их… больше увидишь… мои… мизинцы… и вообще… Я тебе… - Конечно, - смеясь, он вытягивал мои руки по сторонам подушки и мокро, от души чмокал, куда попадал - в уголки губ, в кончик носа, в подбородок, - разумеется: ты все мне докажешь… конечно… Наконец он настиг меня окончательно: смял губы и проник внутрь. Не знаю, почему, но в тот момент я вдруг почувствовал… нежность… Секунду назад мы дурачились и боролись под одеялом, а теперь во мне билась какая-то упоительная, горькая нежность, оглушающая и необъятная, словно этот на первый взгляд ничего не стоящий момент был на самом деле, под шелухой насмешек, крайне важным, наполненным особым смыслом, поворотным - красивым и тревожным одновременно... будто бы в нем была целая вечность, в этом одном-единственном моменте. Наша с ним вечность. Я скользнул ладонями по его плечам, безотчетно сжал их - цепко, со всей силы, до мгновенно вспыхнувших алым следов, а потом потянул на себя, то ли прижимаясь к нему сам, то ли прижимая его. Мне стало казаться, что его тело непостижимым образом вдруг теряет вес, становится прозрачным прямо в моих руках, каждую секунду грозит исчезнуть, раствориться утренним туманом на парковой дорожке. Я сжимал его все крепче, впиваясь пальцами в спину, в шею, толкая на себя затылок и снова переходя на плечи, и в этом не было ничего жаркого, привычно возбуждающего, я не чувствовал нарастающей тяжести в паху, как каждый раз, стоило ему оказаться рядом. Нежность - я чувствовал только лишь ее, только нежность, какую-то едва уловимую хрупкость, скоротечность момента и неясную тревогу - далекую, еле слышную, ноющую одинокой скрипичной нотой. Наконец он словно понял меня, почувствовал - или, быть может, те метки, которые я оставлял на его теле - они вдруг дали о себе знать, стали саднить и дергать, или он ощутил что-то такое сам, что-то непривычное и странное. Отпуская мои губы, он напоследок прошел языком по контуру, а потом накрыл ладонью мое лицо и осторожно погладил подушечкой большого пальца висок. - Я люблю тебя, - сказал он, и тут же, как по мановению волшебной палочки, тяжесть и тревога улетучились, испарились, как буквально минуту назад, мне казалось, мог испариться он. C невероятным, оглушающим облегчением я вытолкнул из себя воздух и прикрыл глаза, а он повторил: - Я люблю тебя. Тарьяй Сандвик Му. Всего тебя. Всегда - с тех самых пор, как увидел. В груди гулко стукнуло, словно предупреждая о важном, давая знак, предвещая. Я сглотнул и непроизвольно затаил дыхание. - С тех самых пор? - Да, - он улыбнулся ласково, снова погладил кожу. - Я увидел тебя, и все было… со мной все было ясно: я знал уже тогда, что всегда буду тебя любить. Только тебя. Он всегда… Он будет любить меня - всегда. Меня!.. Вот оно!.. Глухой, одиночный стук мгновенно усилился, перешел в гул: сердце застучало, зазвенело, запело: вот оно!.. Он остается!.. С каждой секундой горло пережимало все сильнее - я боялся, что если выдохну сейчас, пошевелюсь, выпущу наружу хотя бы один звук, то более уже не смогу сдерживаться: плотину прорвет, и я просто разревусь - от облегчения, от радости, от… от невыносимого облегчения… Он остается со мной!.. Он не решил это спонтанно или под давлением, под воздействием обстоятельств или эйфории только что пережитого оргазма… Это не обещание изменить жизнь, перестать курить и заниматься спортом, которое вы даете себе утром первого января и которое, как правило, не держится позднее вечера того же дня - нет!... Мы не виделись неделю, я не хватал его за руки, не напоминал о себе, ни на чем не настаивал: он решил это сам!.. Он знает, что я, быть может, не смогу дать ему всего, что он хочет, он понимает, что это решение, вероятно, повлияет на его карьеру, на мечты и планы - и все равно!.. Я просил его выбрать - и он сделал выбор!.. Он говорит мне об этом - сейчас, другими словами - да, но мне не нужно заставлять его сказать те самые!.. Нам это не нужно!.. Нам не нужны слова и объяснения, это все совсем не нужно, это такие мелочи, это не главное... Он остается со мной. Он остается. Со мной. И как только последний звук отзвучал у меня в голове, внутри словно что-то разорвалось - горячей, влажной волной окатило грудь и горло, и я больше не мог сдерживаться: тело бросилось к нему - снова, как совсем недавно у двери, будто к источнику воды после долгого и изнурительного перехода через пустыню, будто и не льнуло, не ласкалось к его рукам все это время, будто не дрожало и не захлебывалось его прикосновениями несколько минут назад. Он почувствовал это - как неуправляемо меня захлестывает, и тут же ярко вспыхнул сам: навалился, опалил мои губы, завел колено между ног и раскрыл. Каждый раз, как он делал это - это в общем-то бесхитростное, простое до банальности движение - каждый раз, как он разводил мне ноги или вдавливал в постель запястья, или фиксировал голову, обездвиживал, я чувствовал сладкую, ноющую, томящую беспомощность, в другое время, в других обстоятельствах не только не связанную с удовольствием, но даже скорее раздражающую, противоречащую моему существу: мне никогда не хотелось чувствовать себя беспомощным, ведомым, безропотным - слабым. Я не хотел быть таким и уж точно не собирался давать окружающим повода думать обо мне так. Но он… Он - его руки, его голос, взгляд, жар его тела, воля… Его воля. Я не мог ей сопротивляться, не мог - не умел, не знал, как, не представлял, как это вообще возможно - сопротивляться ему. Он всегда был внутри меня, если не буквально, в тот момент, членом, пальцами или языком, то фигурально, улыбкой, голосом, запахом - всегда; он был частью меня, как рука, нога или почка - неотделимой частью. И как бы я смог сопротивляться самому себе?.. Как это вообще возможно? Не знаю, что так возбуждало меня в этом - в том, как он обездвиживал меня, подчинял себе. Может, то самое удовольствие рабской принадлежности, которое я испытал, ощутив его руки на горле, или облегчение от того, что мне не нужно принимать никаких решений и можно просто отдать ему контроль, вручить себя и истекать потом в его ладонях - когда он сочтет это возможным, когда позволит мне, когда вид моего обессиленного, изломанного тела снова скажет ему лучше всяких слов, что я весь - его. А после плыть, плыть... Я никогда не хотел никому принадлежать, быть ничьим рабом, всего лишь проводником чужой воли, начисто лишенным своей собственной. Мне претила покорность и безоглядное послушание. Но когда дело касалось его, я, не моргнув глазом, вцепился бы в горло каждому, кто попытался бы вырвать ошейник из моих рук. Быть может, это было неправильно. Вероятно, да: неправильно. Быть может, недостойно. Или жалко. Или нездорово. Или как-то еще. Быть может, любовь не должна была быть такой. Наверное. Скорее всего. Но только… Только я любил его - как мог. Со всей силой, на которую был способен. Моя любовь коленом раздвигала мне ноги и держала за горло, и ни на какую другую, более удобную и подходящую, я никогда бы ее не променял. *** - А ты… Ты помнишь, что подумал, когда впервые увидел меня? Не открывая глаз, я подтянул к лицу его ладонь и прижался к ней щекой. - Угу... - Что? - Я подумал: до чего же самовлюбленная у этого типа физиономия. - Врешь! - фыркнув куда-то за ухо, он шутливо толкнул меня сзади бедром. Я повел плечами, плотнее притираясь к его груди. - Ничего подобного. - Конечно врешь! - он приподнялся и в напускном возмущении чуть прикусил мочку, а потом сразу же облизал. - Признавайся: врешь?! - Ну хорошо… Я сделал вид, что задумался. - Хорошо - может быть, не самовлюбленная. Но… какое бы слово подобрать?.. - Подбирай скорее, - притворно-угрожающе произнес он, снова забирая мочку в рот и демонстративно потираясь о кожу резцами. - Ну?! - Наглая... Наглая физиономия, - только и успел произнести я, как он, приводя угрозу в исполнение, сжал зубы. И тут же толкнул меня в подушку, придавил собой к кровати и щекотно забегал пальцами по боку. Я дернулся и захохотал. - Только не это! Не щекотать!.. Все, хватит!.. - Точно хватит? - поинтересовался он, не спеша, впрочем, выпускать меня из-под себя. - Точно! - Ты уверен?.. - Да! - смех все еще выпрыгивал наружу, теперь каким-то мелким хихиканьем, похожим на пузырьки. - Я точно уверен: хватит!.. - Ну хорошо, - он “сменил гнев на милость” и приподнялся, давая мне ровнее улечься на живот, а потом лег и сам - щекой на мое плечо. Прижался ближе, мягко погладил спину тыльной стороной пальцев, а потом заводил ладонью по кругу. - Тогда говори. - Что тебе говорить? - Говори, что ты подумал, когда впервые увидел меня. Я улыбнулся в подушку. - Холм… - Давай. - Я подумал… В противовес шутливому, легкому тону он снова погладил меня по спине - ласково, тепло, успокаивающе, давая понять, что все же ждет ответа. - Я подумал, что все изменилось. - Правда? - пробормотал он, целуя плечо. - Угу… правда. Все изменилось в один момент, и я… Я подумал, что теперь никогда не смогу тебя… развидеть. Я почувствовал, как его губы растянулись в улыбке, и, как и всегда, не смог не улыбнуться в ответ. Он вздохнул, поводил носом по коже, а потом снова поцеловал у лопатки - один раз, другой... - А ты? - Что подумал я? - переспросил он, снова укладываясь и прижимаясь щекой. - Угу. - Знаешь, - он помедлил секунду, - я подумал тогда, что ты не для меня. Это прозвучало так неожиданно, так странно, почти невпопад - так неправильно, - что я, будто разбуженный резким сигналом будильника, насильно вырванный из неги его тепла, судорожно подскочил и тут же попытался развернуться, чтобы оказаться к нему лицом. Он мягко удержал меня. - Что ты имеешь в виду? - спросил я, отчего-то понижая голос, и, подчиняясь его руке, снова лег. Он помолчал немного, еще поводил ладонью, а потом обнял меня за плечо и остался так, изредка поглаживая кожу большим пальцем. - Не для меня, - повторил он затем. - Не для таких, как я. - Каких - таких?.. - Таких. Ни то, ни се. Ниоткуда и в никуда. - Не говори так!.. Я схватил его кисть, подтянул ближе к лицу и прижался губами к пальцам. - Пожалуйста, не говори так!.. - Почему?.. Так и было. - Нет, не было! - поспешно воскликнул я, все еще крепко удерживая его запястье, словно бы он собирался вырваться. - Не было: мы с тобой были в совершенно одинаковом положении!.. - Неправда, - он усмехнулся. - На тот момент у меня была второстепенная роль в относительно известном сериале - и, тем не менее, моя персона никому особо… А вот ты.. Тебе было всего семнадцать, а режиссер популярного по всей стране проекта интересовалась твоим мнением. - Она не интересовалась!.. Я снова попытался развернуться, но и в этот раз он мне не позволил. - Она не интересовалась моим мнением, она всего лишь спросила, с кем мне будет комфортнее сниматься - вот и все!.. - Я был там, - в голосе послышалась улыбка с оттенком какой-то гордости, - я был и помню, что и на кастинге, и потом, на съемках, она хотела знать именно твое профессиональное мнение. И это… Он чуть приподнялся и мягко прижался губами к шее, у самого плеча, потом чуть ниже, у лопатки. Закинул на меня ступню и обвил рукой. - И это было только справедливо. Тебе было всего семнадцать, а ты уже столько всего успел… - Я не… - Но знаешь, что?.. - Что? - Я помню, как ты поднялся на сцену, и мы поцеловались… Голос потеплел, снова улыбнулся - и я снова, не задумываясь, отреагировал: улыбнулся сам, инстинктивно притерся к нему плотнее боком. - Я подумал тогда: вот черт - это было так профессионально, по-деловому, ничего больше. Подумал - неужели это все?.. Неужели и правда - ничего больше?! На несколько секунд он замолчал, и я молчал тоже - не торопил его, ждал, давал возможность выбрать те слова, которые казались ему наиболее подходящими. Затем, все так же тепло, он продолжил. - Но потом… потом, когда ты поднял руку, чтобы прикрыть глаза от света, я вдруг заметил, что она дрожит… и что тебе, кажется, нужно время, чтобы выровнять дыхание. - Так и было, Холм, - легко признался я. - Так и было. - Это было, знаешь... поразительно, - проговорил он задумчиво. - Сознавать, что такой, как ты, мог так отреагировать на такого, как я, - поразительно. - Ничего тут нет... - И тогда я решил, что добьюсь. Во что бы то ни стало добьюсь, чтобы так ты реагировал только на меня. Так - только на меня. На этот раз я не послушался: решительно развернулся и оказался с ним лицом к лицу, вровень. Он смотрел на меня и улыбался - нежно, ласково, с поблескивающей в глубине синевы хитринкой, и от уголков его глаз бежали легкие, невесомые лучики. Я протянул руку и бережно тронул их пальцами. Все это время… все месяцы, что я смотрел на него издалека - любовался исподволь, украдкой, воруя мгновения его внимания… или загнанно дышал, оттягивая воротник, опаленный жаром его присутствия, злился, ревновал ко всему миру… Все это время он смотрел на меня?.. Только на меня?! Каждый раз, когда я представлял себе, каким могло бы быть наше время - те секунды, минуты и дни, которые принадлежали бы только нам, - представлял, а потом, раздражаясь на самого себя за безволие и слабость, комкал эти воображаемые картинки, словно лист бумаги с неловким рисунком, выполненным нетвердой детской рукой… Комкал и с досадой швырял в мусорную корзину, только чтобы через несколько минут достать его оттуда снова, с неясным, но от этого не менее острым чувством вины поспешно разгладить ладонью на коленке и пытаться исправить, дорисовать, заменить пунктир на ровную, сплошную, уверенную линию… Все это время он делал то же самое?! Он смотрел на меня?! Он хотел быть со мной?.. - Не могу в это поверить, - пробормотал я. - И тем не менее, это правда, - он потерся щекой о мою ладонь, а потом вдруг смешливо фыркнул. - Но тебя было трудно заполучить - о, да. Я непонимающе нахмурился. - Да-да, так и было! Ты ходил по площадке такой весь из себя невозможно деловой и профессиональный… Мы и говорили-то только о работе. - Разумеется! - воскликнул я, все еще не в состоянии поверить до конца. - Разумеется! Ты себя помнишь вообще?! Ходил и лыбился всем подряд, весь такой Хренов Мистер Совершенство!.. Он засмеялся и подтянул мою подушку ближе к своей. Положил ладонь мне на затылок, почти соприкасаясь с кожей - господи, почему я, идиот, не додумался сбрить волосы раньше?! я мог бы чувствовать это тепло всегда!.. - и стал осторожно поглаживать. Не помню, чтобы я когда-либо был счастливее, чем в тот момент. - Смеется он… - По-моему, это смешно… - Ага, конечно - очень! - воскликнул я с показательным возмущением, на что он расхохотался снова. - Ты так со всеми кокетничал, так шутил и очаровывал, так всем улыбался, что в какой-то момент я стал приходить на площадку с одним-единственным желанием: вмазать тебе хорошенько и стереть эту улыбку с твоего лица. - Но почему?! - Почему… Самыми подушечками я очертил изгиб его губ, мягко провел по нижней, и он тут же поймал мои пальцы, поцеловал, едва-едва забирая внутрь - один раз, другой, третий. - Потому что так, - я многозначительно поднял брови, - так улыбаться ты должен был только мне. Он издал низкий, довольный звук, кивнул, а потом, легко приподнявшись, стал коротко, почти невесомо, целовать мое лицо: подбородок, нос, желобок под ним, уголки губ, щеки. Я обнял его за плечи. Бережно тронув веки, он спросил: - Только тебе?.. - Угу, - не открывая глаз, пробормотал я, - только мне. Кончики его волос, когда не склеенные средствами для укладки, переходили на концах в мягкие завитки - я пропустил их сквозь пальцы, намотал невесомую прядку на указательный. - По крайней мере… Он улыбался, глядя на меня, тепло и счастливо - так, словно бы вдруг разом сбылись все его мечты, и ему никогда не пришло бы в голову желать чего-то большего. Эта яркая, счастливая, МОЯ улыбка освещала его лицо изнутри, раскрашивала разноцветными, переливающимися бликами, и красивее этого зрелища не существовало ничего на свете. - По крайней мере, я хотел, чтобы так было - чтобы ты смотрел так только на меня, чтобы видел меня среди всех. Чтобы улыбался только мне, потому что я... я... Горло неожиданно перехватило, и тут же отказал голос - сломался и исчез, предательски оставив меня перед ним немого, никчемного, словно парализованного. Лоб, щеки, шея мгновенно вспыхнули, загорелись, запылали удушливо красным - то ли от того, с какой обезоруживающей нежностью он смотрел на меня сейчас, то ли от неловкости, которую я всегда испытывал в моменты острой с ним близости, когда, казалось, он буквально проникал внутрь, смотрел так глубоко, как я не мог и сам, ласково дотрагиваясь до меня в самых обнаженных и чувствительных местах. Или от того, насколько беззащитным, открытым, безропотно отданным ему себя чувствовал - и эту безропотность, покорность ему не было необходимости вырывать из меня силой: я хотел быть таким рядом с ним, хотел отдать ему себя, хотел протянуть в пальцах. Я хотел быть рядом с ним тем, кем не хотел быть ни с кем другим, и от этого, от осознания исключительности этого момента, каждый раз непривычного и каждый раз отчаянно желанного, от того, как легко ему - ему одному!.. - удавалось вытащить из меня на свет то, о чем я и сам не подозревал - от этого я смущался и краснел. - Потому что я… всегда... Слова категорически не хотели проходить сквозь горло, сухо царапали его снова и снова. Я сглатывал вязкую, горячую слюну, но это не приносило никакого облегчения. - Я знаю, - прошептал он, приходя мне на помощь. Легко, не углубляясь, поцеловал и потянул на себя. - Я знаю… Я улегся ему на грудь, и он тотчас обвил меня руками - осторожно и бережно, как фигуру самого тонкого стекла. “Неужели это правда? Неужели так теперь будет всегда? Он - здесь, со мной… Неужели так теперь будет всегда?..” Мы помолчали немного. Изредка он расцеплял пальцы и принимался бродить по моей спине, а потом словно спохватывался: торопливо смыкал их замком, крепко прижимая меня к себе, чуть покачивая из стороны в сторону. - Удивительно, - наконец сказал он, - мы ходили друг вокруг друга так долго… - Угу… - … и никому из нас не хватило ума просто… - Сказать?.. - Да!.. Просто сказать. Кажется: человек тебе нравится, возьми и скажи - чего сложного?! Но нет… - Ты же сам понимаешь, что все не так просто? - улыбнулся я. - Нужно собраться, подойти, заговорить… А что, если ты все неправильно понял? Все эти знаки… Что, если на самом деле никаких знаков нет, и ты все напридумывал… а вам еще вместе работать… - Да, - согласился он, - ты прав: все непросто… Потом подумал и добавил: - На самом деле… Тогда, в самом начале: тебе не было нужды хотеть, чтобы я улыбался только тебе. - Нет? - я приподнял голову, подложил под подбородок кулак и оперся на его грудь. - Нет, - он скосил на меня глаза и улыбнулся. - Я и так улыбался только для тебя. - Да ладно! - протянул я насмешливо. - Рассказывай мне!.. - Правда. Может быть, я не всегда улыбался именно тебе - все же, надо признать, необходимость нахождения на площадке, среди людей, немного отвлекала от того, чтобы флиртовать напропалую… Я фыркнул. - Но тем не менее, - посмеиваясь, он продолжил, - так все и было: я улыбался всем подряд именно для тебя. Чтобы ты вдруг разглядел, какой я на самом деле очаровательный парень и как ужасно всем нравлюсь, и тоже мной заинтересовался. - Знаешь, - с притворным смирением я поджал губы, - услышь я это от кого-нибудь другого, подумал бы: что за бред человек несет?! Но в твоих устах, Холм… Бред становится настолько привычным и естественным, что больше не вызывает удивления... Прыснув, он кокетливо стрельнул глазами вверх, словно я только что похвалил его за изобретательность. - Улыбаться всем вокруг, чтобы привлечь внимание одного-единственного человека - как ты вообще додумался до такого?! - Ну… - Давай, Холм, - поддразнил я, - скажи, что это был гениальный стратегический маневр - идти в обход, и что никто, кроме тебя, никогда бы до такого не додумался, особенно я… Особенно я!.. Потому что, конечно, мой юный возраст… - Я подумал, - он мягко прервал меня на полуслове, - что раз в моем распоряжении есть только “красивое лицо” и ничего больше, то хотя бы этот ресурс надо использовать по максимуму. Зачастую мы вынуждены работать с тем, что есть, ты согласен?.. Смех тут же оборвался внутри, безжизненно застыл, словно перегоревшая лампочка. - Пожалуйста, не говори так. Почему ты всегда… - В какой-то момент, - продолжил он, словно не слыша, - я понял, что и это у меня не получается. Даже это я не могу… Затем вздохнул, чуть свел брови, задумчиво покусал губу. - Мы работали вместе, виделись каждый день… Я мог целовать тебя, обнимать, и физически мы были очень близко, но в то же время день за днем у меня возникало все более четкое ощущение, что мы бесповоротно отдаляемся друг от друга - даже та минимальная близость, что у нас была… даже она исчезает, словно просачивается сквозь пальцы. - Что ты имеешь в виду? - Как только заканчивалась сцена, - пояснил он, смотря на меня теперь серьезно, без тени прежней улыбки, - мне казалось, что, как только ты слышишь “Стоп! Снято!”, то тут же буквально отскакиваешь от меня. - Неправда! - Может быть, - задумчиво проговорил он. - Но мне так казалось… а за пределами сцены ты то шипел на меня и огрызался, то смотрел, знаешь… будто бы сквозь, мимо… - Это потому, что к тому моменту я почти полностью потерял надежду, что ты когда-нибудь взглянешь на меня по-особенному… Не так, как ты смотрел на всех вокруг. Улыбнешься только мне, а не мне среди всех остальных… Понимаешь?.. - Понимаю, - он вздохнул. - Дураки мы с тобой были, да?.. - Да, - я усмехнулся и тут же с облегчением увидел, как он улыбнулся следом. - Особенно, конечно, ты, Холм. Он фыркнул. - Но и я тоже. Я тоже... Его руки опять заходили по моей спине - я непроизвольно выгнулся, подставляя себя его прикосновениям, и снова улегся щекой ему на грудь. Поцеловал тонкую, обтягивающую ребро кожу и обнял. - А кстати… - Ммм?.. - Слушай, а как все же получилось, что ты оказался у меня во дворе тогда ночью? - Ты удивился? - по-прежнему улыбаясь, спросил он. - Удивился - это не то слово, - я покачал головой. - Сначала я подумал, что просто сплю или отравился чем-то, потому что… Ну этого просто не могло быть!.. Чтобы ты - такой вот ты, весь из себя… Я же был уверен, что ты меня в упор не видишь!.. Он негромко хмыкнул и, дотянувшись, тронул губами темечко. - А потом я решил, что это просто такая шутка… - Шутка? - Угу, шутка... Твоя очередная несмешная шутка, над которой я буду вынужден неискренне посмеяться, и потом, на следующее утро, ты непременно растрепешь об этом на площадке! Он снова хмыкнул. - Вот так, значит, ты обо мне думал. - Нет, но… - Что это был либо бред, либо шутка?.. Я поднял голову и глянул на него. Он улыбчиво прикусил губу и молча ждал ответа. - Откуда мне было знать? - стал виновато оправдываться я. - Сам посуди, откуда - ведь все это время я думал, что ничего для тебя не значу?.. И ты никогда не давал мне повода думать по-другому. Откуда же мне было знать, что… - Что это ни то, ни другое?.. Что в этот раз все по-настоящему? - Ну да. Он выпустил кожу из-под клыка, облизал ее и легко вздохнул. - Ты прав, - улыбаясь, он ласково провел кончиками пальцев у меня за ушами, снова тепло погладил затылок. - Конечно, ты прав. И продолжил чуть задумчиво, словно мыслями далеко, много месяцев - целую жизнь - назад: - Там, у тебя во дворе, я сидел и думал: вот я снова здесь, а между тем ничего не меняется, и надо что-то делать… Он все так же далеко, и с каждым днем все дальше… Надо что-то делать. Быстрее, пока он не отвернулся от меня совсем, потому что тогда… - Подожди, Холм… Подожди, - торопливо прервал его я, - в каком смысле “снова”?.. Он скосил на меня глаза, глянул с привычной лукавой хитринкой, мол, а ты как думаешь?... - Подожди, ты что же… Ты приходил туда и раньше?! - Угу. - Серьезно?! - Трижды. - Ты - что?! - я воззрился на него в искреннем изумлении. Продолжая улыбаться, он накрыл ладонями мое лицо, как часто делал на съемках, погладил кожу под глазами и на скулах. - Я приходил к твоему дому трижды, - повторил он, перебегая взглядом от моих глаз ко лбу, к носу, к подбородку, останавливаясь на мгновение то тут, то там, словно целуя. - Я же говорю: ты должен был меня заметить, увидеть… Хоть где-то. И раз уж на площадке все шло из рук вон плохо, а больше мы особо нигде не пересекались… Вот я и сидел. Ждал. - Ты… не могу поверить… Ты ждал?! - Угу. Пока я попадусь тебе на глаза, и мы сможем поговорить - только ты и я. - Ты хотел поговорить?! Он фыркнул и засмеялся. - Вообще да. Изначально я хотел поговорить. Но, - толкнув мою голову к себе, он несколько раз звонко чмокнул меня в губы, - должен признать: то, чем мы занялись вместо разговоров было ничуть не хуже... Я рассмеялся тоже и обнял его за шею. - Ты думаешь?.. - Ага. - У меня просто нет слов… С выражением “а кто тут у нас самый умный и изобретательный” он поиграл бровями и тут же не сдержался: прыснул и снова рассмеялся. - Знаешь, все же удивительно, что на меня никто не заявил в полицию… Сам подумай: приходит какой-то тип, сидит по ночам во дворе… - Действительно. - Очень понимающие соседи у твоих родителей… - Угу, - кивнул я. - Это или просто слепые. Или им плевать… хоть Бен Ладен сиди - только чтобы не под их собственными окнами... - Ты-то, наверное, заявил бы, - насмешливо констатировал он. - Сразу же. И дважды бы не подумал. - Я так и знал, - он притворно вздохнул. - Поэтому и не говорил ничего заранее: ждал, пока ты, может быть, увидишь меня в окно… Или выйдешь случайно - как и получилось… - Да неужели?! - Ну. - Но потом, - вдруг вспомнил я, - если ты ждал, что я… что мы заметим друг друга - почему же ты не звонил?! - Потом? На следующий день?.. - Да! Я ведь… не знал, что думать!.. Мне казалось, для тебя это было только развлечением… Откуда мне было знать?! - Ты прав, - он опять вздохнул, сжал губы. - Ты снова прав, прости меня. Просто… мы ведь так ничего друг другу не сказали, я не знал, что ты по этому поводу думаешь… И решил не давить, не усложнять - дать тебе время, какое-то пространство... - Какое пространство?! - я возмущенно дернулся. - Какое еще пространство - да я весь извелся за эти пару дней!.. Я думал, что это было все, чего ты хотел - только лишь переспать, а я, идиот, напридумывал себе!.. - Прости… Мне казалось, так будет лучше... Он чуть склонил голову, глянул виновато исподлобья. Конечно, я не сердился - как я мог на него сердиться?! Вместо ответа я потянулся к его губам и поцеловал, а потом снова лег рядом, прижался спиной. Он спустился на подушке, обнял меня поперек груди, привычно закинул ногу. - Хорошо, что ты там сидел, - пробормотал я, закрывая глаза и устраиваясь внутри него удобнее. Он промычал что-то тихое и ласковое, плотнее притянул меня к себе, поцеловал открытый затылок. - Да, это правда. С тех пор многое изменилось. И, кроме того… В голосе опять затанцевала озорная смешинка. - Кроме того, ночи-то холодали, я уж и не знал, сколько так продержусь. Я фыркнул в подушку. Накрыл его ладонь своей, переплел пальцы и сжал. - … И пока ты, эгоистичный паршивец, и в ус не дул - лежал себе в теплой постели, я прямо задницей к этому столу примерзал. Думал, может, он выйдет, хотя бы кофе вынесет… Но куда там!.. - Сейчас заплачу. - Не лги себе, - притворно вздохнул он и окончательно улегся на подушку. - Кому не смешны мои шутки, тот не способен на чувства. Знаешь, почему?.. - Холм... - И это еще не учитывая цинизма и холодности молодого поколения! - О, господи… - Знаешь?.. - Уверен, что пожалею, но… Почему, Холм? - Потому что, - торжественно провозгласил он, и прямо перед собой, сквозь закрытые веки, я отчетливо увидел, как за моей спиной он счастливо улыбается, - потому что тот, кому не смешны мои шутки, тот просто мертв внутри. И выжидательно затих. Я вздохнул - как мог тяжело и нарочито медленно развернулся. Как я и думал, он кусал в нетерпении губы и сверкал глазами. - Знаешь, что? - Что? - Полезай-ка вниз и возьми его в рот. - Что, вот прямо сразу так? - я видел, что он сдерживался уже из последних сил - смех буквально распирал его, булькал в горле, с секунды на секунду грозил перелиться через край. Я пожал плечами. - По-другому тебя все равно не заткнешь. И откинул одеяло. - Ого! - наконец он дал себе волю и расхохотался. Я проследил за его взглядом. - О, да. *** - Скажи, - поинтересовался я, входя в кухню. - Почему, черт возьми, каждый раз после тебя ванная напоминает поле битвы? Он стоял у плиты и следил за кофеваркой. Обернулся на звук моего голоса и фыркнул. - Доброе утро. - Это как посмотреть. Господи, это был лучший день в моей жизни. Я проснулся первым, осторожно повернулся к нему лицом и лежал тихо. Он спал спокойно, безмятежно, расслабленно, и, наблюдая за тем, как подрагивают его веки, как расслабленно он лежит, как дышит - чуть прерывисто в преддверии скорого пробуждения, я снова и снова спрашивал себя: неужели это правда?.. Неужели так будет теперь всегда?.. Спрашивал, только чтобы со щекочущим торжеством отвечать: да! Так будет всегда - он сам сказал: “всегда”. И это “всегда” начнется сегодня. Сегодня - тот самый день. Лучший день моей жизни. День, когда он вернется вечером. Он вернется, скинет футляр той другой кожи и просто и безыскусно, не торопясь, расскажет - расскажет все, что произошло с ним сегодня: что он видел, с кем говорил, чем занимался. Он вернется сюда, ко мне, и все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. И сейчас, украдкой оглядывая залитую солнечной синевой кухню, я был бесконечно, невероятно, просто до неприличия счастлив. - Ты мне просто скажи - вот просто скажи, мне интересно: зачем цементировать все вокруг зубной пастой - буквально все? Зеркало, стены вокруг… У тебя какой-то фетиш, я не пойму?.. А я еще думаю: почему я ее покупаю раз в неделю?! “Да, кстати: надо купить зубную пасту. Сразу два тюбика. Colgate, ему нравится. Или сразу три - пусть он мажет ею все подряд, всю ванную, пусть… Да хоть всю квартиру! Всю вселенную. Пусть моя вселенная будет измазана зубной пастой... Если это залог его присутствия - по утрам и вечерам - пусть!.. Я готов покупать ее в промышленных масштабах. И полотенца! Нам понадобятся новые полотенца. Теперь, когда он будет часто принимать душ… Такие большие, как в гостинице, чтобы можно было завернуться… Он будет шлепать мокрыми ногами по полу, оставляя следы… Его следы в моей квартире. Или даже… в нашей - но не рано ли еще так думать?.. Нет, не рано. Не рано! У него есть ключи, он может приходить, когда хочет, в любое время - туда, где я живу… Где живу я, там живет и он. “Всегда” - он сказал “всегда”. Поэтому… полотенца! И больше кофе!.. И еще… полку в шкафу. Сегодня вечером - да! Он вернется, мы поужинаем… надо заказать что-то… что-нибудь поинтереснее лапши или пиццы… мы поужинаем, я открою шкаф, и… он засмеется и обнимет меня...” - Ты неправильную выбрал для себя карьеру, - вернул меня к действительности его голос. - Да неужели? - Ну, - подтвердил он нарочито серьезно, поднимая крышку кофеварки и обозревая содержимое. - Тебе бы в секс по телефону. - О, - я уселся за стол и сложил руки. - И снова у нас время несмешных шуток. Я весь внимание. - Какое уж тут, - он быстро глянул на меня, а потом, кусая губы и раздувая ноздри от смеха, стал доставать чашки. - Я совершенно серьезно: я бы платил, чтобы ты вот так со мной разговаривал про зубную пасту. - Много? - спросил я заинтересованно, подвигая ему стул. Он утвердительно кивнул, перенес кофеварку от плиты и налил - сначала мне, потом себе. - Конечно. По сверхурочному тарифу. Не задумываясь, проводил бы карточкой снова и снова. Я распахнул глаза и округлил рот в нарочитом изумлении. - Проводил карточкой?! Холм, в каком веке ты последний раз звонил в секс по телефону?.. Сколько же тебе на самом деле лет?! Он скептично глянул на меня, осуждающе поджал губы и покачал головой. - Тоже мне. Умный нашелся. И тут же подхватил под столом мою ногу, положил себе на колено, забрался пальцами под штанину и стал поглаживать щиколотку. - Пей. Следующие несколько минут мы молчали и, смотря друг на друга поверх чашек, делали маленькие, неспешные глотки. Он по-прежнему гладил мою ногу, то поднимаясь по стопе к пальцам, то снова спускаясь на щиколотку, и улыбался - мне, той самой его-моей улыбкой. И это утро… эти минуты… “Я всегда буду любить тебя” *** Потом он стоял в прихожей, натягивая кроссовки и ветровку, проверяя по карманам ключи от машины и футляр с кредитками. Я прислонился к косяку и следил за его манипуляциями. - В следующий раз я пущу тебя на порог только с зубной пастой. - Извращенец, - фыркнул он. Я согласно закивал. Он снова похлопал по карману, затем сделал шаг, притянул меня к себе за ворот футболки и мокро чмокнул. - Все, я пошел. Оставляю тебя наедине с приятными мыслями о зубной пасте. Молодость - время экспериментов. Но перед тем, как обмазывать ею всякие интересные места, учти: она быстро и неприятно застывает. - Да иди ты, - засмеялся я. Покровительственно покачав головой, он, тем не менее, скривил губы в ухмылке. - Ты слушай, что тебе старшие товарищи говорят. У них за спиной жизненный опыт, а у тебя - только лишь юношеский идеализм. - Все, иди, - притворно вздохнул я, в противовес словам подаваясь ближе и обнимая его за пояс. - Иди уже. Пожалей мои уши. - Кстати… Он нагнулся и лизнул мочку, потом вобрал ее в рот и слегка пососал. Я инстинктивно прикрыл глаза и развернул голову, чтобы ему было удобнее. - Иди, - пробормотал я через несколько секунд, когда почувствовал, что мы оба опрометчиво приближаемся к точке, за которой все только что надетое и застегнутое неминуемо окажется на полу. - А то ты никогда не уйдешь. - Нет, - он чуть отстранился, заглянул мне в глаза и, улыбаясь, покачал головой. - Никогда не уйду. Я улыбнулся в ответ, кивнул и напоследок погладил его по спине. - Да, кстати, - вдруг вспомнил он, уже нажимая на ручку двери. - А ты идешь на эту презентацию в среду? В клубе каком-то, а после нее - вечеринка?.. Мне Лене говорила, что нас обоих ждут - интервью и все такое. - Да, что-то припоминаю, - я поскреб затылок пальцами. - Надо глянуть еще раз, но да - Томас тоже упоминал… Кажется, да. - Я заеду за тобой тогда? - Давай. “Мы едем куда-то вместе, уже в среду… Я и он - вместе” - А ты успеешь? - Конечно, - ответил он. - Конечно, успею. Придется заскочить в ресторан перед этим - мама просила, но я буду один - так что успею. Последние слова - я, видимо, отвлекся на что-то, и не расслышал, что именно он сказал. Просто не расслышал - так бывает. - Что ты говоришь? - Я говорю, - повторил он, доставая ключи от машины, - что буду один и успею заехать в ресторан, а потом тебя забрать. Там во сколько все начинается? В девять?.. Продолжая улыбаться, я сделал шаг в сторону. - Как ты сказал? Ты будешь один? - Ну да, - кивнул он и шутливо нахмурился. - Один. Я сделал еще шаг и уперся в стену. - Ты… один... - Да, - медленно, практически по слогам, как для ребенка, проговорил он. - Я буду один. И смогу тебя забрать. Губы все еще растягивала улыбка - я чувствовал, как с каждой секундой она становится все более неуместной, гротескной, болезненной: мышцы, словно удерживаемые по сторонам рыболовными крюками, постепенно начинало сводить, однако, какие бы усилия я ни прилагал, согнать ее с лица у меня не получалось, и, глядя на него, я по-прежнему улыбался, как заведенный. - Ты, - звук вышел сухим, каким-то ржавым, каркающим, - что ты имеешь в виду? Недоуменно хмурясь - уже не шутливо, а взаправду, он оглядел меня - пробежал взглядом от лица к рукам, потом обратно, еще не вполне понимая, но уже подспудно чувствуя, что только что, за последние несколько секунд что-то произошло, покосилось или даже сломалось и теперь идет не так, как должно. Не находя, однако, логичного объяснения моему изменившемуся тону и странному поведению, он осторожно пояснил: - Она… Он сделал паузу, избегая называть имя. - … не может. У нее съемки. И я буду один. И могу тебя забрать... Какие-то секунды я просто смотрел на него, укладывая в голове звуки и слова, их последовательность и смысл. А потом прямо там, в коридоре, у входной двери, у меня случилось озарение: вся моя жизнь вдруг пробежала перед глазами. С того момента, когда я впервые осознал себя как личность - мне было четыре, и на прогулке в детском саду я силой отобрал у Хейди Лунд красный пластмассовый грузовик, и как помощник воспитателя Сесилие уговаривала меня его отдать, потому что “это нечестно, да - ты его взял первый, но Хейди тоже хочет с ним поиграть, надо делиться”, и как я мотал головой и отказывался, но меня все равно заставили, и тогда весь остаток прогулки я просидел в углу беседки, выдавливая из себя злые маленькие слезы, - с того момента до этого самого, настоящего, в котором я, подающий надежды начинающий актер, обладатель кофеварки Nespresso и половины национальной премии за достижения в области телевизионных искусств, стоял, опершись спиной о стену в прихожей своей квартиры, и цеплял друг за друга неумолимо холодеющие пальцы. До этого, а потом дальше - на год, два, десять вперед. И в каждой из этих сцен будущего я точно так же стоял в прихожей, опираясь на стену. Шум в ушах, еще пока далекий и глухой, с каждым коротким вдохом становился все более отчетливым и определенным. Я чувствовал, как по нарастающей начинает стучать сердце, секунда за секундой толкая кровь вверх, к голове, все более сильными волнами. Мгновение, другое, третье - и в висках застучало, завыло, засвистело, словно во время морского шторма. Я инстинктивно прикрыл глаза, и передо мной тут же заплясали огненные языки, то и дело раскаленно пронзая зрачки, вылизывая веки, обугливая ресницы. Барабанный бой, визг и грохот усиливались, с каждым мгновением все плотнее заполняя пространство вокруг: казалось, вся вселенная содрогнулась, с треском соскочила с оси и неуправляемо понеслась навстречу темной материи, звеня кубками моих смешных достижений, кренясь и подпрыгивая. В какой-то момент я четко понял, что вон он - край, предел наших возможностей - моих и вселенной, а больше мы просто не выдержим, больше выдержать никому не под силу, так что когда звуковая волна достигнет верхней точки амплитуды и дернется судорожно, на самое короткое мгновение замерев в пространстве, сразу за этим раздастся оглушительный взрыв и наши остатки раскидает по разным сторонам. И тогда мы перестанем существовать. Я перестану существовать. Меня больше не… - Эй!.. Внезапно я почувствовал, как меня трясет чья-то рука, а затем почти сразу издалека послышался смутно знакомый голос. - Эй! - он держал меня за плечи перед собой и легонько встряхивал, обеспокоенно заглядывая в глаза. - Эй, ты где?.. С трудом я перевел на него взгляд, тщетно пытаясь сфокусироваться. - Где ты? - снова повторил он, одной рукой по-прежнему удерживая меня за плечо, а другой накрывая лицо и разворачивая к себе. - Тарьяй?.. Ты в порядке? Я смотрел на него, по-прежнему не в состоянии ни сказать что-то, ни моргнуть, отчаянно стараясь сделать изображение хотя бы немного более четким, разглядеть его черты и силуэт за какой-то туманно-молочной пеленой, однако это получалось плохо: его лицо постоянно разъезжалось в разные стороны, двоилось и искривлялось, распадалось на пиксели. Снова и снова я всматривался что есть сил, таращился на него, словно животное, случайно вышедшее из ночного леса на дорогу и попавшее под обстрел автомобильных фар - слепо, непонимающе, парализованно. - Черт, да что с тобой?! Скажи что-нибудь… Поговори со мной!.. Тебе плохо?.. Черт, да что же... Должно быть, сознание постепенно возвращалось: сквозь гул я по-прежнему слышал его голос, раскатывающийся эхом по всей моей летящей прямо к чертям вселенной, но теперь он не подгонял ее еще больше, а наоборот - тормозил, словно повисая на поводьях несущих лошадей, упираясь ногами в пыльную, обескровленную землю. Когда я пришел в себя достаточно, чтобы различать слова, а не только улавливать звуки, то посмотрел на него снова, более осмысленно, и тогда увидел, как в его глазах непонимание происходящего смешивалось с ужасом, как металась и клокотала синева, извергая из глубины шипящие гейзерные струи. Все еще не в силах объясняться, я медленно поднял руку и дотронулся до горла. - Сейчас, подожди! В два прыжка он оказался на кухне, открыл воду, с шумом распахнул дверцу шкафа и тут же вернулся с полным стаканом. Я посмотрел на стакан, на него, потом снова на стакан, искренне не понимая, что он хочет, чтобы я сделал - протянуть руку и сделать несколько глотков мне просто не приходило в голову. Помедлив немного, он поднес его к моим губам. Я почувствовал прохладу. - Это вода, - сказал он, тяжело дыша и продолжая всматриваться в меня широко раскрытыми глазами, должно быть, ища в моем лице намеки на остановку сердца или инсульт. - Глотни, это вода… Осторожно… Все хорошо… Я послушно открыл рот и сделал, как он сказал: отпил чуть-чуть, потом еще раз, и еще. Он поил меня, как ребенка или больного, держа стакан перед моим лицом, следя, чтобы я успевал проглотить, чтобы не поперхнулся, не пролил на футболку. Он заботился обо мне… Там и тогда, в момент, когда был нужен мне, когда мне была необходима его помощь, когда я не мог ничего делать сам, когда руки безвольно висели по сторонам, когда тело отказывалось подчиняться - он заботился. Он был рядом, он... Так вот как это… могло быть?.. Если бы мы были вместе?.. Если бы у меня был плохой день - один из тех, когда все идет не так… Или болела голова, или живот… Или если бы я, судорожно вздрогнув, проснулся бы посреди ночи от кошмара?.. Если бы он был рядом - так это могло бы быть?.. Я смотрел на него, не отрываясь, стараясь запомнить его лицо, отложить в памяти мельчайшие детали, самые тонкие лучики морщинок, самые крохотные синие брызги, самую его суть - смотрел и раз за разом делал послушные, механические глотки, пока он не отнял стакан от моих губ и не поставил на комод. Потом он бережно дотронулся подушечкой большого пальца до уголка, стирая последнюю каплю, взял меня за руку, положил себе на пояс, притянул ближе и обнял. Я закрыл глаза и оперся на него. Шум в голове постепенно стихал, сердце уже не бухало так яростно, воздух проникал в грудь свободнее, ровнее; он слегка покачивал меня, гладил по спине, осторожно и крепко сжимая, словно я был забытой куклой, которую он искал весь день и, только под вечер найдя в песочнице, нес теперь домой. Знакомый запах - его запах - окутывал меня волнами, снова заползая в каждую мою клетку, раскрывая легкие, роясь и клубясь там настолько плотно, что в какой-то момент этого стало много, слишком много - с очередным вдохом меня затошнило. Я двинулся, и он тут же испуганно расслабил руки. - Тебе лучше? Я кивнул. - Черт, как я испугался, - он длинно выдохнул. - Я думал, ты сейчас потеряешь сознание, ты весь посерел. Тебе точно лучше?.. Вместо ответа я оттолкнулся от стены - на удивление это далось мне достаточно легко, - одну за другой переставил ноги, сделал шаг и дотянулся до комода. Воды в стакане оставалось на самом донышке: тонкая струйка торопливо побежала по прозрачной стенке, и я сделал последний глоток. Затем снова повернулся к нему. - Что с тобой? - Со мной - ничего, - сказал я хриплым, чужим голосом, делая медленные вдохи и постепенно возвращая себе способность управлять телом, контролировать. Я поднял на него глаза, и тут он окончательно понял: что-то случилось. Что-то треснуло во мне, какая-то деталь или крепление - сломалось, отскочило в сторону и разлетелось вдребезги. Его зрачки мгновенно расширились, синева побелела, ему явно стало страшно. - Я правильно тебя понял? - уточнил я. - На презентации ты будешь без Леа? - Да, - ответил он недоуменно. - Потому что она занята?.. - Да. - Но если бы она не была занята - ты пошел бы с ней? - Я не понимаю, - начал он испуганно. - Просто ответь на вопрос, - я смотрел на него в упор. - Ты пошел бы с ней? - Может быть, - прошептал он, и я увидел, как ему хочется отвести взгляд. - Может быть, мне пришлось бы. Я кивнул и повторил: - Может быть, тебе пришлось бы. Но тебе не доставило бы это никакого удовольствия, не так ли? - Нет, - он помотал головой. - Не доставило бы. - Но ты все равно сделал бы это, потому что работа есть работа. Да? Он шевельнул губами, словно хотел сказать что-то большее, чем просто согласиться, но не произнес ни звука. - Я не расслышал, - заметил я спокойно и ровно. - Ты сказал - “да”? - Да, - ответил он, на этот раз вслух, и по выражению его стремительно выцветающих глаз я понял, что он знает, к чему я веду. - Потому что она помогает тебе держать тот образ, который выбрало для тебя агентство и который позволит тебе получить больше разноплановых ролей. Да? - Да, но... Я посмотрел сначала на стакан, который все еще держал в пальцах, потом снова на него - он тут же с жадностью поймал мой взгляд и уже открыл было рот, чтобы начать объяснять, но я прервал его. - И когда вчера вечером ты вернулся сюда, то по-прежнему именно так и думал. Да? Он опустил глаза. - Скажи это. - Послушай, я… - Скажи, - снова прервал его я. - Я хочу, чтобы ты это сказал. Так ты и думал? Еще несколько секунд он молчал, добела закусив губу - то ли обдумывая свою реплику, решая, что лучше сказать и какими словами, какой ход сделать следующим, чтобы выйти из неприятной ситуации с минимальными потерями, то ли просто собираясь с духом. - Скажи. - Наверное, - с видимым усилием выдохнул он наконец. Я удовлетворенно кивнул. И продолжил: - И когда ты сказал, что любишь меня, ты по-прежнему считал, что не следует смешивать личное и рабочее. Да? - Послушай, - начал он, отчаянно стараясь вырваться из очерченного мной круга. - Дай мне объяснить... Я сейчас тебе все объясню! - Здесь нечего объяснять, - заметил я пока еще по-прежнему ровно, но уже чувствуя, как сердце снова подхватывает прежний ритм и перемещается к горлу. - Здесь все предельно ясно. Я - это одно, она - это другое. Да? Он снова отвел взгляд. - Да? Ответь. - Да. Cтук внутри усилился, постепенно переходя в вибрацию. От груди она поднялась выше, к вискам и векам, зашумела тяжелой кровью и наконец превратилась в непрерывный монотонный звон, словно бы кто-то намеренно держал одну и ту же ноту, с усилием водил смычком по одной-единственной скрипичной струне. Этот звон резал уши и заставлял меня самого резонансно вибрировать с каждой секундой все сильнее, пока наконец амплитуда звуковой волны не изогнулась немыслимой дугой и не взорвалась, достигнув наивысшего значения. Я резко распахнул глаза и буквально почувствовал, как зрачки сжались в точки. Горло перехватило, и, подхваченный ударной волной этого взрыва, я изо всех сил сжал стакан, а потом, в бесконтрольном приступе мгновенно накатившей ярости, резко выбросил вперед руку и швырнул его в стену. Стеклянные капли веселым дождиком закапали на пол, и, тяжело, со свистом дыша и сжимая кулаки, я уставился на него. Он смотрел на меня в ужасе, ошеломленный, явно колеблясь между тем, чтобы подойти ко мне ближе и постараться успокоить или сделать пару шагов назад и оказаться на безопасном расстоянии. - Что с тобой? - только и смог проговорить он, озираясь на осколки. - Что со мной?.. Со мной?! - Да, что с тобой? Что происходит, я не понимаю... - Не понимаешь?! Я заглатывал воздух колючими комками, выталкивая его потом из себя вместе со словами под напором, словно тугую струю воды из брандспойта. - Не понимаешь, что происходит?! Я тебе сейчас объясню, что происходит... Я тебе объясню, чтобы ты понял - чтобы даже такой, как ты... понял. Он дернул головой, словно лошадь на змею, и задышал со мной в унисон, так же хаотично. - Нет никакого “одного” и никакого “другого”, ты слышишь меня?! Нет никакого “другого”! Есть я и есть она. И мы… Мы, блять, не детали твоего пазла, гребаный ты придурок!.. Слова наскакивали одно на другое, царапали горло, душили, как совсем недавно душил меня он, и я торопился - торопился вытолкнуть их наружу побыстрее, выкашлять, выблевать, как сгусток мертвой, неподвижной крови, как инородное тело, как раковую опухоль. - Мы… Я не деталь, слышишь?! Я не подхожу для какого-то определенного места, для той выемки, которую ты для меня определил, ты слышишь?! Я не могу… Не могу проебать всю жизнь, ожидая, когда у тебя найдется для меня время! Когда ты, блять, не будешь занят - с ней, с работой, с чем-то еще!.. Голос становился все громче, я почти орал - или уже орал, выплевывая слюни и чувствуя, как на лбу вздуваются вены, как отбойно стучит в висках, как неконтролируемо трясет все тело. - Я не могу так жить! Ты слышишь меня?! Не могу! На хуй такую жизнь! На хуй!.. И ты - иди ты на хуй с такой жизнью!.. Он протянул ко мне руку, пытаясь успокоить, объяснить, вставить хоть что-то между моими выкриками, как раньше, отвлечь прикосновением, разорвать петлю, по которой я сейчас безостановочно метался, но тщетно. Я несся вперед на волне ярости, и его слабые сигналы с другого берега были мне уже не слышны. Я был уже далеко. - Ты знаешь, что это такое?! - выплевывал я, со злобным удовлетворением отмечая, как он инстинктивно прикрывает глаза от каждого моего удара. - Ты знаешь, что такое сидеть и ждать?! Ждать, когда ты, блять, соизволишь позвонить?! Когда оторвешься от своих охуительных дел? Знаешь?! Ты знаешь, каково это - знать, что сейчас ты с ней?! А, Холм?! Сколько раз... Сколько раз я повторял себе, что ты рядом с ней для работы!.. Что ты стоишь рядом с ней на всех этих ваших уродских фотосетах только для работы, что ты… Что ты, блять, спишь с ней… Что ты спишь с кем-то для работы, продажная ты тварь!.. А потом ты приходишь ко мне - когда темно, когда никто не видит… Приходишь и, как ни в чем не бывало, говоришь, что любишь - меня?! Что всегда меня любил?! Уже задыхаясь, он мотал головой и хрипел, слушая все это, глотая все то, что я с силой пихал ему в глотку - проталкивая глубже, сквозь рвотные позывы, оставляя внутри горла кровавые подтеки. - Что ты, гребаный урод, знаешь о том, что такое любить?! Что ты знаешь об этом, а?! Ты, как грязная портовая проститутка, спишь с ней ради карьеры, а мне говоришь о любви?! Ты - о любви?! Он снова попытался остановить меня, попытался прервать, вставить что-то, но куда там. Я не сказал еще всего, что хотел, и не намерен был останавливаться. - Если она такая - твоя любовь, то забери ее обратно! Забери и засунь себе в задницу - она мне не нужна!.. Здесь и сейчас - забери ее вместе с собой и вали отсюда, вали на хуй, я больше никогда не хочу тебя видеть!.. Никогда не хочу видеть перед собой твою рожу, ты меня слышишь?! Да и не смог бы - остановиться. Не смог бы, даже если бы захотел. - Я не хочу тебя видеть - никогда! Ни с ней, ни без нее - ты понял?! Даже если сейчас ты резко поймешь, кто… что на самом деле важно в твоей жизни - даже тогда, слышишь?! Я не могу, не хочу больше тебя видеть - никогда!.. Последнюю фразу я выкрикнул уже почти на издыхании и, пытаясь хоть как-то унять стук в висках, оперся рукой на стену. Должно быть, он воспринял это как сигнал. - Послушай… Послушай меня… - Я слушал столько дерьма, Холм!.. Перед глазами полыхало - от ярости, от недостатка кислорода, от… от безысходности - от тупой, бесконечной безысходности, оттого, что все это я знал и раньше - все, что швырял в него теперь, все это было на поверхности… Он никогда не скрывал от меня настоящего положения вещей, он не отрицал… он ничего не отрицал… Я сам - сам выбрал закрывать глаза, сам выбрал зарывать голову в песок, сам выбрал… верить. Я сам выбрал верить в это его “всегда”... в это его лживое, грязное, подлое “всегда” - я так хотел верить в него!.. И когда услышал его снова - вчера, надеясь, что хотя бы на этот раз он разглядит, поставит меня выше своих собственных интересов - хотя бы раз, хотя бы сейчас… Я снова выбрал поверить… В то, что хотя бы раз это его “всегда” действительно означает “всегда”, а не “иногда” - когда удобно ему, когда у него есть время на это “всегда”... Время, не занятое чем-то поинтереснее... - Столько твоего дерьма я сожрал за это время!.. И всегда как последний дебил, улыбался и просил еще. Еще, еще, больше дерьма, больше!.. Как последний… Но теперь - хватит. Ты понял меня?! Хватит, я нажрался досыта! Я перерезал горло ребром ладони. - Больше в меня не влезет, так что извини, приятель. Теперь иди и толкай его кому-нибудь другому: ей толкай, девушке своей… Или найди такого же имбецила, который будет слушать тебя, раскрыв рот… Будет давать тебе, когда у тебя будет желание и время для этого - по щелчку! Будет ждать и верить, что все это, блять, сука, временное! И только он, блять, постоянный!.. Так что давай - вали! А я… Я вдохнул. - Я больше не могу, все. Ты разъебал меня всего, Холм, вдоль и поперек… Надеюсь, тебе понравилось, надеюсь, ты получил удовольствие... А теперь - вали. - Послушай меня, - торопливо начал он, пользуясь тем, что я на секунду потерял дыхание. - Мне осталось совсем немного, клянусь. Буквально совсем чуть-чуть... Я отработаю контракты и сменю агентство - сразу же, но тогда я смогу выбирать, понимаешь?.. У меня уже что-то будет в резюме - проекты, результаты.. Понимаешь?! - О, да - язвительно протянул я. - Конечно, понимаю! Я все это время все прекрасно понимал, отчего бы мне не понимать и сейчас?! Когда ты все так хорошо объясняешь, да?! Все временное, работа есть работа... А я не вписываюсь в твою работу, Холм, уж извини! Члены не вписываются в твою работу - никак! В твой прекрасный образ... Кто же поверит, какой ты весь из себя Ромео, если в жизни ты член сосешь, а?! И вот он был снова здесь, передо мной, тот “другой” я, настоящий, которым я теперь стал - или, может, был всегда. Он бил прицельно и четко, метя в голову, в сердце, в солнечное сплетение, а когда отводил руку, с лезвия ножа, зажатого в его пальцах, крупными, тяжелыми каплями падала вниз кровь, смешиваясь с землей и грязью. - А сосешь ты хорошо, Холм, надо отдать должное!.. Качественно. Это ты умеешь, что и говорить!.. Так что не унывай: найди себе кого-нибудь, кому этого хватит за глаза, и все будет в порядке. Кого-нибудь посговорчивее… Поумнее. А я - все. Баста, слышишь?! Элвис, блять, покинул здание. - Совсем немного, послушай меня, - начал он снова, ровно с того момента, где остановился. - Немного - буквально несколько месяцев… Если ты мне поможешь, совсем чуть-чуть… А потом я просто поменяю агентство, и все будет совсем по-другому, понимаешь?! Я глянул на него - как он умоляюще смотрел, как протягивал руку, как просил поверить - снова… Опять, снова, добровольно войти в ту же ловушку и тихо прикрыть за собой дверь, облегчить ему жизнь, сделать все самому - вот чего он просил, вот чего ему хотелось бы… И от этого, от ясного, кристально ясного осознания его цели - его настоящей, подлинной цели - у меня словно открылось второе дыхание, нашлись силы - видимо, последние, самые остатки, но и они были хороши, и они подходили, и их я был намерен использовать все, до конца. - Нахуя тебе менять агентство, Холм?! - заорал я так, что где-то в подъезде залаяла собака. - Нахуя?! У тебя все прекрасно получается с этим агентством, ты же, блять, у нас нарасхват теперь!.. Ты теперь сраная звезда! И каждый хочет себе кусок Хенрика Холма, чтобы дрочить на твой светлый облик - зачем тебе менять агентство?!. Ты столько времени к этому шел - нахуя выбрасывать это все сейчас, все эти, блять, немыслимые достижения?! Ради чего?! Ради меня?! Да нахуй они мне сдались - жертвы твои?! Милостыня твоя, а?! И ты сам - нахуй ты мне сдался?! Нет, все, хватит… Я больше не могу так, я просто больше не могу... Все. - Ты не представляешь, как я хочу все это бросить! - выпалил он, тоже повышая голос. - Как меня заебала эта двойная жизнь!.. Просто заебала!.. Я поднял брови так, что они чуть не улетели на затылок, и растянул губы в ухмылке. - Тебя?.. Тебя - заебала? Тебя?! Ты устал от двойной жизни?! Ты устал трахать нас обоих - меня и ее?! Ее - днем, а меня - ночью, чтобы не догадался никто?! Ты от этого устал?! - Но я уже так близко, понимаешь? - он продолжил, упрямо пропуская оскорбления мимо ушей. - Так близко к тому, чтобы что-то значить. Я никогда еще не был так близко, никогда не добивался такого результата… Я никогда еще ничего не добивался, ты понимаешь, что это значит?! - О, конечно, я понимаю, - прошипел я, - Как тут не понять. Мечты должны сбываться, да?! Я только “за” - пусть все твои мечты сбудутся - все, блять, как одна!.. Но только уволь - без меня. Без меня, слышишь?! Хватит. - Если ты просто немного поможешь мне… - Я?! Я - помогу тебе?! И чем же ты хочешь, чтобы я тебе помог, Холм?.. Чем - у меня нет связей, нет дяди-журналиста, нет ничего, что могло бы еще больше обелить твой и так белоснежный облик!.. Ты не по адресу обращаешься, приятель, я не могу встать рядом с тобой на фотоколле - у меня член, если ты не заметил, а члены в твои фотоколлы не вписываются!.. Я не могу ничем тебе помочь, уж прости, и уж точно не стану выбрасывать всю свою жизнь, только чтобы сбылись твои мечты! Чтобы ты, наконец, был доволен результатом!.. - Послушай... Меня вдруг осенило: вот оно!.. Помочь тебе?! Помощь тебе нужна?! Да не вопрос - кто я такой, чтобы отказывать ближнему в помощи?! - Хотя, знаешь, - я сделал шаг, и он тут же встрепенулся мне навстречу. - Подожди, что же это я… Я тебе сейчас помогу - скажу, как будет дальше, и тебе не придется ничего решать, да?.. Смотри как замечательно! Это будет тебе мой подарок - цени, Холм!.. За все то время, что мы… что ты тянул на себе всю эту непосильную ношу, всю эту неприятную двойную жизнь - мой тебе подарок, с большой признательностью. Готов? Готов, да?! Он нахмурился и снова добела закусил губу. - Ты сейчас отдашь мне ключи от квартиры и свалишь, как я уже упоминал, нахуй, понял? И будешь жить долго и счастливо - как всегда мечтал. Ты понял меня?! - Нет, - он шумно выдохнул и замотал головой. - Нет, я не уйду. Я не могу без тебя. Фальшиво-ободряюще я хлопнул его по плечу. - Сможешь!.. Еще как сможешь! И потом, не переживай: мы же не расстаемся навсегда, что за мелодрама!.. Мы с тобой будем видеться - на приемах и светских раутах, угу. Надо же и мне начинать выходить и как-то развлекаться… Я прямо что-то засиделся, ты так не считаешь?! Сожрал за последние месяцы столько еды на вынос, что уже и забыл, что это такое - нормально пожрать в ресторане. Так что отлично все будет, не переживай. Ты и разницы не заметишь. И вытянул вперед ладонь. - Ключи. Он снова замотал головой. - Нет. Нет! - Давай, Холм, - тем же тоном подзуживал его я, - давай!.. Поклонись и вали со сцены. Давно пора было опустить занавес на все это… убогое блядство... Блядство, слышишь?! - Пожалуйста, - он задыхался, то прижимая руку к груди, то протягивая ее мне навстречу, - пожалуйста… Я прошу тебя… Я люблю тебя, пожалуйста… Какое это все же было клише… Я и он, перед дверью, и это "я не могу", "я люблю тебя", какое же всё-таки убогое клише… Как я оказался в нем, внутри этого второсортного, дешёвого водевиля?.. Почему я был настолько слеп, что не увидел, чем все это закончится?! Как я допустил?! Почему верил каждому слову, каждой лжи, каждому фальшивому отблеску пустой, лицемерной синевы?! Почему я любил его?! Почему я всегда его любил?.. - Я прошу тебя, - твердил он снова и снова, словно заезженная пластинка. - Не надо, я постараюсь, я все сделаю, пожалуйста… "Всегда его любил" Это было так нелепо, так убого и смешно, что ничего другого просто не оставалось: я расхохотался ему в лицо. Он крупно вздрогнул и затих. - Холм… Я оторвался от стены, сделал пару шагов и заглянул ему в глаза. Положил руку на грудь - туда, где под тонкой кожей колотилась в ребра большая умирающая птица. Несколько секунд я слушал ее крик, а потом медленно приблизился к его лицу и прошептал: - Холм… Я выгрызу твое сердце и насажу его на булавку, как однодневную бабочку. А потом выжру тебя, слышишь?.. До самого конца, все до кишок - выжру и не подавлюсь. Слышишь меня?.. Он прерывисто вздохнул и тут же вздрогнул: я широко провел языком по его губам и от уголка прошел дальше, по скуле, оставляя на коже холодный влажный след. Затем отступил назад и распахнул дверь. *** James Blunt “Don't give me those eyes” - Джеймс Блант “Не смотри на меня так” https://www.youtube.com/watch?v=dXiboIdK0ug&feature=youtu.be Don't give me those eyes cause you (Не смотри на меня так) Know me and I can't say no to you (Ты же знаешь: я не могу тебе отказать) We can't have each other even if we wanted to (Мы не можем быть вместе, даже если бы и хотели) In another life, darling, I'll do anything to be with you (И в другой жизни я сделал бы все, чтобы остаться с тобой) We can't have each other even if we wanted to (Но мы не можем быть вместе, даже если бы и хотели) Don't give me those eyes, don't give me those eyes (Не смотри на меня так) Cross your heart and square it (Скажи мне правду) Hotel room in Paris (В гостиничном номере в Париже) Kills me that you're married (Ты несвободен, это убивает меня) Cause we know that should be done (И мы оба знаем, что с этим нужно покончить) But when we're caught in this feeling (Но потом нас настигает это чувство) And I taste your love, and I taste your love (И я пробую твою любовь на вкус) Whatever the meaning (И как бы там ни было) Well it's not enough, no it's not enough (Этого недостаточно) I want to believe in (Я хочу верить) In a thing call love, in a thing call love (В то, что называют любовью) Caught in this feeling (И путаюсь в этом чувстве) In this feeling, in this feeling (Путаюсь, путаюсь) Don't give me those eyes cause you (Не смотри на меня так) Know me and I can't say no to you (Ты же знаешь: я не могу тебе отказать) We can't have each other even if we wanted to (Мы не можем быть вместе, даже если бы и хотели) In another life, darling, I'll do anything to be with you (И в другой жизни я сделал бы все, чтобы остаться с тобой) We can't have each other even if we wanted to (Но мы не можем быть вместе, даже если бы и хотели) Don't give me those eyes, don't give me those eyes (Не смотри на меня так) Don't give me those eyes, don't give me those eyes Don't give me those eyes, don't give me those eyes Don't give me those eyes, don't give me those eyes Don't give me those eyes cause you (Не смотри на меня так) Know me and I can't say no to you (Ты же знаешь: я не могу тебе отказать) We can't have each other even if we wanted to (Мы не можем быть вместе, даже если бы и хотели) (Don't give me those eyes) (Не смотри на меня так) In another life, darling, I'll do anything to be with you (И в другой жизни я сделал бы все, чтобы остаться с тобой) (Don't give me those eyes) (Не смотри на меня так) We can't have each other even if we wanted to (Но мы не можем быть вместе, даже если бы и хотели) Don't give me those eyes, don't give me those eyes (Не смотри на меня так) Don't give me those eyes, don't give me those eyes Staring at you naked (Твое обнаженное тело) Hotel room in Vegas (Гостиничный номер в Вегасе) I love you but I hate it (Я люблю тебя и ненавижу...)