Не будем усложнять

Первое, что я сделал - это купил и вкрутил лампочку. Впрочем, не совсем так. Это было первое, что я сделал, когда проснулся. Сначала я спал. Не знаю, почему я так устал, но ничего другого мне не хотелось, только спать. Когда я просыпался - посреди дня или ночью, то проверял зарядку телефона, писал родителям - спрашивал, все ли в порядке, как погода на побережье, желал им по-прежнему хорошего отпуска и заверял, что дома все совсем как всегда, а потом переворачивался и засыпал снова. Потом опять просыпался, шел в темноте на кухню, ложкой ел сухие хлопья для завтрака прямо из коробки и запивал теплой колой. Потом мне снова хотелось спать, и я не видел никакого смысла этому сопротивляться. Мне не виделись кошмары или навязчивые образы, меня не затягивало в воронку мутных и тягучих сновидений, повторяющихся раз за разом, я не просыпался в холодном поту, конвульсивно вздрагивая и оглядываясь по сторонам - ничего такого. Я просто проваливался в пустоту, чтобы через какое-то время снова проснуться и есть хлопья для завтрака. Таким образом, завтрак у меня был регулярный, а это, как известно, самый главный прием пищи за день. Однажды - было ли это утро, день или ночь, я затруднялся сказать, но, бесцеремонно врываясь в благословенное небытие, тишину квартиры вдруг прорезал сигнал домофона. И почти сразу за ним - еще один. На секунду я приоткрыл глаза, вынужденно прислушиваясь, а потом перевернулся на другой бок и накрыл голову подушкой. Сигнал повторился в третий раз, но и на него я никак не отреагировал. Затем все стихло, и я было уже расслабился и приготовился засыпать, как покой и размеренное покачивание моей личной, частной, моей собственной вселенной снова нарушилось. На этот раз - звонком в дверь. Один, второй, третий, четвертый, пятый… Какая-то сволочь стояла напротив моей входной двери, ботинками на моем коврике, и со всей дури лупила пальцем по кнопке звонка, лупила и лупила, и конца и края этому не предвиделось. Понимая, что малой кровью на этот раз я, видимо, не отделаюсь, и все-таки придется встать, я спустил ноги с кровати и, от души желая непрошенным гостям немедленно сдохнуть максимально мучительной смертью, поплелся в коридор. - Что?! Марлон убрал палец с кнопки и, не дожидаясь приглашения, шагнул внутрь. - Чего тебе надо?! - Чтобы ты трубку брал хотя бы иногда, - он щелкнул выключателем. Глаза словно полоснуло - остро и мучительно. Я прижал к лицу ладони. - Выключи! - Ты в курсе, какое сегодня число? - поинтересовался он. - Выключи свет! Он снова щелкнул, и мир тотчас погрузился в спасительную темноту. - Я звонил тебе, - продолжил он затем, - хрен знает сколько раз. Почему ты не отвечал?! - Я спал. - Четыре дня?! - Не знаю, - я опустил руки и осторожно открыл глаза. Пожал плечами. - Может быть. - Но ты мог хотя бы… - Зачем ты пришел? - прервал его я. - Чего ты хочешь? Несколько секунд он смотрел на меня из своего угла молча, не двигаясь, словно и сам не зная ответа на этот простой вопрос. Затем словно отмер: шевельнулся, переступил с ноги на ногу. - У тебя пожрать что-нибудь есть? В другое время я поинтересовался бы, чего он не пожрал дома, но теперь никакого желания заводить беседу у меня не было. Единственное, чего мне хотелось, это вернуться в постель, завернуться в одеяло и снова исчезнуть - из этой квартиры, из вселенной, из сознания. Снова ощутить, каково это - проваливаться все глубже и глубже в никуда, в теплое, мягкое, обволакивающее нутро, рождаться наоборот, и падать, падать, все время падать - не думать, не чувствовать, не бояться, не ждать, только падать. Падать и никогда не упасть. - Что-нибудь? - повторил Марлон, делая шаг вперед и стараясь в темноте рассмотреть мое лицо. - Да, - я пожал плечами и кивнул в сторону кухни. - Хлопья для завтрака. Когда поешь, закрой за собой. Он приоткрыл рот и набрал воздуха, видимо, собираясь что-то сказать, но я не стал его слушать. Вернулся в спальню, бросил в угол лишнюю подушку и растянулся поперек морской звездой: все же нет никакого смысла спать на одной половине кровати, если она вся целиком и полностью к вашим услугам. В следующий раз я проснулся оттого, что кто-то довольно бесцеремонно тряс меня за плечо. Тщетно удерживая обрывки с каждой секундой ускользающего сна, буквально цепляясь за его рукав, я замычал и попытался отодвинуться, но тряска не прекращалась. - Просыпайся! Тарьяй!.. С трудом разлепив веки, все еще не вполне понимая, на каком свете нахожусь, я повернул голову. И чуть не отпрянул от неожиданности: - Черт!.. Надо мной нависала сосредоточенная физиономия, в темноте казавшаяся гротескной из-за сведенных к переносице густых бровей и неуправляемой шевелюры, раскиданной по сторонам. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, кто и почему находится посреди ночи в моей квартире и, как будто одного этого мало, еще и настойчиво пихает в плечо. - Просыпайся! - повторил Марлон. - Слышишь меня?! - Какого черта тебе нужно?! - простонал я, стараясь спрятаться под подушкой. - Почему ты еще не ушел?!.. Я же сказал: хлопья там, в шкафу… когда поешь, просто захлопни... Слава богу, сон не испарился окончательно: стоило мне закрыть глаза, как тело снова начало обволакивать приятной, согревающей слабостью. Мышцы благодарно вздохнули, в голове с каждой секундой становилось все легче, я мысленно улыбнулся, приготовился и… - Вставай!.. Слышишь меня?! - Да блять!.. В висках застучало, я подскочил и резко, как от удара, распахнул глаза. - Что тебе от меня надо?! Оставь меня в покое! Чего ты вообще приперся - я тебя не звал!.. Проваливай!.. Оставь меня наконец в покое!.. Все, все вы - оставьте меня нахуй в покое!.. Пару секунд Марлон сосредоточенно, по-прежнему нахмурившись, меня рассматривал, а потом кивнул - словно бы удовлетворенно, будто только и ждал, пока я начну крыть его на чем свет стоит. - Пойдем поедим, - наконец сказал он. - Что?.. - Поедим. - Я не голоден, - я снова попытался улечься. - Давай… - Оставь меня в... Блять!.. - Давай, пока горячее, - он потянул одеяло в сторону, - а то остынет... Я с силой выдохнул и в бессловесной ярости уставился на него: он идиот?! Он перестал понимать по-норвежски?! Оглох?.. Он издевается?! Он, блять, издевается!.. - Знаешь что?! Знаешь?! - Что? Он не злился, не раздражался, не кричал на меня в ответ. Как раз наоборот: от него исходило какое-то тихое, понимающее участие. Не жалость - почувствуй я в его голосе хоть каплю жалости, я не стал бы раздумывать дважды: мы сцепились бы прямо там, и я… Я ударил бы первым, я знаю… Потом мы сидели бы на полу, рядом, и мне было бы тошно от самого себя, но в этот момент, здесь и сейчас я был уверен: пожалей он меня, той самой невыносимой, снисходительной жалостью - вот той, какую мы костью бросаем бездомным, я бы… Но нет. Он смотрел на меня с сочувствием, словно бы старался представить себя на моем месте, понять, влезть в мою шкуру, и от этого раздражение, вместе с остатками сна, постепенно улетучивалось, рассеивалось, словно тяжелые клочья тумана на рассвете. - Знаешь, - я тяжело вздохнул, - в основном, я всегда хорошо к тебе относился. Марлон поднял брови, ожидая продолжения. - Но конкретно сейчас, - не преминул продолжить я, - конкретно сейчас я ничего не хотел бы больше, чем если бы ты исчез с лица земли, и так вынужденной терпеть тебя слишком долго. Он фыркнул и снова кивнул. - Отлично. Дерьма в тебе по-прежнему достаточно - это хороший знак. Теперь вставай и пойдем поедим - я приготовил. Понимая, что он не отвяжется, я бессильно замычал. - Давай, - занудно продолжил он, а потом многозначительно поднял брови. - Не заставляй меня стаскивать с тебя одеяло - хрен тебя знает, в каком виде ты привык валяться в постели… - В каком это... - В таком, - он ухмыльнулся. - Я очень впечатлительный и легко травмируюсь. Это ты у нас золотая молодежь, а я беден, как церковная крыса, у меня нет денег на пожизненные походы к психиатру. Совершенно против воли - и, застигнутый врасплох, я не успел собрать силы для достаточного сопротивления, - губы вдруг растянулись сами собой, и я понял, что улыбаюсь. Должно быть, Марлон воспринял это как знак: улыбнулся в ответ, отступил и повернулся к двери. - Давай, поднимайся и выходи, - бросил он через плечо напоследок. - И надень что-нибудь. - Без тебя разберусь, - буркнул я, откидывая одеяло. **** На кухне было светло, слишком светло. Я поморщился и прикрыл глаза рукой. Наощупь нашел край стола и сел. - В душ бы тебе сходить, - критически заметил Марлон. - А не пошел бы ты, чистоплюй, - почти дружелюбно отозвался я. - Давай сюда свою стряпню, и покончим с этим. Что у тебя?.. “Курица по-тайски”*, без изысков?.. - Свинья неблагодарная, - показушно проворчал он. - Стараешься тут для него... Свинья. Поставив на стол дымящиеся тарелки, он налил воды и достал приборы. Раньше мне всегда нравился пряный аромат специй, однако теперь, когда он вдруг резко ударил в нос, от желудка стала подниматься вверх удушающая волна. Я непроизвольно прижал пальцы к губам. Есть по-прежнему нисколько не хотелось, хотелось лишь вернуться обратно в спальню и с головой накрыться одеялом, но Марлон, сидя напротив, смотрел на меня пристально и выжидающе, очевидно, в любой момент готовый пресечь все попытки к бегству. Под его взглядом, словно на глазах у воспитателя в детском саду, я сделал глубокий вдох, глотнул воды и зачерпнул немного риса в соусе. Марлон удовлетворенно кивнул и начал есть сам. Я проглотил первую порцию, потом наколол на вилку кусочек курицы, отправил ее в рот и стал медленно пережевывать. Чтобы унять подступающие позывы, снова отпил из бокала. Потом положил вилку. - Прости, я не могу, - вроде бы стыдиться было нечего, но мне все равно было перед ним неудобно. - Спасибо, что ты приготовил - правда. Но я не могу. - Давай так, - он ободряюще улыбнулся, - ты посиди чуть-чуть, составь мне компанию, может, немного съешь. А нет - так нет. Хорошо? - Не знаю, что со мной... - Ну, - он выразительно поднял брови, - когда сутками ничего не жрешь, кроме хлопьев... Что ж тут удивительного. - Хлопья Келлогс, - наизусть процитировал я рекламу. - Пусть каждый день приносит радость. - Молодец. Мир может тобой гордиться. Я показательно скривился, и он сразу перешел в наступление: - Может, немного курицы - самую малость? Глядишь и полегчает?.. - Какой же ты чертов зануда. Однако он оказался прав. Постепенно в желудке успокаивалось, тошнило меньше, и совсем скоро я перестал то и дело сглатывать подступающую слюну. Прислушиваясь к себе, я наколол еще один кусочек, самый маленький, осторожно прожевал. Отпил воды и положил в рот следующий - этот пошел уже неплохо. Марлон удовлетворенно хмыкнул и энергично зажевал сам. - На следующей неделе у Давида день рождения, - сказал он словно бы между делом. - И в тщетной попытке хоть с кем-нибудь переспать он организует вечеринку. - Бедолага, сплошные разочарования, - я непроизвольно фыркнул. - Ты как, придешь?.. Я помотал головой. - С меня пока хватит вечеринок. Я наразвлекался по горло. Он коротко кивнул. - Ну, если вдруг передумаешь… - Да. Спасибо. - Может, тогда в бар выберемся как-нибудь? - Нет, у меня… Я не смогу - репетиции и все такое. Всякие разные дела. Но спасибо все равно. И чтобы поменьше говорить, я сосредоточенно уткнулся в тарелку, набрал полную вилку риса и, стараясь не дрогнуть рукой и не рассыпать по столу, отправил в рот. На этот раз совсем без заминок. - Ну, с другой стороны - никак не унимался Марлон, - сходим еще, успеем. Я бы лучше в FIFA поиграл, если честно... Помнится, я тебе в прошлый раз славно задницу надрал, не грех и повторить. Я дожевал, проглотил и положил вилку на стол. Поднял взгляд. - Послушай... Не надо, ладно? Не надо меня развлекать. И пасти тоже, вот правда, - не надо. Со мной ничего не случится. Он смущенно покраснел, но продолжал смотреть на меня прямо, только чуть сжал губы и коротко выдохнул, словно говоря: “Вот же дерьмо, брат”. Я продолжил: - Со мной ничего не случится, все будет хорошо. Со мной, с тобой, с Давидом - со всеми. Со всеми в итоге все будет хорошо, просто замечательно. Да?.. - Да, - немного помедлив, он все же кивнул, а потом улыбнулся. Я улыбнулся в ответ. - И спасибо. - Не на чем, - он хмыкнул и кивнул на мою уже полупустую тарелку. - Тут делов-то было: на сковородку бросить. - Спасибо, что приехал, - сказал я просто, а потом добавил, наигранно пожав плечами и насмешливым тоном подавая ему знак, который он тут же старательно подхватил. - Кулинарными способностями ты явно не блещешь - что правда, то правда, но хоть старался - и на том спасибо. - Да пошел ты, - засмеялся он. Затем я поднялся из-за стола и протянул руку. - Увидимся, ладно? - Увидимся. - Закроешь дверь?.. Просто захлопни, хорошо?.. И, - я огляделся, - не убирай ничего, я потом брошу в посудомойку. - Окей. Ты спать?.. - Да, - напоследок я легко похлопал его по плечу. - Спасибо еще раз, что зашел. - Не стоит. Ты только, - он замялся, - ты бери трубку хоть иногда, ладно?.. Я кивнул от порога и улыбнулся. - Ладно. *** А потом я проснулся, и, кажется, это была середина июля. Я чувствовал себя отдохнувшим и свежим, в голове было легко и ясно, тело чуть ныло от долгого покоя и словно покалывало, просилось двигаться. Я открыл настежь окно, принял душ, сделал кофе и даже почувствовал голод. В магазине вместе с продуктами купил лампочку и вкрутил ее в спальне. *** В один из вечеров мне захотелось выйти. Выйти, и чтобы там была музыка, шум и незнакомые люди - совершенно незнакомые. И следующим вечером тоже. И вечером за ним. Сначала мы ходили вместе: я, Давид с Сашей и Марлоном, и Румен. По пятницам, по субботам, по вторникам или средам - когда угодно, благо что были каникулы. Начинали в баре - сначала в одном, потом перемещались в другой, потом в третий. Или сразу заваливались в клуб, и чаще всего нам даже не приходилось стоять в очереди на входе: иногда нас узнавали и пропускали вперед, а иногда кто-то знал кого-то в охране, и тогда все тоже устраивалось лучшим образом. А нет - так мы разворачивались и шли в следующий, делов-то. В клубе я глотал четвертинку колесика экстази (голландские, самые лучшие, чистый улет), через пару часов еще четвертинку, а потом еще. И самую последнюю - уже к утру. И пил воду, много-много воды. Сначала немного покалывало - легонько, почти щекотно, мышцы как будто сводило нервной истомой, и тогда тело ощущалось словно резиновым, хотелось все время растягиваться и изгибаться. А потом… Пять минут, десять - и с глубоким вдохом наступал приход, самая первая, долгожданная, самая яркая волна. Реальность начинала играть великолепными красками, и, как никогда, я чувствовал, насколько, на самом деле, прекрасна жизнь, и как каждый момент надо ценить и выжимать из него сок удовольствия по полной. И я выжимал. Дрожащими от эйфории руками, всю ночь до самого утра. Всеми силами, как только мог, досуха. Первым с ритма сбился Давид, сразу же за ним - Саша: видимо, у них нашлись какие-то иные интересы, кроме как “колесить” по клубам (если вы не заметили, то это был отличный каламбур - по поводу “колес”). Какое-то время затем мы ходили втроем, пока Марлон, качнув на прощание своей немыслимой шевелюрой, не свалил прожигать жизнь на белоснежные пляжи Мексики, перед отъездом взяв с меня клятвенное обещание вести себя хорошо. Я, разумеется, ему моментально поклялся, одновременно перекатывая языком во рту очередное колесико. “И их осталось двое”. Впрочем, ненадолго. В один из таких приятных вечеров Румен познакомился с какой-то девицей на полголовы выше себя - глазами он как раз упирался ей в вырез, и даже я был вынужден признать, что это все же очень практично. Как бы там ни было, с тех пор он часто зависал с ней, а это, если вы понимаете, был не совсем тот тройничок, на который у меня встало бы. Поэтому, брошенный и преданный всеми так называемыми друзьями, я стал коротать вечера в гордом одиночестве. Впрочем, не совсем. Я приходил один - да, но потом - потом кто-то непременно появлялся на горизонте, достаточно было просто бросить взгляд через зал. Кто-то невероятно интересный, удивительный, сверкающий в ночи невозможными красками. И, что характерно, только для меня сверкающий. Только - и исключительно - для меня. В баре я брал водичку и действовал по проверенной схеме: по четвертинке раз в пару часов. Как результат, отличное и благожелательное настроение не покидало меня всю ночь, а это, как известно, дорогого стоит. Приход накатывал волнами, каждая сильнее предыдущей: я чувствовал себя расслабленным и счастливым - да, именно так: счастливым и расслабленным. При этом меня не отпускало ощущение причастности, если хотите - единения со всем человечеством и каждым его представителем в отдельно взятом клубном зале. К каждому я испытывал нежные чувства, каждого я любил до щемящей боли в груди и с каждым хотел со-единяться там и тогда, непрерывно и бесконечно. Ну или пока член не отвалится. Поэтому я выбирал в толпе одинаково красивых, идеальных людей, искрящихся и мерцающих в темноте - выбирал первого попавшегося, на кого командир реагировал сразу, дергаясь как стрелка компаса, и тут же, не медля, подходил и протягивал руку для знакомства. Я был раскованным, открытым, искренним и остроумным. Я был таким охуительно великолепным, что с радостью дал бы сам себе, если вы понимаете. В такси мы сидели каждый на своей стороне заднего сиденья и чинно разговаривали о кино, о театре, о погоде, о хобби, о никому на хер не сдавшихся планах на будущее. Потом за нами закрывалась дверь, мы принимали еще одну дозу, чувствуя, как плавно нас накрывает и размазывает, с качественными спецэффектами, а потом учиняли грязный секс. А потом опять, и снова, и неоднократно, и, вполне возможно, еще раз прямо перед уходом: ешки обеспечивали такой стояк, что можно было трахаться часами без перерыва. Если только на попить. Я никогда не оставался на ночь, и никто не оставался на ночь у меня: просыпаться утром с кем-то, думая, какого хрена, и кто этот человек, и желая, чтобы он поскорее сдох, и крепкие ребята в белых халатах забрали его, наконец, с ваших глаз, - все это не то, с чем стоит просыпаться по утрам. Имен я тоже не помнил, чаще всего они вылетали у меня из головы еще в клубе, сразу же после того, как, представившись сам, я отпускал чужую руку. Ни имен, ни лиц. С другой стороны, я вообще мало что помнил: все наши забавы оставались в памяти очень ненадолго, да и то - урывками, кусками, сливающимися наутро в одну сплошную вакханалию остервенелого совокупления, когда нет никаких - и я повторю: никаких запретов. Никаких запретов… Все, что хотите, вы можете делать с этим телом, по чистой случайности оказавшимся сегодня ночью рядом, - буквально все, что пожелаете. Можете гнуть, ломать, гладить или бить. Подчинять или… впрочем, без “или”: подчинять. О, да. Делать так, как хотите вы - без всякой оглядки. А оно, это чужое, безымянное тело - взамен оно будет подчинять себе вас. Свобода, равенство и братство - разве же это не прекрасно?.. Это было дивно. Див-но. Это было, может, лучшее время моей жизни. Никаких “почему” и “как же быть”, никаких двояких улыбок, необходимости смотреть кому-то в глаза и что-то там выискивать, какие-то несуществующие знаки. Все просто и понятно, никаких сложностей: вы видите кого-то, и этот “кто-то” видит вас, и слегка улыбается вам через зал, так что сразу становится понятно: у вас множество общих интересов, вы одинаково смотрите на актуальные проблемы общества, на выборах явно голосуете за одну и ту же партию - поэтому никаких сомнений: вы прекрасно поладите! В ответ вы улыбаетесь ему тоже и тут же представляете, как он выглядит со стороны с вашим членом во рту. Или как наклоняет вас пониже и вжаривает на совесть - например. И если от этой картинки вас не мутит, а даже наоборот, она кажется вам весьма и весьма привлекательной, то - вуаля! - вот он: мужчина вашей мечты, по крайней мере, на эту ночь. По-моему, идеально. Не знаю, почему я не додумался до этого раньше. И самое чудесное: утром вы сваливаете - или сваливает он, раз и навсегда из вашей жизни - и никаких совместных завтраков, никаких планов, никаких - боже упаси - задушевных разговоров. Все честно. Признайтесь же, вы мне завидуете, правда?.. В какую-то ночь я познакомился с двумя совершенно очаровательными и приятными в общении господами - правда, имен я опять не запомнил, но что запомнил точно, так это то, что они плохо говорили по-норвежски и были похожи друг на друга как две капли воды. Они, конечно, клятвенно божились, что в родственной связи не состоят, но мне было плевать. Может, у них там так принято, в балканских республиках, и кто я такой, чтобы судить чужие культуры?.. Дома мы раскрошили по колесику (до этого я держался на голодном пайке и просто пил водичку, так что мог себе позволить), а потом я ловко слизывал порошок с члена, кажется, Амира (или Ариба?..), глубоко забирая в горло, пока другой, удобно пристроившись сзади и также меленько растерев свою ешку, раздвинул мне ягодицы, посыпал там дорожкой, а потом весьма профессионально собирал ее языком. После чего у нас случился божественный приход, и мы трахались всю ночь, как заведенные ключиком игрушки. И - самое восхитительное: никакого отходняка. Поспать подольше - и все, бодрячком. А еще пить воду и сосать карамельки, чтобы челюсти не сводило. Дивное время было, повторюсь. Очень насыщенное. Я чувствовал себя отлично, был весел и бодр, и никаких вам моральных драм. Никаких. Потому что - не надо усложнять. Усложнять - это никому не нужно. Нужно быть проще, и тогда все будет хорошо. Заебись все будет. Как говорится, я не порекомендовал бы секс и наркотики каждому, но в моем случае они работали на отлично**. Поэтому, когда в середине августа мне пришло расписание репетиций, я как-то даже слегка приуныл. Это, равно как и близкое начало учебного года, означало конец моим невинным шалостям и возврат к обычной жизни. Снова втягиваться в обычную, размеренную жизнь по расписанию, после того, как вы изысканно и разнообразно трахались ночи напролет, умудряясь кончить и в пятый раз, и в шестой - уже чисто эмоционально, потому что физиологически в какой-то момент тело разводит руками, мол, прости, брат, я сделал все, что мог - после всего этого заводить будильник на шесть-тридцать и просиживать задницу в учебном заведении было большим разочарованием. Я даже немного впал в депрессию по этому поводу. Слегка, чуть-чуть: мне стало казаться, что все вот это образование мне ни на хер не встало. Живут люди и без образования - и ничего, неплохо живут. Да и театр приносил не слишком много радости: начавшиеся репетиции утомляли, коллеги раздражали, а режиссера, судя по всему, раздражал я сам. Такое бывает. В общем, нужно было срочно что-то делать. И я сделал: все продумал по пунктам, смотрите. В те дни, когда у меня не было репетиций, а были только занятия, я устраивал себе разгрузку: бегал трусцой и ходил к родителям на ужин. Листал учебники, как пай-мальчик. Из всех развлечений - только мастурбация. И все. Кто же не любит подрочить вне зависимости от душевного состояния, а уж когда надо справиться с депрессией - так тем более. Взаимно приятный секс с искренне любимым человеком - с самим собой - ну чем не благословение божье?.. Но когда были репетиции - тогда было сложнее. Театр, несмотря ни на что, проебать мне не хотелось, это было единственное, что хоть как-то меня интересовало, имело хоть какой-то смысл. А поскольку упадок жизненных сил для творчества не благотворен, то необходимо было выработать четкий план относительно того, как эти жизненные силы в себе регулярно поддерживать. Для этого пришлось составить правильный распорядок дня и следовать ему неукоснительно, как в армии. Вот такой: 1. Утром встаете, принимаете долгий душ. И одну восьмую ешки (передоз нам ни к чему) - четвертинки я навострился разламывать ножом влегкую. Но тут все зависит от того, когда вы последний раз заряжались - если вчера вечером, то тогда только душ. 2. Топаете на кухню и делаете себе завтрак чемпиона: кукурузные хлопья повышенной питательности и стаканчик апельсинового сока. Апельсиновый сок чрезвычайно полезен для здоровья, заряжает вас необходимым витамином С, а кроме того, кислота, как известно, ускоряет действие спидов. 3. Потом идете, куда вам там надо, и поражаете окружающих работоспособностью. 4. Пьете воду. 5. В обед съедаете пару бутербродов, запивая апельсиновым соком. И еще “восьмерка” - “внахлест”. Общаетесь с друзьями и знакомыми, очаровываете их доброжелательным расположеним, остроумием и общей охуительностью. 6. Никакого спиртного, побольше водички. 7. После обеда - в зависимости от того, чем вы собираетесь заниматься дальше: если у вас репетиция, хватит еще одной “восьмерки”. Работоспособность работоспособностью, но все же пьесу вы репетируете о событиях в еврейском гетто Будапешта перед депортацией, и режиссеру ваша идиотская неконтролируемая улыбка ни к чему. Не забывайте про воду. 8. Если у вас не репетиция, а, например, примерка или вычитка сценария, или еще какая скукота, то смотрите по обстоятельствам: если потом вы намерены вернуться домой и тихо-мирно дрочить, пока рука не онемеет - тогда послеобеденным приемом можно на сегодня закончить: считайте, что сэкономили. А если дальше планируется вечер в кругу пока еще незнакомых друзей с последующим трахом на всю ночь, чтобы мозги вышибало, - тогда можно ещё четвертинку, а то и половинку: вы ведь были хорошим мальчиком и определенно заслужили. В общем, смотрите по обстоятельствам. 9. Пейте побольше воды. 10. Заведите будильник и ешьте что-нибудь по сигналу. Какую-нибудь жирную дрянь - самое то. 11. На ночь выпейте воды. Ну согласитесь: отличный план. И, заметьте, без неприятных моментов в виде передоза. Прямо загляденье. Да, надо признать: я ходил практически постоянно обдолбанный, но зато счастливый и довольный жизнью. А много ли среди нас тех, кто может этим похвастаться?.. Вот именно. Правда, было одно “но”. Я стал хуже спать - в том смысле, что иногда мне не удавалось заснуть. Час за часом я лежал с открытыми глазами, таращась в потолок, и ничего не помогало: ни теплая вода, ни дрочка, ни артхаусное кино. Иногда, после секса, я проваливался в какое-то небытие, в зыбкую дремоту, но потом снова просыпался посреди ночи и опять лежал, пялясь в потолок или на подушку рядом. Лежал, лежал, пока не звонил будильник на телефоне и не приходило время вставать и идти: в школу, к родителям, на встречу с агентом. И все бы ничего, но к середине дня меня вырубало, и я засыпал практические там, где стоял: на диване в гостиной, за столом в кухне, в школьной подсобке, среди швабр и бутылок с чистящими средствами, в вагоне метро, съезжая лицом по холодному стеклу. Иногда я опаздывал на репетиции, а однажды даже проспал прогон, организованный для какой-то продюсерской группы. Впрочем, тогда я ловко выкрутился: сказал, что, мол, простите-извините, много проектов, разрываюсь, и, кроме того, о том, как неисправно ходят электрички в метро, можно уже слагать легенды, но вот я здесь и готов работать за троих. Режиссер скрипнул зубами, но ничего не сказал. А один раз меня отрубило прямо в гримерке. Самое смешное, что в тот день ешек я вообще не принимал, решил только передернуть по-быстрому за ширмой, а потом сел на стул перед зеркалом и нечаянно уснул. Ну расслабился чуть-чуть, что теперь делать!.. Со всяким может случиться. И еще одна досадная мелочь: иногда я забывал текст. То есть у меня в голове он звучал правильно, складывался из правильных фраз, но по какой-то неизвестной причине я то не мог их выговорить одной слитной репликой, то выговаривал, но тогда они выходили отчего-то совершенно иначе, вроде и похожими на сценарные, но все же неуловимо отличными. То ли я бездумно переставлял слова, то ли выделял голосом не те отрывки - не знаю... То ли просто забывал, и тогда приходилось начинать сцену заново. Но, за исключением этого, все было отлично, жаловаться не на что. Учителя хвалили меня за работоспособность, родители - за энергию и усердие: я как-то поймал волну и перекрасил им весь задний фасад дома, до которого у отца вечно не доходили руки, а потом еще и лужайку подстриг - такой молодец. У меня находилось время для друзей, я был всегда в хорошем настроении, открыт для общения и совместных походов куда и когда угодно. Я даже один раз сходил на ужин с Руменом и его девицей - уж не знаю, какого черта он потащил меня с собой, но и тут я был душа компании: так шутил и так улыбался, что, держу пари, если бы не Румен, она отсосала бы мне прямо там, под столом. Не сказать, что это было бы событие года, но минет есть минет, я не привередливый. Словом, все было замечательно. Все, кроме одного. Меня все-таки сняли с роли.