Пламя

      Приближалось время одного из любимых праздников народа Aen Seidhe, который ознаменовывал середину зимы и одновременно поворот на весну. Жители замка, наконец утомившись обсуждением манер и облика Нелл и спешного отъезда Эримена, погрузились в предвкушение торжеств, которые притягивали в город купцов, ремесленников, бродячих артистов и просто праздношатающуюся публику. Всюду царило радостное оживление, казавшееся Нелл немного наигранным, словно радоваться было уже давно нечему, но приходилось сохранять лицо, не признаваясь в своих истинных чувствах ни себе, ни другим. Она никогда особенно не любила праздники, а перспектива оказаться в большой и дружной компании эльфов вызывала у нее припадки тошнотворной тревоги. Хотя бы потому, что центральной фигурой праздника и главным объектом веселых и не очень шуток вполне могла стать она сама, учитывая прошлый горький опыт. А пережить такой позор в присутствии Исенгрима Нелл не согласилась бы ни за что на свете — во-первых, потому, что не хотела быть униженной перед тем, кто лишь недавно перестал считать ее ничтожеством, а во-вторых, потому, что с некоторых пор ее одолевало болезненное желание ему угодить и хоть немного понравиться.       Эти мысли вкупе с постоянным беспокойством мучили Нелл круглыми сутками, так что она почти совсем перестала спать. Когда она все же проваливалась в тяжелый, чернильно-густой сон, приходили кошмары. Нелл постоянно оказывалась в одном и том же неосвещенном помещении, пропахшем сыростью, и видела пугающие красные огоньки, а потом резко выныривала из темных давящих вод сновидения и, соскочив с кровати, подолгу сидела у камина, боясь снова лечь. Исенгрим будил Нелл несколько раз, когда ее кошмары заставали его в кабинете — девушка постоянно удивлялась, насколько тонким должен быть его слух, — но в остальные ночи она оказывалась лицом к лицу со своими страхами. Дни ей тоже пришлось теперь проводить в одиночестве за книгой или рисованием, которые ее ничуть не развлекали. У единственного и самого желанного собеседника больше не хватало времени на разговоры, и обманчивое чувство защищенности, окутывавшее Нелл теплым покровом в его присутствии, развеялось, как дым из замковых труб, оставив только горький привкус воспоминаний об утраченном покое. Ко всему прочему, мороз, даже смягчившись немного, все равно отбивал всякое желание показываться на улице, так что давняя мечта о побеге за замковые стены оставалась несбыточной, хотя Нелл основательно подготовилась к ее воплощению, изучив карты и вызнав время развода караулов, когда можно было тихонько прошмыгнуть за дверь, пока стражи сменяли друг друга. Девушка с нетерпением ждала потепления, чтобы прокрасться через заросший угол сада к заветному проему в стене и попробовать совершить первое самостоятельное путешествие в неизвестность. Она хотела снова увидеть пологие холмы, укрытые толстым слоем смерзшегося снега, и глубоко-синее небо над далекими горами.       Замок, хоть Нелл и привыкала к нему понемногу, давил на нее своей тяжестью, особенно по ночам. Ее мир погружался в безмолвие, неподвижность которого подчеркивали редкие обрывки разговоров или бряцанье металла, когда мимо дверей проходили патрули. В такие часы Нелл особенно недоставало присутствия рядом кого-то живого, и, к собственной невыразимой досаде, она искала утешения не в мечтах об Эримене, а в бесконечных воспоминаниях о другом. Девушка снова и снова сравнивала чувства к жениху и к тому, чье имя ей даже мысленно не хотелось называть, и убеждала себя, что ее любовь по-прежнему принадлежала Эримену, но тут же с горечью признавала, что в самые счастливые моменты с ним она не была сосредоточена на нем так, как теперь на Исенгриме. Его странная власть над ней росла с каждой минутой, и наедине с собой она также соизмеряла все свои поступки с возможной реакцией Исенгрима, как и в его присутствии. Странно было бояться его, обижаться за прошлое и в то же время существовать будто под властью чар, зацикливших всю ее душевную жизнь вокруг его персоны, желать как можно быстрее избавиться от его общества и уехать из замка и в то же время мечтать положить голову ему на плечо и раствориться в ощущении безопасности, как когда-то, разом перестав беспокоиться, тревожиться, размышлять, быть… Странно и страшно. Снова и снова Нелл давала себе слово забыть про Исенгрима и прекратить радоваться их редким теперь встречам, но стоило ему появиться, как она забывала обо всем, что заботило ее прежде. Пока эльфы и жившие в городе люди готовились к празднованию, покупали еду, выбирали наряды, Нелл все глубже погружалась в водоворот из путаных мыслей и запретных чувств, мучаясь тревогой при свете солнца и бессонницей, перемежавшейся кошмарами, при свете луны.       Исенгрим тоже ловил себя на мыслях о полукровке, стоило ему хоть немного отвлечься от бесконечных дел. Но направление его размышлений было совсем другим, нежели у Нелл. Эльфа все больше и больше изумляла странная магия, заставлявшая его чувствовать связанные с ним резкие перемены настроения девушки. В ее присутствии магические импульсы становились такими сильными, что ему иногда стоило немалого труда сохранять обычный безразличный вид, когда она радовалась, смеялась или вдруг начинала сердиться на какое-нибудь насмешливое замечание. На расстоянии, к счастью, магия почти гасла, изредка докатываясь до него слабой пульсацией в кончиках пальцев, в основном ночами, когда, как он подозревал, ей снились кошмары (видимо, с его участием, что несколько обескураживало). Исенгрим перелистал все бывшие в замке книги, в которых могла содержаться какая-то информация о магических взаимосвязях, но ничего полезного не нашел и окончательно принял решение обратиться к специалисту по таким делам, однако отвращение к магии и колдунам заставляло его откладывать поиски раз за разом.       Второй причиной, заставлявшей его думать о Нелл, было крайне неудовлетворительное течение задуманного эксперимента по выявлению в ней черт, присущих полукровкам. Исенгрим терпеливо изображал гостеприимного хозяина и заинтересованного собеседника, надеясь, что это заставит Нелл потерять бдительность и показать свой истинный неприглядный нрав, но время шло, а она оставалась прежней и, к изумлению эльфа, даже прониклась к нему искренней симпатией. Это, конечно, свидетельствовало не в пользу ее ума, но с обычными для полукровок несдержанностью, грубостью и наглостью ничего общего не имело. Он был весьма и весьма раздражен, особенно потому, что сам начал привыкать к присутствию девушки и даже находить своеобразное удовольствие в их совместном времяпрепровождении. Она смотрела на него с неподдельным восхищением и изо всех сил старалась понравиться, а Исенгрим забавлялся, наблюдая за ее непривычной мимикой, реакциями, ходом мыслей. Это ставило перед ним целых две неразрешимых проблемы: если одна полукровка вдруг окажется достойной если не хорошего отношения, то хотя бы жалости, как быть со всеми остальными, и что делать с перспективой женитьбы сына на девице позорного происхождения, которая с каждым днем становилась все более реальной?       Однажды пасмурным утром Нелл отвлекла от чтения очередного пыльного тома служанка, вызвавшая ее на последнюю примерку праздничного платья. Тщетно пытаясь бороться с мрачными предчувствиями, полукровка накинула плащ и отправилась по запутанным переходам к портному, сопровождаемая пристальными взглядами встречных эльфов — то любопытными, то настороженными. С течением времени она научилась делать вид, что не обращает на них внимания, смирившись с тем, что всегда будет выделяться на фоне жителей крепости не в лучшую сторону, как бы Исенгрим не старался превратить ее в эльфийку при помощи прически, нарядов и постоянного контроля за плавностью движений. «Если не можешь что-то изменить, сделай вид, что тебя это устраивает», — решила Нелл и стала находить мрачное удовольствие в том, как ее разглядывали. Особенно ее забавляла реакция одного из воинов, занимавшего какой-то довольно высокий и абсолютно непроизносимый пост — Таирена, которого Эримен в свое время отрекомендовал ей как старого друга. Таирен, встречая девушку в галереях, церемонно с ней раскланивался и задавал пару-тройку малозначительных вопросов, пристально и настороженно оглядывая ее с головы до ног. Нелл, поначалу смущавшаяся, вскоре стала, глядя прямо ему в лицо, нарочно ловить внимательный взгляд светло-карих глаз с длинными загнутыми вверх ресницами, которым исподтишка завидовала, и широко улыбаться, показывая неровные мелкие зубы со слегка выступающими клыками — еще один нелюбимый эльфами отличительный признак «выродков». Выдержки воина хватало ровно на пять минут, дальше он поспешно прощался и исчезал, ссылаясь на срочные дела по службе.       В этот раз Таирен с товарищами снова оказался на пути Нелл, она издалека приметила его высокую худощавую фигуру в темной форме. Таирен и его собеседники — два незнакомых Нелл эльфа — смерили ее оценивающими взглядами и лишь затем торопливо поздоровались. Девушка ответила вежливым приветствием на их родном языке, едва сдерживая смех, и прошла было мимо, но тут один из эльфов окликнул ее на всеобщем, поинтересовавшись, трудно ли леди привыкать к местному суровому климату. Леди недовольно скривила лицо, но решила рискнуть и вернулась, беспокоясь, как бы не подавиться и не ляпнуть какую-нибудь глупость. Эльфы завели с ней милую, но невыносимо скучную светскую беседу. Нелл, торопившаяся к портному, все же задержалась на пару минут, чтобы не показаться грубой, а когда попрощалась и повернулась, чтобы уйти, почти столкнулась с Исенгримом, выходившим из-за поворота в сопровождении нескольких советников. Увидев Нелл в компании воинов, он остановился и окинул ее изумленным взглядом. Нелл церемонно поклонилась, пожелала доброго дня правителю, который ответил невежливым кивком, дошла до угла и, свернув в извивавшуюся галерею, подхватила юбку и торопливо убежала, чтобы не вляпаться в какое-нибудь малоприятное происшествие.       Примерка у сердитого портного, вопреки ее ожиданиям, пошла относительно спокойно и не в пример обычному быстро. Нелл с неохотой влезла в почти дошитый наряд, цепляясь нижней рубашкой за скреплявшие его булавки. Платье было великолепно и довольно удобно: от подреза под грудью расходились мягкие складки юбки с небольшим шлейфом, красиво драпируя фигуру — она даже показалась себе выше. Больше всего ее порадовал цвет: темно-синий, почти черный, вспыхивавший неяркими бликами в отсветах масляных ламп, развешанных под потолком логова портного. Сквозь зубы попрощавшись с портным, ответившим ей надменным молчанием, девушка побрела назад в свои покои, размышляя о том, что станет делать на празднике без Эримена и как выпутается из массы неловких ситуаций, в которые, разумеется, начнет попадать с первой же минуты. Помещения замка, к ее облегчению, были малолюдны: настал час обеда, и все разошлись по трапезным. Зайдя на несколько минут к себе, Нелл тоже направилась в столовую. Исенгрим, уже сидевший за накрытым столом, к изумлению полукровки, поприветствовал ее хмурым взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Нелл снова поклонилась ему, чувствуя, как по спине пополз противный холодок: в последнее время любое проявление его недовольства расстраивало ее до глубины души, особенно когда она не знала, в чем провинилась. — Мой господин, я опоздала, задержавшись… — В галерее, болтая с незнакомыми тебе воинами, — закончил Исенгрим своим излюбленным ничего не выражавшим тоном. Нелл вдохнула: точно, разозлился, только на что? — Господа лишь пожелали мне доброго дня, и я… — Проторчала с ними битый час на обозрении у всего замка, вместо того, чтобы идти туда, куда тебе было приказано явиться. Скажи мне, Нелл, ты не боишься простыть или потерять платье во время особенно оживленной беседы? Нелл скрестила руки на груди, внезапно почувствовав озноб. — Я не сказала ничего, что могло бы вызвать осуждение, господин. — Я не о беседах как таковых говорю, не притворяйся, что не понимаешь. Садись за стол и ешь, ты и так меня задержала.       Нелл промолчала, подчинившись приказу. Аппетит, разумеется, пропал, и она рассеянно ковыряла вилкой в тарелке, даже не дав себе труда разглядеть, что в ней лежит. В голове снова зазвучали слова, сказанные им во время ссоры в кабинете, и так и не растворившаяся горечь подкатила к горлу тошнотворным комом. Исенгрим, не обращая больше на нее внимания, поспешно закончил свой обед и ушел, не попрощавшись. Настроение, и без того подпорченное визитом к портному, скатилось до самой нижней отметки. Тут до слуха Нелл донесся звон большого башенного колокола, возвещавшего начало смены караулов. Мысль о побеге из крепости вспыхнула в ней мгновенно, будто порох, к которому неосторожно поднесли свечу. Бросив вышитую льняную столовую салфетку прямо на пол, она вскочила на ноги и, подхватив юбку, помчалась из кабинета на террасу, а оттуда в свои покои. Надев самый теплый из своих плащей, Нелл вытащила из шкатулки краденый ключ и побежала по тропинке под замерзшими кривыми ветвями яблонь к крепостной стене, за которой ее ждала свобода.       Снег у двери был расчищен, как и на дорожке, ведущей к ней. Видимо, караульные пользовались этим путем, возвращаясь из леса. Нелл, воровато оглядевшись, открыла замок, на удивление легко поддавшийся, и в следующую секунду уже запирала его с другой стороны. Эйфория кипела в ней, как пузырьки в бокале с игристым вином, голова кружилась от свежего холодного воздуха, быстрого бега и ощущения неимоверной глупости самой идеи выхода из крепости. Исенгрим разорвет ее на куски, если узнает. И не только он… А что, если здесь водятся волки? При этой мысли Нелл замерла и с ужасом вгляделась в черную сплошную стену высоких елей, закрывавших обзор на холмы. Впрочем, страх тут же прошел: стал бы Эримен водить ее на прогулку, если б существовала малейшая возможность пойти кому-нибудь на корм.       Надвинув плотнее капюшон, Нелл сошла с натоптанной тропинки, петлявшей мимо толстых стволов и высоких сугробов. Она взобралась на холм, откуда они с женихом спускались к ручью, и, задыхаясь, села на снег. С вершины открывался великолепный вид на просторы, ограниченные на горизонте горным хребтом. Внизу петлял ручей, который она угадала по блеску льда, отражавшего последние лучи, косо освещавшие чашу закатного неба. Отсветы голубого, красного, оранжевого кружились в грациозном танце, медленно опускаясь на чистый белый снег. Здесь некому было насмехаться над Нелл, обижать ее грубыми словами или отчитывать за мелкие провинности, и она смеялась про себя, опьяненная глотком свободы. В первый раз за столько месяцев ей удалось хоть что-то сделать по-своему. Странная власть Исенгрима ослабела. На короткое время Нелл снова чувствовала себя такой, какой была до встречи с ним. Словно ветер разогнал облака, бросавшие свои тени на лик равнины, и ее залил солнечный свет. Ни страха, ни обид, ни странного притяжения — ничего больше не было, только свобода и веселье. Нелл просидела на корточках на снегу, пока не перестала чувствовать нос и пальцы на руках и ногах. С сожалением бросив прощальный взгляд на потемневшее синее небо над равниной, она побрела обратно по тропинке, гадая, как пробраться за стену, не попавшись караульным. На этот раз замок долго не поддавался, потому что у нее слишком сильно дрожали руки от холода и страха быть пойманной. Интересно, обратил ли кто-нибудь из патруля внимание на ее следы?       Нелл повезло вернуться в крепость незамеченной. Патруль прошел мимо минут десять назад и уже достиг террасы, на которую выходили окна их с Исенгримом покоев. Нелл заперла дверь изнутри, еще раз осмотрелась и побежала к замку: близилось время ужина. Однако ее везение кончилось у подножья обледенелой лестницы, ведущей из сада к террасе. Нелл умудрилась поскользнуться, пребольно ударившись коленом об лед. Громко выругавшись, она испуганно прислушалась, но эльфов нигде не было видно. Девушка перевернулась на спину и некоторое время неподвижно пролежала на снегу, вглядываясь в острые края первых звезд. Однако холод становился все ощутимее, так что пришлось вставать и снова начинать подъем по скользким ступеням. К ужасу Нелл, ушибленная нога отказалась служить ей, отвечая на малейшее движение резкой болью, от которой темнело в глазах. Нелл беспомощно огляделась вокруг. Теперь отсутствие свидетелей падения ее не радовало: возникла малоприятная перспектива замерзнуть насмерть практически под дверью своих покоев. Несколько минут прошло в пустоте и молчаливом отчаянии, потом на террасе показался силуэт в сером плаще. Нелл, едва не захлопав в ладоши от радости, окликнула, и эльф, обернувшись, вгляделся в темноту, а потом легко спустился по лестнице. К разочарованию Нелл, ее спасителем оказался несносный Висегерт, чьи взгляды исподлобья и отрывистые приветствия явно свидетельствовали о том, что он не рад будущему семейному счастью Эримена. — Что вы здесь делаете, леди Эллиен? — поинтересовался Висегерт тоном, совпадавшим по температуре с окружавшим их морозным воздухом. — Я поскользнулась, поднимаясь по лестнице, а теперь не могу нормально передвигаться. Прошу вас, попросите кого-нибудь мне помочь, — пробормотала сбивчивой скороговоркой Нелл.       Эльф вгляделся в ее лицо, помолчал пару минут, словно размышляя о чем-то, потом вдруг подхватил ее под колени и, держа на руках, поднялся по ступеням. Девушка замерла, боясь вздохнуть. Она и в страшном сне не желала бы такой близости с начальником стражи, но делать нечего — сидеть на снегу в ожидании следующего спасителя было неразумно и чревато дурными последствиями для здоровья. Висегерт донес Нелл до двери ее покоев, и она облегченно вздохнула. Кажется, ей снова повезло: Исенгрим останется в неведении относительно этого мелкого происшествия. Но ее радость оказалась преждевременной.        Стоило Висегерту переступить порог, как Нелл столкнулась взглядом с его командиром, сидевшим с книгой в кресле у камина. Висегерт, дотащив свою ношу до софы, стоявшей чуть поодаль, весьма небрежно опустил ее, сказал несколько слов на родном языке и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Нелл, трижды проклявшая затею, принесшую столько неприятностей, спустила ноги на пол, чтобы стянуть сапоги, но скривилась от боли в колене. Исенгрим, положив книгу на каминную полку, медленно приблизился, и к боли тут же прибавилась нервная дрожь. Судя по его чересчур спокойному лицу, допрос обещал быть долгим и пристрастным. Полукровка, почувствовав, как пересохло во рту, огляделась в поисках питья, но графин с водой был в трех шагах, которые она сама преодолеть была не в состоянии. Исенгрим, проследив, куда был направлен ее взгляд, подал ей стакан и, дождавшись, пока она выпьет, заговорил: — Потрудись объяснить, почему ты вернулась в свои покои в такой поздний час, да еще и на руках у начальника стражи. — Я ничего дурного не сделала, — начала Нелл, но он снова перебил: — Это я слышал утром, когда предупреждал тебя насчет долгих бесед с малознакомыми воинами. Нелл опустила взгляд — оправдываться было бесполезно. — Ты хоть представляешь, что станут говорить о тебе и Висегерте, если кто-то вас видел? — Мой господин, я не хотела ничего дурного и раскаиваюсь, но… — Но что? У меня все больше складывается впечатление, что ты таким образом пытаешься добиться своей отправки домой, к отцу. И будь уверена, я отошлю тебя завтра же с подробным изложением причин. Закончив свою речь, Исенгрим, направился к двери на террасу, и Нелл, у которой по замерзшим щекам потекли слезы, вскочила было на ноги, чтобы удержать его, но тут же осела на ковер, охнув от боли в колене. К ее радости, это оказался самый эффективный способ остановить уходящего эльфа. Он приблизился и поинтересовался все тем же безразличным тоном, как именно она ударилась. — Я начала подниматься по лестнице из сада и поскользнулась. Теперь не могу наступить на ногу, ужасно болит колено, — пробормотала сквозь слезы Нелл. Исенгрим закатил глаза и выругался, но не ушел, а помог ей разуться, снять плащ и снова сесть на софу, пригрозив, правда, что немедленно покинет комнату, если она продолжит реветь. Нелл испуганно замолчала. Исенгрим внимательно оглядел ее и, печально вздохнув, сел рядом на софу. — Подними юбку и приспусти чулок. Предложение было совсем не заманчивое, но злить эльфа показалось ей себе дороже, и Нелл неохотно подчинилась. В свете масляных ламп их взорам предстал уже налившийся синяк, начинавшийся над коленом и растекавшийся в сторону бедра. — Ну и ну. Такое ощущение, что ты вывалилась из седла, а не на лестнице поскользнулась. — Очень больно, мой господин, — прошептала Нелл: нога и вправду начала болезненно пульсировать, снова заставив слезы политься из ее глаз. Исенгрим приказал ей сидеть смирно и на несколько минут покинул гостиную. Вернулся он с какой-то склянкой, в которой плескалась зеленоватая тяжелая жидкость. Нелл окончательно смутилась: он что, собирается сам ее мазать этой дрянью? Тем временем Исенгрим открыл склянку и вылил немного жидкости на ладонь. По комнате распространился сильный запах мяты и еще каких-то трав. — Подними юбку выше, Нелл, иначе платье будет испорчено.       Она повиновалась, подтянув ткань на бедро, и в следующую секунду ощутила прикосновение его прохладных пальцев на разгоряченной коже. Он аккуратно смазал синяк, немного выйдя за его границы, и принялся втирать жидкость. У Нелл чуть искры из глаз не посыпались. Она прикусила губу и, глухо застонав, прижалась к спинке софы, комкая юбку дрожащими пальцами. Исенгрим, сосредоточившийся было на своем занятии, вздрогнул всем телом и невольно поднял глаза на свою пациентку: магия снова вспыхнула, стоило девушке почувствовать боль. Это странно взволновало, тем более что в мягком свете ламп недостатки внешности, обычно резко бросавшиеся в глаза, были скрыты игрой полутеней и скорее притягивали, вызывая желание рассмотреть лицо девушки повнимательнее. Исенгрим поспешил закончить свое занятие, объяснив, что лекарство действенное, но содержит ядовитый отвар, опасный при приеме внутрь, поэтому он не доверил Нелл нанести его самой, и пообещал прислать служанку, чтобы помогла раздеться. Почему ему было не заставить служанку заняться и лечением полукровки, он задумываться не пожелал.       К величайшему сожалению Нелл, синяк на ее колене побледнел уже на следующее утро, а через два дня сошел, не оставив и следа. Причин для того, чтобы пропустить праздник, у нее не осталось. Платье, присланное портным, — успел точно в срок, хотя и был завален работой, — висело в гардеробе молчаливым напоминанием о предстоявшем испытании на прочность. Исенгрим и слушать не стал, когда она попыталась уговорить его позволить ей отсидеться у себя в покоях, не оскорбляя лишний раз утонченные чувства эльфов своим видом. Как она вообще могла вообразить, что пропустит важнейшее событие года? Она что, хочет всем продемонстрировать неуважение к обычаям? Не умеет танцевать и произносить речи — ее проблемы, нужно было учиться, пока ей давали возможность. Дальше он спорить не пожелал и, сердито махнув рукой, вышел из комнаты, оставив Нелл в совершенно расстроенных чувствах.       Накинув плащ, она вышла на террасу и окинула рассеянным взглядом на белые вершины на горизонте. Морозы перекочевали дальше на юг, чтобы, по своему обыкновению, сковать Железные горы непробиваемой ледяной броней до поздней весны. В Рантрайте стало теплее, и словно оттаяли застывшие звуки и запахи. До обострившегося от долгого пребывания в тишине и одиночестве слуха Нелл доносились осколки жизни, текущей за стенами ее комнат: собачий лай, повеселевшие голоса воинов, перекрикивания служанок, скрип тележных колес. Она прислушивалась к ним, будто ветер приносил их не из внутреннего двора, а из другого мира, который приходилось разглядывать украдкой через хрустальный шар. Одиночество не было для девушки чем-то непривычным, но отсутствие новых впечатлений накладывало темный отпечаток на разноцветные прежде страницы ее мыслей и чувств, заставляя погружаться в созерцание мрачных образов, ища во всем тревожные предзнаменования. В дополнение ко всему прочему, письма от Эримена почему-то стали приходить гораздо реже, и Нелл иногда казалось, что кто-то уже распечатывал конверт перед тем, как он попадал к ней в руки. Никаких внешних признаков она не замечала, но была уверена, что с письмами что-то не так. Это еще больше настраивало на невеселый лад.