Пламя

      От Висегерта Исенгрим снова пошел в покои Нелл, сочтя, что прошло уже достаточно времени для того, чтобы она хорошенько все обдумала. Его сводила с ума мысль о ее предательстве и о собственной слепоте. Как можно было не заметить, что полукровки ошиваются у замка? Мирная жизнь, даже если мир так непрочен, быстро лишает бдительности. Что ж, он дорого поплатился за свою беспечность. Среди лесных братьев предателей не было, малейшее подозрение вело к неизбежной и быстрой смерти. Теперь же придется распутывать паутину чьей-то подлости, выискивая пособников полукровок среди эльфов и людей, населявших крепость. Одна преступница уже нашлась, но вместо того, чтобы свернуть ей шею и забыть о том, что она вообще жила на свете, Исенгрим тревожился, как бы ей ненароком не причинили вред во время придуманной им вылазки. Он чувствовал себя хуже некуда. В душе расползалась темнота, словно полынья на треснувшем льду реки, выпуская тяжелые воды сомнений и презрения к самому себе. Не он ли несколько часов назад был на седьмом небе от радости, задирая девице юбку? Не он ли выслушивал ее бредовые признания, не зная даже, в своем она уме? Полукровка — истеричная, подлая, лживая до мозга костей, соблазнившая его сына и едва не заставившая его самого потерять рассудок… Дело было в колдовстве, вот единственное объяснение тому, что со всеми ними происходило. От Нелл следовало давно избавиться.       Но почему тогда при одной мысли о том, что с ней что-то может случиться, у него начинало беспокойно колотиться сердце? Почему он не смог заставить себя отправить ее куда подальше? Любовь — после всего пережитого? Смешное предположение. Да и невозможно полюбить такое ничтожество, разве что под каким-нибудь сверхсильным заклятием, напрочь отбивающим рассудок. Никто. Пустое место. Капризная девчонка, выросшая в мирных землях под защитой заботливых родителей. Исенгрим даже почувствовал что-то, смутно напоминающее жалость: она явно оказалась не в том месте и не в то время. Ей бы выйти замуж за одного из отцовских приближенных и прожить всю жизнь в неведении относительно того, каков на самом деле реальный мир. Но, к несчастью для них обоих, Нелл сидела под замком в его крепости, и ему нужно было заставить ее убедительно сыграть ту роль, которую он ей предназначил.       Полукровка сладко спала на софе: видимо, ждала его возвращения, да так и не дождалась. Несколько минут Исенгрим наблюдал за ней, последний раз взвешивая все «за» и «против». Она выглядела такой беззащитной. Нездоровая худоба и бледность так никуда не исчезли, невзирая на все попытки привести ее в прежний вид. Теперь, когда лицо Нелл потеряло прежнюю полудетскую округлость, она стала немного больше походить на эльфийку. Совсем немного… На минуту Исенгрим усомнился в том, что сможет намеренно подвергнуть Нелл опасности, но, припомнив обстоятельства, при которых было обнаружено письмо Брайана, отбросил все сомнения прочь и разбудил ее весьма неласковым толчком в плечо. Она приподнялась, растерянно оглядываясь по сторонам, увидела своего ночного гостя и села, подтянув колени к груди. Исенгрим помолчал несколько минут, выдерживая паузу. После того, как девушка бросила на него несколько быстрых испуганных взглядов, он заговорил: — Я постараюсь облегчить твою участь. Но, повторяю, только в том случае, если ты согласна делать то, что я прикажу. — Я согласна, объясните лишь, что мне нужно делать? — прошептала Нелл. — Объясню в свое время, — процедил сквозь зубы Исенгрим, наслаждаясь ее перепуганным видом: хоть какая-то месть за те малоприятные чувства, что пришлось испытать по ее милости. — А сейчас я хочу убедиться, что ты действительно все мне рассказала от начала и до конца. Но учти, я сразу пойму, если попытаешься лгать. И тогда пеняй на себя. Ты ведь ничего не утаила, Нелл? Девушка, судорожно вздохнув, отрицательно покачала головой. Исенгрим всмотрелся в ее лицо, холодно заключил: «Ты лжешь. Прощай», — и направился к двери. Выдержки Нелл хватило на три его шага. Соскочив с софы, она побежала за ним, умоляя выслушать, и, с минуту ее помучив, эльф сменил гнев на милость. — Говори, только быстрее, у меня мало времени. И на этот раз не пытайся мне врать. — Я поцеловала его! — Что? — нет, это ему точно послышалось. — Я поцеловала Брайана. Сама. Вот теперь все, — кое-как проговорила девушка сквозь слезы, а Исенгрим отвернулся, не зная, что ответить. С одной стороны, его изрядно позабавил страшный секрет Нелл, а с другой, в крови тут же снова вскипела злоба. Видимо, про бессмертную любовь полукровки к Эримену теперь помнил только сам Эримен. — Ты что, влюбилась в него? Тогда убирайся к нему прямо сейчас, я не стану препятствовать вашему счастью. — Нет, ну конечно, нет! Мне просто было страшно оставаться одной. Я не хочу к нему, я не хочу никуда уходить отсюда, — почти прокричала она и уже шепотом добавила: — Я хочу остаться с вами. — Что? Ты уверена? Я уже, прости великодушно, запутался в твоих сердечных порывах. Ты спишь с моим сыном, пытаешься соблазнить меня, вертишь задом перед Висегертом и Таиреном, а теперь твой без того внушительный список пополнил еще и Брайан, — насмешливо проговорил Исенгрим, безуспешно пытаясь обуздать свой гнев. — Простите меня, я была дурой. Только не отсылайте. Делайте со мной, что угодно, но не отсылайте. Я умру, если вас не будет рядом, — пробормотала Нелл, в очередной раз начиная всхлипывать. Ее речь взбесила его еще сильнее. — Не стоит бросаться такими громкими заявлениями, полукровка. Не тебе говорить о смерти. А если я еще раз услышу из твоих уст любовную чушь в свой адрес, то прикажу высечь на конюшне, чтоб вернуть тебе утраченный разум. Брайану ты тоже признавалась в любви, пока развлекалась с ним в лесу? Или ты сюда его приводила? — У меня ничего не было с Брайаном, кроме того, о чем я сказала. И я бы не пошла к нему, будь вы хоть немного ко мне добрее, — резко сказала Нелл. На ее бледных щеках вдруг проявился прозрачный румянец, а глаза загорелись от злости. Исенгрим продолжил методично и с удовольствием выводить ее из терпения: — Неужели? Значит, это я виноват в твоем предательстве? — Вы виноваты в том, что Брайану хватает решимости на большее, чем танцы и прогулки в садах! — ответила она, начиная сердито расхаживать по комнате и расшвыривать попадавшиеся под руку вещи. На пол полетела забытая на подоконнике книга, платок, оставленный на спинке софы, расческа, сиротливо валявшаяся у зеркала. Понаблюдав за взбешенной собеседницей, Исенгрим решил, что на сегодня с него достаточно, и, взявшись за дверную ручку, бросил на прощание: — Оставь свои провокации для кого-нибудь другого, меня ты ими не проймешь. — Не уходите! — вскрикнула она, успев схватить его за руку, которую он тут же брезгливо отдернул. Но Нелл снова сжала холодными пальцами его запястье. — Останьтесь со мной, прошу вас. — Отпусти по-хорошему, — медленно, по слогам проговорил эльф. Она поцеловала кончики его пальцев — нежно, еле ощутимо, и магия снова заклубилась вокруг теплым облаком. — Пожалуйста. Исенгрим хотел уйти. Оттолкнуть ее, сказав на прощание что-нибудь обидное и жестокое, и уйти, захлопнув за собой двери. Ночь уже на исходе. Через два часа Висегерт, как обычно, будет ждать его у дверей казармы. Через шесть часов начнется ежедневный прием посетителей. Он и вправду хотел уйти. Но не смог. — Хорошо, я останусь, — сказал он и, увидев счастливую улыбку, расцветшую на лице девушки, добавил: — Только напрасно ты этому так радуешься.       Когда Исенгрим открыл глаза, спальня уже заполнилась сумеречным полусветом пасмурного утра. Проверку караулов, визит на тренировочное поле и завтрак он проспал. Как, судя по всему, и начало приема посетителей. Голова была тяжелая, словно накануне он выпил бочонок отвратного крепленого вина из какой-нибудь заштатной таверни. Он нехотя повернулся и взглянул на Нелл, надеясь, что прошедшая ночь привиделась ему во сне. Но чуда не произошло. Девица, прикрытая только собственными растрепанными волосами, тихонько дышала у него под боком. Исенгрим осторожно выбрался из ее объятий, молясь всему богам, чтобы она не заметила его ухода.       Ветры выли над потемневшими стенами замка, хлестали их, словно бичом, проносясь мимо окон с тоскливым визгом и раздирая на части задыхавшееся пламя факелов. Деревья в лесу стенали под их натиском, склоняясь то на одну, то на другую сторону, хватались ветвями за ветви в тщетной попытке удержаться в объятьях друг друга. В пространстве между перекрученными взлохмаченными облаками и неровными линиями разломившихся сугробов и провалившихся снежных полей метались сухие колючие снежинки. Горы скрыл обжигающе-холодный влажный туман, медленно наползавший с линии горизонта. Исенгрим ненавидел такую погоду до ломоты в костях. Против воли из памяти вылезали образы долгих страшных дней, выстуженных таким же ветром, пропитанных ядовитой сыростью и провонявших гниющей плотью. Солнце, если его не утащили в болото воздушные демоны и не разодрали на части, должно было уже скатиться к западу, готовясь спрятаться на ночь под землю. А каково там, под землей? Теплее, чем на обдуваемой всеми вырвавшимися на свободу ветрами вершине старой башни. Тише, чем в замке, гудящем, словно переполненный пчелиный улей.       Исенгрим закрыл глаза и подставил лицо ветру, ощущая, как немеет кожа и начинает ныть потревоженный холодом шрам. Только сумасшедший полезет в такую погоду на башню, да еще и в час заката, когда надо садиться за накрытый стол, согревая озябшие руки о кубок с подогретым вином и обмениваясь с близкими дневными новостями. Впрочем, он и был сумасшедшим, иначе не связался бы с полукровкой. Он пытался убедить себя, что произошедшее было досадной случайностью, результатом глупости или несдержанности, но знал, что тратит время на бесполезный самообман. Что-то странное происходило между ним и чуждым ему существом, которое он и сейчас считал лишенным права на саму жизнь. Она воплощала собой все, чего эльфы столько лет пытались избежать — вырождение, утрату чистоты крови, смешение, уничтожавшее тот первоначальный свет, которым они гордились. Все кончено. Это конец. По крайней мере, для него. — Решил подышать свежим воздухом? — за спиной вдруг раздался голос начальника стражи. Исенгрим резко обернулся. Неожиданный визитер сидел на куче снега, плотно завернувшись в плащ и досадливо одергивая капюшон, который то и дело норовил слететь с головы. — Зачем ты явился? — Как зачем? Ты нужен в казармах, мы итак весь день тебя зря прождали, и прием посетителей пришлось вести мне, — удивленно протянул Висегерт. — Неужели? Весь день выполняли свои обязанности без моей указки и не перемерли? — сердито бросил Исенгрим в проносившийся мимо ледяной порыв воздуха. — Поди сюда, ветер твои слова в сторону сносит.       Исенгрим, чертыхнувшись, все же повернулся спиной к свистящему потоку и тут же пожалел, что проторчал на башне так долго: кожа на лице, казалось, покрылась ледяной коркой. Растерев щеки замерзшими пальцами, он сел рядом с Висегертом и принялся задумчиво рассматривать заиндевевшие носки своих сапог. Говорить не хотелось, но начальник стражи, похоже, был против обыкновения в словоохотливом настроении. — Как тебе полукровка? Исенгрим, вздрогнув от неожиданности, изумленно уставился на друга, натолкнувшись на его прямой взгляд, полный осуждения. — Ты о чем? — Не надо, у тебя на лице все написано. Как ты опустился до такого? Она ведь… — Не знаю, что ты там прочел на моем лице, и оправдываться не собираюсь. Да и почему тебя это волнует? Ты мне не мамаша и не жена, так что не надо лезть в то, что тебя не касается, — огрызнулся Исенгрим, надеясь, что собеседник, как всегда, решит его не злить и переведет разговор на другую тему. Но не тут-то было. — Я твой друг, по крайней мере, так было, пока ты не оказался в той проклятой дыре вместе с этой ведьмой. Ты поехал туда, чтобы увезти сына домой, но вместо этого отправил Эримена куда подальше. Полукровка должна была вернуться к отцу, но она торчит здесь. Ты прощаешь ей то, за что другого бы отправил на виселицу, даришь ей подарки, проводишь с ней все свободное время, так что о вас болтает весь город… — Я ее не простил, а пытаюсь хоть как-то обернуть ситуацию нам на пользу. Да что вообще на тебя нашло? Еще немного, и я решу, что ты ревнуешь, — усмехнулся Исенгрим, чем окончательно вывел Висегерта из терпения, так что тот вскочил со своего импровизированного сидения и сердито зашагал из стороны в сторону. — Да дело даже не в том, что ты стал не похож на себя, не в том, что ты покусился на чужое — она ведь принадлежит твоему сыну, если помнишь. — А в чем? — холодно поинтересовался Исенгрим. — В том, что ты забыл долг и предал дело нашего народа! — Повтори. — Ты меня слышал. Полукровки впервые подобрались так близко к нам, мы все ходим по лезвию ножа. Неизвестно, сколько еще в замке предателей. Среди нас, Исенгрим! В городе и вокруг творится что попало, денег не хватает, dhoine совсем обнаглели, а ты, вместо того, чтобы решать проблемы, забавляешься со своей… — Заткнись. — Если тебе больше нечего мне сказать, я пойду. — Нет, ты останешься здесь, пока я не разрешу тебе уйти, — проговорил Исенгрим. — Останешься и будешь говорить со мной. Висигерт, пожав плечами, снова сел на сугроб. — Значит, по-твоему, это я виноват, что Брайан и его прихвостни ходили сюда, как к себе домой? Я в ответе за то, что нам недостаточно средств на наши нужды, и за то, что мы должны уживаться с dhoine? — Нет, но ты не принял… — Не надо выкручиваться. Ты считаешь меня виновным во всех наших бедах, так? Жалеешь, что потратил столько времени на то, чтобы следовать за мной, а в итоге пришел туда, где и в самых страшных снах не оказывался, — в город, где эльфы мирно живут бок о бок с людьми? — Этого я не говорил. — Так скажи. Это я привел наших воинов к позорному поражению, и все, кто погиб, послушав меня, умерли напрасно. А я продолжаю жить, развлекаться, жрать и пить на деньги Эрфреда, потому что у меня нет ни чести, ни совести. — Прекрати. — Думаешь, я не знаю, что ты, как и остальные, был бы счастливее, если б я умер на виселице или костре, перед тем пройдя все королевские застенки? Я дал вам покой, кров, еду, но вы все равно считаете меня предателем. Я один отвечаю за все, что происходит в этом проклятом месте, потому что никто не желает делить со мной все это дерьмо, трачу все оставшееся мне время на то, чтобы разбирать идиотские жалобы! — Тебя никто не просил об этом. И знаешь, мне иногда и вправду начинает казаться, что тебе было бы лучше погибнуть в бою, чем закончить вот так. За что в таком случае мы сражались столько лет? Надо было наплодить побольше ублюдков, перемешавшись с людьми, и жить себе счастливо, наблюдая, как наша кровь растворяется в дерьмовой жиже, что течет в их венах. Может, нам плюнуть на честь и память, последовав твоему примеру, и взять себе жен из dhoine и полукровок? И, если уж о том зашла речь, не ты один прилагаешь усилия для того, чтобы сохранить остатки нашего народа, — закончил Висегерт, вставая. Исенгрим тоже поднялся на ноги и, отойдя к зубцам башни, окинул взглядом окрестности: туман уже доползал до леса, погребая все под своей колыхавшейся призрачно-белой плотью. — Жаль тебя разочаровывать, но, если ты не заметил, усилия оказались тщетны. Я уже мертв, друг. Давно. Так же, как и ты, и Эримен, и Таирен, и Эльвар, и все остальные. Все мы — сборище мертвецов, пытающихся сделать вид, что в них еще теплится жизнь. Не для меня и не для других ты стараешься, а для себя. Ты действуешь из страха и по привычке. С народом холмов покончено. Мы проиграли эту войну, и нам недолго осталось бродить среди развалин — первый же порыв ветра развеет наш прах и память о нас вместе с ним. Висегерт ошеломленно уставился на говорившего, не желая верить собственным ушам. Он уже не мог различить лица Исенгрима в окутавшем их мраке, только темный силуэт и светлые пряди волос, развевавшихся на ледяном ветру. — Что ж, в таком случае я могу сложить с себя обязанности начальника твоей стражи? Поставишь любого другого мертвеца на этот почетный пост. Вызови Риордайна из могилы — он, думаю, с радостью согласится. — Уйди, Висегерт, — донеслось из темноты. — Я уйду. Но сделай одолжение и почти нас своим присутствием в оружейной. Мы собираемся обсудить завтрашнюю вылазку, если, конечно, она тебя еще интересует.