Горькие воды Севера

В хижину сейдмана они буквально ввалились, падая без сил. Избитый пират и обескровленный шаман последние пару десятков метров тащили друг друга из последнего. Дом, на удивление Ниссена, не разграбили и не сожгли. Все было так, будто он никуда и не уходил. Разве что все покрывал слой пыли и очаг привычно не разгонял холод и мрак. Видимо, ярл не дал бунту одного говорливого фанатика перерасти во что-то большее. Мужчины облегченно рухнули на широкую кровать и несколько минут молча переводили дыхание. — Ты живой? — Морган неуклюже приподнялся на локте, разглядывая бледного как смерть северянина. Лаури лежал с прикрытыми глазами и старался не проваливаться в пучину беспамятства. В ответ на вопрос пирата он покачал в воздухе грязной рукой, — Ясно. Где у тебя бинты или какие другие тряпки, бочину тебе залатать? Все та же рука указала куда-то в сторону одного из шкафов возле очага. Тяжело поднявшись с кровати, Браун побрел в указываемую сторону, шаркая сапогами по полу. Болело все. Адски. Но норманну было в разы паршивее. В шкафу слева стояли склянки и шкатулки, шкаф справа был забит книгами и посудой. Значит, левый. — И чего тащить? — Иглу и нитки, — простонал Ниссен. Морган не поверил своим ушам, а потому вопросительно уставился на Лаури, который с трудом поднимался в сидячее положение. Из-под повязки из-за усилий снова засочилась кровь. Спорить было некогда, норманн в любой момент мог, если не умереть от обескровливания, то отрубиться точно. Благо, швейная шкатулка стояла тут, среди сушеных трав в кульках и темных стеклянных пузырьков. — И настойку, — добавил северянин, — за шкафом… Бутыль. Браун удивленно вскинул брови, но упрямиться не стал. Заглянув за буфет, он и правда заметил там большую вытянутую бутылку с красноватой жидкостью на пару литров. Цапнув настойку, пират, пошатываясь, двинулся обратно.  Лаури проворно выхватил из рук Моргана бутыль и, откупорив ее, приложился к горлышку, делая большие глотки. Вручив бутыль обратно южанину, он шумно выплюнул алкоголь на свои руки и принялся их растирать, вытирая их об штаны. Норманн проделал так еще дважды. Пират завороженно наблюдал за действиями мужчины, мимоходом отпивая из бутылки. Пойло было достойным. Крепче аккевита, но более мягким на вкус. Наконец, дрожащими руками шаман стянул повязку, вставил в игольное ушко нитку и попытался соединить края раны, но ничего не вышло, — стоило ему коснуться кожи, он тут же злобно шипел сквозь зубы от боли. — Не могу, — мотнул белесой головой Ниссен, — Давай ты. Морган испуганно округлил глаза. — Ты сейчас серьезно? — Лаури терпеливо вздохнул, протягивая морскому волку иглу. — Я кровью истекаю, какие уж тут шутки, — пуля, хоть и прошла по касательной, все же сильно прошлась по коже и мышцам, раздирая их почти до самых ребер. Браун даже не пытался представить, насколько это больно. — Только руки сначала обмой. Морган не только обмыл руки, но и влил немного настойки в себя. Зашивать людей ему еще не доводилось. Кое-как уняв дрожь в руках, он чуть свел края раны друг с другом, за что получил зубовных скрежет и шипение на ухом. — Я никогда раньше никого не зашивал… — Хорош языком чесать, — рычал норманн, чью кожу сейчас Морган старательно прокалывал кривой иглой. Первый стяжок Лау стойко терпел, но после второго начал постанывать от боли. Третий дался норманну еще тяжелее. — Хлебни, полегчает, — пират кивнул на бутыль. — Шей давай, — на лбу Ниссена крупными бисеринами выступил пот. Четвертый шов был последним. Северянин мертвой хваткой неосознанно вцепился в плечо Моргана и до белеющих костяшек сжал ткань сюртука. — Ну всё-всё, дорогуша, — Браун криво улыбнулся уголком рта, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку, — можешь перестать меня тискать, я закончил. — Спасибо, — норманна била крупная дрожь. Он из последних сил перевязался принесенными бинтами и аккуратно лег на спину, пустым взглядом уставившись в потолок. Нужно было отвлечься. Морган прогулялся до колодца во дворе, чтобы отмыться от крови и привести себя в порядок. Солнце стояло в зените. Желтеющие то тут, то там деревья и кустарники служили напоминанием, что колесо года вновь повернулось в сторону осени. А еще нужно будет объяснить всем, как так получилось, что он вернется один и без добычи.  Хотя, проблема заключалась далеко не в команде. Морган не мог объяснить всего случившегося самому себе. Он даже не хотел никого впутывать в это дело, свято веря, что на острове никого не будет. Надеялся, что капище Исбитканта находится довольно далеко от поселения. Никто не должен был пострадать. План южанина с самого начала заключался в том, чтобы тихо вынести отсюда все золотишко, загрузить его в трюм и со спокойной душой уйти незамеченными обратно. Но, видать, и правда была в том, что удача ему благоволила лишь в море. На суше Фортуна просто отворачивалась от него. А теперь еще и «Вольный ветер» осиротел на квартирмейстера с частью парней, которым нужно искать замену. Браун устало потер переносицу и вздохнул. Поспать бы… Когда он зашел в хижину, Ниссен продолжал лежать, пялясь в потолок. Пират осторожно опустился рядом, стараясь не тревожить больной бок мужчины. — И что дальше? — Не знаю, — тихо выдохнул Лау, — но здесь я не могу оставаться. — Ты и тогда не мог. — Это была вынужденная мера, через какое-то время я смог бы вернуться, — бывший сейдман облизнул потрескавшиеся губы, и скосил глаза на южанина, — А ты? — Надо вернуться на «Вольный», как-то растолковать парням, что все пошло через задницу. Не словить за это пулю в башку… Снова повисла тишина. За окном легкий ветерок шуршал желтеющими листьями березы, которая росла возле самого дома, оттеняя окно своими тонкими ветвями. — Слушай, — вопрос, который терзал Моргана всю дорогу до хижины, сейчас нестерпимо жег пирата изнутри, — а что там было-то? — На капище? — Угу. Ниссен немного поерзал на кровати, устраиваясь удобнее. — Ну… начну с того, что сейдманов не спроста называют хранителями земли и памяти. Мы не только лечим и помогаем людям, но и присматриваем за местами, подобному тому, которое ты хотел разграбить. Морган неосознанно поморщился будто от зубной боли. — В капищах довольно сыро и влажно, поэтому большая часть подношений через какое-то время превращается в труху. Те же шкуры или дерево. Поэтому в китовый жир, который подмешивается к углям в жаровнях, добавляется сушеная синявка. Самый обычный сорняк, который имеет занятное свойство не давать плесени и гнили расти… — А причем здесь какая-то трава и то, что часть моей команды сошла с ума, перебив друг друга? Лаури терпеливо вздохнул и мрачно взглянул на собеседника, который лежал, скрестив руки на груди. — При том, — продолжил свой рассказ шаман, — что стоит жиру прогореть вместе с синявкой достаточно долго, как ее дым становится ядовит и вызывает мощные галлюцинации. Морган резко сел на кровати. Теперь все сходилось! Вот почему Томас размахивал саблей, пытаясь не зарубить его, а словно что-то отсечь. Бессвязные речи Шона и панику Фила это тоже объясняло. Так вот о какой каре говорил Ниссен, сидя в карцере! Минуточку… — Стой! — он повернулся к норманну, — А как же я? Почему меня не накрыло этой дрянью? Лау осторожно перевернулся на бок, подпирая голову ладонью. — Вот тут-то и кроется самое забавное, что кроме как божественным вмешательством не назовешь. Отраву горелой синявки нейтрализует яд игерна. Если бы эта гадина не ужалила тебя тогда, ты бы сейчас, вероятнее всего, лежал рядом со своими матросами у жертвенника Двуликой. От последних слов перед глазами Моргана снова встала картина обряда расчленения. Он невольно поежился, что не укрылось от внимательного взгляда Лаури. — Ты не должен был этого видеть, извини, — норманн сник и снова откинулся на спину, прикрывая глаза. Какое-то время они снова провели в молчании. Браун задумчиво разминал руки, похрустывая костяшками пальцев. Тишина нервировала его, возвращая к произошедшему. Червь самобичевания снова начал грызть пирата изнутри. Он предал Ниссена, лишил дома, бросил в карцер, а потом сейдмана едва не убили. Так себе ситуация. Южанин снова посмотрел на Лаури и понял, что тот уснул, чуть запрокинув голову и разметав по кровати отросшие волосы. Вспомнилось, как пират впервые увидел его спросонья и принял за девушку. Из-за волос. Морган сдержанно хмыкнул и улегся чуть поодаль, чтобы во сне не задеть рану сейдмана. Им нужно было отдохнуть.

***

Лаури открыл глаза ближе к рассвету, дрожа всем телом от холода. Нетопленный очаг чернел пустотой на фоне стены, а под боком сопел пират. Морган завернулся в покрывало, по-детски подтянув колени к груди. Развести огонь — значит привлечь чье-то внимание, так что нужно искать другие способы согреться.  Ниссен осторожно поднялся с кровати и побрел к сундуку с вещами. Внутри вперемешку лежали зимние и осенние вещи. Рассудив, что лучше сразу готовиться к худшему, мужчина выудил из кучи черную зимнюю куртку на меху и теплую рубаху с алой вышивкой. Стежки узора складывались в хитрую вязь, оплетающую ворот и струящуюся по рукавам. Меж мудреных петлей и узлов прятались старые руны, сулящие удачу и богатство. Сейдман скинул с плеч выпачканную кровью шкуру и надел рубашку, которая села как влитая. Ботинки он тоже переобул, сменив норманнские башмаки на сапоги, которые носили южане с континента. Он больше не часть этого мира… На глаза из-под одежды в сундуке попался браслет, когда-то спрятанный матерью. Единственный подарок отца, которого он никогда не знал. Подобные украшения раньше дарили мальчикам на инициацию, чтобы показать, что они уже мужчины. Лаури такой был не нужен, вместо него Улла вручила сыну ритуальный нож и свое серебряное веретено, сказав, что это — бо́льшая честь, чем щегольская побрякушка. Рука сама потянулась к вещице, которая манила с самого детства. Волки на браслете грозно скалились, будто предупреждая, что с хозяином вещи шутки плохи. Не раздумывая, Ниссен продел руку в обруч. Металл приятно холодил кожу. Почему-то сейчас ему вспомнились слова младшего брата ярла, который в шутку называл маленького Лау волчонком. Волчий сын… От мыслей Ниссена отвлек застонавший во сне Морган. Шаман обернулся на звук, и его мысли тут же устремились в другое русло. Что мешает ему сейчас перерезать горло человеку, предавшего его? Он и так уже ступил на тропу темного сейда, принеся Вуда в жертву Двуликой. В конце концов, все эти беды случились лишь благодаря Моргану… Лау тряхнул волосами, отгоняя подобные думы. Нет, он не станет дэйдасигдом[1]. Лучше уж совсем отказаться от этого занятия, чем позволить этой дряни занять свой разум. Мужчина тяжело вздохнул и вышел во двор. Небо снова заволокли низкие тучи, а с фьорда потянуло холодом. Кажется, снег в этом году может пойти слишком рано. Лаури дошел до колодца, набрал воды и мокнул голову в ледяную воду. Мысли прояснялись. Отфыркиваясь и отплевываясь от красноватой воды, бегущей с волос, северянин смывал с себя все, что пережил за эти сутки. Наконец, когда он закончил, то накинул на голову одно из прихваченных полотнищ, промакивая мокрые волосы. Холод от бегущих за шиворот капель бодрил не хуже крепкой настойки. Морган продолжал сладко спать, когда Ниссен вернулся. Бывший сейдман спустился в погреб и достал немного сушеной оленины, чтобы унять зверский голод. Спустя какое-то время пират на кровати заворочался и проснулся. — Оклемался? — южанин зевал и тер лицо, пытаясь отогнать остатки сна. Лау молча кивнул и жестом предложил ему оленину, — Не откажусь. Приличный кусок мяса полетел Брауну прямо в руки. Пират жадно вцепился зубами в угощение. — Уже решил, куда подашься? — прошамкал Кракен, отправляя в рот остатки мяса. Ниссен неопределенно пожал плечами, сидя на стуле. Разговаривать ему сейчас совсем не хотелось. — Тебе идет. Морган кивнул на новое одеяние, чем вызвал кривую улыбку у северянина. Нужно было выдвигаться, потому что кто-нибудь мог и заглянуть сюда. Та же Герди или малышка Элла, которую пророчили в ученицы беловолосому сыну вёльвы. О чем он и поведал жующему пирату. — Значит, собирай манатки и снова в путь! — Только не с тобой, — отрезал Лау. — Ой, да брось! Я перед тобой знатно виноват, позволь хоть как-то этот «косяк» загладить? — «Косяк» — это когда ты сожрал гардарийские ягоды для отвара и свалил все на мою забывчивость, — внутри сейдмана начинала медленно закипать злость на безалаберного южанина, — простым «извини» тут не отделаешься. — Не строй из себя суку, ты не умеешь этого делать, — парировал пират, — Я сейчас серьезно! Не делай так больше. В ответ Ниссен лишь вздернул светлую бровь и поджал губы. — Ладно, это твое дело, но я вот что предлагаю. Ты все равно двинешь отсюда. В смысле из Норвии. И я могу подкинуть тебя на «Вольном», — Морган многозначительно махнул рукой и подбоченился, — Как тебе идея? — Нет. — Поплывем, куда скажешь. — Я. НИКУДА. С ТОБОЙ. Не поплыву. — Ты тогда сам выл, что проклят и тебе нет здесь места! — вспомнил пират слова шамана, — Так вот, чтобы не осквернять это все твоим присутствием, я тебя подкину, скажем, в Аемстер. А? Лаури смотрел на то, как извивается южанин и не мог понять, зачем на этот раз он так старается. Извинения? Вряд ли. Снова использует? Уже вероятнее, но толку от этого нет, так как дорогу он теперь знает сам. В то, что Браун делает это от чистого сердца, верилось слабо. — Да соглашайся ты уже, сукин сын! — На колени. — Чего? — опешил капитан, глядя в совершенно серьезные глаза норманна. На мгновение на лице Моргана отобразилась внутренняя борьба, а затем он медленно сполз с кровати на пол. Удивлению Лаури не было предела. Браун, который обычно даже за свои тупые издевки никогда не извинялся, сейчас стоял перед ним на коленях. И, судя по мрачнеющему виду, прилагал к этому немало моральных сил. — Если ты не слышишь меня с высоты своего самолюбия, то повторю тебе это в лицо, — Ниссен придвинулся к нему ближе, — я никуда с тобой не поплыву. Ты невыносимый засранец и приносишь одни беды. И в Аемстере мне уж точно делать нечего. — Атеней[2], — выпалил Морган, — Я помню, как ты говорил, что было бы неплохо в него попасть. Я помогу тебе устроиться туда. Прошу, не делай меня последней тварью. Я многого в жизни натворил, позволь хоть перед тобой не замараться. Пожалуйста… В принципе, Лау было достаточно и того, что он переступил через себя, потому это пора было заканчивать. Внутри все сжалось, как перед прыжком и Ниссен почувствовал, что еще сильно пожалеет о своем выборе. [1] Дэйдасигд/а (от исл. dauða sigð — серп смерти или жнец (ну вы поняли)) — жрец/жрица культа смерти у норманнов. Так как у реальных северян культа смерти не было как такового, пришлось извращаться. Сейд просто делился на темный (порчи и проклятья) и светлый (знахарство, любовные аспекты и плодородие). (прим. авторов) [2] Амстердамский университет, считающийся одним из самых престижных в Голландии.