Железный Эльф

Белые берега Гипербореи с высоты птичьего полета казались тонким кружевом из-за множества островков, заливов, фьордов и бухт. Материк был похож на огромную пушистую снежинку посреди ледяного моря. В глубоком фьорде мерцал огонек, привлекая внимание. Эльф дал приказ крыльям складываться и зашел на посадку. Чем ниже он опускался, тем лучше различал костер; встречающих не было видно, но они ждали там, несомненно. С тихим звоном крылья свернулись в подпространство, ноги эльфа мягко коснулись снега. Похоже, выпал только утром, совсем свежий лежит. – Айариан, – прошептала ледяная глыба, наваливаясь сзади. – Хагал, – отозвался эльф, расслабляясь. – Я волновался, – Хагал отодвинул забрало шлема и в прорези сверкнули его глаза. – Напрасно. Я могу постоять за себя. – Можешь. Но я не хочу, чтобы тебе пришлось. Ты владыка, тебя захотят убить или пленить в первую очередь. – Знаю, – Айариан вздохнул. – Я был осторожен. Мне стоило увидеть это самому, ведь принимать решение и нести за него ответственность придется мне одному. Идем во дворец. – Полетишь опять или поедешь верхом? – спросил Хагал, запуская руки под панцирь эльфа. – Верхом. Крылья подмерзают. – Роо! – рявкнул Хагал. Ближайший сугроб зашевелился и оказался ездовым белым медведем в упряжи. – Садись, Айа. Я рядом побегу. Ты так сладко пахнешь... – Дурная твоя голова, Хагал. Все про свой член думаешь, – Айариан легко вскочил в седло и взялся за поводья. – Бежим, Роо, в Город. Мелкая снежная пыль летела в глаза; Хагал опустил забрало шлема, Айариан надел стеклянную маску. Ленты Северного сияния над ними переливались зелеными волнами. – Все подтвердилось. Санарван не поддержит нас, Хагал. Они заключили союз с Авалоном и тянут за собой Кандию и Персию. В горах Дар-Обру собираются войска, их уже бессчетные тысячи, и с юга прибывают все новые и новые отряды. Ибер пока что держит нейтралитет, но я видел там тяжеловооруженных черных медведей и лесных людей. Атака будет очень мощной, – рассказывал Айариан мысленно, пользуясь близостью своего альфы. Их нерушимая сердечная связь пекла в груди, вздрагивая на вдохах. – Санары – подлые предатели, – Хагал скрипнул зубами. – Йотуны никогда не предадут Гиперборею. Мой народ живет, чтобы жил твой. Мы отобьемся. Встанем на островах, и никто не пройдет мимо нас. – Город придется закрывать щитами, но они еще не готовы. Если мы поднимем их на полную мощность, снять их в нынешнем состоянии будет нельзя, только проломить. Это полностью изолирует Город. Даже ты не сможешь войти. Хагал некоторое время молчал, сжимая кулаки. – Хорошо. Так и сделаем, Айа. Вы будете в безопасности работать над проектом, а мы – защищать вас снаружи. И когда все закончится, мы проломим щиты и вернемся к вам. – Боюсь, некому будет возвращаться, Хагал. В этой войне нам не выстоять. Силы Альянса превосходят наши в несколько раз, и продолжают расти. – Значит, мы будем держаться, сколько сможем, чтобы дать вам время укрыть наших детей, – йотун замолк, подойдя к самой болезненной для эльфа теме. – Айариан, ты выносишь дитя от меня? – Да. Каждый ребенок увеличивает наши шансы восстать из пепла в будущем. Я готов родить нашего ребенка, – сказал эльф, до боли вцепившись в поводья. – Мы вызовем гон у всех, кто способен выносить потомство. Пусть твои йотуны будут готовы по знаку войти в Город и исполнить свой долг. Голос Айариана звенел, как лед замерзших доспехов йотуна. Ему было страшно и горько, потому что впереди ждала пустота забвения. Хагал на бегу коснулся его руки тяжелой латной рукавицей. – Я люблю тебя, Айа. Погоди еще, может, все будет хорошо. После сообщения Его Величества Айариана в Городе начались приготовления к долгой осаде. Пять семей, где альфами были санары, получили разрешение покинуть Гиперборею, или остаться, и работать на благо народа. Две из них выехали на континент в самом скором времени. Годных к деторождению омег в Городе набралось всего несколько десятков. Они стойко приняли свою судьбу, включая тех, у кого еще не было сердечной связи. Каждый готов был отдать свои тело и свободу сердца для мизерного шанса на спасение расы. В День Слепого Солнца все омеги выпили состав, провоцирующий начало гона. На другой день под покровом полярной ночи йотуны вошли в Город, чтобы получить свое. Айариан выл в своей королевской постели, кусая подушки. Его желание сжигало грудь изнутри, драло ледяными когтями и сотрясало его в рыданиях. Хагал жадно пил его соки, вылизывал и дразнил языком, доводя обоих до сумасшествия. Плечи йотуна украшали кровавые царапины от когтей эльфа, жаждущего его силы. Они слились воедино и не отрывались друг от друга долгие часы, пока оставались силы, а потом уснули, крепко сжимая друг друга в объятиях. Первая атака с воздуха застала йотунов в Городе. Драконы Дар-Обру с наездниками заливали огнем башни и стены; бастионы плавились, проседали целые этажи. – Закрывай Город, – прошептал Хагал, целуя руки Айариана. – Поднимай свои щиты. Вы должны выжить. – Мы больше не увидимся, – выдохнул тот, цепляясь за него и прочесывая иней в волосах. – Может, еще все образуется. Они оба знали, что нет – ничего больше не будет, впереди только смерть и пустота. В тот день щитовый купол поднялся над Городом, а войска йотунов расположились за границей защищенной зоны, на прибрежных островах. Силовое поле глушило телепатическую связь и не давало приблизиться на расстояние полета стрелы из пробойного большого лука, но из Города можно было разглядеть, если прижаться к поверхности, отдельные фигуры воинов. Айариан смотрел каждый вечер, снедаемый тоской и желанием. Они с Хагалом не расставались так надолго никогда с тех пор, как между ними установилась связь. Приходилось каждый день принимать препараты, сдерживающие притяжение, но тоска от этого только усиливалась. Вскоре стало понятно, что двадцать восемь эльфов успешно оплодотворены и ждут детей. Айариан тоже. Его беременность протекала сложно: почти все время было холодно, но временами бросало в жар, болело все тело, постоянно хотелось спать. Огненная магия давалась с трудом, и Айариан понимал, что носит в себе не эльфа, а маленького йотуна. Из-за этого и из-за еще четверых товарищей по несчастью пришлось внести коррективы в первоначальный план "Наследие", чтобы укрыть на Земле еще и пятерых младенцев-йотунов. Работа не останавливалась ни на минуту: в лабораториях разрабатывали способы сокрытия реакций крови, маскировку внешности и подавление магии, коррекцию поведения и сексуальных предпочтений, полный блок генетической памяти. Каждый день сквозь прозрачный купол было видно, как объединенные силы Альянса пытаются пробиться к берегу. Острова дымили и пылали, рев сотен глоток сотрясал воздух даже издалека. Иногда после стычки, когда развеивался пепел и успокаивалось море, следовал выстрел сигнального огня, за ним флаг с указанием личной связи и столб черного дыма. Это значило, что не стало чьего-то альфы. Айариан боялся увидеть свой знак, но знал, что однажды это все равно произойдет. Через год после гона подошло время родов для всех эльфов, с разницей в несколько дней. Всего появилось на свет тридцать четыре малыша, из которых пятеро были маленькими йотунами. Теперь дымовые сообщения шли со стороны Города: сигнальный фонарь, знак связи с альфой, и белый дым, если родился эльф, и синий – если йотун. Айариан разрешался бременем тяжелее всех, и причина тому была не только в упорной работе: у него, как и у нескольких других омег, появилась на свет двойня, но это была единственная пара разного вида. И когда пришло время знаку королевской связи взвиться над башнями, вместе со столбом синего дыма в небо поднялся красный – знак появления величайшего сокровища Гипербореи, огненного омеги. Его Величество Айариан после этого долго не выходил из покоев, не желал никого видеть и ничего слышать. В беспокойной дреме видел он, как Хагал склоняется над сыновьями, как держит их на ладонях, качая, смотрит на него взглядом, полным яростного обожания. Эти видения разрывали ему гордое сердце. Прозрачный Город все больше становился военной базой, коммуной, где жили общей идеей. Все работали наравне и получали одинаковые пайки. Все дети содержались в общем покое и получали одинаковый уход. Все вместе следили за дымовыми знаками с островов и оплакивали павших. Через два месяца прошло первое опытное подселение дитя в человеческую семью. Еще через месяц отправился маленький йотун. Айариан, полный тоски и дурных снов, не стал проверять, кого из детей уже отправили, а кто остался ждать своей участи. Еще через несколько месяцев пришло известие о гибели Хагала. Айариан стал меньше спать и больше работать. Он молчал по многу дней, выполняя вторую часть своего плана: уничтожение всего здесь, после того, как войска Альянса пробьются сквозь щиты. В то время начали умирать и эльфы: от горя, усталости и недоедания. Поначалу их, согласно традиции, сжигал своим прикосновением Айариан, но потом и его магия ослабла, и тогда умерших стали укладывать в подвалах, в тех местах, где были заложены капсулы для взрывов. Город медленно угасал, затихали ледяные галереи, в пустующих залах никто не нарушал молчание морозного воздуха. Эльфы отходили вглубь, и Дворец стал их последним пристанищем. Их последним днем стал день, когда после зимы впервые показывается край солнца. Острова, которые до последнего удерживали остатки йотунов, полыхали с ночи. От их рева содрогались щиты, а потом все в один момент затихло. Стало темно, погасли все огни снаружи. Айариан скомандовал готовиться к встрече с врагом. В лаборатории спешно отправляли на Землю последних детей. Щиты хрустели под напором огромной силы, их лед стремительно истончался. А потом купол проломился одновременно с нескольких сторон. Айариан ждал вторжения в тронном зале, глядя сквозь огромные окна в небо. Миллиарды полыхающих осколков сыпались вниз, как самый прекрасный на свете снег. Наверное, это могло бы считаться красивым. Голос оповещения – сегодня дрожащий, но все равно мягкий – повторял, что защитный контур пал, проект "Наследие" завершен на девяносто восемь процентов, и всех, кто еще способен передвигаться самостоятельно, просят собраться в зале для приемов; вскоре затих и он. Чужаки бежали, летели, взбирались по ледяным лестницам и галереям. Айариан сжимал в ослабевших руках скипетр, зная, что его сил хватит только для последнего жеста. Распахнулись широкие двери тронного зала, и даже армия варваров, до того без всякого почтения топтавшая древние льды, замерла от изумления. Изможденные, похожие на тени эльфы не сдавались. Они встречали захватчиков стоя, с гордо поднятыми головами. Впереди всех в сияющей короне стоял их владыка, полулегендарный король Айариан, весь черный от свалившегося на него горя. – Я буду говорить с императором Санарвана, – сказал он. – Вы не в том положении, чтобы выбирать, – ответил генерал войска Атлантиды, делая шаг вперед. Эльфы из первых рядов обнажили мечи. – Я буду говорить с императором Санарвана, – спокойно повторил Айариан. – На ваше счастье, я здесь, – раздался глубокий голос, и вперед вышел лорд-император Имнар. Его огненные крылья покрылись ледяной корочкой, которая похрустывала, как ломающиеся щиты. – Что вы желаете сказать, король Айариан? Или, точнее, что вы пытаетесь нам предложить? – с усмешкой произнес он. – Как радостно видеть здесь наших друзей. Наших бывших друзей, – проговорил Айариан, улыбаясь. На его изможденном лице улыбка выглядела пугающей. – Что вы задумали? – напрягся Имнар. – Любое сопротивление только ухудшит ваше положение. Айариан рассмеялся. Командующие Альянса нервно переглянулись. – Это ловушка! – догадался Имнар. Но было поздно. Все до последней капли остатки своей магии Айариан потратил на воспламенение взрывных капсул. Гиперборея содрогнулась, столбы огня расчертили небо. Войска Альянса позорно бежали с материка, который осаждали так долго, не получив ничего, кроме огромных потерь. Прозрачный Город полег в руинах и затонул, надежно похоронив в ледяных безднах Крутящегося Океана останки последних эльфов темной крови. Тех, что предпочли смерть позору. Макс проснулся в темноте, и некоторое время соображал, сколько снов он видел. Что-то про ледяной город и эльфов, что-то про фантастический мир будущего... с крылатыми лордами, лисицами в форме и тануки-оформителями. Он невольно улыбнулся, переворачиваясь на другой бок. Какой сегодня день? Сколько еще можно спать? Тихий, приятный звук раздался с прикроватного столика, в воздухе повисли подсвеченные цифры текущего времени с сообщением: "До звонка будильника два часа двадцать четыре минуты". Макс зарылся в перины и натянул поверх одеяло. Ему хотелось провалиться обратно в тот мир, откуда он родом. Пусть и война, зато в рабочих коридорах его ждал Хайрих, и все было понятное. Он представлял сильные руки своего мальчика вокруг, согревающие и ласкающие, будто он лежит рядом и дышит в затылок. Кажется, даже перины проминаются под его весом... как хорошо. Теперь все будет хорошо. Теплая погода способствовала общению. После дня в Канцелярии было очень славно пройтись и поговорить, тем более что Хайрих оказался не таким дурачком, каким его считали многие. Нет, конечно, начитанным его было сложно назвать, но он быстро схватывал и умел рассуждать, а Максу это нравилось. Он рассказывал ему о таких вещах, о которых даже не думал ни с кем разговаривать. О манерах, этикете, о том, каким будет мир через некоторое время. О неизбежности и разнице между расами. Хайрих слушал, и Макс точно знал, что он ловит каждое слово. На день Солнцестояния назначили настоящий бал: нацистское руководство было одержимо мыслью возродить древние солярные праздники. Макс никогда не был ревностным христианином (хотя по привычке считал себя католиком), и не испытывал на сей счет ничего особенного. Выходной день перед мероприятием обещал быть тихим и ленивым. Макс очень поздно встал – не мог отказать себе в удовольствии провести утро в перинах и мыслях об одном большом мальчишке. Громоподобный стук в дверь раздался во время "завтрака" – нормальные люди в это время уже обедают. Открыв, Макс обнаружил снаружи чуть бледного Хайриха. Его визит удивил и странным образом обрадовал. Как он догадался? Что случилось? – Добрый день. Я прошу прощения... мне очень нужна помощь, –Хайрих говорил тихо и серьезно, и Макс впустил его, решив оставить вопросы на потом. Они прошли в гостиную; Хайрих с любопытством осматривался. Квартира Макса представляла собой несколько комнат, выходивших дверями в большую гостиную; все двери были распахнуты, кроме той, что вела в спальню. Хайрих задержал на ней взгляд чуть дольше. – Что за проблема? – спросил Макс. – Это... личное. Мне неловко обращаться к начальнику, – Хайрих осторожно присел на край дивана, словно боясь сломать или испачкать. – Но у меня нет выбора. Максу очень нравилось смотреть, как смущается большой и сильный мужчина, способный убивать голыми руками. – Я думаю, что в неформальной обстановке мы можем общаться более спокойно и свободно, Хайрих. Тот просто просиял, и тогда Макс впервые почувствовал, что нравится ему. – Так что тебя беспокоит? Он чуть облизнул губы, чтобы снять напряжение; Хайрих заметил это и выдохнул тихо сквозь зубы. – Завтра назначен этот глупый бал. Мне обязательно там быть? – Конечно. Мы все официально приглашены, и должны присутствовать. А что тебя смущает? – Я... не умею танцевать, – он даже чуть покраснел, отводя взгляд. – Хайрих, ты меня удивляешь. Офицер СС обязан быть галантным и уметь танцевать! Нам придется бывать на подобных мероприятиях впредь. – Я знаю. Потому и пришел. Что мне делать? – Сомневаюсь, что мы успеем до завтра, но я попробую научить тебя хоть чему-то, – Макс покачал головой и осекся. Счастливый взгляд Хайриха смутил его. Возможно ли… Он боялся прикоснуться, боялся положить руку на талию Макса; на этот вечер тот был ведущей партнершей. Очень повезло, что Хайрих быстро схватывал и оказался подвижным и ловким, несмотря на огромные размеры. Но больше всего он боялся сделать Максу больно – сдавить руками или наступить на ногу. После четвертого раза дело пошло; к ночи Хайрих сносно вел в вальсе, и в общей массе выделяться это не будет. Его рука на талии Макса была горячей; пальцы другой крепко держали ладонь. Макс тайком любовался им, трепеща от мысли, что Хайрих может сломать его шею одним быстрым движением. – Ладно, хватит. Я устал. Думаю, ты вполне сможешь танцевать на вечере. – Спасибо! – Хайрих сразу отпустил руки. – Я просто не знаю, как мне благодарить тебя! – Расскажи мне, как ты вычислил квартиру, – усмехнулся Макс. – Я не говорил тебе номера. – Это было легко. Самые чистые окна и дорогие шторы. Я выбрал две квартиры и с первой же угадал, – он самодовольно улыбнулся. – У тебя очень красиво. – Да, я знаю. Дома должно быть хорошо. Хайрих ушел от Макса очень поздно. Тот смотрел сквозь тонкую занавеску в спальне ему вслед. Сначала ничего не было видно, потом Хайрих появился. Прошел до перекрестка, там остановился, обернулся и помахал рукой. Знал ли он, что Макс его видит, или просто хотел в это верить? Дальше он побежал, а Макс невольно улыбнулся. Какой же он, в сущности, еще мальчишка... Когда Хайрих появился в парадной форме, Макс нервно сглотнул. Потрясающе. Если бы это было возможно, он заставил его все время носить это. После приветствия на мероприятии они почти не общались. Макс следил за Хайрихом, стараясь не выдавать себя. Пару раз тот приглашал девушек. Как-то, сбившись с такта, Хайрих добродушно рассмеялся и что-то сказал партнерше; она держала его за руки и тоже смеялась. В тот раз Макс впервые видел его с дамой, и удивился, как неприятно наблюдать такое непринужденное общение. Было очень заметно, что Хайрих опытен в подобных делах: слишком все легко и замечательно. К концу вечера как минимум две девицы смотрели на него с обожанием. Макс ушел, как только позволили приличия и этикет. Несколько бокалов алкоголя сделали его злость жарче. Но на перекрестке его догнал Хайрих. – Можно, я провожу? Макс только дернул плечами. Некоторое время шли молча. – Я хотел поблагодарить тебя. У меня почти получалось, ты видел? – Да, я видел. Поздравляю, партнершу ты очаровал, – Макс с трудом сдерживал раздражение. – Еле сбежал от этих похотливых шлюшек, – голос Хайриха стал глухим и недовольным. – Все время не дают прохода мне. – Странно. Обычно мужчинам нравится женское внимание. – Но не тогда, когда хочется быть с кем-то конкретным, правда? Макс ничего не сказал, хотя мыслей в голове было множество. Они шли по направлению к его дому. Хайрих всю дорогу рассказывал что-то забавное, жестикулировал, смеялся. Макса забавляла такая активность – тот словно пытался загладить какую-то вину, вызвав положительную реакцию. Возможно, чудесный теплый вечер и некоторое количество алкоголя в крови так повлияли, но ему это удалось. Максу нравилось слушать Хайриха – причем не слова и смысл, на это он порой не обращал внимания – именно голос, выразительный, чуть хрипловатый, очень мужественный. Это сильно заводило Макса. Они подошли к подъезду, и Хайрих неловко замолчал, ожидая привычного кивка и знака, что он свободен. Но сегодня, в такой чудесный вечер, Максу вовсе не хотелось оставаться одному в пустой квартире. К тому же, завтра выходной день. – Не хочешь зайти? Сегодня все-таки почти праздник, и у меня есть настроение общаться. – Конечно! Если я не помешаю, – Хайрих был слишком откровенно рад. Неясные пока подозрения Макса вновь зашевелились, хоть он и не рассматривал их всерьез. Они поднялись в квартиру; Макс оставил Хайриха в гостиной наедине с баром, а сам зашел в смежную со спальней гардеробную, снял парадную форму, и вышел уже в домашнем: удобных брюках и мягкой рубашке. – Я нашел это, – Хайрих как трофеем помахивал бутылкой русской водки и широко улыбался. – Остальных названий я не знаю! Еще бы, откуда деревенскому парнишке знать о дорогих французских и испанских винах? – Хорошо, значит, водка. Русские употребляют ее в немыслимых количествах, – Макс вышел на кухню и вернулся через секунду с блюдом ранней черешни. – Больше у меня ничего нет на закуску, я редко ем дома. – Ничего, я могу и не закусывать, – Хайрих улыбнулся странно, немного хищно, наклонившись вперед. Макс сел напротив в кресло, взял в руки маленькую рюмку из итальянского набора. – Не хочешь предложить тост? – спросил он. – За случайности! За совпадения и стечения обстоятельств! Устроит? – Хайрих все еще чуть наклонялся к нему, глядя в глаза. – Очень необычно. Вполне устроит. Напиток обжег горло, перекрывая дыхание на мгновение; Макс потянулся за черешней, и их руки столкнулись. Хайрих тут же отвел свою, уступая очередь. Некоторое время заняли ничего не значащие разговоры, большая часть бутылки опустела. У Макса слегка шумело в голове, и настроение было просто неприлично доброжелательным для него. Завтра утром будет совсем не весело, он уже знал это. И тем не менее – пусть. Впереди еще часть вечера и ночи, чтобы налюбоваться на этого титана рядом, а потом еще немного времени только для Макса, когда он будет ерзать по дивану, где недавно сидел Хайрих, судорожно выискивая остатки его запаха, и представляя, что они делают вместе... Да, так он тогда и думал. Их внимание привлек шум на улице, грохот какой-то техники. Единственное окно гостиной выходило на дальнюю часть улицы, там пока ничего не было видно. Сейчас Макс понимал, что его поступками тогда руководила смесь желания и алкоголя, плюс некоторая доля природной склонности к издевкам. Ему было очень интересно увидеть реакцию Хайриха, подтвердить или опровергнуть немыслимые подозрения. Он встал с места, захватив горсть ягод, рукой махнул Хайриху, чтобы шел тоже, и решительно распахнул дверь спальни. Эта комната была угловой: одно из ее окон выходило на ту же улицу, другое – во двор, сквозь который просматривался поворот. Чтобы дойти до этого окна, нужно было пересечь всю комнату, что Макс и сделал. Со стороны поворота из центра ехала колонна бронированных автомобилей; должно быть, на границы, где сейчас производились работы по усилению концентрации войск, либо в неспокойную Чехословакию. – Похоже, война начинается? – Хайрих оперся о край окна, перекрывая выход; Макс сделал вид, что не заметил этого. – Да. Об этом часто говорят, и из речей фюрера это хорошо понятно. Да она уже идет, разве не видишь. У нас будет много работы тогда, – Макс заглянул в окно чуть дальше, и Хайрих придвинулся еще ближе. Дно бутылки глухо стукнуло о тумбочку возле окна: теперь руки Хайриха были свободны. Макс чувствовал его дыхание над своим левым ухом; Хайрих почти прислонялся к его спине. – Думаешь, будет война с Советами? – Определенно да. Либо они на нас нападут, либо мы на них, – Макс чуть повернул голову к нему, не отрывая взгляда от колонны. – Это странно, ты не находишь: зачем перегонять технику через центр города? Макс медленнее обычного соображал сейчас и допустил ошибку. Стоило чуть ослабить самоконтроль и пустить зверя на полшага ближе... Одна рука резко обхватила Макса за талию, другая стиснула подбородок; он успел только распахнуть глаза, а Хайрих уже накрыл его рот своим. В первый миг был ступор, не получалось даже дернуться, а губы Хайриха жадно и торопливо хватали его. Чужой рот был горячий, сладкий от ягод и терпкий из-за недавно выкуренной сигареты. Осознание реальности ударило, как бетонная плита на голову, и Макс попытался оттолкнуть его, вывернуться из крепких рук. Не тут-то было! С тем же успехом он мог бы сопротивляться мраморной статуе. Хайрих развернул его лицом к себе, держа за руки, чуть выше локтей. Ему было страшно, глаза бегали, дыхание едва не разрывало грудную клетку. Макс тоже был испуган, но владел собой лучше. – Хайрих, ты спятил? – прошипел он. В ответ на это тот стиснул его в объятиях до боли, выбив дыхание. Сквозь шумное дыхание удалось разобрать только сдавленный шепот: "будь что будет". Хайрих прижал Макса так сильно, что тот не мог двинуться; он торопливо целовал лицо, шею, плечи; Макс в ужасе чувствовал его твердое желание прямо на себе, и не мог найти выхода. Да, он струсил. Могучие объятия чуть ослабли, и он попытался выбраться – но Хайрих тут же среагировал, просто швырнув Макса на ковер, как котенка. Пока в голове все плясало, обезумевший громила успел отхлебнуть из бутылки глоток огненной жидкости. – Теперь не убежишь. Будь что будет. Я так долго этого желал… Он навалился сверху, и Макс с ужасом понял, что тот пытается сорвать с него одежду. От страха ему стало дурно, потемнело в глазах; мысли улетучились, оставив только одну: выбраться! Однако Макс против Хайриха был словно голый оборванец против танка. Рубашка треснула, пуговицы горошинами запрыгали по полу, некоторые остались матово поблескивать на ковре. Пояс брюк Хайрих рванул на себя, послышался хруст разрываемой ткани. Он рычал в яростном желании, и будто совсем не обращал внимания на попытки жертвы вырваться. – Давай, давай, мой хороший, бейся! Сопротивляйся мне, – выдавил он наконец, мокро целуя шею. Сердце готово было выскочить через рот от ужаса, Макса тошнило, все тело била дрожь. Сколько раз он думал об этом, представлял… и вот теперь, так… Это будет так? Хайрих прижал его лицом к ковру, держа одной рукой за шею сзади; похоже, второй рукой он помогал себе избавиться от одежды. Холодея от ужаса, Макс увидел, как рядом на ковер ложится ремень его форменных брюк... Он предпринял последнюю отчаянную попытку вырваться – и в ответ Хайрих прижал его к полу так, что он не мог дышать, а позвоночник внутри слабо захрустел. – Не сейчас, мое сокровище. Не сейчас, – Хайрих склонился над ним, прилегая плотно к обнаженной коже. Максу было очень страшно, и тело отказывается подчиняться. Наступило что-то, похожее на апатию – он смирился в руках победителя, и чуть дрожа ждал продолжения, мучительно краснея от стыда. Он чувствовал, как горит лицо: его обнажал чужой человек, мужчина... пусть и желанный в тайне. Хайрих что-то шептал сам себе, и Макс ощущал его руки на своем теле, а потом все произошло очень быстро. Сильным рывком Хайрих раздвинул его ноги, уверенно приподнял бедра, и острая боль пробила все тело. Макс взвыл и дернулся, делая только хуже. Он потерял сознание от боли еще до того, как Хайрих заменил в нем свои пальцы на член.