"Анонимная любовь"

— Хватит издеваться и пудрить мне мозг, Даша. Достаточно. Ты хочешь мне отомстить? Так вот у тебя получилось это сделать. Хочешь, чтобы я мучился? Ты думаешь это не так? Думаешь, что я не засыпаю и не просыпаюсь только с одной мыслью о тебе и том вечере, о том, как я перед тобой виноват? Я скотина и моральный урод и теперь понимаю это, — изо всех сил он старался себя контролировать и говорить как можно тише, ведь еле слышная музыка, исходящая от рояля, с трудом перекрывали неслышные голоса посетителей в зале, но его разум заполоняла мысль о том самом вечере. Мимика его лица отчетливо давала понять о том, что он чувствует сейчас, а сжимающийся с каждой последующей фразой кулак указывал на его удивительно сдержанное поведение, по сравнению с любым другим конфликтом, который всегда из-за чудо-характера выходил из-под контроля. — Мог не распинаться здесь. Это факт, — огрызалась та, будто ей безразлично присутствие здесь молодого человека. — Это все эмоции, но пойми, как мне было больно. Если бы в тот день я увидел Никиту, в тот самый момент, когда только узнал об этом, видит Бог, я бы убил его. — Хватит считать меня вещью! Пора учитывать и мои интересы тоже. Перестань быть эгоистом и думать только о собственных желаниях. А знаешь, я рада. Рада, что тогда все случилось именно так. Через боль и слезы я поняла, что ты — не мой человек, пойми и ты это. — Хорошо, я услышал тебя, — громкий хлопок насильно закрывшейся двери, оповещающий девушку о том, что он покинул данное помещение, заставил сильно зажмурить глаза и оставить заметные темные потеки черной туши под глазами. Он показательно вышел в зал ресторана, чем обратил на себя внимание большинства гостей, в том числе и друзей в лице Юли и Вовы, первая из которых сразу же подбежала к вышедшей оттуда же Даше. Она явно была обеспокоена состоявшимся разговором, но почему-то пыталась скрыть свою печаль. Она, похоже, тут же собиралась пойти вон и не видеть никого и ничего сегодня. Ужин был обречен, или же она сама виновата? Ведь никто не заставлял ее так нагло и у всех на глазах звать за собой Павла, который даже не имел представления о том, что может видится с девушкой еще где-то кроме надоевшей работы. Возможно, если бы там была более разряженная обстановка, то и сама мысль о работе не была бы такой противной, вызывающей лишь отвращение. Пусть такой резкий скачок и смена социального статуса Паши изначально не вызывали у него положительного отзыва и слов благодарности в адрес Элеоноры, он понимал, что все могло быть намного хуже. По крайней мере он постоянно находится рядом с ней. Да, молча, без лишних ненужных слов, безо всякой лишней улыбки. Да, она молчала и держала обиду на него, но она была где-то рядом постоянно. И именно это грело душу, хоть иногда он и делал что-то, противоречащее истинным чувствам. — Даш, хватит уже над Павликом издеваться. Помучила парня и достаточно, сколько можно. Посмотри, как мужик без тебя страдает. — подливала подруга масла в огонь, преследуя при этом, естественно, лишь благую цель — хоть как-то помочь Даше. — Недавно он сказал, что никогда не любил меня. Я понимаю, что это не так, была причина для этого заявления, но… Сегодня я ему сказала, что он мне не нужен. — она говорила как-то спокойно, смирившись во всем, или просто делала вид, чтобы от нее скорее отстали. — Жалеешь? — Никогда не жалею о том, что сделала. Если так поступила, значит так надо… В конце концов, не он последний,  — подумала Даша, натянув какую-то улыбку. Разве нельзя с подругой вести себя по-настоящему? — Я не хочу видеть тебя постоянно плачущей и грустной. Пойми, что счастливой тебя не сделает никто другой, кроме…ну ты поняла кого.

Он разгребет твой бардак в голове, квартире, Он будет знать тебя от и до. Он будет лучшим мужчиной в мире, кроме. ну ты поняла, кого. Он будет целовать твои губы, плечи, Обнимать нежно так со спины. Будет твердить, что время то лечит, Только пока подожди. Он будет спасать от мерзких видений, снов, Греть, когда ты сильно замерзнешь. В попытке избавить тебя от чужих оков, В надежде, что ты не вспомнишь. А ты каждую ночь засыпая, ну как засыпая, закрыв глаза, Будешь жмуриться и мысленно представлять, Как кто-то другой так нежно целует тебя, Ложась с тобой в одну, еле теплую, кровать. Он будет верной опорной в каждой твоей беде, потере, И только запахом дурацких духов напомнит его. И ты будешь любить его больше всего на свете, в мире, кроме… Ну ты поняла, кого.

Юля указала глазами на кого-то уверенно приближающегося сзади. — Я не имею права быть с тобой. Но ведь на прощальный танец я могу рассчитывать? — поинтересовался Павел, но его вопрос носил какой-то утвердительно-угрожающе-любящий характер. Она не могла отказать. Устала отказывать что ли. — Но здесь не танцуют. — А мы потанцуем, — не дожидаясь ответа, Паша взял ее руку и слегка потянул к себе. Кажется, все в порядке: руку не заломала да и пощечину не влепила. — Прости, я погорячилась, — он хотел ее остановить, — нет, послушай. Я простила тебя, правда, и давно. Я не могу простить себя. Чувствую себя виноватой. Перед тобой. Понимаю, что не смогу, наверное, вернуть то, что было тогда между нами. — Может просто останемся хорошими друзьями? — а потом молчал, чувствуя, как в нем что-то смягчается, и надеялся на отрицательный ответ. Не слишком он расщедрился на теплые слова в этой фразе, а ведь именно она подводила черту под последними двумя годами постоянно происходящих с ними событий. Она могла быть решающей. Потом он все же понял, что было бы ошибкой сказать больше. И даже если она сейчас ответит что-то вроде «хорошо», он все равно будет рад. Чувствовать ее рядом с собой, постоянно видеть, обожать, на что-то надеяться и в тайне любить. Так тепло и безответно любить, как никого и никогда прежде. — Наверное, это единственное верное решение.