История о волонтёртве.

«… и помните: улыбайтесь посетителям так, словно вы сорвали джек-пот в казино.» Так закончил свою речь распорядитель летнего фестиваля, ежегодно проходящего в Токио. Тецуя внимательно слушал владельца центрального лунопарка, однако ничего нового не узнал. Кроме того, что распорядителя звали Ичиносе Махиру, он был сутул, толстокож, но буквально сиял добротой и ловкачеством. Куроко был волонтером, добровольно-принудительно подрядившемся на недельную интенсивную работу, за которую учителя в Сейрин пообещали кое-какие поблажки на осенних экзаменах. Тецуя, на самом деле, не слишком жаловал парки развлечений (особенно аттракционы, на которых его крутили, словно в стиральной машинке), однако согласился. Согласился, потому что согласился Кагами, и Фантом был больше, чем уверен, что при должном обращении со Светом дела пройдут гладко, а сам он будет спокойно продавать попкорн или сладкую вату. Но в последний момент Тайга улетел в Америку, ничего вразумительного не сказав. Потому дела обстояли так, что на плечи Куроко должно было свалиться больше, чем он предполагал. Лентяем Тецуя не слыл — за любую работу брался с надлежащей ответственностью и доводил до конца, как бы трудно ни приходилось — но здесь оставаться одному очень не хотелось. Эту ситуацию предстояло исправить в кратчайшие сроки, чем парень сразу же и занялся, применив всю свою сноровку, ловкость и находчивость. Конечно, придуманный за пару часов до сна план был не идеален. И пробелы в нем дали о себе знать сразу после речи Ичиносе Махиру. — Тецу, этот мужик сказал, что надо работать? — хмуро произнес зазевавшийся Аомине, бросая безразличные взгляды на других ребят-волонтеров. — Мы ведь покататься на новых американских горках шли. — Нет, мы на две недели волонтеры в этом парке, Аомине-кун. Сейчас летний фестиваль. Я же говорил, — сказал Тецуя первое, что пришло в голову. — Не, Тецу, ты точно сказал, что мы будем кататься на новых горках, которые открыли по случаю летнего феста. — Ты спросонья попутал что-то. — Ничего я не попутал, — шикнул Дайки. — Че за дела? — Будет весело. — Весело? Оттирать блевотину от сидений? Возиться с потерявшимися спиногрызами? Гонять с одного конца парка в другой за рожками для мороженого?.. — Я удивлен, что ты слушал Ичиносе-сана. Нет. Мы просто весело проведем время. Это ведь парк развлечений, Аомине-кун. — Тецу, звякай Кисе. Я в этом участвовать не буду. Дайки развернулся, махнув рукой, и направился в сторону центральных ворот. Тецуя нахмурился: надо что-то делать. Мысли Фантома активизировались и быстро нашли… нашли ответ не совсем дружеский, но… — Аомине-кун, помнишь ленч, который приготовила Момои-сан? С которым ты сам-знаешь-что сделал? — на автомате выпалил баскетболист, и Дайки остановился, но не повернулся. В голове Куроко уже успел подкорректировать план, чтобы тот не походил на шантаж — как он может со своим другом? — и продолжил вещать на извечную тему. — Она спросила меня недавно, понравился ли он тебе. — К чему ты клонишь, Тецу? Что ты сказал? — Я сказал, что он был хорош для девушки, которая учится готовить. Она сказала, что если тебе нравится, то она будет готовить его каждый день. Попросила узнать твое мнение. Но я ответил за тебя. Паренёк многозначительно промолчал. Волей-неволей Аомине развернулся, настороженно глядя на друга прищуренными глазами. — Ты же не сказал… — Я сказал, что баловать мужчину ни к чему. Лучше готовить иногда, практикуясь на других блюдах и совершенствуя свои навыки. И делать изредка маленькие сюрпризы. По мнению Тецуи, этот ответ был лучшим и наиболее деликатным. По выдоху Аомине, он понял, что тот солидарен с этим умозаключением. Слово за слово, небольшой намек на отлынивание от экзаменов, если он пройдет волонтерский путь, и Куроко пробил стену лени и категоричности. Потребовалось около двадцати минут в общей сложности, чтобы убедить Дайки остаться на волонтерство, и еще столько же, чтобы пройти инструктаж. Оба баскетболиста оказались в одной команде, носившую название «Бонго». Их куратором оказался весьма задорный пухлолицый человек, именовавший себя Старый Гурен, или Папаша (хотя ему было около 35, но в парке он был с самого детства и был матерым аниматором). Инструктаж Старого Гурена заключался в следующем: он пошутил про каждого из салаг-волонтеров и отправил каждого с поручениями. Аомине и Куроко послали к мадам Яко. Чем она занималась на тот момент ни Тецуя, ни Дайки не знали. Однако позже Фантом был уверен: для Дайки визиты к мадам Яко стали почти равносильны ленчу Сацуки. Как оказалось, Яко была костюмером и хранителем «шкур» — костюмов, в которых волонтеры вроде Куроко должны были развлекать посетителей. Задача эта была одна из самых паршивых: ходить и плясать под палящим солнцем перед толпами детей и родителей, истекать потом и едва не хватать тепловой удар — вот что значило быть талисманом парка. Под хлопотливое ворчание Яко и сетования на тему «Слишком большой мальчуган, нужен костюм XXL!» Дайки получил свою шкуру, напоминавшую игрушечный вариант Нигоу. Куроко с сочувствием взглянул на друга, который недоумевающе повторял «да как я в это ввязался» и все в этом духе. Мадам Яко велела не бубнеть, а лучше выпить побольше воды и ни к в коем случае не есть. Затем велела раздеться до трусов и поскорее влезать в шкуру: фестиваль уже стартовал и пора выпускать несчастных животных-людей. Все это время Невидимка стоял, как истукан, и ловил взгляды-молнии со стороны Аомине. Когда же друг оказался в шкуре, Куроко проявил невиданную выдержку и остался стоять с невозмутимым видом, хотя внутри разрывался от смеха. Но после того, как Дайки кое-как влез в костюм животного и был отправлен Яко в добрый путь, Тецу все же прыснул от смеха и тем самым привлек внимание костюмерши. — А ты откуда тут, мальчик? — охнула она. — Меня отправили вместе с Аомине-куном к вам. — Ох, как же я тебя не заметила. Право дело, тебе бы костюм пришелся получше, с твоим-то ростом! Куроко был тенью, а Аомине — светом. И сейчас свет, как обычно, взял на себя самую «грязную» работенку. Это было таким естественным, и сейчас Тецуя был доволен, что не он пляшет в шкуре хаски. — Вы ведь из одной команды? Ты, поди, ему солевые таблетки дай и скажи, чтоб через 15 минут возвращался. В этом костюме долго нельзя ходить. Мы тут не хотим чьих-то смертей от перегрева. Куроко кивнул и молча принял пластинку, которую дала Яко, а после ретировался. И ближайшие пятнадцать минут его единственным бременем было носить таблетки, пока Аомине, облепленный со всех сторон детьми, развлекал народ. По истечению пятнадцати минут Тень стал сигналить человеку, видевшему мир сквозь голубую сетку собачьих глаз, что пора уходить, и провел друга в павильон с кондиционером рядом с костюмерной, где помог снять шкуру. Аомине выглядел не слишком хорошо, а вернее так, словно его без остановки сутки гоняли по стадиону: весь раскрасневшийся и истекающий потом, словно только после погружения в океан. — Что за подстава, Тецу? Куроко дал солевые таблетки и постарался найти что-то вроде полотенца, но ничего такого не было. Он развернулся, чтобы предложить принести лимонад, но… По самой макушке Тецуи пришелся мягкий удар, сопровождаемый писком. Затем еще и еще. Тот хлопал глазами и с йотой изумления смотрел на Аомине, усердно дубасящего его надувным молотком. Библейская картина. — Аомине-кун, перестань, пожалуйста. — Не перестану, — гаркнул Дайки — и перестал. Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но в павильон влетела мадам Яко. — Нечего, нечего прохлаждаться! В парке уже наводнение посетителей! Так что… ох, малыши, скорее… И что-то вдруг заставило одинокую женщину бальзаковского возраста опешить. Куроко предположил, что, возможно, она вспомнила о не выключенном утюге, а может все дело было во взмокшем обнаженном юноше со спортивной фигурой и в прилипших и полупрозрачных от пота трусах — но кто знает? Тецуя молча ретировался, оставив друга наедине с костюмершей. Работа нашлась сразу: старый Гурен заприметил Куроко едва он вышел из павильона и отправил к повозке с попкорном и сладкой ватой. В двух словах объяснив что к чему, мужчина оставил баскетболиста наедине с разноцветными разорванными зернами кукурузы. Так и начались дни безудержного веселья и выматывающих поручений. Где только Куроко не побывал и что только не делал: продавал попокорн, жарил пончики, управлял аттракционами, на которые не требовались права на вождения, оттирал сидения тех аттракционов, на которые бесстрашно ступали только что поевшие люди, помогал потерявшимся детям найти родителей. Особенно ему нравилось работать с детьми в городке для малышей, где мамы и папы оставляли своих чад наедине с суровой социализации среди других карапузов. Тецуя мог легко утешить любого ребенка, а сами малыши его любили и с радостью соглашались делать то, что он говорит. Иногда он чувствовал себя Гамельнским дудочником — настолько сильно дети увлекались им, порой даже не желая идти домой с родителями. Дайки тоже развлекался, как мог. Преимущественно с мадам Яко, явно положившей глаз на молодого человека. Она заставляла носить шкуру хаски и была против, когда кураторы других групп предлагали другого кандидата на эту роль. Тецуя же получал резиновым молотом при любом удобном случае. Однако пересекались они довольно редко, хоть и были в одной группе. *** Наступил последний день фестиваля, а вместе с ним и подошла к концу волонтерская деятельность. Что-то было в этом печальное. Конечно, Куроко и Аомине получили бесплатный допуск на любые аттракционы до конца лета, а потому прийти могли в любое время, но что-то подсказывало Тецу, что Дайки еще не скоро захочет прийти сюда. Старый Гурен сказал всей команде, что после закрытия их ждет небольшой сюрприз — и не обманул: для тридцати «избранных» была приготовлена мини-вечеринка с большим количеством выпивки и пиццы за хорошую работу. Большинство молодых парней и девушек обрадовались такому повороту и с радостью припали к пивным (и не только) напиткам. Куроко не соглашался: во-первых, он был спортсменом, во-вторых, отец сразу почует неладное, если вдруг от Тецуи запахнет спиртным. И все было бы хорошо, если спаивателем не был Папаша. Вот в чем этот матерый мужик был хорош, так это в умении брать, что называется «на слабо». Фантом не поддавался на провокации никогда, но то ли дым от скуренных трав и кальянов, то ли мужская гордость Тецуи была задета, но он согласился на отчаянный номер: вливание. Суть этого поступка для сорви голова заключался в том, что ему вливали в рот по нарастающей спиртное, а градус повышался с каждой рюмкой. Приняв во внимание то, что салага — трезвенник, старый Гурен остановился на 18 градусах. Затем закинул его на плечо и раскрутил и, под бурные аплодисменты и задорный смех отправил пинком пройтись. Позже Куроко признался самому себе, что это был худший поступок в его жизни. Тецуя весьма спокойно прошел пару метров (не считая того, что пинок дал ускорения), а после перед глазами все резко стало плыть. Земля будто уходила из-под ног, но баскетболист почувствовал, что его кто-то держит под мышки. Голова запрокинулась назад сама собой, и он увидел Дайки, который, хоть и ухмылялся, но качал головой. Фантом рассмеялся. Отчего - сам не понял, но чувствовал: надо так. Алкоголь ударил в голову так же неожиданно, как метеоритный данк Кагами, и с точностью, как трехочковые Мидоримы. Аомине что-то говорил, Куроко что-то отвечал, вернее, издавал звуки ответа. В какой-то момент оба сошлись на том, что Тецуя не совсем в адеквате и решили проветриться. Через какое-то время Тень обнаружил себя на белом механическом лебеде, плывущем по водному лабиринту — один из уединенных аттракционов для двоих. Еще через пару минут по водному пути Тецуя стал обсуждать игру Кагами и баскетбол, а после — темы о вечном и высоком. — Сбаки… собаки ве-верные, — усердно, но заплетаясь, объяснял Тецуя Аомине, почему взял Нигоу домой, — он вот в тапошки насикает, но птом ве… ведь утром с такой мордошкой по утру встре-ке-чает! И никогд… да не бросит! — для убедительности он постучал себе по груди. Вдруг что-то щелкнуло — и парень услышал звук, отличный от медленной музыки, игравшей в туннеле. — Ох-а? Нигоу? Ниг-гоу потер… ррялся! — Нигоу? Что? Тецу, ты пьян. — Гава…гавкает! Я спа-а-асу! Наверное, в тот момент в мозгу у Куроко произошел сбой системы и вылез, что называется, экран смерти. Тецуя резко нажал на кнопку «стоп», лебедь остановился, и парень выпрыгнул из кабинки. Но это было очередной ошибкой: ноги не слушались и тут же заплелись. Он ударился боком о корпус лебедя и, споткнувшись о собственную голень, повалился в искусственный водный пролив, ударяясь на этот раз головой о борт. «А ты такой правильный, да, пацан? Терпеть таких не могу, знаешь ли. Баскетболом занимаешься, слышал? Еще слышал, что у спортсменов не стоит, особенно у качков, — неуместно насмехался Старый Гурен, подталкивая бутылку к Куроко. — Ты бы выпил, может, это последний раз в твоей скучной жизни. Хочешь умереть, не узнав, как это — забыться нахрен? Бьюсь о заклад — еще и сисек не щупал. Да что там, чмокался с кем хоть? — пьяный Папаша неприятно вытянул губы и издал причмокивающие звуки. — Забьемся, что твой дружок другого поля ягода, а? Да ты на его фоне просто…» Почему мозг выдал эту информацию? Наверное, совесть нашла «вирус», из-за которого произошел нынешний сбой. Тецуя продолжал думать о бессмысленной речи Гурена, при этом не заботясь о том, чтобы вылезти из воды — Аомине уже вытащил его и растрясал, обращая на себя внимание. Куроко тупо посмотрел на друга и резко нахмурился. — Я не такой, как ты. И не стремлюсь стать таким же. Но есть вещи, в которых я не уступлю тебе. Мой баскетбол так же силен. Дайки посмотрел на него еще тупее, чем Тецуя на него. А черный экран смерти в сознании Куроко довел юношу до такого возгорания гордости, что ее можно было приурочить к гордыне. «… девственная телочка». Тецуя переполнял гнев за такие слова Папаши, хотя он сам не видел ничего постыдного в том, что не занимался ни сексом и не целовался по-взрослому. Но все же… Ладони сами легли на смуглое лицо. Тецуя решительно подался вперед, неловко стукаясь носом о нос Аомине, но тут же исправляясь, кое-как склоняя голову набок. Алкоголь подавлял смущение, но все же губы мелко дрожали, когда впервые касались чужого рта, чуть оттягивая нижнюю губу, затем переходя на верхнюю, совсем мягко и неумело целуя. Это длилось несколько мгновений, но показалось вечностью. Тецуя широко распахнул глаза. Замер. Одернулся. Отвернулся. Говорят, что поцелуи опьяняют. Но первые — совсем наоборот: будоражат, навсегда врезаясь в память. Тецуя совершенно ясно осознал, что сделал. Ему было стыдно и совсем не хотелось помнить. В голове стоял назойливый гул. Слов не находилось. Куроко молчал.