История о волонтёртве.

Разворот на сто восемьдесят градусов. Остановка. Мир продолжает своё вращение, даже не собираясь останавливаться. Пот заливает глаза. Люди, земля, аттракционы - всё двоится, вертится. Волей-неволей начинаешь шататься, к горлу подкатывает неприятный ком желчи, в ушах гудит, голову, словно что-то сдавливает. В какой-то момент показалось, что мир вокруг потерял все свои краски, став одним, единым чёрным пятном, но вскоре все резко возвращается. Где-то вдалеке слышен чей-то знакомый голос, призывающий идти куда-то. Аомине не понимает, куда именно, но шатаясь, плетется на зов и вскоре оказывается в подсобке, ведущей к многочисленным коридорам-лабиринтам под всем парком аттракционов. Мир всё еще продолжает вращаться, пока в голове отчётливо чувствуется ритм сердца. Легче становится лишь тогда, когда заботливый спаситель расстегивает молнию на спине и помогает скинуть костюм. На удивление тяжелая голова собаки свалилась с головы Дайки, утягивая за собой остаток всей шкуры, оголяя пылающую, потную, смуглую кожу, позволяя впитать ей благословенный кондиционированный прохладный воздух. Так действительно лучше, не смотря на то, что табун мурашек уже пробежал вверх и вниз, под отрывистые глубокие вздохи и попытки прийти в себя. Гудит. В голове ужасно гудит, в ушах стоит неописуемый шум, не позволяющий услышать и слова, что пытается произнести спаситель, помогающий вытащить ноги из шкуры и аккуратно подталкивающий вперед. Ао не помнит, как дошел до костюмерной, как рухнул на уже полюбившийся ему диван, как пытался прийти в себя наблюдая за дурдомом, который всегда происходил в этом помещении. Женщины, молодые девушки, парни и мужчины бегали из стороны в сторону, что-то кричали, причитали и издавали так много разных звуков, что разобрать в этой каше что-то определенное казалось невозможным даже в нормальном состоянии. Всё сливалось в гул, так неприятно давящий и раздражающий. Хотелось покоя, немного тишины и пить. Жажда словно не давала сознанию отключиться от этого мира, терзающе заставляя раз за разом приходить в себя, проваливаясь лишь на несколько секунд. Но в один из таких провалов Дайки упустил момент и не понял, когда костюмерная опустела, оставив его один на один с прохладой, тишиной, диваном и проклятой им еще в первый рабочий день шкурой. Никогда еще Ао не испытывал такой неистовой ненависти к чему-то, как к этой шкуре, хотя порой эта ненависть перекидывалась на виновника его мучений, но, единственное, что позволял себе баскетболист в такие моменты - это дубасить чёртового Куроко по голове резиновым молотком до тех пор, пока не надоест, или не полегчает. Но деваться было некуда. Уже некуда. И вот все мысли в очередной раз уносятся куда-то далеко, когда Яко - худощавая женщина, которой пояс для чулок требовался не больше, чем Мурасакибаре туфли на платформе, подлетает к Аомине с притворно встревоженным лицом и пылающим похотью взглядом. В такие моменты мулат чувствует дикое желание освободить свой желудок и подкатывающий ком к горлу, а после безысходность и неимоверную усталость. Он уже смирился где-то на третий день всего этого кошмара, когда осознал, что вырваться из когтистых лап этой старой женщины не удастся, слишком впечатлил её вид умирающего потного самца в первый день. Но за одно её благодарить можно было, если верить Папаше - тому самому куратору, что решил направить Тецу с Дайки с первых часов работы в этот пёстрый ад, только для мулата эта женщина выгоняла всех из костюмерной, позволяя восстановиться в умиротворяющей тишине и только для него таскала бутылки с божественно холодной водой. Правда оставаться с ней наедине и её сжирающим взглядом первое время было крайне некомфортно, а после привыкаешь, и собственное состояние заботит тебя больше. За это лето Аомине понял одно, в его жизни появились пятнадцатиминутные моменты, которые стоило пережить только ради потрясающего заряда энергии и улыбок детей, тепла и счастья, что те неосознанно дарят парню в костюме огромной, пушистой хаски. Но так уж сложилось, что таких моментов было по три, а, то и пять раз на дню, после чего были получасовые страдания в костюмерной с ужасающей ведьмой, от которой не было спасения. Тецу назвал это волонтёрством, упорно пытаясь убедить Дайки в правильности его решения, не забывая благодарить, что не бросил друга в беде и покупал по пути домой каждый вечер мороженное, газировку, а порой водил поесть бургеров, если у них оставались силы. Но как бы это не называли окружающие, мулат продолжал называть это цветастым адом, и каждое утро начиналось с проклятий Тецу, затем стриптизом в костюмерной, где ему приходилось раздеваться до трусов по нескольку раз на дню, оставаться там в таком состоянии и порой не вылезать оттуда целыми днями, работая на принеси-подай или примеряя на себя новый костюм. Иногда получалось договориться с Папашей – колким на язык мужиком куратором и слинять с глаз старухи Яко на целый день, насладившись жарой не в костюме собаки, а в нормальной одежде и помогая то тут, то там, управляя аттракционами и прочими радостями жизни в парках развлечений. В такие моменты действительно получалось проводить время вместе со старым другом, весело и непринужденно, не забывая обязательно хотя бы раз в день ударить того резиновым молотком по голове. Иногда Папаша отпускал их пораньше домой, невзначай напоминая о том, что они могут бесплатно кататься на любых аттракционах и едко хихикая, предлагая самому видному из всей его команды «Бонго» пригласить старушку-фанатку прокатиться где-нибудь. В такие моменты Дайки особенно ненавидел этого мужика, обязательно огрызаясь ему в ответ и проклиная его едкую улыбку. Но за всем этим весельем скрывалось одно большое развлечение, знакомство с совершенно новым миром, который дарит тебе небывалое разнообразие каждый день и удовлетворение от проделанной тобой работы вперемешку с небывалой усталостью после долгого рабочего дня. *** Последний день фестиваля наступил несколько неожиданно. Возможно потому, что Папаша за всё время волонтёрства успел надоесть своими розыгрышами, а может и потому, что, так или иначе ребята или салаги, как их называли все работники парка, втянулись в работу этого красочного мира. Хотя проводы оказались впечатляющими, и в этот раз Старый Гурен решил обойтись без своих хитростей и обманов, действительно устроив классную вечеринку. Правда вот его склонность к спаиванию особо приглянувшихся ему салаг, Дайки не понравилась еще с первых минут начала веселья. Будучи спортсменом, пусть и крайне ленивым, Аомине не пил, а из-за своего крайне упёртого нрава еще и не поддавался уговорам, прекрасно понимая, что и законом не положено. Попытка взять мулата на слабо тоже не увенчалась успехом, и тогда Папаша решил, что уж, так надоевшие за всё это время, колкости и двусмысленные намёки в сторону старушки Яко смогут ему помочь. Но результат оказался иным, Ао лишь психанул, рыкнул и вышел на улицу поговорить по телефону. Забыв совершенно о том, что сегодня должна быть какая-то вечеринка он, естественно, не предупредил родителей, и теперь беспокоящаяся мать, начинала напоминать надоедливую Момои, засыпая его sms-сообщениями. Разговор выдался не долгим, но одна из скромных малышек-салаг, что тоже торчала с ним всё это время в костюмерной, правда совсем в иных костюмах и, не удосуживаясь чести надеть шкуру, решила, что пора перейти в наступление. Пропал Аомине с ней примерно на час, решив прогуляться по территории, они уже возвращались назад с довольными улыбками, когда одна голубая макушка вылетает, словно с пинка, с вечеринки и начинает терять равновесие. Хватает одного рывка в купе с природной скоростью, для того, чтобы успеть подхватить Тецу и не дать распластаться по земле. - Эй, ты чего? – Держа друга под мышки и подтягивая его вверх, чтобы тот уже почувствовал землю под своими ногами, проговаривает мулат и встречается с необычайно странной картиной. Куроко запрокидывает голову, смотрит на него туманно-пьяным взглядом и пытается ответить что-то, вызывая лишь ухмылку, когда заливается смехом. Не сложно догадаться, кто виноват в подобном состоянии Тецуи, однако отдать должное этому старику всё же надо, уговаривать он, видимо всё же умеет, пусть и не всех. Покачав головой, вздохнув и улыбнувшись обеспокоенной девушке, Дайки лишь попросил её передать Папаше, что тому не жить и, подхватив друга удобнее, направился прогуляться под непонятные звуки, издаваемые Куроко. Наверное, он всё еще пытался дать ответ, а может быть возмущался или, наоборот, спрашивал что-то. Аомине не знал, лишь понимал, что тому надо как следует проветриться, желательно прийти в себя и только тогда можно будет идти домой к строгому отцу. Ну, либо сегодня он останется ночевать в доме семьи Аомине, а мулат лишь пожмёт плечами, рассказав родителям красочную историю, какой здоровский им попался куратор. Ну, а пока прогулка по парку с попыткой приглядеть какой-нибудь незамысловатый, простой и спокойный аттракцион, где можно было бы расположиться вдвоём и не таскать на себе эту тушку, которая медленно, но верно отключалась, как Ао порой после очередного шоу в шкуре. Где-то минут через пятнадцать прогулки, Дайки уже нес Тецу, как принцессу на руках прямиком к водному лабиринту, намереваясь поторчать там до тех пор, пока другу не станет лучше. Аттракцион рассчитан на влюбленные парочки, а потому народу там бывало обычно крайне мало, плюс он медленный и спокойный, нужно было только удобно расположиться на механическом белом лебеде и не заснуть, пока плывёшь по импровизированному водному проливу. Так всё и было бы, если бы не внезапное обострение очнувшегося друга, которого сначала пробило на разговоры, а затем и вовсе заклинило на внезапном желании утопиться, не то от стыда, не то от дурости алкогольной. Вроде бы крайне неуклюжий и медленный, Тецу внезапно стал необычайно шустрым, но всё еще неловким, а потому пришлось лезть за ним в воду примерно по пояс и вытаскивать горе-суицидника обратно, с надеждой на то, что вода отрезвит пьяный рассудок. И в какой-то момент Дайки даже показалось, что так оно и произошло, но рано было радоваться. Нормальная речь не сулила ничего хорошего, за ней последовал многозначительный, но дико тупой взгляд, заставивший мулата ответить тем же. И он уже было хотел выдавить из себя своё лениво-лаконичное «чо», когда чужие ладони ложатся на смуглое лицо, а Тецуя решительно подается вперед, неловко утягивая парня в поцелуй дрожащими губами. Где-то здесь сознание Аомине даёт сбой, перед глазами всплывает синий экран, а парень попросту отключается на несколько мгновений, откровенно не понимая, что происходит. Это был не тот поцелуй, который опьянял. Ни для кого из них. Кто знает, что там испытывал в этот момент Куроко, но Дайки понял одно, он, кажется, отрезвел за них обоих и даже слегка смутился, не то от неожиданности, не то от чего-то иного. Но худшее было впереди, потому что, как только поцелуй разорвался, наступила тишина, напряженное молчание. Осознание молотком, но вовсе не резиновым, било по головам. Молчали оба, первое время смотря друг на друга, а после на гладь воды. Чёртов механический лебедь оказался внезапно невыносимо медленным. С повисшим в воздухе напряжением пришлось идти и домой, всё так же молча. Ао не знает, почему именно молчал Тецу, знает лишь только, что он был смущен и растерян. - А ты умеешь удивить, - первым тишину разрывает всё же мулат, когда они доходят до дома Куроко, заставляя того вздрогнуть и чуть напрячься. – Отоспись хорошенько и постарайся не попасться до утра на глаза отцу, - губы кривятся в ленивой улыбке, пока Дайки опускает свою руку на чужую макушку, растрёпывая чужие волосы. - Аомине-кун… - Нормально всё, - ответить выходит больше на автоматизме. Кто знает, что творится в этой голове. Порой Тецу действительно поражает своими поступками или просто словами. Но, сейчас ему лучше как следует проспаться.