Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла

Кэп пришел жестокий и неотвратимый, словно меч Немезиды. В глазах у него плескалась расплавленная сталь, от которой Броку захотелось спрятаться, как ребенку от монстра, под кроватью. Именно таким он и видел Кэпа в кошмарах. Изматывающих, невыносимых обреченностью кошмарах, заставляющих просыпаться в холодном поту. Кэп — Стив? — смотрел, как резал на куски, равнодушно и методично, зная, где будет больнее всего. И нечего было сказать на этот взгляд. Никак не оправдаться. Знал? Знал. Участвовал? Участвовал. Любил? Любил, ты не представляешь как сильно. Любил тебя так, как только можно любить растерзанным чувством вины сердцем. Знал, что не исправить уже ничего. Не объяснить, путаясь в словах, что только ты, ты единственный, главный, кто одним своим присутствием заставил увидеть себя как со стороны. Увидеть себя его глазами. Увидеть и понять вдруг, что все пустое, ненастоящее, что бороться уже не за что — все, за что стоило бороться, проиграно с самого начала. И только ждать оставалось после этого. Когда он поймет, узнает. И глупые, беспомощные слова… Серьезно, Брок, ты думал, что он поймет, почувствует, угадает, что ты спрятал за этим блядским «Ничего личного»? Ты правда думал, что он увидит, как ты смотрел на него, стараясь и лицо не уронить, чтобы умереть с теми крохами достоинства, что еще остались, и сказать самое важное, самое главное, что рвалось из глотки каждый раз, когда он целовал тебя? Чтобы не выдать себя перед концом — Брок уверен был, увидел это в горящих бешенством и обреченностью глазах, что живым не уйдет. Ему никогда не узнать уже, о чем думал Стив, оставляя его лежащим без сознания. Живым. Стив молчит, только смотрит долго пустыми глазами. Под которыми хочется кричать и просить, просить, просить. Через минуту — вечность — он уходит, осторожно прикрыв за собой дверь и шепнув что-то неслышно охране у двери палаты. Лучше бы добил.