Сломать

      Слава не хотел никого ломать.       Слава — конструктор, в котором слишком поздно (не) нашли брак. Уже двадцать шесть минуло, а ничего нихуя не стыкуется, не ладится, не сходится в одно. Расколотая мозаика, не ставшая иконой, — мало того, что не соберешь, так ещё и изрежешь руки скользкими кусками стекла, пачкая их густой плёнкой свернувшейся крови. Легче плюнуть и забить.       Слава давно перестал отмываться, просто махнул рукой — ему так тоже легче.       Отражение в осколке грязного нимба иногда поощрительно кривит губы, разделяясь трещиной на большее количество частей, чем у него образов. Абстракция, блять. Культура нового Ренессанса.       Если звёзд гасят, значит, это кому-нибудь нужно?.. Да. Таким, как Слава. Потому что, кроме как «опускать именитых», они больше ничего не могут. Сами не удержались бы наверху и секунды, не вошли в историю героями нового времени. Максимум — антигероями и не в историю, а так, на передовицу одной из желтушных газетёнок.       А в голове гниёт свалка живого с мёртвым, гениального с никчёмным. Протест, мечты о славе, сплошные столкновения полумер. Желание выгрызть свою — какая ирония — дозу того, что зовётся успехом, известностью, пробуждает в нём отчаянность загнанного дворового (грайм-)пса.       В Денисе этого не было изначально. Наоборот, всё максимально правильно, подчищено, подогнано под удобный образец.       Слава не хотел никого ломать, только показать, что всё может быть по-другому. И так тоже можно жить. Ведь зачем восстанавливать то, чего никогда не было? Маниакальное стремление Дениса строить раздражает — когда не заставляет вспомнить о том, что из этого могло бы что-то получиться, если бы он помог.       Но Слава не любит вспоминать.       — Ты даже не архитектор, ты ёбаный историк, — как-то говорит он. — Вы всегда смотрите только в прошлое… смотрите, зачем развязали холодную войну, где умер Гитлер и кто развалил Совок. С нихуёвым таким опозданием. Вот и смотри, а мне побоку твои свингерские интересы. Свали.       Денис, конечно, не сваливает. Хотя бы потому, что это его квартира, а Слава сам сюда приходит каждый раз, когда хочет исповедаться и проваляться вечер на его коленях, выводя из себя, отвлекая от всегда находящихся дел. Слава приходит, хотя знает, что за всё это заслужил не лежать, а стоять перед ним на — своих — коленях.       Никто не получает по заслугам.       Но на колени Слава всё-таки становится, точнее буквально падает и дёргает чужой ремень, подцепляя пряжку. Тогда он под кайфом, утопает в вязкой эйфории и в желании прямо здесь разобраться с щекотливым вопросом, кто кому кем приходится, который настоящие друзья должны обсуждать на трезвую голову.       — Ты, блять, придурок. — Денис резко вздёргивает его на ноги. — Никогда так не делай.       Он злится и злится неловко, категорично, будто для него это личное оскорбление. Может быть, так и есть. Суть не в том, чего он хочет или нет, — суть в Славином сдвиге сознания. Лучше сделать и потом пожалеть, чем не сделать вообще, — не та позиция, которую Денис одобряет.       «А реакция, как всегда, молниеносная, — про себя улыбается Слава, всё ещё не отпуская предплечья Дэна. — Как будто это я предложил ему на колени встать».       — Хотел отплатить тебе за гостеприимство, — насмешливо объясняется он, ожидая, что сейчас Денис просто ударит его.       Но удара не следует. Провокации в этот раз почему-то не работают: лимит исчерпан. Денис лишь холодно смотрит, вздыхает и соглашается:       — Отплатишь, за всё отплатишь…       И тогда Слава шлёт всё, касается его снова, забирается ладонями под майку, беспорядочно гладит по спине. Это не расплата, а чистой воды издевательство.       В ответ Денис только упирается лбом ему в плечо, чувствуя себя бесконечно разбитым и бесполезным.       — Я тебя и пальцем не трону, пока не отойдёшь от того, что принял, — упрямится он.       — Как скажешь, — закатывает глаза Слава, не разжимая хватки. — То есть, когда меня начнёт ломать, твои долбаные принципы уже позволяют? Интересно получается. Заканчивай пиздострадать и сделай что-нибудь.       — Я тебя вытащу, — обещает Денис и наконец обнимает его. Сквозь дежурную уверенность в своих словах проглядывает чёрное, как зависимость Славы, отчаяние. Принципы действительно ему многое не позволяют, но, если перешагнуть через них, — позади останется его собственный труп.       Хуже лишь, когда труп всё равно будет, но не твой.       — Я мало делаю? — зачем-то спрашивает он потом, лёжа на кровати рядом со жмущимся ближе Славой и бессмысленно глядя на часы на стене. Часы громко вращают секундную стрелку, будто бы идёт обратный отсчёт, только вот как понять до чего?       — Нет, Дэн, — в полусне бормочет Слава, когда натягивает на них обоих одеяло. — Ты делаешь не то.