Vulnicura

      Трудней всего объяснить развод Аве. Кайло слишком мал, чтобы его действительно это заботило — он только уточнил лишний раз, сможет ли позвонить маме в любой момент, а затем убежал по своим мальчишечьим делам. Виве уже пятнадцать, она потрясающе умна и не требует никаких объяснений. Наверное, потому что знает, что в следующем году она сдаст на права и за рулем новенькой машины, которую непременно получит на день рождения, сможет навестить маму в любое время. Если так, то что такое какой-то год ожидания? Ава же…       — Иди сюда, малышка.       Полуденное солнце в Калифорнии палит нещадно, поэтому, когда десятилетняя Ава занимает своё законное место у папы на коленях, Мартину приходится уклоняться от её ковбойской шляпы. Он сдвигает её Аве за спину, чтобы можно было разговаривать с дочкой, а не со шляпой. Прятавшееся под ней лицо глядит с детским вызовом, но, кажется, вот-вот из глаз потекут слёзы. Ава — борец, но при этом она всего лишь маленькая девочка.       — Почему, когда мы ходим в туалет, мальчики и девочки идут в разные комнаты и мы идём с мамой, но когда вы с мамой решили жить отдельно, то девочки достаются тебе? — вдруг совершенно негодующе и неожиданно выпаливает она. Мартин до сих пор толком не знает, что ответить на суть вопроса, но эта формулировка и сравнение, хотя испытывают его на прочность — как бы не рассмеялся дочери в лицо -, в определенном роде разряжают атмосферу.       — Потому что я люблю моих девочек и решил никуда их не пускать! — отшучивается он и крепко прижимает к себе Аву. Она смеется, но вопрос не исчезает ни из её больших и светлых глаз, ни из тембра её смеха, который вскоре прерывается. Оттолкнув от себя папу, Ава опять задаёт ему тот же в сущности вопрос. Без слов. Глазами.       Надо объяснить так много… что Сюзан выбирает работу; что, конечно же, ему, сидящему дома в студии, куда проще ухаживать за тремя детьми; что он действительно не хочет их отпускать. И что они дают ему вдохновение.       Ему стыдно признавать, но в последнее время его дочери стали его музами в самом отвратительном смысле этого слова — он берет их переживания, совмещает со своими, делает их доступными простому смертному и… новая песня готова. Возможно, она не войдет в альбом, но она будет существовать где-то среди его записей. Дети так много дают. Его маленькие ангелы.       — Вы все достаётесь мне, Ава, — он убирает курчавую прядку с её лба. — Потому что мы с мамой договорились, что так будет удобней и для неё, и для меня. И для вас всех. Этот дом больше, вам никуда не надо переезжать, не надо менять школы…       Перечисляя, он загибает на ее маленькой ладошке по одному пальчику и, когда все пальчики согнуты, её кулак помещается в его широкой ладони. Ава как-то спокойно вздыхает, удовлетворенная тем, что хотя бы школу менять не надо будет.       — Это уже сто процентов?       — Девяносто девять.       Она еще пару мгновений что-то обдумывает, затем кивает то ли себе, то ли папе, опять стоически поджав пухлые губы. Ава — в большей степени мамина девочка, нежели ее старшая сестра. Но Ава — борец, и этим всё сказано. Через полчаса из её комнаты доносится легкое треньканье гитарных струн — пора переучиваться в папину девочку.

***

      Мартин Ли Гор переживает развод тяжело. В первую очередь, потому что он не любит медлить с тем, что ему не нравится, а эти исчерпавшие себя отношения тянутся уже слишком долго, высасывая из него все соки. Его напрягает собственная несвобода. Он подолгу стоит в гостиной и смотрит на обширный бар, такой, который в молодые годы группы мог бы в принципе продержать их четверых на ногах добрых полночи. Однако он не прикасается ни к одной из этих бутылок уже с месяц. Чувствует, что уже на пределе, что так бы стало лучше, намного проще, легче… но отец, ходатайствующий о том, чтобы оставить детей у себя, не должен показаться официальным лицам в пьяном виде. Всё это потом. Когда закончится эта тупая делёжка имущества, в которое каким-то боком по мнению суда затесались еще и дети, ведь их тоже надо поделить, вот тогда он напьется. Позвонит Флетчу, скажет, что всё наконец-то кончено, и напьется от души. Да что там! Он даже наберет его номер стакане на четвертом своего любимого джина с тоником — куда спешить?       Зачем он так легко пошёл на сделку с Сюзан, чтобы оставить Виву, Аву и Кайло у себя? Женщине естественней растить детей… может, надо было отказаться от этой затеи?       Вечерами в его домашней студии синтезаторы и многочисленные хитроумные музыкальные приспособления перемигиваются друг с другом. Подмигивают они и Мартину, ехидно, словно приглашая его побольше поразмыслить над этим вопросом. И когда его мысли опять тяжело возвращаются на этот путь, на его плечо опускается тонкая русалочья рука.       — Пап, — она словно пробуждает Мартина, вытаскивая из сумеречной дрёмы своим касанием.       — Вива.       Рука падает с его плеча, но её отсутствие восполняет сама Вива, возникающая прямо перед ним. Судя по сменившему футболку полупрозрачному светлому топу, девочка уже начинала переодеваться ко сну, но затем передумала и решила его навестить.       — Пап, ты грустишь?       Она едва ли даёт ему ответить стандартное «нет», вместо этого роняет «Не грусти» и садится к нему на колени, боком, как Ава днём. Обвив руками его шею, Вива кладёт голову папе на плечо. Она обычно так не делает, Вива слишком взрослая для того, чтобы сидеть у папы на коленях, но что-то подсказывает Мартину, что в этом жесте близости и утешения также довольно и ревности. Она видела их с Авой. У Мартина Гора ангелы с характером.       Они сидят так какое-то время. Никто не двигается с тех пор, как Мартин обеими руками обнял дочку. Сейчас маэстро Гор понимает, что у него в студии на самом деле никогда не бывает совершенно тихо — все инструменты и гаджеты по-своему тихонько гудят, самую малость, наполняя этот вечер, как и многие другие, отработанным электричеством. Это, и ещё легкое дыхание дочери на его плече в его понимании отлично вписываются в концепт тишины и покоя. К первому он привык, второе он любит всем сердцем.       Наконец Вива отстраняется. И Мартин с благодарностью понимает, что всего лишь одним своим присутствием она сумела забрать все его сомнения и беспокойство, вытянула их, будто яд, прижавшись к нему всем телом, и они её не отравили.       — Ты собиралась спать? — наконец интересуется он.       — Да, но решила заглянуть к тебе на минутку. Пожелать спокойной ночи.       — А вместо этого пожелала не грустить? — Мартин посмеивается, и Вива улыбается в ответ.       — Весь день не слышала твоего смеха, па, уже думала, ты заболел. Но теперь, кажется, ты в порядке. Не буду отвлекать.       Вива уходит так же бесшумно, как и пришла, и Вива же остаётся с ним здесь, её спокойствие, тепло и тяжесть её тела, как воспоминание. И её невесомый аромат.       Когда он около полуночи распахивает дверь своей спальни — семейной спальни, Мартин не допускал даже мысли, что муж и жена могут спать по разным комнатам — то в удивлении замирает на пороге. Рука, автоматически протянувшаяся к выключателю, замирает и опадает. На кровати лежит его Ангел. Безмятежно спит, и длинные полоски лунного света рисуют ей серебряные крылья.       Он притворяет дверь насколько возможно тихо и ложится рядом не раздеваясь. И хотя он пытался не потревожить её сон, Вива всё равно просыпается, но только на долю секунды, чтобы повернуться к Мартину лицом. Перед тем как опять провалиться в сон, она улыбается. В этой улыбке скользит какая-то лисья хитрость.       — Забыла пожелать тебе спокойной ночи, понимаешь.       Мартин понимает.       Но через неделю понимать становится сложней. Что-то происходит. Через неделю, аккурат перед финальным слушанием, он, засидевшись в студии больше положенного тому, кто хочет выглядеть в суде свежим и благополучным отцом, находит Виву в своей постели снова. Как и раньше, он обнимает её, чтобы заснуть. Может быть, девочка просто устала и поленилась идти наверх, к себе в спальню. Лето выдалось таким жарким, совсем не располагающим к излишним телодвижениям. За окном колышутся пальмовые листья, и ему становится внезапно так странно лежать в этой постели с другой женщиной. Мартин долго не спит, слушая её размеренное дыхание. Она такая хрупкая у него в руках. Он не обманет никого, когда завтра пообещает хорошо заботиться о своих детях и защищать их.       Через месяц ночи превращаются в своеобразную викторину. В ней не нужно угадывать придет ли Вива снова. Они неизменно просыпаются вместе. Каждую ночь вопрос состоит только в том, найдет ли он её спящей, или же она придёт тогда, когда он уже окунется в дрему.       Впервые с момента, когда построенная им некогда семья, разрушилась, Мартину снова хочется возвращаться к себе в спальню. Не задремывать за панелью управления в студии, не утопать в алкоголе в каком-нибудь баре, даже если в домашнем, не засыпать под щебетание телевизора в гостиной…       — Я не сплю, — сонная Ава вяло протестует, когда папа предлагает проводить её в спальню на третьем этаже. Фильм, который она смотрела, уже давно закончился, титры пробежались по черному экрану и проигрыватель, подождав хоть какой-нибудь реакции от бессознательного пользователя, вскоре отключился.       — Пойдём, пойдём, — Мартин подхватывает её на руки и с почти мальчишеской лёгкостью преодолевает три лестничных пролета.       — Поставь, — оказавшись на своём этаже, командует Ава. — Я же говорю, я не сплю.       До ужаса независимая малышка поворачивает голову в его сторону только у самой двери:       — Спокойной ночи, пап.       — Спокойной ночи, милая. Сладких снов.

***

      — Спокойной ночи, Вива, — шепчет Мартин, целуя её в загривок, и короткие светлые волосы щекочут ему нос. Она никогда не укрывается, пока он сам не закутает их обоих с ног до головы чем-нибудь легким и очень приятным на ощупь, поэтому её плечи и открытые части спины холодят его грудь. На Калифорнию идёт ураган, и зелень в саду как-то тревожно шумит даже от легчайших порывов ветра, но ему очень спокойно.       Вот завтра, завтра можно наконец-таки позвонить Флетчу и напиться как следует… он ведь так этого и не сделал даже когда получил полные родительские права.       Но завтра ангелы Мартина Гора будут жаться к нему, пока на землю обрушиваются небесные воды, гремит гром и завывает ветер. И у Флетча вновь не зазвонит телефон.