Алан Грей
Прошло две недели. Шефу становилось все лучше, он неуклонно поправлялся, и мы уже проводили за работой не менее шести часов в день, пусть пока и в домашнем кабинете, а не в «Диогене». Я ночевал в клубе, чтобы быть у доктора Уотсона, что называется, «под рукой», но, к счастью, ничего непредвиденного за эти две недели не случилось, так что моя жизнь потихоньку входила в привычную колею. В конце концов даже Берта уже дважды навещала Мэри в Паддингтоне, удостоверившись, что мужчины без нее не пропадут.
Шерлок Холмс тоже почти пришел в норму. Он и доктор решили до отъезда во Францию пожить в квартире на Пэлл-Мэлл. Я видел их каждый день, навещая шефа. Вскоре и мистера Холмса, и его брата, да и меня стало беспокоить здоровье самого доктора Уотсона. Поначалу я думал, что доктор просто устал, и все пройдет, когда он элементарно выспится. Но дни шли, а выглядел он не только не лучше Шерлока Холмса, а, пожалуй, гораздо хуже. Приходя днем к шефу и общаясь с доктором, я чувствовал в нем какую-то странную заторможенность, я бы даже сказал «замороженность». «Он на себя не похож!» — говорил мне шеф с тревогой и тщетно пытался как-то расшевелить своего личного врача и друга.
В конце концов оба брата сочли, что доктору нужно отдохнуть от всего, в том числе и от медицины, и всячески демонстрировали, что практически поправились, уговаривая доктора ни о чем не беспокоиться. Тот только бесстрастно пожимал плечами. Я до поры не вмешивался — это их внутрисемейные дела, — но не думать о том, что так заботило шефа, не мог.
Дошло до того, что когда моя нынешняя возлюбленная, которую я навестил после долгого перерыва, во время наших любовных баталий довольно чувствительно укусила меня за задницу, я, вместо того чтобы как можно лучше ублажить истосковавшуюся по ласкам даму, стал воображать, что, вздумай место укуса воспалиться, мне пришлось бы обращаться к врачу, а доктор не в форме... Но поскольку в постели со мной находилась не бешеная собака, а обычная молодая женщина, рана всего лишь мешала в некоторых позах. И под утро мне в голову пришла забавная мысль…
Когда в одиннадцать я приехал к шефу на квартиру, он, его брат и доктор, уже позавтракав, сидели в гостиной.
— Доктор Уотсон, можно проконсультироваться с вами как с врачом? — спросил я.
Оба Холмса уставились на меня с возмущением, однако доктор отреагировал, хоть и без особого энтузиазма, но вполне достойно профессии, кивнув мне на дверь.
— Конечно. Пойдемте в нашу спальню, Грей. Мой саквояж все равно там.
— Жаль осквернять спальню, — вздохнул я, когда мы оказались с доктором наедине, — я бы позвал вас в клуб, но боюсь, что тем двоим это не понравилось бы еще больше. Но... у меня безвыходное положение. Вы ведь сохраните врачебную тайну от них обоих, правда?
— Само собой.
Пока что особого оживления не наблюдалось, и я приступил к дальнейшему — еще раз вздохнул и запер дверь изнутри. Доктор наконец-то выказал удивление.
— Вы что, думаете, кто-то из них может вломиться сюда?
— Мне придется спустить перед вами штаны, так что я предпочитаю перестраховаться.
— Штаны? О, господи.
Кажется, он решил, что я доигрался в своих похождениях до чего-то неприличного. Но во всяком случае я заметил в его глазах огонек то ли сочувствия, то ли любопытства.
— Доктор, я понимаю, как глупо выгляжу, я бы сам посмеялся, но, увы, из-за случившегося я не могу нормально сидеть. И нет, это не геморрой. Я совершенно случайно... сел на кактус. И теперь он частично… остался во мне. Мне самому иголки не достать, а попросить некого.
Этого он совершенно не ожидал, на что я и рассчитывал. Стараясь держаться невозмутимо, он открыл саквояж и достал пинцет, спирт и ватные тампоны в коробочке.
— Ну что ж, снимайте штаны.
Я встал напротив большого зеркала, так, чтобы видеть, что происходит позади меня, снял пиджак и жилет, спустил подтяжки, и наконец взгляду доктора предстало поврежденное место.
— Как вас угораздило-то? — присвистнул он, перестав улыбаться.
Этого вопроса я ждал. Начал осторожно:
— Совершенно случайно, поверьте. Забыл отодвинуть кактус от кровати, а ночью приснился сон, и я...
Это был самый спорный момент моего плана, ибо я понятия не имел, можно ли выдать след зубов хозяйки за укус болонки.
— Там, во сне... за мной гналась небольшая собачка...
— О... — только и мог выдавить доктор. — Какая... страстная собачка... кхм... ой... простите, Алан! А я-то все пытался вспомнить, где в «Диогене» кактус!
И он не выдержал и наконец рассмеялся. Меня это очень воодушевило.
— Очень страстная… собачка. Останется след, да?
— Могу вас утешить: шрама не будет, так что не придется объяснять последующим дамам, откуда у вас на заднице след от укуса предшественницы. Вы хоть лед прикладывали?
— Не-е-ет... потому что дома не ночевал, — я натуральным образом покраснел. — Самое печальное, что в рану... в укус тоже иголки попали. Они мелкие... такие почти невидимые, кактус выглядел просто пушистым... но я их очень хорошо ощущаю. Когда стою — просто чешется, зудит... а когда попытался сесть в кэб... пришлось сюда пешком идти. Сидеть не могу вообще — больно адски. А работа у меня сидячая, сами понимаете. Смейтесь-смейтесь, я не обижаюсь, доктор, мне самому смешно. Только Холмсам не рассказывайте. А если куда-нибудь в рассказ захотите вставить — имя мое не упоминайте, ладно?
Отсмеявшись, доктор, достал лупу и натурально стал рассматривать район укуса. Он был сейчас так похож на иллюстрации к собственным рассказам, только трубки в зубах не хватало, что и я заулыбался. Очевидно он понял мою мысль, потому что сказал как можно строже:
— Дробь извлекать приходилось, раны от розги одному юноше как-то залечивал, укусы, в общем, тоже не такая уж редкость, но кактус… Зачем она его там поставила, скажите на милость? Стойте спокойно, что смогу — вытащу.
Ему пришлось повозиться. Сначала он вынул иглы, которые можно было уцепить пинцетом.
— Тут явно есть еще. Попробую их как-то нащупать, но придется потерпеть. Будет больно, — смеяться доктор перестал, но оживился, чего я, собственно, и добивался. — Это все равно, что вытаскивать занозы.
— Ну, что делать, потерплю. Женщины любят цветы в спальнях, а моя нынешняя любит кактусы. У нее в спальне их три, этот стоял на полу в таком большом горшке. Красивый кактус на самом деле. А вон каким мерзким оказался. Можно сказать — напал на меня исподтишка. Ударил... в спину.
— Вероятно, он на стороне супруга-рогоносца, вот и дал вам пинка под зад, — снова рассмеялся доктор.
Он намотал вату на зубочистку и тампоном стал водить по коже. Местами тампон зацеплялся за невидимые невооруженным глазом иголки.
— Боюсь, все я так не соберу, и может начаться нагноение, как при занозах, — посетовал доктор.
— А что делать? Может, мазать чем-то? Ну, ничего, в детстве эта часть моего тела выдерживала порки с легкостью, надеюсь, что не загноится. Самое трудное — не чесаться все время. Хоть наручники надевай.
При упоминании наручников я снова покраснел. Элис любила наручники и веревки... Забавно, что покраснел вдруг и доктор Уотсон. А интересная у них там на Бейкер-стрит жизнь...
— Можно попробовать вытянуть остатки с помощью медицинских банок, — задумчиво произнес он, — остались все по центру, слава богу. Там, где след от зубов я уже вынул, они там торчали, а по центру — вошли глубоко. И на другой половине… кхм.. тоже есть.
— Вы уж простите, работа такая... — продолжал я болтать, как ни в чем не бывало, — недостойная хирурга, я понимаю. Но мне неловко обращаться к аптекарям. Еще узнают, кто я такой...
— Надевайте пока штаны, — снова развеселился доктор, — мне надо выйти, чтобы вымыть банки. А я теперь понимаю, почему вы заперли дверь: у вас красивая задница. Если младший Холмс зайдет сюда и застанет вас в таком виде, то старший рискует остаться без секретаря.
Красивая задница, значит? Ну-ну.
— Подождите открывать дверь, доктор! А что мы скажем Холмсам? Спросят же, чего я хотел.
— Скажу, что у вас тахикардия и вам нужен день отдыха. Отлежитесь задницей кверху, — бросил Уотсон, выходя.
Тахикардия? Шеф испугается. Но мне тоже не приходило в голову ничего более разумного. И как я заранее-то не подумал, что шефу придется что-то объяснять?
Вернувшись в спальню с вымытыми банками и снова заперев дверь, Уотсон приготовился к операции: намотал вату на длинную каминную спичку, достал из саквояжа вазелин, снова открыл бутыль со спиртом. Выглядели приготовления страшновато. Я, конечно, знал, что на спину больным ставят банки, но поскольку сам я обращался к врачу впервые в жизни, мне вдруг стало не по себе.
— Это больно? Я спрашиваю, чтобы знать, к чему готовиться.
— Это ровным счетом, как засос, — фыркнул он. — Ложитесь на кровать.
— А стоя…
— А ну, не спорить тут! Рот закрыли и легли! — рявкнул он. Я с испугу подчинился.
Доктор протер нужные места вазелином, поджег ватку, сунул спичку в банку и — чпок! — та присосалась к моей коже. Что ж, логично, если иголки и остались, они должны вылезти наружу. Он поставил еще пару и выпрямился.
— Полежите так немного, потом я осмотрю ваш… хм… тыл.
— Обычно мне ставят засосы в несколько других местах... тут я сам виноват, сказал, что не люблю очень высокие воротнички и с шеей надо быть осторожнее... ну и дама, видимо, решила выбрать самое незаметное место. Сколько ни зарекался шутить с дамами... попался вот. Простите, что болтаю вздор, это у меня с непривычки, впервые обращаюсь к врачу, а тут — такая... смешная травма.
— Травму вы нанесли себе сами — нечего было садиться на кактус.
— На моем месте от неожиданности вы не свалились бы с кровати? — притворно возмутился я. — Не я же поставил там кактус...
— Ну да, конечно, он стоял там для мужа, дама просто позабыла его убрать, — наморщил нос доктор.
Подержав банки некоторое время, он убрал их и снова взял лупу.
— Ага! Вот они, голубушки! Лежите спокойно, господин секретарь, я их выловлю.
Он провозился минут пять, не меньше, а я лежал и невольно краснел — еще никто не разглядывал мой тыл в лупу.
— Спасибо, доктор, вы меня спасли, — я вскочил, заправляя на ходу рубашку в брюки и хватаясь за жилет. — Я сбегу, пока они не вышли из гостиной?
Но было поздно. Пока я доставал чековую книжку, доктор убрал все в саквояж и открыл дверь, в которую тут же вошел шеф. Младший брат маячил у него за плечом, и, как мне показалось, смотрел с интересом — в основном на оживившегося друга.
— Все живы? — поинтересовался шеф у доктора.
— Живы, конечно. Мистеру Грею необходимо отдохнуть денек-другой. Мне не нравится его сердцебиение. Грей, уберите чековую книжку, а то я добавлю вам в чай слабительное.
Не успел я открыть рот для возражений, как встретился глазами с шефом и отвел взгляд. Врать ему я не умел никогда. Шерлок Холмс же принюхался буквально напоказ.
Поскольку в комнате пахло спиртом, в пепельнице валялись обгоревшие спички, то в нарушение сердцебиения поверить было трудно. И это еще полбеды — обоим братьям было очевидно, что я раздевался, во всяком случае красноречивые взгляды шефа показывали, что с моим костюмом что-то не так, как час назад, когда я пришел. Младший же Холмс демонстративно уставился на сбитое покрывало. Что ж —я разделся перед доктором, улегся на кровать, а тот говорит о сердцебиении... и при этом впервые за эти дни улыбается... реакция Шерлока на ситуацию могла быть какой угодно.
— Я... боюсь врачей. Поэтому сердцебиение и нарушено. Я... меня... меня укусила собака! — с отчаянием заявил я и поднял глаза на шефа. — Случайно, сэр!
Шерлок собирался уже что-то сказать, но мои слова про собаку были, очевидно, слишком неожиданными и так не вязались с моим обычным обликом, что он поперхнулся и промолчал.
— Вы боитесь врачей? Я не знал, — удивился шеф.
— С непривычки, сэр.
— Ну, раз уж вы сами выдали информацию... — вмешался доктор Уотсон. — Собака была домашняя, бешенства можно не опасаться, но пусть мистер Грей немного отдохнет. Британия не рухнет.
— Да, господи, я разве против? — шеф пожал плечами. — Отдыхайте, Алан, дорогой.
Что ж, «отдыхать» я отправился в клуб, что, как я узнал позже, шеф прекрасно увидел через окно в гостиной.
Джон Уотсон
Майкрофт посмотрел в окно на выходящего из дома Грея.
— Тот еще конспиратор. В клуб пошел. Джон, что за собака? Что за новости?
— Собака, — я пожал плечами. — И не спрашивайте меня больше ни о чем — врачебная тайна.
— Но с Греем все в порядке? — с беспокойством уточнил Майкрофт.
— Да вполне, — я подавил улыбку, — жить будет. Но ему правда не помешает пару дней отдохнуть.
— Заставишь его отдыхать, как же, — проворчал Майкрофт. — А знаете, он на моем веку и правда к врачам никогда не обращался. Но и не болел в общем-то толком. Надо же — боится врачей. Никогда не думал, что мистер Грей вообще чего бы то ни было боится.
— Во всяком случае, он, если и будет работать, то по возможности. Хочет — не хочет, а отдохнуть ему немного придется. Насчет врачей я почему-то верю.
— Да я тоже верю, — кивнул Майкрофт, — он вообще врать не умеет. А почему вы не захотели взять с него гонорар? Он человек щепетильный, теперь будет думать, как вам отплатить.
— Вот только с Грея я гонорар еще не брал! — возмутился я. — Пусть себе щепетильничает — это его проблемы.
Холмс же молчал, разглядывая мой саквояж. Хорошо, что я успел убрать «улики».
— Ну что, раз в «Диоген» вы меня пока не пускаете, — подытожил Майкрофт, — пойду почитаю газеты в кабинете.
Когда он вышел из спальни, Холмс внимательно посмотрел на меня и спросил:
— Значит, укус собаки? Не знал, что его лечат с помощью спирта и вазелина. Кроме того пахнет жжёной ватой.
Я хитро усмехнулся:
— Да, Грею попалась редкая порода — помесь болонки с дикобразом.
— Это ему еще повезло, что его не укусил супруг «болонки», который наверняка является помесью волкодава с кенгуру, — саркастично заметил Холмс.
Я весело рассмеялся, а он чуть приподнял брови.
— Тем не менее, — сказал он, подошел ко мне сзади и крепко прижал к себе, — спирт, вазелин и жженая вата намекают на медицинские банки — вон они слегка выпирают сквозь стенку вашего саквояжа. Вы слишком глубоко их засунули. А дикобраз, видимо, принадлежал к роду Mammillāria? Про иглы вы сами упомянули. Вы запирали дверь, потому что Грей раздевался. Метание кактусов разгневанной любовницей исключается, следовательно…
— Холмс, ну полно. Ну, чего в жизни не бывает? — перебил я.
— Я пытаюсь заниматься логическими выкладками, потому что не могу отделаться от мысли, что вы лицезрели тыл мистера Грея, — голос Холмса слегка понизился в тоне, — ну и как он вам показался?
— Хм… скульптурный, — ответил я, чувствуя небольшое учащение сердцебиения.
— Вот как? — Холмс задышал мне в шею. — А у вас появился рыцарь в сияющих доспехах, Уотсон.
— Почему? Почему рыцарь-то? — не понял я.
— Ага, значит против сияющих доспехов вы не возражаете? Он ведь ради вас на кактус сел!
— Исключительно, чтобы показать мне свою задницу! Это Грей-то? Да ну вас! — покачал я головой.
Тут Холмс прижался губами к самому слабому моему месту — позади мочки уха. По шее у меня побежали мурашки.
— Конечно, ради вас. Но я не в претензии, я вел себя, как идиот. Собственно, не только я один… И все же…
Мурашки забрались уже под воротник. Вот что он творит? Я откинулся назад и прислонился к его плечу. Ни на что особенное я не рассчитывал — Холмс все еще не поправился окончательно, то и дело принимался хандрить, периодически жаловался на головные боли, иногда хватался за сердце, хотя эти боли имели скорее нервическое происхождение. Но так приятно было представить себе, что все по-старому.
Холмс вдруг развернул меня лицом к себе и поцеловал. Тут будто вся кровь хлынула мне в чресла. Черт возьми, я едва не забыл, как потрясающе он целуется. Он стянул с меня халат, расстегнул и сдернул жилет, кинул и то, и другое на кресло. Следом полетел воротничок. Меня следовало бы назвать эгоистом, потому что, целуя Холмса в ответ и прижимаясь к нему, я не чувствовал, что он возбужден. Но я так соскучился за месяцы воздержания.
Оказавшись лежащим поперек кровати, сам я успел только спустить подтяжки, но Холмс запротестовал, велел вести себя смирно— но вот как? Он расстегнул и приспустил мне брюки, выпростал из-под них рубашку и задрал ее вверх.
— Какой же вы у меня… какой вы роскошный мужчина, — глухо пробормотал он, оглаживая мой торс.
Еще немного, и я забыл, что дверь не заперта, что мы дома не одни, и принялся «шуметь». Я бы рад был вести себя прилично, но не мог. Мне оставалось только надеяться на прощение Господа нашего за то, что несколько раз подряд помянул его по весьма неподходящему поводу.
Наконец, доведя меня до ручки, Холмс деловито вытер себе уголок рта платком, лег повыше, обнял меня и положил голову мне на плечо.
— Черт возьми, я все-таки не в форме, — пробормотал он. — Прошу прощения, дорогой.
— Это пройдет. Вот увидите, — я пропустил сквозь пальцы его мягкие, не напомаженные как обычно волосы. — Вам просто нужно отдохнуть. А по большей части, это все у вас в голове.
— Ну, хоть на что-то я сгодился…
— Ну-ну, сокровище мое, что за разговоры? — я легонько потряс Холмса за плечи.
— Как вы меня назвали? — переспросил он.
— Сокровище мое, — повторил я и, опустив взгляд, увидел довольную улыбку на его губах. — Драгоценный мой.
— Хм… Не скажу, что мне это не нравится.
— Счастье мое.
— Вот с этим я бы поспорил, — заявил Холмс.
Я легонько ткнул его кулаком в спину.
— Эй, мне лучше знать!
Мы тихо рассмеялись, а потом застыли молча, думая, наверное, об одном и том же. О чудесном месяце около моря. Я будто видел наяву песчаный берег, слышал шум волн…
— Господи, кажется, уснул, — встрепенулся я.
— Так спите, дорогой, — отозвался Холмс.
— Я не хочу, чтобы вы уходили, а как-то неудобно… Майкрофт же дома.
— Да он улизнул в клуб. Вы не слышали, как хлопнула дверь на лестницу?
— Что? Ушел? — я задергался и попытался встать, но Холмс удержал меня.
— Не волнуйтесь, к ланчу вернется. К тому же ему хотелось выяснить, что стряслось с Греем.
— Дайте мне хоть привести себя в порядок. Я весь расхристанный лежу.
— Обожаю, когда вы расхристанный, — Холмс сполз ниже и поцеловал мой голый живот, но все же отодвинулся, давая мне возможность заправить рубашку в брюки и застегнуть гульфик. Он смотрел, как я вожусь с одеждой, и его глаза улыбались.
Удивительное чувство посетило меня — будто не было этих трех тяжелых лет. Оно было мимолетным, это ощущение, но таким чудесным.
Майкрофт Холмс
Мальчики остались в спальне выяснять отношения — дедукция Шерлока сработала в нужном направлении. Небольшой приступ ревности сейчас не повредил бы, будучи катализатором… словом, вскоре, услышав поневоле звуки, доносящиеся из их комнаты, я почувствовал некоторую неловкость. К тому же меня разбирало любопытство по поводу всей этой истории с собакой. Определенно что-то там было не так.
Я потихоньку вышел из дома, благо мальчикам было не до меня, и вскоре уже стоял у двери в собственную приемную. Картина с порога мне открылась самая живописная, боюсь, у меня даже приоткрылся от удивления рот: Алан без пиджака и жилета лежал на диване — на животе, положив скрещенные ноги на один из подлокотников. Перед ним были разложены исписанные листы, которые он внимательно изучал, так что даже не услышал, как я вошел. Разумеется, он не ожидал никакого подвоха — лакей бы не явился без стука в приемную, а я, как и полагалось больному, по всем расчетам находился дома под надзором доктора и брата.
Но, видимо, моего помощника потревожил сквозняк — он повернул голову к двери, глаза его расширились, он вскочил, рассыпав бумаги по полу, и схватился за жилет.
— Не смущайтесь, Алан, — улыбнулся я, входя и прикрывая за собой дверь. — И оставьте одежду в покое.
Но он уже надел жилет, натянул пиджак и пытался справиться с пуговицами трясущимися руками.
— Прошу прощения, сэр, — бормотал он, — я не услышал, как вы вошли, сэр. Вы... а где доктор Уотсон?
— Он дома остался, с Шерлоком, — мой тон был самым невинным. — А я сбежал, как видите.
— Вы с ума... ох, простите, сэр! — Алан поспешно собрал бумаги. — Садитесь скорее. Вы вышли из дома без разрешения? Ну и попадет вам от доктора! Как вы себя чувствуете? Голова не кружится, сэр?
— Как, однако, на вас забавно действует горизонтальное положение, — рассмеялся я. — Да все в порядке, не волнуйтесь, Алан. Я сяду, если вы вернетесь на диван.
— Да я... уже отдохнул, — мой помощник отчего-то покраснел. — Простите, сэр, я никак не думал, что кто-то зайдет. Велеть принести кофе? До ланча еще около часа. У повара есть мороженое.
Так. Он сделал вид, что не услышал последней моей фразы. Что за новости? Я всего лишь предложил ему сесть на диван, что его так смутило? Следовало разобраться. К тому же мне чертовски захотелось подразнить Грея.
— Что ж, придется обойтись без мороженого, — я сокрушенно покачал головой. — Не могу же я есть его стоя?
— Сэр, я не могу сесть, — признался Алан. — Меня собака... очень неудачно укусила. Доктор обработал укус и велел не садиться и даже не ложиться на спину сутки-другие. Садитесь, сэр, прошу вас, я распоряжусь о мороженом. Я, к слову, могу есть его и стоя.
— Закажите мороженое, съешьте и ложитесь. Вот еще глупости! — я заупрямился и не сел, так мы и стояли друг против друга. — Что же произошло, дорогой мой, неужели муженек вашей очередной пассии натравил на вас псину?
— Нет, муженька дома не было, он вообще сейчас в Австрии. Она сама. То есть, псина сама... была в спальне. Это была маленькая псина... небольшая... комнатная!
Алан смутился и замолчал. Что ж, мой помощник, который с легкостью обыгрывал в покер кого угодно, совершенно не умел обманывать собственного шефа. К тому же, я никак не мог понять, как укус комнатной собачки мог привести к таким глобальным последствиям, ведь она не могла искусать его всего, отчего бы тогда не сесть хотя бы боком? Сказал я, впрочем, другое:
— Алан, вы меня не раз лицезрели лежащим в постели и в куда более беспомощном положении. Взять хоть эти последние недели… имею я право на моральную компенсацию?
— Вы получили удар ножом, сэр, — запротестовал Грей, — это совсем другое дело. И потом, если бы вам пришлось лежать кверху... на животе, сэр, вы бы вряд ли позволили входить в свою спальню кому угодно, кроме доктора, конечно.
— Так я, значит, уже «кто угодно»? Ну-ну.
Конечно, я дразнил Алана, а не сердился всерьез, и он, понимая это, вступил в веселую перепалку:
— Но вы же не врач, сэр! Я врачу-то еле позволил осмотреть мой... тыл.
Я деловито заложил руки за спину, чуть наклонил голову и уточнил:
— Мне кажется, или вы со мной спорите, Алан? Куда катится мир!
— Я не спорю, сэр, а поясняю, почему не могу сесть. А есть мороженое лежа в любом случае еще страннее, чем делать это стоя.
Он позвонил, чтобы отдать распоряжение. Я продолжал стоять. Кажется, мы соревновались, кто кого переупрямит.
— Присядьте, сэр, вам вредно стоять так долго. А я правда не в состоянии сидеть. Зато могу, к примеру, встать на колени. Хотите?
Кажется, теперь он меня дразнит? Надо срочно перехватывать инициативу!
— Еще чего не хватало! — наигранно возмутился я. — Но вы можете сесть на здоровую... кхм... половину, на подлокотник моего кресла, например.
Глаза Алана испуганно расширились, очевидно он всерьез представил, как это могло бы выглядеть, и решил задобрить меня новой порцией откровений:
— Дело в том, сэр, что когда болонка меня укусила, я от неожиданности свалился с кровати и приземлился на кактус, который стоял совсем рядом. Собственно, поэтому пришлось обращаться к доктору Уотсону. У кактуса оказалось много маленьких тоненьких иголочек, часть из которых остались в моей… во мне. Это я к тому, что здоровой половины, увы, не существует.
— Бедный Алан... Уотсон вам помог? Кактус... бррр... — Я устал стоять и наконец сел в кресло, но сдаваться окончательно не собирался. — Тогда тем более ложитесь обратно на диван. И не спорьте со мной! У доктора, что ли, понабрались? Он тоже со мной вечно спорит!
— Сэр, но не могу же я лежать при вас, — кажется, Алан запротестовал уже всерьез, — и если вы думаете, что я менее упрямый, чем вы или доктор, то, боюсь вас разочаровать, это не так. Конечно, доктор помог, он вынул пинцетом все, что смог, а что не смог — высосал медицинскими банками. Поскольку я впервые в жизни обращался к врачу, то немного опасался: вдруг что-то пойдет не так?.. Но доктор Уотсон, кажется, даже развеселился, придумывая, как извлечь все иголки.
— Развеселился, это уж точно, — я вспомнил звуки, доносящиеся из спальни мальчиков, и усмехнулся про себя. Однако воспоминание навело меня на мысль. — Ну хоть на мягкое сядьте. Погодите-ка.
Я решительно встал и ушел в спальню, а вернулся с большой пуховой подушкой.
— Подложите и садитесь. Так сильно болеть не будет.
— Но вы на ней спите!..— Алан встретил мой свирепый взгляд. — Хорошо, сэр.
Он положил в кресло подушку, сделал непроницаемое лицо и сел.
— Так-то лучше. Но вообще-то вы могли мне уступить по крайней мере, по трем причинам, — возобновил я шутливый разговор.
— По трем причинам? По каким, сэр? — поддержал мой тон Алан.
— Во-первых, со старшими не спорят. Во-вторых, не спорят с начальниками. В-третьих, и это главное, вы лишили меня совершенно удивительного зрелища, — ответил я с не менее бесстрастным выражением лица.
— Во-первых, сэр, я и не спорю, а всего лишь доказываю свою правоту. Во-вторых, если бы я не имел собственного мнения или стеснялся его высказывать — как долго я продержался бы у вас на службе? А в-третьих, зрелище-то вы уже получили, пока стояли там у двери и смотрели... а я ничего не слышал.
Лакей вкатил столик с мороженым и кофе и бесшумно удалился.
— А если я просто попрошу вас, как съедите мороженое, не мучиться, а лечь? Стесняетесь на живот, так хотя бы на бок? — спросил я, беря в руки креманку.
— Зачем вам это, сэр? Пытаетесь поставить меня в неловкое положение? Я не мучаюсь, все не так страшно, как мне представлялось, могу сидеть. До вмешательства доктора это было куда более затруднительно.
— Просто мне не нравится, когда кто-то вынужден терпеть неудобства из-за моего присутствия. Может быть, следует отправить вас домой? Доктор советовал пару дней? Вот и будете у себя отлеживаться.
— Не могу, сэр, и вы это знаете, — Алан ни на секунду не поверил, что я могу его отослать, но игру продолжил. — Вы сами поручили мне прочитать то, что прислали с Даунинг-стрит, и подготовить обзор. И я очень рад, что вам настолько лучше, что вы смогли прийти сюда, но, уверяю вас, доктор за вами вскоре придет и точно отправит в постель за непослушание. И... я не хочу лежать дома два дня, мне там скучно, сэр! Не прогоняйте меня, — закончил он самым жалобным тоном.
— Думаю, в ближайшие пару часов доктор тут не появится, — я вздохнул и тут же улыбнулся. — Все из меня веревки вьют. Даже вы.
— Если вы прикажете, сэр, я и лягу, и даже брюки спущу, на случай, если вам любопытно взглянуть на результат труда доктора Уотсона. Впрочем, хотите честный обмен? Я рассказываю вам, что произошло на самом деле, а вы разрешаете мне просто сидеть в кресле — раз, сами принесете коньяк — два. Годится?
«Что произошло на самом деле»? Вот как... Но мне жалко было прекращать перепалку. Такие шутливые разговоры мы с Аланом вели не впервые, и, надо сказать, они меня всегда замечательно стимулировали.
— Положим, коньяк я и так нам налью, без всяких сделок. Ладно, сидите в кресле, но только если вы приведете веские доводы, по которым не можете при мне лежать на диване.
— Легко, сэр. Во-первых, вы старший, — стал он с самым серьезным видом повторять мои же аргументы. — Во-вторых, вы мой начальник. В-третьих, это нелепое зрелище. Ну, представьте себя на моем месте, а на своем, допустим, миссис Форестер? Вы бы хотели лежать перед ней в такой позе, особенно учитывая, что она в курсе про болонку с кактусом?
— Первый пункт отпадает, потому что мне как старшему следует позаботиться о младшем. Согласны? Во-вторых, в данную минуту я не качестве вашего начальника тут сижу. А вот третий ваш аргумент меня озадачил, его следует обдумать.
Я встал и побыстрее пошел наливать коньяк, чтобы скрыть уже собственное смущение.
— Мне всегда казалось, сэр, — засмеялся Алан за моей спиной, — и я даже глубоко убежден в этом, что именно младшие должны заботиться о старших, во взрослом возрасте точно. Второй ваш аргумент озадачил уже меня. Вы мой начальник в любом месте и в любое время, а в данном случае мы находимся как раз именно там, где всегда работаем. Хотите сказать, что зашли просто посмотреть на меня, лежащего на животе?
— Ну, вы, лежащий на животе, — это приятная неожиданность, — я усмехнулся. — Я просто зашел, потому что хотел провести время в вашей приятной компании, я же видел в окно, что вы отправились сюда. А насчет старших и младших — думаю, это зависит от ситуации. Держите коньяк.
— Спасибо, сэр. О да, от ситуации зависит, конечно. А что же доктор, сэр, и его приятная компания? И даже если он решит возобновить практику прямо сейчас и оставит вас ради других пациентов, то разве он не поручит вашему брату не давать вам скучать?
— Им же нужно немного побыть вдвоем… пообщаться. Алан, кстати о «честном обмене», — я отсалютовал ему бокалом, — признайтесь, вы ведь специально затеяли все это... с кактусом?
— Специально, сэр, — не стал спорить мой помощник. — Объяснить?
Кажется, наша игра подошла к концу.
— Да, как ни странно. Я очень благодарен вам. Мы пытались оградить доктора от любых забот, дать ему возможность отдохнуть, а он все больше погружался в себя.
— Я это видел, сэр. И мне подумалось, что главное в докторе Уотсоне — то, что он врач, а врач не может не лечить. Вы и ваш брат действовали из самых лучших побуждений, давая ему отдых, а между тем…
— Между тем следовало позволить ему быть самим собой — вы правы, Алан.
Джон Уотсон
На Пэлл-Мэлл мы жили почти отшельниками. Но прошла неделя после возвращения Майкрофта из госпиталя домой, и наше уединение было нарушено. Мы с Шерлоком как раз впервые отлучились по делам — у нас кончился табак, да и размяться немного не мешало, — а когда вернулись, оказалось, что в доме гостьи. Забавная вышла встреча — я обнаружил жену в библиотеке в обществе Грея, а Шерлок, когда зашел к брату в спальню, застал там Айрин. Звучит пикантно, что и говорить, к тому же Майкрофт испытывал моральные муки, сидя при даме в халате и шлепанцах — верный Грей еле успел прикрыть ему ноги пледом. Айрин с Мэри остались на чай. Грей тоже остался — Майкрофт попросил его не уходить. За столом обсуждали наше путешествие и вообще планы на ближайшие месяцы — слава богу, мы вообще теперь могли что-либо планировать на будущее. Сесила решили в школу пока не отправлять, отложить поступление на осень. Майкрофт лично собирался подготовить мальчика по математике и истории.
Визит дам случился до навсегда запечатлевшегося у всех нас в памяти случая с кактусом, и до отъезда во Францию оставалось уже совсем немного времени, а в голове моей царил полный хаос: как все успеть? И особенно меня волновали подарки. Майкрофту, чтобы приготовить для дам сюрприз под елку, даже не нужно было выходить из клуба — хватило бы одной телеграммы русскому послу. Он решил воспользоваться моей идеей, а у меня в голове остались самые банальные. К тому же один вопрос не давал мне покоя.
— Как насчет подарка для Грея?
Мы с Холмсом сидели у себя в комнате. Точнее я сидел в кресле, а он растянулся на кровати — сибаритствовал. Ну, хоть не хандрил. Услышав мой вопрос, он удивленно переспросил:
— Вы хотите подарить Грею что-то лично? Или мой брат просил купить что-нибудь?
— Я подумал, что мы Грею многим обязаны. Он спас Майкрофта. Разумеется, подарок на Рождество — это всего лишь слабая попытка выразить некую симпатию с нашей стороны.
Холмс покачал головой:
— Не знаю, Уотсон. То есть я очень благодарен Грею, тут не о чем говорить. Но я никогда не делал ему подарков на Рождество, и вообще никогда ничего не дарил. И вряд ли то, что он спас Майкрофту жизнь, можно оценить подарком. Нет? Я правда не знаю, как поступить в такой ситуации.
— Разумеется, сам по себе подарок — ни в коем случае не попытка отблагодарить. Но все же хотя мы с вами и не можем назвать Грея своим близким другом, вряд ли посчитаем его и чужим для нас человеком.
— Разве что-то изменилось, дорогой мой? Я не спорю с вами, я просто пытаюсь поставить себя на его место. Что бы я подумал, получив вдруг подарок после... после всего вот этого? Что Шерлок Холмс пытается меня... задобрить? Нелепо. Отблагодарить? Еще нелепее, честно говоря.
— Вряд ли он подумает такое. Но если я один сделаю ему подарок на Рождество, это можно будет расценить, что наше отношение к Грею слишком разнится. Однако есть еще один вариант — сделать подарок от нас обоих.
— Я не знаю. Если хотите. Мы же все равно не увидим его в Рождество. В общем, делайте, как считаете правильным. Я знаю точно, что лично дарить Грею ничего не стану, а на его месте я бы у себя из рук однозначно не взял ничего. Но он человек странный...
Ах, вот оно что. Честно говоря, я не верил, что Грей был бы способен на такую откровенную враждебность, тем более что все причины для нее уже исчезли. Я решил, что все же поразмышляю над выбором подарка.
— Майкрофт сказал вам, что Грей ликвидировал этого... бакалейщика? — неожиданно спросил меня Холмс. — Лично.
— Нет, не говорил. — Признаться я был потрясен этой новостью.
— Вот как отблагодарить за подобное, чем? Надеюсь, Майкрофт знает, как это сделать...
— Определенно, Майкрофт знает, — улыбнулся я. — Вы заметили, что он стал чаще обращаться к Грею не просто как к подчиненному?
— Да пора бы уже, — Холмс пожал плечами. — Грей с ним два десятка лет и более чем заслужил привязанность своего шефа. Впрочем, это не наше дело. Вы мне лучше скажите, что мы самому Майкрофту подарим?
— Мне-то легче всех это сделать, — я хитро подмигнул. — Не будь рассказов, я бы скончался в муках, выбирая ему подарок. Ну, галстуки, булавки для галстуков, и прочее в таком духе — это как-то банально, мне кажется. А посему… поездим по антикварным лавкам.
— По лавкам так по лавкам. А малышу? Я хотел бы подарить ему седло для пони, как вы смотрите на это? Надо только попросить Айрин передать подарок в нужный день.
— Разумеется. Отличный выбор, к слову. Боже мой, что же мне-то подарить? Книги? Да Сесила завалят ими. Знаете, я заметил, что мне крайне сложно придумывать подарки по конкретному поводу. Мне намного проще, когда я внезапно вижу некую вещь и думаю, что она прямо создана для определенного человека.
— Ну, книг много не бывает. Может, вы и мальчику рассказ напишете? Шучу. Подпишите ему журнал с рассказом, как-нибудь так... лично. И подарите сами. А седло он получит вместе со всеми остальными подарками, и даже не узнает, что это от нас с вами, не так ли? В его прекрасном возрасте ведь дети, кажется, верят, что подарки падают к ним с неба через каминную трубу?
Про себя я решил, что найду для мальчика качественную акварель. Я не стал упоминать о красках при Холмсе. Да и покупать их лучше было одному, а не в компании с ним.
— Уотсон, вы напрасно так стараетесь не смотреть в сторону «Будды», — спокойно заметил Холмс. — Дарите мальчику краски, если хотите. Я даже подскажу вам магазин.
Следующие два дня мы ездили по городу в поисках подарков нашим дамам, Сесилу и Майкрофту — ему делать сюрприз мы собирались, конечно, уже во Франции. Однако обстоятельства сложились иначе — нам попался совершенно очаровательный набор для ликера на три персоны. Волею судьбы, а точнее — ее превратностей, русское стекло прошлого столетия оказалось в лондонском антикварном магазине — насыщенный красный цвет, настоящий рубин, и легкое золочение граней графина и рюмок. Подарок предназначался Майкрофту, но, в сущности, нам троим. Конечно, мы не могли везти набор во Францию, и раскрыли секрет заранее. Вечером мы даже опробовали наш подарок, и все трое остались довольны.
Холмс выбрал для наших дам духи — на его обоняние вполне можно было положиться, он мог точно определить состав духов и их качество. Я же, как примерный супруг, приготовил для Мэри изящную брошь, а еще ранее, вне всяких поводов, я купил очень качественную и мягкую пряжу (совершенно не претендуя на готовое изделие, к слову, а подумав, что Мэри будет приятно что-нибудь связать для Сесила), да вот только со всеми этими трагическими событиями и хлопотами не нашел времени отдать ей сверток. Холмс, критически осмотрев мои подарки, потащил меня в какой-то дамский магазин — понятия не имею, откуда он вообще знал о его существовании, где долго выбирал шелка для вышивания и совершенно очаровал продавщицу.
— Холмс, вам не кажется, что мы соревнуемся? — спросил я, выходя из магазина.
— Кажется, — усмехнулся он. — Но вы разве не знали, что у меня роман с Айрин?
— Что?.. — в первую секунду я не нашел, что ответить.
— Тут намедни к Майкрофту заезжал Его Высочество. Ну, вы в курсе.
Я кивнул:
— Знаю. Но при чем тут миссис Форестер?
Холмс взял меня под руку и, слегка понизив голос, принялся рассказывать:
— Оказывается, Берта, когда решительно не пустила Берти в дом… — мы с Холмсом невольно рассмеялись разом, — так вот Берта сказала, что к хозяину нельзя никому — «даже миссис Форестер». Разумеется, Его Высочество, когда его наконец допустили в святая святых, прицепился к Майкрофту с расспросами, что это за миссис Форестер, замужем ли? Узнав, что она вдова, да еще с ребенком, Его Высочество тут же принялся удивляться, чего же, спрашивается, Майкрофт ждет? Почему не делает предложение? Тот выкручивался, как мог, и наконец сказал, что я тоже проявляю к этой даме интерес, а она относится к нам обоим одинаково ровно — просто с дружеской симпатией.
— Вот вы какой ветреный, Холмс, — усмехнулся я, — то в певичку влюбляетесь, то в Айрин...
— В какую певичку? — не понял он.
— Ну, мы же собирались в пару к истории о моей женитьбе сочинить историю о вашем интересе к некоей оперной диве «в отставке».
— А, это… Вы же вроде забросили рукопись?
— Напротив, я практически дописал рассказ, правда пока что никому не показывал.
— Хм… — Холмс с интересом посмотрел на меня. — Даже Майкрофту? Почему? Страшно, да?
Он подтрунивал, и это меня несказанно радовало.
— Ужасно страшно, — рассмеялся я.
— Возьмите рукопись с собой во Францию, — предложил Холмс.
— Да я пока что даже не придумал героине имя.
— Как же вы ее обозначали в рукописи?
— «Женщина», — ответил я, употребив определенный артикль.
—Вот как… назовите ее Айрин, почему бы нет? Только надо придумать ей символическую фамилию. Поехали домой. — Холмс поднял руку, подзывая кэб. — Я вам даже продиктую вступление к рассказу.
Майкрофт в этот час работал в «Диогене», и, пока я складывал покупки в нашей с Холмсом комнате, тот позаимствовал из кабинета несколько листов бумаги, перо с чернильницей и решительно усадил меня в гостиной за стол.
— Пишите, Уотсон. «Для Шерлока Холмса она всегда оставалась «Той Женщиной». Я редко слышал, чтобы он называл ее каким-либо другим именем. В его глазах она затмевала всех представительниц своего пола. Не то чтобы он испытывал к Айрин — фамилию придумаем позже — какое-либо чувство, близкое к любви. Все чувства, и особенно любовь, были ненавистны его холодному, точному, но удивительно уравновешенному уму»…
Он продиктовал мне довольно объемное вступление к рассказу, абсолютно не зная о его содержании.
— Кусок отличный, но Холмс… — я замялся, — моей задачей было придумать для вас романтическую историю, и там действительно вышло что-то подобное. Этот фрагмент никак нельзя добавить в рассказ.
— Вот именно так и начните, Уотсон,— заявил мой друг, — а заодно уберите из текста всю явную романтику. Оставьте только слабые намеки — чем более неявными они будут, тем лучше. Поймите, если вы придумаете для меня любовную интригу — никто же вам не поверит. Вам следует только немного подстегнуть воображение читателя, а они уже все додумают за нас.
— Да что они смогут тогда додумать? — возразил я. — Она ведь замуж вышла!
— Боже! Как будто брак когда-нибудь мешал тайному роману! — воскликнул Холмс.
— Резон в ваших словах есть. Достаточно вспомнить о Грее, — рассмеялся я. — Давайте мы втайне поработаем над рукописью вместе, а на Рождество представим, так сказать, плоды наших трудов Майкрофту?
Холмс беззвучно рассмеялся вслед за мной.
— Только не выдайте нас раньше времени, Уотсон. А где наши свертки? — спросил он вдруг.
— В спальне.
— Я подумал, что нам надо оставить их Грею — пусть передаст нашим дамам.
— Почему Грею, — не понял я, — мы разве сами не навестим их перед отъездом?
— Навестим, но любая женщина любопытна. Будет справедливо, если они откроют свои подарки вместе с Сесилом.
Я примерно представлял, какой хитрый план созрел в голове Холмса. Не собирался он делать Грею подарок — как же. Вполне подарок, пусть и не материальный. Я же внял словам Холмса и ограничился тем, что подписал для Грея новый сборник, в который вошли две мои повести, упаковал, как полагается, прихватил подарки дамам и отправился в «Диоген». Грей сидел за своим столом, углубившись в изучение некоего документа и делая в нем пометки карандашом. Дверь в кабинет была закрыта. Что ж, работа в «Диогене» явно входила в привычную колею... надо скорее увозить Майкрофта отдыхать, пока он не решил, что без отпуска можно и обойтись.
При моем появлении Грей поднял голову, слегка улыбнулся и кивнул в сторону кабинета, мол, входите.
— Добрый день, — ответил я на его кивок, — я, собственно, к вам.
— Ко мне? — Грей отработанным жестом прикрыл документ папкой и окинул взглядом мой «багаж», — чем могу помочь, доктор?
— Для начала поздравляю с наступающими праздниками, — я вручил ему книгу.
— О... спасибо, доктор. А я собирался поздравить вас с Рождеством седьмого января, лично. Билеты уже заказаны, вы выезжаете двадцатого, я приеду к вам седьмого на два дня, а вы обратно вернетесь двадцать девятого. Больше, увы, никак. Я был бы рад, чтобы вы все отдохнули подольше, но мистер Холмс должен первого февраля присутствовать на очень важной встрече.
— Спасибо, это намного дольше, чем я надеялся. Я хотел еще попросить вас об одной услуге — не передадите ли вы Мэри и миссис Форестер наши с Холмсом подарки? Я имею в виду — в нужный день.
— Ах, вот что это. Конечно, доктор, давайте положим их пока в шкаф, вот сюда.
Грей встал открыл шкаф, стоящий по правую сторону от стола. На нижней полке и правда оказалось достаточно места.
— Чуть позже, — сказал я, — мы пришлем еще кое-что — подарки для мальчика. Сами понимаете, я бы не явился в клуб с седлом для пони.
— Разумеется, — усмехнулся Грей. — Могу я попросить вас об ответной услуге, доктор? Обычно мы с шефом поздравляем друг друга с праздниками, и я заказал подарок еще осенью...
С этими словами он вынул из ящика стола небольшой сверток.
— Хорошо, обязательно вручу его Майкрофту.
— Спасибо, доктор. Я тоже все передам. И еще раз спасибо за подарок, перечитаю с удовольствием. А ответный все-таки будет седьмого, надеюсь, вас это не обидит.
И Грей снова указал мне на дверь в кабинет. Про Холмса он не задал ни единого вопроса.
***
До отъезда оставалась пара дней, и я провел вечер и ночь у себя дома в обществе жены. Ради приличия, что называется. Пока нас не было, дом содержался в чистоте — медленно, не так, как принято у вышколенной прислуги, но верно Мэри-Джейн навела везде абсолютный порядок. В мой кабинет она, конечно же, не входила. Оказывается, моя милая супруга не все время проводила с Айрин, иногда наведывалась в Паддингтон, чтобы воодушевить нашу слегка нерасторопную, но верную прислугу на подвиги и подать благотворный пример. Они вдвоем разобрали содержимое шкафов в обеих спальнях. Собирая чемодан, я порадовался, что мне не нужно даже задумываться о том, что взять с собой во Францию — костюмы были вычищены, рубашки отутюжены, воротнички и манжеты сияли. Я невольно подумал, что даже в таком, фиктивном, браке есть свой плюс.
— И все же не стоило так хлопотать, дорогая, — заметил я после того, как поблагодарил Мэри за заботу.
— Так ведь я еще и учусь, Джон, — возразила она. — Я никогда раньше не занималась домом. Конечно, помогала Айрин, но вся ответственность лежала на ней.
Коллега и сосед, который помогал мне с практикой, узнал, что меня не будет дома еще целый месяц, вежливо выразил уверенность, что мой пациент окончательно оправится, но я видел, что доктор Эсмуотер очень рад возможности получить дополнительный доход.
Свой багаж я отправил на квартиру к Майкрофту, а еще раньше Мэри перевезла все необходимое к Айрин, чтобы погостить у нее неделю.
— А потом еще неделю она и Сесил станут навещать меня дома. Затем, поскучав без моего дорогого мужа, я еще немного поживу у подруги, — сказала Мэри.
— Не оставайтесь целую неделю одна, — возразил я, — у нас же есть гостевая спальня, а мальчика можно разместить в моей.
— Думаете, это удобно, Джон?
— Хотя бы пару раз близкая подруга может остаться у вас на ночь, ничего ужасного в этом нет.
На другой день мы отправились к Айрин на прощальный ужин. Мы с Мэри вдвоем — как примерные супруги, Холмсы приехали минут на пять позже нас. Сесил… я бы сказал «едва не сшиб Майкрофта с ног», если бы такое было возможно. К счастью рана того уже не беспокоила, а то бы мальчик невольно причинил своему любимому Майки боль, с радостным криком бросившись его обнимать.
— Твоя инфлюэнца уже прошла? — спросил Сесил.
Ему не сказали, что Майкрофта ранили — боялись напугать. Но необходимо было как-то объяснить и то, почему больного нельзя навещать.
— Совершенно прошла, — улыбнулся Майкрофт, — но вот наш доктор считает, что мне нужен отпуск.
— Ты просто как половина себя! — Сесил критически осмотрел своего старшего друга. — Ты правда-правда выздоровел?
— Правда, малыш. И вовсе не половина — две трети на месте. И когда мы вернемся, все станет по-прежнему.
— Три четверти, если уж точнее, — поправил я.
— А три четверти больше чем две трети? — заинтересовался Сесил.
— Сейчас я тебе объясню! — воодушевился Майкрофт.
— Друг мой, у вас на объяснение дробей не больше пятнадцати минут, — одними губами улыбнулась Айрин. — Скоро к столу.
— Я успею! — Майкрофт посмотрел на нее чуть виновато.
Пока что он успел только поздороваться с ней. Сесил взял его за руку и повел к дивану.
— Погоди, нам нужен листок бумаги и карандаш.
— Я сейчас, я быстро! — и Сесил выбежал из гостиной.
Он вернулся, кажется, в мгновение ока. Пока Майкрофт рисовал на листочке круг «смотри, вот это мой живот, а теперь давай поделим его на части...», Айрин позвонила, и служанка внесла на подносе мартини с соком — недавно вошедший в моду аперитив.
Мы разобрали бокалы и отошли к камину, оставив «математиков» одних.
— Вы сыграете нам после ужина, Айрин? — спросил Шерлок.
— Да, если вам хочется послушать, — кивнула она. — Жаль, что вы без скрипки.
Шерлок слегка поморщился:
— Сейчас у меня вряд ли получится что-то путное. Возьму скрипку с собой на отдых, попробую поиграть.
— Вы сыграете нам девятого февраля, Шерлок? — попросила Мэри. — Вы ведь вернетесь уже к тому времени?
— Думаю, да… — Он посмотрел на меня вопросительно. — Мы ведь вернемся?
— Разумеется, — я пришел ему на помощь, — мы ни за что не пропустим ваш день рождения, дорогая.
На лице Шерлока промелькнуло выражение «ах, вот оно что!», но он тут же кивнул:
— Вот и разучу что-то новое специально для вас, Мэри.
— Что-нибудь лирическое, — улыбнулась та.
— Все, что пожелает леди.
— А мы, выходит, ваш день рождения пропустим, — вздохнула Мэри. — Давайте, впрочем, отпразднуем наши дни рождения вместе в феврале? Не обещаю скрипичных партий, но я могу связать вам в подарок шарф. Будете носить?
— Буду, — ответил мой друг совершенно серьезно. — И ни за что не откажусь от второго дня рождения.
Я все ждал перемен в настроении Шерлока, и, хотя порой он все-таки «блажил», но сейчас держался ровно, хотя заметно было, что он не совсем еще здоров.
Наконец доложили, что ужин подан, и мы перешли в столовую. В столь непоздний час суп не подавали, чему Сесил очень обрадовался, начали с легких закусок, уступивших место паштету с трюфелями и прекрасно приготовленным отбивным. Разговор перескакивал с одной темы на другую, и если бы не живость Сесила (впрочем, он вел себя как воспитанный мальчик), ужин превратился бы в печальные проводы.
— Думаю, летом нам стоит поехать куда-нибудь всем вместе, — не удержался я от замечания.
— Хотя бы в ту же Францию, — кивнул Майкрофт, — я поручу Грею выбор места и подходящего дома для нас.
— Отлично! — обрадовалась Мэри. — Вот и поедем все вместе, всемером.
— Но почему всемером, дорогая? — спросил я.
— Ну как же? Вы с Шерлоком, я с Айрин и Сесилом, а Майкрофт с мистером Греем.
Майкрофт невольно закашлялся.
— Боюсь, что мистер Грей вынужден будет остаться на своем посту. Я не могу покидать Англию на долгий срок, оставляя дела без присмотра.
— Полагаю, мы все найдем время, чтобы не дать Майкрофту заскучать, — тихо сказала Айрин.
— Я! Я не дам ему заскучать! — заявил Сесил.
Мы рассмеялись, но, кажется, у каждого имелся свой повод.
После десерта дамам подали кофе, Сесилу — сок, а мы с Майкрофтом налили себя коньяку — Айрин уже давно велела нам чувствовать себя у нее как дома. Шерлок от коньяка отказался, отдав предпочтение кофе. Он выпил несколько глотков, и Айрин позвала его к роялю.
— Вам придется переворачивать листы, дорогой, — сказала она. — Я пока еще не заучила это наизусть.
— О… Бах. — Шерлок придвинул стул и сел рядом. — Я готов.
Когда-то я слышал эту вещь, но совершенно не помнил, как она называется. У миссис Форестер была странная тяга к минорным тональностям, но сейчас она выбрала пьесу в мажоре. Чудесное, светлое начало — я, во всяком случае, заслушался. Айрин играла замечательно — на мой вкус дилетанта, так вообще прекрасно. Но и Шерлок говорил, что она постоянно совершенствуется и даже посещает регулярно учителя — какого-то пожилого крещеного еврея, приехавшего в Лондон из Праги.
Шерлок всегда очень живо реагировал на музыку, вскоре он стал даже тихонько мурлыкать себе под нос мелодию. Айрин это не мешало, она улыбалась. Я вдруг подумал — видимо, вспоминая историю, выдуманную для Его Высочества, — что эти двое замечательно смотрятся вместе. Как все же причудливы порой повороты судьбы. Вторая часть Итальянского концерта — я наконец вспомнил, что играла Айрин — разительно отличалась от первой. По мне так она звучала как-то даже слишком печально. Я взглянул на Майкрофта — обычно тот под музыку спал, но только не сейчас. Он внимательно слушал, обнимая одной рукой Сесила, привалившегося к нему. Смотрел на Айрин, на ее серьезное лицо, на Шерлока, слегка двигающего длинными пальцами правой руки в такт, но не забывающего переворачивать листы. Интересно, о чем Майкрофт думал? Взгляд его, во всяком случае, был сосредоточенным. Одна только Мэри сидела с безмятежным выражением лица.
Айрин закончила играть, и мы наградили ее аплодисментами. Она что-то шепнула Шерлоку, и тот улыбнулся.
Вскоре мы попрощались с нашими дамами на долгий месяц. Обе одинаково тепло пожелали нам счастливого пути, обещали скучать и писать письма. И все же мне показалось, что весь вечер Айрин держалась несколько отстраненно от Майкрофта.
— Что вам сказала миссис Форестер у рояля? — спросил я Холмса уже на Пэлл-Мэлл, когда мы остались одни.
— Ничего особенного. Сказала, что ждет, когда я смогу сыграть с ней дуэтом, — отозвался тот.
***
Итак, ни Мэри, ни тем более Айрин на вокзал не поехали, так что провожал нас, а вернее — своего шефа, только неизменный Алан Грей. Он же помогал лакею собирать вещи. Сам Майкрофт, видимо, по сложившейся уже привычке, даже не пытался узнать заранее, что попало к нему в багаж. В его представлении Грей все, что необходимо, учитывал сам. Услышав на перроне, как Грей докладывает Майкрофту, какие книги в каком чемодане лежат, я только пожал плечами, а уж когда Грей передал шефу чековую книжку, которую тот, судя по всему, позабыл взять, но которая, тем не менее, отчего-то лежала у Грея во внутреннем кармане, я мысленно махнул рукой на них обоих.
В моем собственном саквояже лежал, помимо лекарств и обычных врачебных мелочей, тот самый сверток — подарок Грея Майкрофту на Рождество. По поводу ответного подарка я помнил, но совершенно не знал, каким образом Майкрофт собирается его вручить. Я по секрету расспросил Мэри, но она заверила меня, что им с Айрин ничего не известно и их ничего не просили передавать Грею. Пока я раздумывал, подарил ли Майкрофт духи заранее или тоже намерен порадовать Грея седьмого января, тот вдруг взял помощника за плечо, отвел на пару шагов в сторону и, слегка смущаясь, сказал что-то почти шепотом, вынул из кармана маленькую коробочку в праздничной обертке и вручил секретарю. Тот тоже смутился, взял подарок и пожал протянутую руку Майкрофта.
Шерлок, который, видимо, решил переждать весь этот обмен любезностями в купе, устраивая поудобнее свою скрипку, в этот момент вернулся на перрон, держа в руке зажженную сигарету.
— Холмс, — вдруг обратился к нему Грей, — на пару слов…
Мой друг немного удивленно кивнул, они отошли на несколько шагов.
— Мне жаль, что я сорвался на вас в госпитале, — донеслось до меня. Дальнейшее не расслышали ни я, ни Майкрофт, слишком шумно было вокруг, но буквально через пару минут, обменявшись еще несколькими фразами, Холмс с Греем пожали друг другу руки и вернулись к нам.
— Пора садиться, сэр, поезд скоро отправляется, — обратился Грей к Майкрофту.
— Три раза в неделю, — невпопад ответил ему Майкрофт. — Да, а бумага...
— Бумага с монограммой в сером чемодане, сэр. Четыре раза в неделю, и с седьмого по девятое я буду иметь удовольствие засвидетельствовать вам мое почтение лично.
Я закатил глаза, взял Холмса под локоть и потащил в купе. Пусть эти два чудака из «Диогена» попрощаются.
