Спиной к звёздам

Я один на этой белой, окаймленной садами улице. Один — и свободен. Но эта свобода слегка напоминает смерть. — Жан-Поль Сартр.

             Есть множество вещей, в которые я утратила веру: семья, дружба, карьера. Даже от добродетелей остались лишь скромные идеалы, редко всплывающие в памяти. Кажется, я стала забывать их ещё в детстве — наверное, поэтому я смела поступать всю жизнь неправильно. В такие жалкие моменты собственных раздумий стоит признать, что война уродует нас даже вдали от мест сражений, когда мы, будучи маленькими наивными детьми, сидим в укрытиях, моля о пощаде, а в конце концов, остаёмся одни. Позже мы умираем и тоже — одни. Все до последнего — в полнейшем одиночестве и кромешной тьме.              И надежды, глупой сказки нашего сознания, на самом деле, тоже нет — от неё остались лишь гулкие воспоминания. Мрак поглотил всё, оставив никчёмные клочки света, но тот свет, если честно, никогда и не был нашим другом. Улучив подходящий момент, он покажет на всеобщее обозрение в нас всё самое плохое. Но я не смею роптать, потому что человек — самое прогнившее существо, когда-либо жившее на земле, а потому заслуживает быть осмеянным.              Хотя, быть может, от этого света польза всё же есть. Например, в этом голубом отражении монитора на поверхности стола. По правде говоря, этот цвет — единственное, что мне остаётся видеть. Мне на миг даже кажется, что я счастлива. Довольно забавно влюбляться в цвет только потому, что он навевает радость воспоминаний.              — Здесь чего-то не хватает, — тихо шепчу, печально улыбнувшись.              Я пододвинула к себе знакомую банку со стёртой этикеткой. Откупорив крышку, я высыпала горсть крохотных песчинок перед собой. Мне что-то хотелось сделать. Что-то изобразить. Нервно усмехнувшись «оригинальности» своей мысли, я коснулась песка пальцем и провела кривую линию, оставляя за собой такой же неровный след. Вскоре передо мной стала вырисовываться картинка. Мой дражайший символ — белый череп. Или даже голубой, учитывая прекрасное освещение в этой мрачной комнате. Я пытаюсь подавить в себе позывы всё стереть, потому что я не чувствую удовлетворения от сделанного. Я по-прежнему не чувствую завершённости.              В действительности была лишь одна причина — не хватало кого-то. И я даже знаю, почему так упрямо это отрицаю. Я слишком горда, чтобы признать свои ошибки. Но от себя не убежишь, ведь так? Всё равно всё когда-нибудь закончится, так почему бы не сдаться перед грязными руками правды? Пора меняться, Сомбра. Тебя просила своим молчанием об этом она.              Я очень быстро избавилась от небрежного черепа на своём столе и принялась старательно вырисовывать нечто более простое, но от этого не менее чудесное. «С» — одна-единственная буква, а столько значений. В моих глазах отражается их тысячи: взгляды, места, слова. Но над всеми ими возвышается имя в очертаниях лазурных красок. Постепенно оно обретает конкретный образ, силуэт, дополненный нежной улыбкой, — Сатья.              Но даже этими мгновениями невинной радости мне оставалось наслаждаться недолго — вырванный лист газетной бумаги, движимый ночным ветром, упал передо мной и обратил все мои старания в прах. Будь я моложе, то обязательно вспылила бы на такую случайность, но те годы давно ушли, оставив за собой лишь горечь разочарования. Я медленно потянулась к газете, которая изо всех сил, что имела, привлекала моё внимание своим заголовком. «Имя виновнику, уничтожившему целую империю «Вишкар», — Сомбра», — прочла я и иронично усмехнулась. Я скомкала выполнивший свою задачу листок и кинула в самый дальний угол своей мрачной комнаты, после чего потянулась к ящику под рабочим столом перед собой.              Если у заголовка была цель, то тот с ней успешно справился. Вскоре я достала достаточно тяжёлый пистолет и осмотрела его своим скучающим взором. По моей памяти этот чёрный и обжигающий своим холодом убийца имеет как минимум десять заготовленных пуль в магазине. Самое то для меня. Я жалею лишь о том, что не прикупила себе кольт в тот злополучный и пустой вечер, когда я впервые серьёзно задумалась о возможном рукотворном конце: теперь я не смогу развлечь себя, напоследок поиграв в русскую рулетку.              Я отвлеклась от собственной угрюмости лишь в тот момент, когда заметила движение на мониторе перед собой. Я оживилась и поспешила увеличить эфир с камеры видеонаблюдения на весь экран. Передо мной предстал цветущий сад, в который вела задняя дверь скромного и серого коттеджа. Возможно, при более хорошем разрешении видео я бы смогла целыми днями лишь разглядывать пёстрые и яркие цветы, растущие навстречу солнцу, но сейчас я даже при таких условиях смотрела бы лишь в один конкретный силуэт. Я не могла оторвать своих глаз и завороженно следила за выразительными движениями одинокой девушки.              Сатья. Она редко в такое время выходит в свой сад, чтобы полить цветы, я её совсем не ожидала здесь. Что более странно — в её руках не было ни единого намёка на лейку или какой-то ещё инструмент для садоводства. Она просто спустилась к самой первой ступени небольшой лестницы, что вела к входной двери, и села, безучастно и устало озираясь по сторонам.              Я так скучаю по ней. Настолько, что я готова была бы пешком преодолеть наше расстояние в несколько десятков стран — лишь бы оказаться рядом и суметь в последний раз коснуться нежного плеча. Эти видеокамеры и звукозаписывающие устройства по всему её дому, так любезно расставленные заказанной мной фирмой, лишь сильнее усиливали моё чувство тоски, превращая желание разогнать внутренний сплин в несбыточную потребность. Мы никогда не сможем встретиться. И это «никогда» с каждой новой мыслью растягивалось всё сильнее, разбивая хрусталь моих уже давно позабытых судьбой мечт вдребезги.              Мне остаётся лишь с жадностью поражать своим взглядом экранные пиксели, которые куда ближе к Сатье, чем я сама. Если бы я могла видеть себя со стороны, то, наверное бы, знала, что всё, что выражали мои утомлённые и бессонные глаза, было печалью. Я с болью улыбнулась, подумав об единственной ранящей меня мысли. Сатья, вероятнее всего, меня забыла спустя столько лет нашей разлуки. Я надеюсь на это, потому что так ей будет проще начать новую жизнь. Без меня в виде душевного груза.              Я стараюсь выдавить из себя улыбку, не отрывая глаз от экрана и упорно игнорируя слёзы, брошенные моим разумом и одиноко скатывающиеся по моим щекам. В моей правой руке всё более чувственно рукоять приобретает свои жёсткие очертания, и я подношу дуло пистолета к своему виску. Столько напрасных лет, Сатья, чтобы, наконец-то, встретить тебя и с завидной скоростью попрощаться. Скорее всего, свою карму я с особой жестокостью прикончила своим незаурядным прошлым, раз подобный итог был мною заслужен. Я самый настоящий глупец, который своими же руками вырыл себе могилу.              Я закрыла глаза, не в силах терпеть давящее на глаза напряжение. Рука, обхватывающая пистолет, задрожала и судорожно откладывала долгожданный конец. Будет ли забавным посчитать напоследок овец? Забвение ведь такой же сон.              — Я знаю, знаю… — сквозь помехи донёсся до меня драгоценный голос, и я вновь отсрочила момент своего забытья ради того, чтобы выслушать любую мелочь, которой повезло сегодня быть произнесённой. — Ты рядом со мной. Всегда здесь. Ты существуешь…              Моё лицо озарила нервная улыбка, и я потихоньку стала смеяться, с каждой секундой делая это всё громче. Безнадёжность вмиг стала чем-то непреодолимым, бесконечным и беспечным. Рука стремительно полетела вниз, свободно повиснув и с характерным стуком выронив пистолет. Я резко раскрыла глаза и трагически посмотрела на Сатью. Мрак вокруг монитора сгущался. По крайней мере, мне так казалось, и это ужасало.              — Да, существую.              Я залилась слезами, схватившись за голову. Обречённость всё сильнее и сильнее охватывала меня своими чёрными руками, добавляя невыносимой тяжести. В дверь постучали. Сначала один раз, который вскоре превратился в глухой и отражающийся эхом десяток ударов. Он словно опьянял весь мой затуманенный разум, и я обернулась, вглядываясь в беспросветную тьму перед собой и чего-то с нетерпением ожидая. Грохот ознаменовал выбитую из петель дверь.              Но мне больше не было страшно.