Первый камень

      Путь из Восточного Дозора казался бесконечным. Мертвяк в лодке шебуршился и подвывал, за что Клиган — развлечения ради — долбал его кулаком. На корабле пару разлучили — скулящую тварь сунули в темную комнатушку за камбузом, а Клигану дали каюту — грязную и воняющую не то нужником, не то протухшей рыбой, но отдельную. Никто не доставал его, никто ни о чем не спрашивал. От качки мутило, ром, что достался ему от безумца Тороса горчил во рту и отдавал пеплом. Возможно, безумцем был он сам. Чего ради бывший Пес Ланнистеров во все это ввязался? Сандор и сам не знал, но полагал — кривясь от собственной глупости — что ради высших целей.       Перерождение началось где-то между каменистым ущельем Долины, где его бросила зловредная волчица, красной нитью — огнем или кровью? — протянулось через редкую светлую полосу его дней времен строительства Септы. Тогда существование перестало казаться предсумеречной зоной — он почти на это повелся — чтобы закончиться одной из самых мрачных ночей в жизни Клигана. Уже не Пес — тот бы залил мерзкие картинки повешенных винной кислятиной и утопил бы в болоте, куда до этого отправлялись прочие гнусности: трупы, случайные шлюхи, утренние бдения после попойки. Но вместе с собачьим шлемом ушло безразличие — призраки донимали Клигана пустыми ночами, а впереди них шел Старший брат: вещающий про богов и неисповедимые пути. Если они и не закончили с Сандором Клиганом, то это, скорее было зловещим пророчеством, а не возможностью очищения.       Потом был огонь. Треклятый Рглор нашел ненавистную слабину в почти сошедшей на «нет» душе Сандора. Если бы не та хижина — не девчушка в руках отца — ничего бы не случилось. С этого зрелища внутри что-то обломилось и потекло. Зима близко — как твердили твердолобые Старки — а ледяная Стена, до сих пор надежно укрывавшая нерыцаря от мира и от его самого, неудержимо ломалась. В голове все мешалось: ночные похороны сгубленного им семейства — трупы на руках были так легки, словно это вязанка хвороста, а не бывшие люди — хитрые взгляды одноглазого Берика и пропойцы Тороса и долбаное видение в огне — завершающим аккордом.       Что он видел, Сандор и сам не разумел, но языки пламени, на которые он так не любил смотреть, вдруг сложились в тонко вытканные фигуры, рыжина и белизна подернулись синью, и вдалеке он увидел Стену, за ней вытянутый силуэт уходящей в изморозь облаков горы и в отдалении — черные змеи тысяч ползущих вперед тел: войско Короля ночи. Тогда он с ужасом осознал, что есть на свете и иные силы — помимо овец и убийц — силы, что могут навечно положить конец всему известному миру. Клиган долго не мог разобраться, что чувствовал по этому поводу. Одно было ясно: ему не все равно. Хотя бы потому что у него еще были неразрешенные долги.       Все остальное слилось в непрерывный кошмар. Клиган впервые узнал, что холод кусает больнее огня — за Стеной было люто и страшно. Воины вокруг него молчали, кривились, но шли вперед. У каждого из них была байка, в которую верить: у Сноу, новоявленного Короля Севера (он напомнил Клигану нудного Неда Старка, помешанного на справедливости и подобной чуши и сполна заплатившего за этот высокопарный бред) — те же благородные цели, что у покойников-Старков: спасти, защитить, сохранить. Клигану показалось, что там замешана баба — уж не Мать ли Драконов с ее огнедышащими детками? Уж больно мечтательно-отрешенное лицо было у бастарда Винтерфелльского, когда они топали вперед, по скрипящим синим снегам. Джорах, сын Джиора (в отношения этого самого многолетнего изгнанника со Сноу Сандор решил не вникать — слишком сложно) перся чтобы что-то доказать не то своей королеве, не то самому себе, морщась от холода и прикрывая вечно печальную, со следами сошедшего загара физиономию от укусов безжалостного ветра.       Берик и Торос были безумны, как любые фанатики — но с ними, пожалуй, было веселее — Клиган забывал, что он уже не Пес и временами зубоскалил с пропойцей из Мира в прежней манере. Рыжебородый здоровяк-одичалый вызывал у него зубовный скрежет: как мастью, так и воздыханиями по страшенной бабище с острова Тарт, чуть было не отправившей Клигана в пекло.       Коренастый чернявый паренек напомнил Клигану юного Роберта Баратеона — и так оно и оказалось, судя по перебранкам остатков Братства без Знамен с юнцом. Тот горячился и плевался ядом в Тороса и Берика: ведьмы, продажи, пиявки и прочий вздор. Роберт умел и любил плодить бастардов — это было доподлинно известно, но выжил после Серсеиных происков только этот любящий поныть петушок с подобием папашиного молота.       Клигану было все равно, что тащило эту разношерстную компанию все дальше на север. Он хотел посмотреть, чем все закончится — а то, что надвигалось на них, такой надежды не оставляло. Впервые в глубине огня, в протухшей хижине ограбленного мужлана он почувствовал жизнь — а впереди была только смерть. Это Клиган помнил, даже когда дышать через буран было невозможно, когда ноги подгибались под напором ледяного ветра. Было в этой схватке что-то от доли самоубийцы — а что-то от подвигов древних глупых героев, про которых ему в детстве рассказывала кормилица, про которых так любила петь нежная Пташка из золотой Джоффриной клетки.       По кратким обменам новостями в дурацкой компании, Клиган понял, что Пташка вышла замуж, овдовела и теперь ждала возвращения брата-бастарда в родной дом. Леди Винтерфелла, жена двух чудовищ, до ужаса живучая Санса Старк. Как тесно сплетается канва судьбы! Во время кратких тоскливых привалов Сандор пытался свести все воедино и сбивался: в Вестеросе все перепуталось, и самое простое было разрубить этот дикий комок, а не распускать нить за нитью.       Возможно, Король Ночи встрепенулся как нельзя кстати. Сандору было неприятно думать, что наследница Таргариенов будет чем-то лучшим. Все короли (не говоря уж о королевах) одинаковы: Железное Седалище тянуло их к себе, изменяло и калечило и по сути, и по духу. Таргариенов хитросплетение мечей под жопой довело до сумасшествия — но Король Ночи, возможно, слишком умен для этого мира - поэтому покончит со всем разом. Сандору никогда не нравились шибко умные — поэтому он не жаловал Мизинца, по слухам, подвизавшегося с леди Старк. Неужто Пташка взяла его в любовники? Думать об этом было мерзко — так же мерзко, как прежде представлять ее в постели с Джоффри. Впрочем, его вмешательство ни к чему не привело — брак с Бастардом Болтонским был закреплен, девушка стала женщиной, а, следовательно, и сожалеть тут не о чем.       Сандор глотнул еще рома и поперхнулся. В голове твердо засела мысль заехать в Винтерфелл и ткнуть в изящные ножки Сансы Старк мертвяка. Еще один этап воспитания. Заодно, возможно, будет больше ценить брата — хотя, Королевы Драконов, на взгляд Сандора, вполне хватит с лихвой. Лед и Пламя сошлись — Таргариен все время сидела у постели Сноу, и чем там занимались эти двое, известно было только Рглору. И, возможно, Королю Ночи. Любовь в обмен на крылья - не совсем равноценный обмен, полагал Клиган.       Решено было, все же, заехать в унылый Винтерфелл. Там уже собралось все растерянное семейство Старков: сломанный мальчик, мелкая злыдня, вернувшаяся не то из Эссоса, не то из какой-то южной преисподней (мысль встретиться с ней забавляла Сандора — любопытно, что выросло из чумазой колючки с ее «списком») и, конечно, леди Винтерфелл, вдова Болтона, несостоявшаяся жена карлика Ланнистера. Ждали Джона Сноу чтобы устроить гребаное семейное воссоединение. Дейенерис рвалась на Драконий камень, в свое фамильное гнездо — север не радовал ее, особенно в надвигающуюся зиму. Сандор редко встречал на борту кого-то из команды ловцов мертвяка. Да и он не желал этого — что ему за дело до их лордовских заморочек? Он пил ром покойника, смотрел на туманное море за кормой, пил еще, заливая долбящее в обожженный висок чувство вины и ощущение собственной никчемности. Цель достигнута, мертвяк был добыт. Сколько жизней на него было положено — не имело значения. Озарение не снизошло, огонь ушел под лед - и все понимали, что это значит - а у Сандора прибавилось ночных кошмаров и седых волос, словно метель навечно прилипла к патлам.       Они причалили в Белой Гавани и двинулись в Сторону Винтерфелла: Таргариен летела на своей страхолюдине, раненый Джон ехал в повозке. В отдельной кибитке волокли стонущего солдата армии Иных. Конь не хотел его везти, пока возница не прошелся по спине мерина кнутом. Сандор тащился на волосатой северной лошаденке и с тоской вспоминал Неведомого.       В Винтерфелле все было иначе, чем тем потерянным где-то обрывком самого долгого лета. Внутри замка кипела работа: ковались зимние доспехи, прибывали запасы, латались дыры после Битвы Бастардов. Леди Винтерфелла мрачно преклонила колено перед Матерью Драконов. Пташка заматерела и по манерам больше напоминала Серсею: красивая, рыжая, самодовольная самка. Сандор держался в стороне: незачем ему было лезть вперед. Он не лорд, не рыцарь, не спаситель человечества. Еще один отброс, дезертир из Королевской Гавани — сколько их, таких?       Номер, впрочем, не прошел. Пташка была ненаблюдательна до смешного, словно ей на красивые глаза надели шлем без прорези. Слепая, глухая и тупая — как все обитательницы клеток в темных углах господских опочивален. Леди Болтон холодно прищурившись, оглядела толпу оборванцев, пришедших за братом и его новой королевой. Заметив Клигана, она на мгновенье подняла тонкую бровь и едва заметно улыбнулась. Сандор готов был поклясться, что ухмылка была точь-в-точь Мизинцева. Сам поганец ютился где-то за челядью, хитрым взглядом изучая вновь прибывших. Арья колено не преклонила — да ее и не приметили сразу. Сломанный Брандон Старк сделать этого не мог — водруженный на седалище с колесами, он просто смотрел: еще холоднее и отстраненнее, чем его сестра. Сандору он напомнил скорее Короля Ночи, чем любопытного мальчишку, сновавшего сто лет назад промеж повозок и коней Роберта. Все обнялись — кому положено было обняться. Королеве, принявшей клятвы верности, был предложен хлеб и мед — встреча состоялась.       Сколько он выпил, Клиган не помнил. Он предпочел тянуть вино в одиночестве, на холоде пустынного двора, где бестолково слонялись часовые.        — Вот мы и встретились.         — Вдовство вам идет, миледи.       Она научилась ходить бесшумно — как кошка. Пташка стала выше, соблазнительнее, ярче. На Клигана пахнуло чем-то сладковатым: то ли маслом, то ли еще какой-то бабьей дрянью —а еще медом и морозной свежестью. Санса встала рядом, молча глядя на падающий в ночи снег.        — И что вам не сидится со всеми, сир?        — Седьмое пекло, ну сколько можно повторять…         — Я помню. Вы не сир. И уже не Пес, — по лицу Сансы скользнула та самая змеиная улыбка. — Кто же вы теперь?         — Никто.         — Никто… Есть у нас уже никто… — лицо Сансы дрогнуло. — Я слышала, вы путешествовали с моей сестрой?         — Было дело, да. Вот поэтому… В этом зале слишком много знакомых. Хороших и не очень… Меня тошнит от семейных воссоединений.        — Могу понять, — кивнула Санса. — И что — со своим семейством еще не покончили?         — Пока нет. Но не оставляю надежд... — хмыкнул Клиган и приложился к меху с вином.         — Это хорошо. Надежда дает силы жить. Надежда отомстить… — в лице ее что-то изменилось, словно красивая оболочка была только маской, а под ней прятался монстр.         — Хотите выпить, миледи?        — Нет, благодарю, — вежливо помотала она головой, от чего облако волос, свободно лежащих на плечах, взметнулось, смешиваясь с порхающими снежинками. Огонь и лед... — Я предпочитаю ясную голову.         — Я тоже так думал. Но сегодня… Слишком…         — Много знакомых? — она обернулась и посмотрела сквозь него. Решительно, эта женщина была ему неизвестна — и от того не менее притягательна.         — Воспоминаний…        — Как вам ваша новая королева, миледи? — чтобы отвлечься от скользкой беседы сменил тему Клиган.         — Я не хочу об этом говорить. Одно ясно — лучше она, чем Серсея.         — Это да. Приятно то, что хуже дальше некуда. А о чем же вы пришли говорить? О прошлой семейной жизни?       Она поежилась, словно ее ударили.         — А вы жестоки. Не припомню, чтобы Пес был жестоким.         — У вас короткая память — как у всех Пташек. Пес был убийцей. Помните свой урок?         — Помню. Я усвоила его, — Опять эта жуткая ухмылка, неприятно кривящая красивые губы. — Вы не представляете, какой хорошей ученицей я была.         — Да уж. Я заметил. Только вот чьей — непонятно. Или даже понятно…         — Вы о Мизинце? — Санса посерьезнела. — Он был рядом, когда это было необходимо. Когда все покинули меня — и вы, кстати, тоже.         — Не он ли выдал вас замуж за Бастарда Болтонского? Или вы запамятовали?         — Я ничего не забываю. — глухо ответила она. — И держу своих врагов при себе. Так безопаснее.         — И правильно делаете, миледи, — кивнул Клиган. Вино почти кончилось, а разговор стал ему надоедать. — Мне жаль.         — Кого вам жаль? — резковато спросила Санса.         — Вас. То, что с вами сотворили… Вам чертовски не везет с мужьями, миледи. С женихами и с мужьями. Не надо было вам ехать на юг. Там одно дерьмо.         — Дерьмо — оно везде, — горько и ехидно сказала она. — В этом я уже убедилась.         — Вы знаете, я никогда не был поборником насилия — над женщинами. Легче заплатить — и слаще, пожалуй. Когда-то я сказал вашей сестре, что жалею, что не взял вас тогда, после битвы при Черноводной, — Санса метнула на него удивленный взгляд. — На самом деле не жаль. Я рад, что не тронул вас. Это одна из немногих вещей, которыми я горжусь.         — Которыми гордился Пес? — хмыкнула Санса.         — Пес, скажем так, оставил их мне по наследству. Немного света во тьме.         — Помните ваш белый плащ? Я сохранила его. На какое-то время. — улыбнулась Санса. — Потом — после смерти Джоффри, я бежала и оставила его в Королевской Гавани. Мне было жаль его. Это был красивый жест. Прежней Пташке он понравился.        — Это просто тряпка, Пташка. — она не имеет значения.         — И чем вы заплатите мне, сир? — спросила Санса, уставившись на него в упор прозрачными светлыми глазами — ледяными, как у Иных.         — Что?         — Королева Дейенерис отобрала у меня отцовские покои. Я только сейчас поняла, что мне негде спать. Приютите меня на эту ночь?       Дважды просить не пришлось. Он взял бы ее прямо там — на деревянном балкончике, выходящем во двор, но по стенам все так же мерно прохаживались бесстрастные часовые.       Они тихо прошли по пустынным полуразрушенным коридорам Винтерфелла. В прошлый раз комната была не в пример меньше. В этой — просторной и уютной — уже пылал очаг и имелась широченная кровать.         — Хорошо у вас тут работают: все, что надо есть. — пробормотал Клиган, закрывая за собой дверь. Санса замерла посреди комнаты - стройная как статуя и такая же холодная.         — А что теперь?         — Постой. Что с тобой делал этот твой муж? Не первый, второй. Первый, как я понял, решил проявить благородство.         — Да. — Санса опустила голову. — А второй не решил. Легче ответить — что он со мною не делал.         — Понятно. — Клиган подошёл ближе. Она все еще была хрупка и бесконечно далека от него — как тогда, в Королевской Гавани. Он отстегнул тяжелый меховой плащ — тот упал на засыпанный свежей соломой пол. Санса вздрогнула и отшатнулась. Трудно было начать — она боялась еще больше, чем тогда, в темной спальне, освещенной заревом дикого огня. Ну конечно — тогда она не знала. А теперь знает.       Он поднял ей подбородок. Санса старательно отводила взгляд, занавешиваясь ресницами и кусая губу.         — Зачем, Седьмое Пекло, ты позвала меня, если дрожишь, как олень под ножом?         — Я не знаю. Я попыталась… Ты же знаешь — бросить первый камень так соблазнительно. — Санса метнула на него короткий взгляд, и Сандор вздрогнул. Теперь была его очередь отводить глаза. — Наверное, я не готова. Я не могу.         — Ты никогда не будешь готова, девочка. Все в этой твоей голове — тут. — Он погрузил пальцы в ее волосы — золотой шелк, не скованный никакими застежками или плетениями. — Я знаю. Сам такой. Надо… Тебе от этого не избавиться вовек. Придется просто идти через огонь. Иначе — ты мертвец. Как тот, в подвале. Иначе и смысла жить нет. Проще сдаться бредущим с севера нелюдям. Если не хочешь — борись, Иные тебя побери!        — Хорошо. — Она подняла глаза: в голубизне играл оранжевый отсвет пламени. -  Можно?         — Что?        — Я не хочу… чтобы было, как тогда. Дело ведь не в боли — дело в унижении. Ты понимаешь меня?        — Да, Пташка, я тебя понимаю. И каков твой план?         — Я сделаю, как хочу. Просто стой — как стоишь.         — Тяжеловато будет. Ты уж меня прости, но бабы у меня не было — я не знаю, сколько. Но я попробую.       Он стоял, пока она расстегивала многочисленные застежки, развязывала кожаные шнурки — зимняя одежда тяжела, но и она не грела за Стеной. Теперь Сандора словно сжигало изнутри, но он научился медлить. Если боги с тобой не закончили, значит все, что у тебя есть — терпение и время.       Наконец, она добралась до рубахи. Сандор чувствовал себя глупцом перед ней, все еще в зимнем темном платье, как перчатка, облегающем уже не детские формы.         — Снимешь?         — Как хочешь, — покорно поднял руки Сандор. Стоило бы помыться — но такого подарка судьбы он никак не ожидал.        — Что это? — Санса как пером легко провела пальцем по шее. Ногти чуть царапнули кожу.        — Один хренов псих меня укусил. Спроси на досуге сеструху. Она меня даже лечить пыталась, — Сандор скривился, вспомнив, как волчонок промывала мерзкую рваную рану.       А потом все гнусные картинки ушли. Она обняла его, и под жесткой кожей платья Сандор почувствовал горячую и волнующую плоть. Санса коснулась губами шрама на шее и шепнула:         — Наверное, можно раздеть и меня. Только… Бережно.         — Бережно. Да. — собственный голос звучал хрипло.         — Не испорти платье.       Он хотел было съязвить, что у леди Винтерфелла уж точно найдется запасное — но вдруг понял, что дело не в этом.       Ни одна застежка не была сломана, ни одна завязка не порвалась. Сандор сам не ожидал от себя такой ловкости, тем более обмороженные руки все еще ныли после лютого ветра из-за Стены.       Наконец, Санса осталась в одной рубахе. Ткань не скрывала очертаний ее тела, и это заводило Сандора еще больше. Со штанами он попытался справиться сам, дернул шнурок, выругался. Санса остановила его.         — Не спеши. Я помогу. У нас есть все время мира.         — Ага. Пока мертвецы не притопают по наши души. Или твой братец не решит, что меня надо обезглавить собственноручно — по доброй традиции дома Старков.         — Пока длится эта ночь — это неважно. Никто не придет сюда.         — А как же Мизинец? — Сандор вложил в голос как можно меньше сарказма, но получилось все равно ядовито.         — Бейлиш? — спокойно пробормотала Санса, копошась с завязками. — Он хочет меня, да. Он хочет всего. Но беда в том, что я не хочу - никого. Не хотела — до сегодняшнего дня…         — К Иным эти треклятые шнурки! Я же не обещал быть бережным со своей одеждой…         — Я уже все.       К счастью, от большей части облачения одичалых Сандор избавился на корабле — иначе бы они ковырялись до утра.        — Хочешь снять рубаху? Или так…       — Хочу. Представь, что это первая наша ночь. — прошептала Санса, пряча взгляд.— Что бы ты сделал?         — Все. Но сначала раздел бы тебя — совсем. Всегда мечтал посмотреть, что там, под этими шелками…         — Я больше не ношу шелков. — бесцветно сказала Санса.         — Я заметил. Зима близко, да? Надо наращивать перышки…       — Зима уже здесь. — На этот раз она взглянула ему прямо в глаза — снизу вверх. — Всем приходится согреваться.         — За этим ты меня позвала? Греть тебя?         — Да. Тебе это неприятно? — Санса положила ему руку на грудь. Ладонь ее была холодна как лед, и Сандор вспомнил безжалостные пощечины метели за Стеной.         — Нет места, где бы я хотел оказаться сильнее, чем здесь. Разве что в прошлом. В той спальне. Чтобы увезти тебя…       Она перехватила его губы поцелуем. Дыхание ее было как летний ветер: мед, тепло, что-то давнее и забытое.       Кровать казалась так далеко — словно им пришлось брести до нее через все заснеженные пустыни мира.       Он больше не спрашивал разрешения — просто делал, что ему хотелось. Взглянув в ее лицо, Сандор заметил, что Санса опустила веки.         — Открой. Ненавижу это.        — Что? — Санса распахнула удивленные глаза, приходя в себя.         — Ты до сих пор боишься на меня смотреть, Пташка?         — Нет. Так проще… забыться.        — Я не хочу, чтобы ты забывалась. Чтобы ты забывала. Все остальное — да. Это — нет. Любовь вслепую — это как трахаться со статуей.         — Я поняла тебя. Обещаю больше не закрывать…       Она сдержала обещание. Когда он вошел в нее — отгоняя от себя мысли, кто и что делал до него с этим восхитительно гостеприимным влажным лоном — то продолжал смотреть ей в лицо. Санса не забыла, и лишь испуганными бабочками дрогнули пылающие огнем ресницы.       Их любовь была молчаливой и недолгой. Сандор оттягивал развязку сколько мог, но не сдержался и кончил, застонав ей в плечо и уже в сладкой темноте опустошения почувствовал, как дернулись под ним ее бедра, и вцепились в спину острые коготки. До чего-то они все-таки добрались.         — Ну и что теперь, моя леди? — Санса лежала молча, отвернувшись к темному окну. — Прикажете убираться? Найти другую опочивальню?        — Не зови меня леди, а не то я буду звать тебя сиром.         — А как тебя звать? Пташкой?         — Пожалуй. Пташка умерла…         — Как и Пес, в этом случае.         — Да. Но мне показалось, что часть ее сегодня ожила. Ровно на одну ночь.         — Хорошо. Не хочешь быть леди — не надо. Леди скучны и ничего не понимают в любви. — фыркнул Сандор, откидываясь на подушку и увлекая за собой Сансу. — Будешь Пташкой. Хотя бы со мной.         — Только с тобой.         — Не зарекайся.         — Я не зарекаюсь,— спокойно ответила Санса, кладя подбородок ему на грудь. — За этой дверью я — леди Винтерфелла. Я скорее всего выйду замуж. Возможно… Тирион — неплохой вариант. Лучше, чем Джоффри или Рамси. Ты же понимаешь?         — Понимаю. Хочешь Беса — выходи за Беса. С ним не будешь скучать. Потом — не ты ли хотела рожать златовласых львов?         — После того, что сотворил со мной Рамси, я не знаю, смогу ли вообще иметь детей. Да и к чему это все… Не о том надо заботиться теперь, — задумчиво сказала Санса.         — Ничего он с тобой не сотворил. Не с твоим телом. — ответил Сандор. Думать об этом после всего было еще тяжелее. — Ты помнишь?         — Да. Все в голове. Помню.        — Умная Пташка. Чисти перышки. Готовься к следующему нужному семье союзу. — Теперь была его очередь отвернуться к окну. — Я что мог, то сделал. Не могу сказать, что это не доставило мне удовольствия… А теперь моя плата — для леди Винтерфелла.         — Что?         — Слушай. Мизинец… ты знаешь, каков он, полагаю?         — Знаю, — насторожилась Санса. — Я же сказала…         — Молчи. Щебетать будешь после. Он предал твоего отца — это ты тоже знаешь?         — Н-нет… — Санса приподнялась на локте. Сандор отвел глаза, стараясь не смотреть на ее грудь — белую, с покрасневшими от недавней любви сосками — иначе хрен они поговорят.         — Он. Что-то там было — про золотые плащи. Думаю, он обещал твоему отцу поддержку, возможно, людей — и в последний момент оказался на стороне Серсеи. Я видел это своими глазами — перед троном Джоффри. Мизинец приставил ему нож к горлу — ехидный, смакующий свое предательство. Мне кажется, что лучшие мгновенья его жизни — моменты укуса. Тогда он счастлив — упиваясь беззащитностью и неготовностью противника. Тогда он кончает — ты поняла?         — Да, я поняла. — Санса отодвинулась и прикусила костяшку пальца.         — Что с этим сделать — сама сообразишь. Если надо засвидетельствовать сказанное перед этими северными петухами — я готов. Если они, конечно, поверят такому дезертиру и клятвопреступнику, как я. Если он тебе еще нужен — я готов молчать и дальше. Но теперь ты знаешь — выбор за тобой. Имей его, как хочешь. Думаю, леди Винтерфелла сама решит, как с этим справиться.         — Леди Винтерфелла — нет. А леди Болтон — да. Спасибо. Плата была хороша. — Санса нагнулась и скользнула по лицу Сандора спутанной гривой. — Можешь сделать еще одно? В дополнение? В подарок?        — Ну?         — Обними меня. Я так устала… Кажется, что я не спала с того дня, как покинула Винтерфелл — сто лет назад…       Он не хотел, чтобы она просила - ему следовало догадаться самому. Волосы ее пахли так же сладко, как и поцелуи: летом, далекими цветочными полями, свежестью. Сандор сам не заметил, как заснул.       Утро разбудило его ветром, долбящим в ставни. Сансы не было — не было даже ее следа. Сандор задумался. Не было ли все случившееся просто пьяным сном?       Внизу он заприметил собирающуюся в путь повозку. Мертвяк, судя по всему, уже был загружен. Во дворе зябко ежились бывший Десница Станниса и Джорах Мормонт. Неужели, едут?       Одеться было труднее, чем обычно — неловкие пальцы тряслись — давно он не пил, сказывается. Бранясь, Сандор облачился во все свои тряпки (аккуратно сложенные на скамейке у погасшего очага) и покинул свое временное убежище. В коридоре ему встретилась младшая — теперь уже не мальчишка, но вполне ладная девица.         — А вот и ты, Пес! Жив? Однако, ты стал еще гаже - и старше. Тебя там ждут.         — Жив. Что, хочешь завершить начатое? — пробубнил Сандор, оглядывая ее. - Девчонка все еще носила дурацкую зубочистку вместо меча. За поясом торчал смутно знакомый валирийский кинжал.         — Нет, — бесстрастно сказала Арья. — Я вычеркнула тебя. Да и ты уже не пес, сдается мне.         — Ну это кому как.         — Догадываюсь. Но мне ты не враг. Легче оставить тебя в живых — как тогда…         — Теперь я не буду тебя просить. — отпарировал Сандор. — Незачем.         — Это понятно, — Арья вдруг улыбнулась — едкой всезнающей улыбкой, и Сандору стало не по себе. — Но по дружбе — всегда пожалуйста. Когда тебе надоест играть в рыцаря — я к твоим услугам.         — Иногда в этой жизни появляется смысл…         — Иногда этот смысл отнимают, едва он появится. Не раскатывай губу, Пес. У всех у нас есть свое предназначение.        — И?         — Твое — не здесь. Найдется, кому ей греть постель         — Откуда ты…         — Девочка повзрослела. Счастливого пути на юг!       Она тихо прошла мимо и не обернулась. Пес пожал плечами и поплелся во двор — искать, чем похмелиться и понять, куда засунули его лошаденку.         — Леди Винтерфелла жалует вам коня, сир. — Мальчишка вел под уздцы вороного — тот был почти как Неведомый.         — Я не… — Сандор махнул рукой. — За что?         — За верную службу нашему общему делу.         — А сама она где?         — Не могу знать, сир. Велено было передать.       Конь фыркнул, косясь на нового хозяина. И то дело — до Королевской Гавани тащиться не ближний свет. Драконья королева уже улетела на свою каменюку. Их путь лежал на юг — везти Ланнистерше подарок, как и было договорено между самыми нелепыми братьями Вестероса: одноруким Цареубийцей и Бесом-отцеубийцей.       Она нашла его выходящим из трапезной. Есть не хотелось, но Сандор заставил себя проглотить несколько кусков подсохшего пирога, под мрачными взглядами парнишки, что когда-то таскался за Бриенной с Тарта.         — Ты едешь?         — Да.        — Получил подарок?         — Он похож на Неведомого. Спасибо.         — Я подумала, тебе понадобится. Что ж… Прощай. — Санса смотрела на него с улыбкой, и Сандору показалось, что она стала выше ростом. Или он уменьшился?         — Прощайте миледи, было приятно… повидаться с вами.         — Что ж так формально?         — Мы не в твоей спальне. — буркнул Сандор. — Помнишь?         — Помню. Но… — Она встала на цыпочки и поцеловала его. Неумело, жадно. От растерянности, Сандор не успел среагировать — оттолкнуть ее, отстраниться — и ответил на поцелуй.         — Слишком щедро для бывшего Пса, миледи.         — Бывшая леди Болтон любит собак — с некоторых пор, — цинично улыбнулась она.         — Я запомню это. Прощай.       Он вышел не оборачиваясь. Конь прядал ушами и нервничал, глядя на кибитку с мертвяком. Джон Сноу проводил их с балкончика, где вчера они с Сансой — с леди Винтерфелла — так мило беседовали. Ворота за уезжающими закрылись с жалобным скрипом. С неба опять полетел легкий, как пух, снег. Сандор поежился. Их путь лежал на юг, хотя ему казалось, что они опять едут за Стену — севернее некуда. Лето осталось позади, их плечи кутала так долго обещанная Старками зима.