Кричать

       Анита Редклифф – ужасная трусиха. Женщина, которая не смогла сказать собственному мужу, что никогда не любила его, и хочет сбежать.        Она лежала в постели, заливаясь горькими слезами. Плакала беззвучно, как уже привыкла за время семейной жизни с Роджером. Он сам, ничего не подозревающий, тихо сопел рядом, обнимая ее рукою за талию. Анита отстранилась. Не потому, что было неприятно. Неприязни к мужу она не испытывала. Просто знала, если что, рискует сильнее обычного разбудить Рождера и быть пойманной с поличным.        Снова и снова, снова и снова возвращалась она мыслями к сегодняшней ссоры с Круэллой. Что-то ей подсказывало, что это – последний их разрыв. Окончательный. Круэлла лишь чудом дала второй шанс, третьего уж точно не будет.        Вздохнув, Анита закусила губу, тут же почувствовав, как на ней выступила кровь. Это была самая малая боль, гораздо меньшая в сравнении с той, которую причинила ей Круэлла. И которую она заставила испытать Де Виль. Но и этой боли хватило, чтобы слезы лились уже нескончаемым потоком, хлынув из глаз, словно водопад.        Роджер, конечно же, проснулся. Сел на постели, сонно протирая глаза:        - Анита, милая, что случилось? Почему ты плачешь?        Он заботливо приобнял ее, подавая чистый носовик, в который Диарли тут же высморкалась.        - Роджер, - икая, произнесла она, чувствуя, что просто не способна на большее, - я так больше не могу.        - О чем ты, дорогая? – непонимающе уставился на нее он, включая ночник. – Тебе плохо? Принести воды?        Все, что могла сейчас делать Анита – раскачивать головой из стороны в сторону, как болванчик, и икать.        Раскрасневшееся лицо, трясущиеся руки, похолодевшие пальцы ничего хорошего не предвещали и смертельно пугали Роджера. Когда она вдруг ни с того ни с сего стала кричать, как безумная, посылая свою боль в потолок, распыляя ее на стены, Роджер вскочил с постели и побежал вызывать «Скорую».        Она не винила его. Может, она и вправду нуждалась в помощи докторов. Возможно, такая терапия ей поможет. Справиться с этой болью самостоятельно не представлялось ровно никакой возможности. Абсолютно.        Врачи приехали, и, не обнаружив ничего дурного, списали все на очередную истерику после выкидыша, вкололи успокоительное и удалились. Анита лежала на кровати, свернувшись калачиком и дрожа, как осиновый лист, слушая, как стучат зубы друг о друга.        Что она могла объяснить докторам и мужу? Что любит самую несносную женщину из всех несносных? Что сегодня, отказавшись совершить побег ночью, разорвав приготовленное для Роджера прощальное письмо, она вдруг спасовала прямо во время последнего визита Круэллы, который предполагал забрать необходимые вещи? Что снова сказала: «Прости, я так не могу?». Нет. Этого Анита сказать точно не могла. Нет.        Что толку рыдать и плакать, если снова сама сделала отвратительный выбор, решив остаться заложницей скандальной ситуации, нелюбимой семьи и опостылевшего быта?        Должно прийти смирение. Так Анита себя уговаривала. Время не лечит, оно делает равнодушным. Присыпает раны солью, забыв о них. Еще немного – она снова научится дышать и, может быть, - если очень сильно постараться – и жить.        Но все это был дешевый самообман. И Анита об этом знала.        Роджер, как ее верный рыцарь, сидел на краю кровати, время от времени поправляя ей сбившееся одеяло, и гладил по волосам – однажды он уже делал так. Когда ребенка не стало. Анита испытала облегчение, хотя, может, ей так только показалось.        Сейчас легче не становилось. Наоборот, его тонкие длинные пальцы непосильной ношей давили на нее, кажется, вонзаясь в самый мозг. Анита вздохнула. Бедный Роджер. Он ничем не заслужил подобного отношения. Он ни в чем не виноват.        В конце концов, совершенно измученные, они все же уснули – тяжелым сном, который только угнетает, ничуть не лечит.        Анита проснулась от чьего-то присутствия. Кто-то смотрел на нее. Ей это не нравилось. Совсем. Этот тяжелый, проникновенный взгляд она бы узнала из миллиона других. Решив было, что это сон, дурной сон, перевернулась на другой бок. Но видение не ушло, а только стало еще отчетливее.        Круэлла.        Анита кинулась на кровати, мигом приходя в себя. Включила лампу, щурясь, не совсем отойдя ото сна.        Она действительно была здесь. Стояла у ее половины кровати, склонившись над нею лицом, как будто хотела поцеловать. Сложив на груди руки.        - Круэлла! Что ты здесь делаешь? – беспокойно спросила Анита, качая головой. Поверить в происходящее было очень трудно.        Страшная, внезапная догадка, что осенила ее, заставила Аниту мигом бросится к Роджеру, что лежал на подушке, рядом, как обычно, свернувшись в калач.        Анита проверила пульс несколько раз, бесполезно слушала молчащее сердце. Роджер был мертв. Присутствие Круэллы здесь означало совсем другое – он был убит.        Анита перевела взгляд чистых прозрачных глаз на Круэллу и ужаснулась собственным мыслям. Она совершенно не испугалась. Даже не была шокирована. Мертвый муж лежал на своей половине кровати, еще теплый, только недавно ушедший за грань, откуда не возвращаются, а она испытала катарсис. Облегчение.        Ужаснувшись желанию кричать от радости, Анита прошептала одними губами, глядя на Круэллу так, словно бы она была иконой:        - Но как?        - Яд. Все предусмотрено, дорогая. Я знала, что у тебя не хватит духу. И все сделала заранее. Не волнуйся, это сильнейшая отрава. Экзотическая. Официально у него наступил сердечный приступ. Обнаружить этот компонент в крови почти невозможно. Вероятность – один процент, дорогая.        О Господи. Анита лихорадочно соображает, как она вообще должна отреагировать, но не находит ничего иного, кроме как спросить то, о чем и сама прекрасно знает:        - Но почему?        - Потому что, дорогая, я больше не собираюсь отдавать тебя ему. Один раз это уже случилось. Больше не повторится. Вставай, поехали отсюда.        Анита вновь ничего не спрашивает, ни куда они едут, ни что вообще задумала Круэлла. Поднимается и, накинув теплое платье, покорно идет следом. В гостиной, опустив морды на лапы, спят Понго и Педди.        - Просто спят. Утром будут целехоньки. Это снотворное, дорогая – поясняет Круэлла, решительно пересекая дом широкими шагами.        Анита кивает, все еще витая где-то в облаках. Хотя,сейчас они похожи на грозовые тучи сейчас.        Анита открывает дверцу авто и, нырнув в него, садится на свое обычное место – рядом с Круэллой. С удивлением обнаруживает свой маленький чемодан под ногами. Круэлла действительно уже обо всем позаботилась.        Вручив Аните маленькую книжечку и еще что-то в пакете, чего Анита не смогла разглядеть, Круэлла закурила. Завела мотор, давая ему прогреться. Очевидно, они не особо торопились.        - А няня? – спохватилась Анита, обеспокоенно глядя на подругу, - с ней все хорошо? Она жива?        - Жива и тоже спит. Снотворное творит чудеса.        - Как ты исключила возможность того, что я могу тоже его выпить?        - Ты пьешь из одной чашки всегда. В нее я ничего не капала.        Умно. Анита в очередной раз убедилась, что у Круэллы мозг криминального гения, и ее это опять нисколько не шокировало, а восхитило. Наконец, Анита посмотрела, что же в пакетике, который дала возлюбленная.        - Анна Грин – прочла она имя и пристально всмотрелась в фотографию. Новые документы.        - На всякий случай – пояснила Круэлла, затягиваясь снова. – Подстраховка никогда не помешает, дорогая.        Анита не могла с этим не согласиться. Вдруг она спохватилась снова:        - А если мою внезапную пропажу как-то свяжут с его смертью, Круэлла, что потом?        Холодный взгляд голубых глаз спокойно посмотрел на нее. Круэлла открыла окно и выбросила бычок. Повеяло прохладой.        - Ты написала два письма. Одно из них лежит в мусорке, но его остатки непременно найдут, как только обнаружат труп твоего благоверного. Второе, моя дорогая, хранит нянька. Ты же не думаешь, что его приведения утащили?        - Бедная няня, - вздохнула Анита, утирая внезапно набежавшие слезы. Конечно, она догадалась, что, прочитав первое письмо, няня спрятала его, чтобы не разбить сердце несчастному «хорошему парню» Роджеру, к которому привязалась за время их с Анитой семейной жизни. Да и слезы нянюшки, когда она умоляла Аниту не бросать семью, она запомнит надолго.        - Нянька покажет это письмо, копы найдут второе. В крови следов отравления нет, сердечный приступ на лицо. Я могу поклясться всеми своими шубками, дорогая, что ищейки решат, мол, не выдержал мужик измены жены, свалился с приступом замертво, когда она ушла. Если кинутся тебя искать, Аниты Редклифф или Диарли документально и существовать уже не будет.        - А ты? Будешь меняться?        Круэлла усмехнулась. Достала из бардачка темный парик, надела его. Ткнула Аните еще одну пачку документов – Элла Файнбрерг, гражданка США, прочла Анита.        Умница Кру. Все предусмотрела.        Наконец, Круэлла завела мотор и они тронулись. Анита бросила последний взгляд на дом, где провела столько лет, и вздохнула.        Они ехали молча, не разговаривали. Остановились только раз – попить кофе из автомата. В машине все это время пела Фитцджеральд, Круэллина любимица.        Авто уносило их далеко-далеко, гоняя по пыльным дорогам осеннюю листву. Они бежали, но никуда не торопились.        - Куда мы едем? – наконец, спросила Анита, хотя, должна была по логике задать этот вопрос сразу. Но, какая, к черту, логика, раз уж связалась с Круэллой Де Виль?        - В Нью-Йорк. У нас через час самолет. Потом во Францию. Может быть, в Швецию. В Нидерланды. Куда захочешь, дорогая.        Анита снова улыбнулась. На самом деле, ей было плевать, куда ехать. Лишь бы Круэлла была рядом.        Огни аэропорта яркими пятнами мерцали вдали. Круэлла впервые за все это время коснулась ее руки, вложив ее ладонь в свою, и, облизав губы, хрипло прошептала:        - Моя.        - Конечно твоя, - улыбаясь, кивнула Анита, сжимая ее пальцы в своих, - только твоя. И больше ничья, милая.        Они увозили за собой тяжесть прошлого и ехали в неизведанное будущее. Они обе были преступницами и надо было бы кричать: «Помогите», но Аните хотелось кричать только: «Мы свободны!».