***
Легкие спящей девушки сковывает от нехватки воздуха — она громко откашливается и резко распахивает глаза. Вся комната оказывается заполнена едким дымом и Даае страшится сделать и вдох, способный лишить её остатков быстро уходящих сил. С трудом поднявшись с кровати, она бросает взгляд на дверь. Та оказывается охваченной огнем, пожирающим дорогую древесину, лижущим её язычками смертоносного пламени. Даае качает головой и делает шаг к окну, едва опираясь на стену. Но вдруг вспоминает, что на окнах стоят решётки, предназначенные для защиты от незваных гостей. Спальня Кристины в один миг становится смертельной западнёй. Где-то внизу под окнами стоит прислуга семьи де Шаньи, охваченная страхом за показавшуюся в окне девушку. Очевидно, пожар оказался сильнее, чем они могли себе представить, не взглянув на него со стороны. С трудом подавляя рвущуюся наружу панику, Кристина приближается к двери. Дышать становится всё сложнее, мысли рассеиваются всё больше. Собравшись с силами, она выбивает ногой, обтянутой в мягкий чулок, поглощенную пламенем дверь. Вырвавшись в коридор, Даае едва не отступает обратно: все стены, лестница, мебель — всё тает на её глазах. Она заходится сильным, почти зверским кашлем, а в глазах всё окончательно плывет — времени остается все меньше. Задержав дыхание и укрыв лицо руками, Кристина бросается вниз по лестнице прямо через стену огня. Она кричит от боли, пронзающей всё её тело в один миг, но останавливаться поздно — она бежит дальше. Старательно уворачиваясь от огня, Даае вдруг осознает, что боль начинает сходить на нет. Её сознание оказывается на грани, когда она обессилено валится на мраморный пол первого этажа. Из последних сил она, вдохнув чёрный дым, кричит совсем уже не своим голосом: — Помогите! Я здесь… Здесь! Последним, что видит Кристина, становится картина охватившего её тело огня, за которой следует лишь нескончаемая темнота.***
Острая боль сводит с ума, а голова кажется невероятно тяжелой. Голоса вокруг слишком громкие и до отвратного надоедливые. — Боже, она очнулась! — восклицает голос какой-то женщины и все остальные вдруг замолкают. Попытка открыть глаза оказывается напрасной. Веки будто бы налиты свинцом. Впрочем, Кристина уверена, что всё то же происходит и с её руками — она не может пошевелить и пальцем. — Бедняжка, — слышится едва уловимый шепот откуда-то со стороны. Ей становится страшно, когда она вспоминает пожар. То, что она испытала, будучи в охваченном огнём особняке, невозможно осмыслить. Искреннее непонимание того, как могло такое произойти, теперь убивает Кристину. Ей хочется хоть что-то сказать: спросить в чём дело, где она, попросить воды, но вырывается лишь сдавленный хрип. — Ох, милая, — шепчет единственный знакомый голос, пропитанный печалью, — тише-тише, тебе обязательно помогут. — Ра..уль… — шепчет ломанным голосом Кристина. — Нет-нет, не нужно слов, — так же мягко отвечает он. — Скоро тебе станет лучше, не переживай. Приложив все силы, Кристина всё же приоткрывает тяжелые веки. Помещение, где она находится, плывет и она едва различает перед собой силуэт Рауля, сидящего непривычно для себя ссутулившись на её кровати. — Не вижу, — выдыхает с ужасом Даае, осознающая масштабы последствий того пожара. — Это всё пройдёт, — пытается успокоить её виконт, который сам едва ли держит себя в руках. Девушка пытается оглядеться — ничего, только туманная завеса. — Она же сможет видеть? — встревожено обращается Рауль к врачу, с сожалением глядящему на Кристину. — Не так хорошо как прежде, но сможет, — отвечает задумчиво он. — Меня больше тревожит её кожа. Я не думаю, что всё пройдёт бесследно. — О, Господи, — выдыхает де Шаньи, пряча лицо в ладонях, — это испытание не для меня, доктор. — Мне жаль, — пожимает плечами тот, пожалуй, слишком беззаботно для такой ситуации. Отчего-то реальность вновь ускользает от сознания Кристины, и она проваливается в тревожный сон. Животный страх становится её верным компаньоном в царстве Морфея.***
Время идет слишком быстро. Вся семья де Шаньи находится в напряжении. Вопрос о будущем виконта стоит ребром, и нужно решить его как можно скорее. Каждый член их широкой семьи счёл необходимым своё участие в столь важном обсуждении. Так, они собираются за длинным столом в особняке, находящемся ныне на серьезной реконструкции. — Я не считаю правильным держать бедную девочку на таблетках третью неделю кряду! — высказывается пожилая графиня де Шаньи, стукнув ладонью по столу. — Это отношение убьёт её! — А я не согласен, — отвечает ей супруг, прищурившись, — я с самого начала знал, что ни к чему хорошему эта связь не приведёт. Если бы ты послушал меня, Рауль, ничего бы подобного не произошло. — Кроме того, теперь она и вовсе только омрачит наш род, — добавляет брат Рауля, серьёзно на него взглянув. — Подумай о том, как ты появишься с ней на светских балах! — Именно! — гаркает граф, скрещивая руки на груди. — Я не хочу терпеть косые взгляды из-за уродливой невестки. — Но как вы можете… — шепчет Рауль, потерянно глядя на отца. — Неужели в вас нет и капли сердечности? — Дай ей побольше денег и пусть проваливает отсюда! — вдруг добавляет дядюшка виконта, обычно прибывающий в полном молчании. — Вы верно сошли с ума, господа, — в сердцах заявляет графиня и делая большой глоток вина из изящного бокала. — Мы должны помочь бедняжке, чем сможем. — Этого не будет! — злостно шипит де Шаньи-старший и откидывается на спинку резного стула. — Я настаиваю. Этой простушки не должно быть в моём доме к концу этой недели! — Отец, — возражает Рауль, с трудом веря в происходящее, — ты же видел её. Куда ей пойти теперь? Это наша вина, наши слуги не справились, когда в доме разразился пожар. Она страдает по нашей вине! — Я всё сказал, — остается непреклонным граф, вставая из-за стола. — Делай, что хочешь. У тебя месяц, иначе я выгоню вас обоих. Пренебрежительно скривившись, глава семейства удаляется из обеденной, громко стуча тростью по каменному полу. — Мам… — шепчет безнадежно Рауль, заглядывая женщине в глаза: она только тяжело вздыхает, отводя взгляд. — Что я могу? — спрашивает печально графиня и, не дождавшись ответа, направляется следом за мужем под неодобрительные взгляды остальных родственников.***
Спустя месяц после страшного события, Кристина чувствует себя почти нормально: речь восстановилась, хотя горло по прежнему нещадно болит, двигаться она может — пускай скованно, но сносно, разве что зрение по прежнему остается слабым. Сегодня ей должны, наконец, снять все повязки и дать взглянуть на себя в зеркало. Больше всего Кристину смущает то, что Рауль почти не навещал её в течение этого месяца. У него постоянно находились дела поважнее. В этот день он обязан был оказаться рядом. Он знал — ей нужна будет поддержка. Девушка опускается перед зеркалом и прикрывает глаза — ей страшно. Давление на лицо ослабляется, когда медсёстры начинают распускать многочисленные узлы бинтов. Уже от этого становится немного легче. — Ну, можете взглянуть, мадемуазель Даае, — обращается к ней молодая девушка, сочувственно глядя на Кристину. Она медленно открывает глаза и тихо ахает, тут же отворачиваясь. — Это не я… — сдавленно шепчет Кристина, опуская блеклые глаза в пол. — Милая, — говорит вполголоса Рауль, потянувшись к ней. Кристина уворачивается от его объятий. Она пододвигается к зеркалу и решается взглянуть ещё раз: всё её лицо покрыто грубыми рубцами и мелкими белыми пятнами. Краем глаза она замечает, как морщится Рауль, глядя на неё, и большего ей не нужно, чтобы понять всё. — Это отвратительно, знаю, — тихо говорит Кристина, уже не сдерживая подступившие слёзы. — Мне жаль, — говорит печально он и замирает, глядя куда-то сквозь неё. Она знает, что ему противно смотреть на неё теперь, и это осознание разносится ноющей болью внутри. — Я уйду… Сегодня же, — твёрдо решает Даае и отворачивается от зеркала, не силясь больше видеть собственного кошмара. — Но куда? — не понимает виконт, когда Кристина решительно поднимается на ноги. — Думаю, что мадам Жири найдёт для меня место и теперь, — шепчет Кристина и её голос предательски вздрагивает на полуслове. Взгляд де Шаньи невыносимо терпеть — в нем читается так много чувств, но ни любви, ни нежности там более нет. — Прости меня, прости, — говорит он слишком быстро и отступает в сторону, словно бы Кристина была заразна. Она только качает головой, накидывая на себя мантию, которую, видимо, заранее подготовили для неё слуги. — Прощай, Рауль, — выдыхает девушка, не смея даже бросить на него взгляда и, резко отворив дверь, уходит прочь из «золотой клетки», ставшей для неё злым роком судьбы.***
Порядка пяти часов поездки на поезде стоили Кристине огромного количества нервов. Она хотела зарыться под землю от постоянных косых взглядов со стороны других пассажиров. Никогда еще она не чувствовала себя так плохо. Даже самые неприятные на вид люди, обходили её стороной, и ей хотелось плакать. Больше всего Даае нуждается теперь в жалости. То, через что она прошла за этот день, кажется ей чересчур. Слишком больно, слишком обидно, слишком страшно. Страшно за будущее. Ведь теперь ей некуда идти, не к кому обратиться. Погода стремительно портится вместе с настроением Кристины и вскоре начинается промозглый дождь. Девушка старается сильнее закутаться в тонкую мантию, выданную ей слугами, но та совсем не помогает, только стремительно мокнет под тяжелыми, холодными каплями. Дрожа от холода, она бредет к дому Антуанетты, охваченная невероятной тоской. Сейчас ей думается, что даже старушка Жири не примет её такой. Выбора, однако, нет. Оказавшись у дома на улице Скриба, Кристина замирает в нерешительности. Что она может сказать ей теперь? Собравшись с мыслями, она тихонько стучит. Ответом служит тишина. — Мадам Жири! — восклицает девушка, постучав погромче. — Прошу… Мне больше не к кому идти! Слезы быстрыми ручьями начинают бежать по исполосованному шрамами лицу Кристины, скрытому лишь широким капюшоном. Она громко всхлипывает и падает на лестницу, ведущую к квартире Жири. Она никуда не уйдет. Это её единственная надежда.