***
За все это время Изуку отвык. Отвык смотреть на Каччана, когда думал, что тот не видел. Отвык оборачиваться на него, а потом всякий раз вжимать голову в плечи и едва прикрывать глаза. Каччан всегда был таким: наглым, острым на язык и прожженным до костей мудаком. Иначе эти издевательства, тычки в грудь, спину, куда угодно, Изуку истолковать не мог. Каччан — придурок. И все тут. Это знают все и никто к нему уже не лезет. Даже Киришима. А Изуку был мягким, слабым, с веснушками на лице и плечах. Каччан называл его бесполезным и ни на что негодным. И Изуку соглашался. Тогда Каччан был прав. Но потом Изуку чуть не погиб. А потом еще один раз. И еще. И в мозгу что-то перемкнуло. Улыбки стали реже появляться на его лице, глупые шутки проскакивали не так часто, как раньше, руки перестали дрожать при виде Катсуки, направляющегося к нему (хотя теперь он подходил к Изуку не так часто, предпочитая вообще с ним не пересекаться). Впервые за долгое время их взгляды зацепились друг за друга: Изуку отвернул голову; Катсуки продолжил безмолвно пялиться на его профиль. Когда они направляются в кабинет на классный час, Бакуго медленно идет позади Мидории, которого с обеих сторон зажали Урарака и Иида (последний опять говорил о какой-то бесящей Катсуки хрени, потому что Изуку чуть ли в рот тому не заглядывал. Придурок-Деку). Аизава, сонный, с замотанной в бинты головой и рукой в гипсе, кажется, едва держался на ногах, однако классный час провести все-таки пришел. Ничего необычного. Скоро игры при академии. Все взбудоражены, все начали перешептываться, а кто-то и выкрикивал бодрые фразы вслух; Аизава быстро охладил их пыл, только стоило посмотреть в упор на нарушителя тишины. Его черные глаза едва были видны сквозь все это медицинское тряпье. Он был похож на неаккуратно забальзамированную мумию. Изуку вертелся тоже. Его дружки радостно щебетали о том, как хотят победить, какой это шанс проявить себя. Катсуки устал слушать. Пялится в окно и улыбается, потому что это шанс показать Деку, кто здесь главный. Кто здесь самый сильный герой, чертов ты сама-невинность-Мидория-Изуку.***
Игры при академии UA — один из способов заявить о себе. Игры при академии UA — один из способов разочароваться в своем потенциале. Игры при академии UA — неподходящее время, чтобы целоваться с Катсуки. В Изуку поменялось многое. Он не хочет смеяться, когда побеждает. Здесь нет места для чертовой улыбки, чертов Всемогущий. Людям не нужно это. В момент пришло разочарование. Все хотят победить. Все пытаются победить. Изуку плевать. «Изуку, блять, красивый», — думает Каччан и прожигает взглядом. — Ты заебал на меня пялиться, — говорит Изуку, когда Каччан прижимает его к стене, где их никто не видит. Он даже замирает на секунду и с тупым выражением лица пялится в зеленые (невероятно красивые) глаза. Впервые Деку матерится. Впервые Деку выглядит таким… таким. — А ты, блять, не смотри в ответ, — выдыхает Каччан ему почти в губы: его голова близко, да и сам он почти что вжался в Изуку. Мидория слышит, как бьется сердце Катсуки. И как он дышит. — Я ни разу на тебя не посмотрел, — Изуку не сопротивляется, ведет себя так естественно-неестественно (так на себя не похоже). Это бесит. Это заводит. Это задело. — Да что ты, чертов задрот? — Катсуки ерзает и сжимает его запястья. Не сильно. Вообще неясно зачем, ведь не ради захвата. Почти что нежно касается рук. Нежно, как может, по-своему. Деку улыбается уголками губ, склоняет голову словно собирается потянуться за поцелуем и притуляется близко-близко, кожа к коже. Со стороны выглядит будто он обнимает Катсуки, только руки у него зажаты и поэтому он не может обвить их вокруг его шеи. Шепчет: «Я так и знал, что ты дрочишь на меня, чертов ты пидор». И смеется. Заливисто, на ухо Каччану. И ему плевать, что Изуку назвал его «пидором» только что. Какая разница, как он называет, когда позволяет касаться себя; когда шепчет только ему — Катсуки — на ухо таким шепотом. — Изуку, — тихо отвечает Катсуки. — Что ты со мной делаешь, маленький сученыш, какого черта у меня стоит на тебя? Какого черта, Изуку. Не Деку. Не Мидория. Изуку. Пока никто не слышит — Изуку. А если и слышит — плевать. Изуку невероятно красивый. И он знает это. Он подавляет Каччана своим смазливым лицом всякий блядский раз. Достаточно лишь взгляда, вздоха, пройти мимо достаточно, чтобы у Катсуки все начало гореть. Не в прямом смысле, конечно же. — Каччан. — Что, Изуку-у-у? — Катсуки растягивает его имя и наслаждается моментом. Поворачивает голову и целует Мидорию в шею, вдыхает запах. Духи у Изуку бабские. Непонятно, зачем он пользуется женским парфюмом («Да пидор он до мозга костей», — фыркает про себя Каччан). Но заводит это безумно. Такой сильный Деку. Такой красивый. Наступает на шею и своим видом кричит: «Я могу тебя превзойти, слабак». Изуку, улыбка которого просто «Я тебя наебал, Катсуки. Я чего-то да стою, сукин ты сын». И Катсуки понимает, что достоин. Катсуки, признает. Катсуки хочет дать это — всё, чего Изуку достоин (лучшего). Он хочет отдать ему себя, и чтобы Мидория обязательно забрал. Изуку теперь другой. Изуку ругается матом только при Катсуки. Какой же он невероятный — втоптал чувства Катсуки в землю, задавил его просто; дразнит его. Дразнит и почти никогда не отвечает. Ни одного шага навстречу. — Каччан, мне нужно идти, — Изуку слабо выворачивается из хватки и освобождается из почти захвата, легко отодвигает от себя Катсуки и моргает глазами, словно пытаясь проснуться. — Не смотри. Пожалуйста. — Но я хочу. Прозвучало с отчетливым: «Я не прекращу». Изуку вздыхает. Он уходит к Урараке и Ииде. Оставляет Каччана одного наедине со своей сраной любовью. Изуку просто слишком добрый, чтобы сказать «Нет» сразу. Изуку не рубит с плеча и не кидается грудью на амбразуру: всегда был сложен на подъем. Но Катсуки впитает каждое касание. Будет трогать везде, пока это можно.***
Внутри все скручивало от гнева, а в голове только билась мысль: «Этот двулицый ублюдок… Хоть один волос с головы Изуку упадет. Убью. На куски порву». Сидение перед ним почти начало плавиться и сидящий на нем кто-то из одноклассников сделал ему замечание, на что он только ответил: «Пасть закрой», но руки-таки убрал на колени. Деку поражал стратегией битвы против Тодороки. Деку кричал, Деку рвал воздух своим голосом и разбивал лед на ошметки, ломая пальцы. И так красиво выглядел в бою. Катсуки хочет поцеловать каждый травмированный палец, засунуть себе в рот и сосать его. Потому что чертов Изуку — извращенец. Его это заводит. Больше всего Катсуки любит выбивать из людей дурь и доводить Изуку до состояния, чтобы он мог только стонать. Мидория травмирует руку, изводит двулицего Тодороки, что того едва хватает на то, чтобы заморозить бетонную площадку. Шото дрожит, Изуку кричит бред о его, Тодороки, квирке. Играется. Как с Каччаном играется. Руки сжимаются в кулаки сами по себе — привычка, чтобы не разнести все вокруг взрывами, когда эмоции выходят из-под контроля. Изуку почти побеждает. Почти. Из-за дыма ничего не видно. Мидория за площадкой. Падает он идеально в плане эстетики. Каччану понравилось. Он вздыхает с облегчением. Не придется драться. Не придется наносить ему ранения. Не придется вынуждать его чувствовать боль. Катсуки трясет от одной мысли, что он сам станет причиной боли Изуку. Каччан стал размазней — сам так и думает. Чертов гей до мозга костей. И слабак, который полгода сохнет по Изуку. Мидорию уносят на носилках в бессознательном состоянии в медицинский кабинет. Он бы побежал туда, только Урарака и Иида уже были там: перед этими двумя он не хочет светиться словно ему не все равно на Деку. Пробраться к Изуку удается только потом, вот только койка уже была пуста. Каччан перехватил Деку в одном из коридоров: — Изуку, стой! — цапает за плечо, потому что руки связаны бинтами и висят перед грудью в повязках. — Катсуки. — Изуку, все нормально? Мидория фыркает, нервно дергает плечом. Закатывает глаза. — Я проиграл, Ка-тсу-ки, — сквозь стиснутые зубы. — Это… плохо? — Да, Катсуки. Это… плохо. — Я рад, что не буду сражаться против тебя, — нелепое признание. Изуку молчит, его глаза ничего не выражают. Непонятно, что у него в голове. — Победи. — Что? — Ты должен выиграть, Катсуки! Каччан сверкает глазами: — Я же сказал, что буду первым. — Катсуки. — Что? — Я жду когда ты, придурок, меня поцелуешь, — Деку не отводит решительного взгляда. — Как скажешь, — Каччан ведет рукой от плеча к затылку, подходит и целует. Нежно и почти целомудренно. Потому что с Изуку по-другому не хочется. А потом Катсуки выигрывает. И они с Изуку целуются снова и снова.***
Они договорились встретиться ночью в парке. Пара минут от дома, совсем не по-геройски перелезть через закрытую ограду, пройти немного вглубь — и вот они устроились на лужайке. Травинки щекотали лодыжки. — Катсуки, мне кажется, что с каждым днем меня ненавидят все больше. — Разумеется, тебя ненавидят, дурак. С каждым днем ты сильнее, тебя заметил Всемогущий и ты весь из себя такой молодец, — от последнего слова Катсуки поморщился. — И тебе завидуют. «А еще у тебя пиздец красивые глаза, губы, волосы, нос, брови…» — Это придает мне сил. Каччан вздыхает шумно: не каждый день узнаешь, что Деку только и лучше, когда ему желают сгинуть, хотя он ничего плохого не сделал. — А ты, Каччан? — А что я? — тупо переспрашивает он. — Ты тоже ненавидишь? — здесь, в прохладной темноте они сидят плечом к плечу, Изуку склонил голову и его волосы щекотали кожу Катсуки — тот был не против. Каччан прикрывает глаза, когда ветер обдает холодом и шепчет: — А я без ума от тебя, знаешь, Изуку? У меня ладони зудят, когда касаюсь… тебя, — сглатывает шумно слюну. — Я уже дышать не могу, когда ты рядом, знаешь? Мне… хреново, когда ты, я понимаю, я сам виноват, я дебил, но… Больно все равно, когда ты сначала подпускаешь, разрешаешь дышать с тобой, а потом… Потом отнимаешь все, — Изуку касается холодными пальцами его губ и Катсуки затихает, голос больше не дрожит. — Катсуки, — зовет Мидория, Бакуго смотрит внимательно-внимательно и сердце заходится, ударяясь о грудную клетку. Изуку целует его сам. Над ними светят звезды — они на них не смотрят. Под их ногами летние цветы — они не чувствуют их запаха. Изуку валит Каччана на траву окончательно и лежит на нем, целует: в подбородок, в щеку, чмокает в губы. Переводит взгляд и таращится своими невероятными космическими глазами. Чертов инопланетянин в веснушках, от которого сносит крышу, а из-под ног проваливается земля. Катсуки позволит Изуку вести, если он хочет. Катсуки много чего позволит Изуку. Катсуки сжимает его ягодицы: несильно, но ощутимо. Изуку стонет. И Каччан стонет от его стона — как же хорошо-хорошо-хорошо. Как же идеально. Изуку успокаивается и обмякает прямо на Каччане. Лежит, уткнувшись носом в шею. — Охуенно, — говорит небу Катсуки, и ищет своей рукой руку Изуку, и сжимает ее. Мидория сжимает ее в ответ. Никто из них не может сказать, сколько они так лежат. Губы саднят от поцелуев, Каччан касается их свободной рукой, как это сделал Изуку перед тем, как повалить его на спину, и улыбается. — Хочу убежать с тобой вместе, — сознается Бакуго и теперь больше не краснеет. — Зачем? — Изуку привстает, чтобы заглянуть в глаза. — Просто… хочу. — Я даже из академии не выпустился, — Мидория грустно произносит. — Я… Не знаю, смогу ли. — Пф, — фыркает Каччан. — Я просто шучу, глупый Деку, — Катсуки сказал это беззлобно, без желания задеть. Изуку смеется для него. Каччан смеется для Изуку. Так сладко. У Катсуки органы сводит в приторной истоме. Мидория прекратил смеяться и серьезно попросил: — Прости, что наговорил тебе все это тогда. «Тогда» — это когда они впервые серьезно поссорились и Катсуки тогда впервые поцеловал Изуку в порыве злости, и бессилия, и беспомощности. Наговорил дерьма, что Изуку жестокий и истязает его, Катсуки, так, что тот волком воет от одиночества. — Мне правда жаль, мне не стоило на тебе срываться, — продолжил Мидория. — И бить меня по лицу тоже? — Нет, это ты определенно заслужил. Бакуго смеется опять. Конечно, Изуку ударил не сильно. Для галочки, однако пылу от этого в тот момент поубавилось и орать уже не хотелось. Катсуки ничего не сказал бы, вломи он ему и со всей дури, потому что, правда, заслужил. — Изуку, ты тоже прости. Каччан давно не бил Изуку по-настоящему. В последний раз это было на одном из испытаний и Катсуки не спал ночь, ворочаясь в кровати и пытаясь вышвырнуть чувство вины прочь из головы. В ту ночь он поклялся никогда больше не срываться на Изуку, в каком бы состоянии он ни был. Изуку не заслуживает этого. — Ты такой теплый. — Правда? — Катсуки гладит ладонь Мидории большим пальцем и щурится — глупая привычка. — Правда. Изуку рвет полевые цветы, возводит сжатую в кулак ладонь вверх, повернувшись боком и разжимает ее. Ветер несет полевые цветы.