the scars souvenir

Не поднимайся слишком высоко; солнце растопит воск. Не лети слишком низко; морская вода попадёт на перья и они намокнут.

Он быстро распахнул глаза от резкого и раздражающего звука. Веки ныли, и больше всего ему хотелось сомкнуть их снова, но он знал, что ему не позволят. Тошнотворно-белый потолок слегка расплывался перед глазами спросонья, и каждая мышца в теле болела. Косые шрамы на лопатках горели, возвращая к воспоминаниям, которые он так старательно пытался запереть в той части своего сознания, которая его никогда не заботит. Он не шевелился: знал, что будет дальше, и знал, что не сможет ничего изменить. — Проект Икар, — он неторопливо поворачивает голову, чтобы взглянуть на грозный силуэт в военной форме, — подъём. И Икар послушно опускает ноги на холодный пол, уже даже не дрожащими пальцами поправляя шнурки кроссовок, которые не снимал ночью — настолько был измотан. Икар застегивает молнию на куртке, задевая ладонью нашивку с идентификационным знаком. Порой Икару кажется, что эти два треугольника с кругом посередине — единственное, что осталось от его личности. Личности, которую у него отняло Черное Крыло. Точно так же, как и у сотни остальных. Таких же, как он, и совершенно на него не похожих. Но Икара не пугает эта мысль. Даже не расстраивает. Он опустошен. Настолько, что порой ему кажется, что за всю свою жизнь он больше не испытает ни одной эмоции. Икар следует за силуэтом в военной форме по узким, тошнотворно-белым коридорам. Он молчит — как и прошлым утром. Как и позапрошлым утром. Как и утром до него. Икар не может вспомнить последнего раза, когда говорил дольше пяти минут. Силуэт в военной форме провожает его до столовой и уходит, оставляя с такими же, как он, силуэтами в военных формах, и такими же, как Икар, проектами. Проектами. По губам Икара проскальзывает горькая усмешка. Он долго искал слово, которое смогло бы описать отношение Черного Крыла к заключенным, но пришел к выводу, что предложенное самим Черным Крылом слово «проекты» подходит лучше всего. Их изучают, рассматривают под лупой, проводят над ними эксперименты, словно над крысами в лаборатории какого-нибудь безумного ученого, чтобы записать результаты в толстые потрепанные папки, наклеить идентификационный знак и запереть в дорого обставленном кабинете. Икар для Черного Крыла — лишь сотни таблиц, файлов, анализов, среди которых теряется сам факт его существования. Что уж говорить о его человеческой природе. Но Икар машинально перекидывает ноги через скамью, усаживается на нее, сжимает в ладони слегка поржавевшую ложку. Потому что это все, что он может сделать. Черное Крыло отняло у него волю. Отняло голос. Оно даже отняло у него... Икар закрывает глаза и тяжело вздыхает, стараясь игнорировать то, как вновь заныли косые шрамы. Он запускает ложку в глубокую тарелку, зачерпывая водянистую овсянку, и снова мрачно усмехается. Овсянка. Англия. Будто Черное Крыло намеренно пытается напомнить Икару о том, что он потерял. Овсянка на вкус горькая и склизкая, но она хотя бы терпимее, чем та неопознанная жижа, которую подавали вчера. И не то чтобы у проектов был выбор. Порой Икар удивляется, что их вообще тут кто-то кормит. Наверное, во Вселенной еще остались крупицы справедливости. Или же проекты просто нужны Черному Крылу живыми. Икар почти проглатывает ненавистную овсянку, когда опускает взгляд на лежащее на столе запястье и кое-что замечает. Точнее, отсутствие кое-чего. Кое-чего очень важного. Возможно, самого важного в жизни Икара в данный момент. Испокон веков на Земле существовала легенда о родственных душах. Хотя просто легендой это назвать сложно, потому что ей всегда существовало прямое доказательство: имя, написанное на правом запястье каждого человека. Считается, что это имя того, с кем ты неизбежно встретишься в определенный момент своей жизни и с кем будешь счастлив. Это имя служило для миллионов людей своего рода маяком, указывающим единственно верный для них путь. Так создается большинство семей. Так познакомились родители Икара. И именно так Икар надеялся найти любовь всей своей жизни. Только вот вместо имени на его правом запястье красовалась довольно свежая, хоть и уже не кровоточащая рана. И буквы этого имени разлетелись в сознании Икара без возможности снова сложиться в единый звук: он помнил отдельные «т», «н», «ц», но не мог, попросту не мог вспомнить его. Не мог вспомнить имя самого важного человека в своей жизни. Икару хотелось кричать. Ему хотелось вскочить со скамьи и подбежать к одному из силуэтов в военной форме, встряхнуть его за плечи, ударить кулаками в его грудь. Ему хотелось бежать по тошнотворно-белым коридорам, бежать, бежать и бежать, пока он не найдет того, кто ответит ему за все, что пришлось пережить, и в особенности за это. Ему хотелось заглянуть в глаза этого мудака, этого садиста, этого монстра, хотелось сорвать голос в попытках достучаться до жалких остатков его души, если такие еще найдутся. Но по щеке катилась одинокая слеза, и Икар продолжал неподвижно сидеть на скамье. Потому что Черное Крыло отняло у него, утопающего, последнюю соломинку, и теперь он медленно погружался на дно. Икар забыл. Забыл про единственный источник света, единственное, что дарило ему призрачную, но хоть какую-то надежду. Теперь Икар мог без зазрения совести сказать, что Черное Крыло отняло у него все.