Реванш

      Багровые сполохи на небе. Багровые руки. Её багровое лицо, в отсветах жертвенного костра. Пьянящий запах этой травы. Почти галлюциноген. Почти смерть. Она выплывает справа. Вонь металла и гари заполняет всё вокруг. Знакомые черты вырисовываются слева. И вновь ей пятнадцать. Всё такая же красивая. Всё такая же фанатичная.       Ему хочется заорать, послать её, прогнать наваждение. Но он не может. Глотка забита землёй, той самой, которую он лично долгие годы сдабривал кровью.       – А что тебя ждёт, парень? До конца дней выживать в сраных джунглях и подтирать зад бананами? – заявляет Хойт. – А я щедр с теми, кто помогает мне.       «На хуй» идёт и он. С трудом. Мысленно. Вместе с призраками Цитры и Хойта из тьмы выплывает и этот. Слишком белый и слишком мутный, но в чужих руках чётко вырисовывается перепачканное лезвие.       Невероятным усилием воли он резко поднимает руку, будто налитую свинцом. Мир идёт кругом, когда его крепкая хватка выворачивает чужое запястье и всаживает кинжал в тело. Плоть туга, неподатлива, но рывка хватает, чтобы красное пятно расползлось по ткани, как расползается сознание, всё чаще возвращаясь во тьму. Туда и дорога.       Дверь в реальность открывается тяжело. И первое, что он чувствует – неконтролируемый приступ рвоты, который тут же изливается сгустками крови и желчи на бетонную землю. Затем приходит боль. Она колючими разрядами пробирается по нервным окончаниям. От затылка до позвоночника. Дальше – пустое бесчувствие.       Губ касается что–то прохладное. Лишь на инстинктах он понимает, что это вода. Каждый глоток отзывается спазмами, и, извернувшись, он вновь громко выблевывает свои внутренности.       – Какого, – выдавливает он вместе с хрипом и остатками слюны, – какого хера…       – Ломка, – бесстрастно поясняет кто–то рядом.       Глаза жжет от яркого света, хотя вокруг тихая полутьма. Он пытается открыть их три или четыре раза, но всё это сопровождается тупыми ударами боли прямо в виски. Удаётся выхватить лишь фигуру слева.       – И ранение в желудок, само собой.       Он заставляет себя повернуть голову, надеясь увидеть говорящего. Но половину сил уходит на то, чтобы просто дышать. Кажется, что легкие забиты тем дерьмом, которое ещё не вышло изо рта.       – Пока тебя зашивали, ты убил двух человек, – смысл слов долетает до мозга гораздо позже, чем их звук. Где-то вдалеке проносится мысль о сильном акценте. – Я знал, что не ошибся в выборе стороны.       Смешок в чужом голосе граничит с шипением мозга, который вот–вот должен взорваться.       – Весь архипелаг в руках ракьят, Ваас, и они поклоняются новому богу. Белому богу. Мне нужен человек, который угомонит этих сраных воителей.       – Белому… богу, говоришь?       Собеседник, сидящий где-то рядом, вслушивается в сухие хрипы и, всё-таки, различает фразу. Она вылетает из бескровного рта почти со свистом. Она сопровождается ухмылкой, которая с трудом выползает на заросшем щетиной лице.

***

      В ушах ещё стоял гул ликующих ракьят. Их опьяненные радостью и благоговением лица ничем не отличались друг от друга, потому что всегда сливались в одно.       – Ты была бы довольна, – неосознанно произносит он вслух. Слышит его лишь могильная плита, под которой ничего нет.       Когда её тело предали огню, он наблюдал за самолетом, увозящим в своей утробе его друзей. Они летели к той цивилизованной жизни, где не существовало таинственных татуировок, безумных работорговцев и земли, пропитанной кровью. Ни один из них не сказал, что никуда не полетит без Джейсона. Но ведь и Джейсона больше не было. Был воин. Был великий освободитель. А теперь был Белый бог.       Он почти забыл, как стал им. Кажется, ноги сами принесли его к одной из тех заброшенных святынь, куда больше не ходят просить об удачном урожае или о смерти врага. В затхлой и влажной коробке полуразрушенного храма он обнаружил рисунок на стене. Тёмные, татуированные человечки преклонили колени перед белым великаном, сидевшим на троне из поверженных врагов. Чтобы ни значил этот рисунок, но Джейсон, ещё тот, вдруг потерявший всякую цель Джейсон, понял, какая задача стоит перед ним.       И спустя сутки он взошёл по ступеням её дома – того места, где отчаявшееся и отупевшее от горя племя вняло громкому слову. Своей взбудораженной кожей Джейсон буквально чувствовал огонь надежды, зарождающейся в каждом из ракьят. «Только вы хозяева этой земли!» – прогудел его голос. «Атуа!» – дали ответ они, нарекая его богом. Денниса он лично приказал четвертовать в честь своего вознесения. С чего–то же следовало начинать. Тело первого, кто протянул ему руку помощи в этом проклятом рае, было разорвано на части, а потом съедено на общем пиру. Кажется, ему почетно преподнесли сырой мозг с кусочками сердца.       – Атуа, – чужой голос вырвал его из воспоминаний двухмесячной давности. Он обернулся и увидел юнца с взъерошенной копной волос на голове. Совсем ещё мальчишка, худой торс и тощие руки, на которых, тем не менее, уже была пара значительных татуировок.       – Атуа, мы схватили пирата.       Джейсон недоверчиво нахмурился, но все равно кивнул, давая знак парню, чтобы тот указал дорогу к пленнику. Причина его сомнений крылась в том, что они сумели вытравить всех красных ублюдков за пределы Северного острова. Более того, каждого глупого смельчака приходилось безжалостно убивать, чтобы смерть его служила примером другим. Войдя в душную комнату, освещаемую лишь парой чадящих факелов, он уловил спертый запах алкоголя. Им разило от пирата, который стоял на коленях у противоположной стены и пытался издавать что-то нечленораздельное. Мужчина в алой бандане едва держался на ногах, потому что был безобразно пьян и также безобразно счастлив.       – Мы нашли его на берегу, – быстро доложил юнец.       – Как ты сюда попал? – обратился к пирату Джейсон и услышал громкий смех в ответ.       – Сраный вождь, – выдавил сквозь хохот пьяный мужчина, – скоро повстанцы захлебнуться в кровавом дерьме!       Джейсон скривил губы от омерзения, волной захлестнувшего его при виде чужого опухшего лица. Такие они теперь были – гроза Рук Айленда, цепные псы Вааса Монтенегро – опустившиеся пьянчуги с редкой жаждой самоубийства. Им хватало наглости ошиваться там, где грозила лишь смерть. Ошиваться на его Северном острове.       – Он жив! – отсмеявшись, заявил пират. – Он вернулся с того света, чтобы надрать твою белую задницу!       – Я убил его собственными руками, – новоиспеченный вождь без лишних вопросов понял, о ком идет речь. И хотя его внешний вид не выражал ровно счётом ничего, внутри что–то предательски дрогнуло. Этого просто не могло быть.       – Он жив, сука! Жив! И отправит ваше сраное племя на корм акулам!       – Заткнись! Закрой свою пасть! – заорал Джейсон, стараясь перекричать ликующего пирата. – Он подох, как свинья, и ты подохнешь вслед за ним!       Грудь тяжело вздымалась от кипящей злобы, но усилием воли молодой мужчина заставил себя успокоиться и уже на тон тише отдать приказ:       – Подготовьте шест.       – За маслом придётся бежать в деревню, Атуа, – виновато пробормотал паренек, приведший его сюда.       – Этому, – вождь раздраженно кивнул в сторону вновь расхохотавшегося пьяницы, – без масла.       Юный воин выскочил из помещения со скоростью улепетывающей ящерицы, чтобы как можно быстрее выполнить поручение. Джейсон вышел следом, поскольку оставаться рядом с полоумным пиратом больше не желал.       Он быстрыми шагами направился к широкой площадке, куда стройным потоком уже стекались все представители племени. Весть о сегодняшней поимке разлетелась молниеносно. Они предвкушали справедливое наказание для одного из тех мучителей, что годами вытравляли их с родной земли.       Через каких–то двадцать минут всё было готово. Как и в прошлые разы, мерный гул барабанов возвестил присутствующих о начале действа, заставил их дыхание слиться в унисон.       Пирата вывели в самый центр. Рот его заткнули кляпом, а одежду полностью сняли, обнажив дряблое загорелое тело. Возможно, из-за сильного опьянения он пока не чувствовал страха, но глаза его уже начинали стекленеть.       Пленника поставили на четвереньки, и пятеро сильных мужчин опустились на колени рядом с ним, чтобы крепко зафиксировать его в таком положении. Наконец почувствовав неладное, пират попытался вырваться, но чужая хватка была железной. На площадке появились такие же крупные, широкоплечие воины. Они держали наготове заостренный кол, который длиной своей возвышался в два человеческих роста.       Джейсон окинул всё племя быстрым взглядом и вздёрнул руку вверх, приказывая барабанам умолкнуть.       – Хозяева острова! – слова его зазвучали отрывисто и призывно в воцарившейся тишине. – Мы почти справились с заразой, отравляющей эту землю! Но угроза всё ещё висит над нашими головами, над головами наших детей! Мы должны безжалостно уничтожать её!       – Атуа, – племя отозвалось нестройной волной, но уже в следующее мгновение будто запело единым громогласным голосом: – А–ту–а, А–ту–а, А–ту–а, А–ту–а!       Барабаны вновь зазвучали, улавливая ритм, который послужил сигналом к началу действия. Лучшие из воинов ракьят обхватили тяжелый кол и одним резким толчком вогнали его в тело пирата. Ягодицы мужчины раздвинулись со страшным звуком разрываемой плоти. Вошедший шест встретил сопротивление и застыл. Не обращая внимания на потоки крови, хлынувшие из поврежденного заднего прохода, крепкие воины в пару рывков продвинули кол глубже.       Жертва пыталась сопротивляться, но была намертво пригвождена к грубой кладке древних камней. В горле пирата клокотали надрывные мычащие стоны, затихшие, едва острый конец прошедшего насквозь орудия вытолкнул грязный кляп.       Действо было практически окончено, оставался лишь один небольшой штрих. Насаженному на кол телу предстояло занять определенное место среди себе подобных. Там, на ближайшем к Южному острову побережье, где теперь располагалась аллея шестов с разлагающимися трупами в вышине.