Рыжая

Тот день для маленькой рыжей девчонки — Кэрол Хенсли, впервые покинувшей комнату в гордом одиночестве, не предвещал ничего плохого. Мама одела её в прекрасное белоснежное платье и отпустила погулять по кораблю одной. Что может быть лучше? Нервировали разве что только идиотские туфли, нагрызшие мизинец, но даже об этом девчонка умалчивала, ведь возвращаться назад и сидеть на месте совершенно не хотелось. Ранее все её будни были до безобразия скучны и неинтересны. Девчонка, конечно, очень даже любила разукрашивать картинки, читать сказки или играть в куклы, но не постоянно же! Мама только и делала, что занималась шитьём (ей сносили все порванные вещи, которые только не могли привести в порядок самостоятельно), а отец сутками пропадал на работе — он чинил Ковчег. Одной ходить по кораблю оказалось до безобразия скучно. Даже скучнее, чем с мамой. Надо же. Все коридоры девчонка уже знала наизусть, а лазить по укромным уголкам, что, должно быть, довольно увлекательно, — не позволяли люди. Сегодня их вокруг — слишком много. Кажется, какой-то праздник. Мама что-то упоминала за завтраком, но как Кэрол могла не пропустить что-то столь скучное мимо ушей, если уже через пару часов станет чуточку взрослее? Одна вне комнаты! Кэрол до сих пор не могла поверить, что бродит по коридорам в полном одиночестве. Раньше мама даже в душ её не отпускала одну, а тут — гулять. Ей даже позволили найти друзей. И меньше всего сейчас Кэрол волновал тот факт, что такое поведение совершенно не свойственно её маме. Маргарет Хенсли всегда слишком беспокоилась о своей дочке; вплоть до того, что не позволяла ни с кем общаться, кроме пресловутого двоюродного брата Генри, просто до безобразия скучного и глупого. В игровой комнате, куда часто приводили детей для присмотра слишком занятые родители, сегодня было относительно пустовато: компания девчонок, играющих в сшитые куклы, и несколько мальчишек, размахивающих палками-мечами. В самом углу игралось ещё несколько ребят, они вроде разбили лагерь, но туда Кэрол даже не смотрела. Ей было бы интересно поиграть в куклы, но девочки оказались настолько маленькими, что она вряд ли бы даже разобрала их язык. А вот мечи или стрелялки Кэрол откровенно не любила, но не видела другого варианта: ей хотелось наконец-то поиграть с кем-то, а не с самой собой, и найти новых друзей. — Можно с вами, пожалуйста? — девчонка едва решилась подойти. Хоть и никогда не страдала некоммуникабельностью, но это оказалось не так просто — общаться с кем-то. Да и мальчики, кажется, были старше, уж выше-то точно, — а это явно не придавало уверенности в себе. Ребята тут же оглянулись в её сторону. Тот мальчик, что выигрывал, уставился на неё так удивлённо, что Кэрол засмущалась ещё больше, спрятав кулачки за спину. Девчонка уже немного пожалела, что вообще решилась подойти. Но этот мальчик, бесспорно, был красив. Наверно, именно это остановило Кэрол от побега. Совсем немного длинные светлорусые волосы так красиво взъерошились! И глаза такие… серые-серые. Даже его нос, далеко не идеальный, чуточку большой, Кэрол так понравился! Сам мальчик понравился, в этой милой ярко красной толстовке с накинутым на голову капюшоном, такого же цвета кедах и совсем не вписывающихся в картину чёрных шортах. Конечно, он мог нравиться хотя бы потому, что был практически первым мальчиком, с которым она заговорила, но нет. Потому что другие ребята рядом, наоборот, не вызвали никакой симпатии. — Иди к таким же малявкам, рыжая, — фыркнул тот самый такой красивый мальчишка, и Кэрол показалось, что ей почему-то стало немножко плохо. Так хотелось подружиться именно с этим мальчиком, а он… — Я не такая же, — обиженно протянула Кэрол. — Мне уже целых пять лет! Мальчик рассмеялся, и ребята, конечно же, его поддержали. Кэрол насупилась, едва сдерживаясь: в глазах начало жечь. Нет, не плакать! — Я хочу с вами дружить! — попытала удачу ещё раз Кэрол, но снова — только смех в ответ. На этот раз — немного даже ехидный. Обидный; очень, очень обидный. И Кэрол-таки убежала, уже только и успевая вытирать ладошками бегущие по щекам слёзы. В следующий раз Кэрол отпустили погулять спустя почти год. Наверно, это и хорошо, что в тот раз девчонка так и не смогла найти друзей: смысл, если бы её всё равно забыли? Не иметь приятелей вообще, кажется, лучше, чем не общаться с ними почти целый год. Немыслимо! Играть теперь приходилось не только с Генри, но и с его не менее противным новым дружком Гарри. Понацарапывают себе на запястьях свои инициалы — «НН» — и ходят как павлины. Кэрол не нравилась их компания, совсем. Но мама всё чаще спроваживала её в комнату тётки, а там выбора уже не было. В этот раз в коридорах людей оказалось меньше, а в одном из них — вообще пусто. Это обрадовало Кэрол, готовую обшарить каждый угол. И не совсем обрадовало то, что ничего интересного так и не нашлось. Только нашёлся. Кэрол готова была поспорить, что это в той самой игровой дрался тот самый мальчик. Волосы в этот раз пострижены чуть короче, но, да, те самые серые-серые глаза. Из носа хлестала кровь, но мальчишка продолжал упорно драться с кем-то, определённо, на несколько лет старше (и почти на две головы выше). Кэрол остановилась у порога, заходить дальше не хотелось. Девчонка не знала, почему ей было так интересно, кто же всё-таки выиграет. Парень постарше дрался явно не впервые. Вряд ли Кэрол поняла это по спортивному костюму, высоко закатанным рукавам или тёмно-синей бандане. Скорее, по его уверенным движениям и почти удачным выпадам. Почти: тот самый красивый мальчишка оказался на удивление изворотливым и ловким. Рядом совсем не вовремя вдруг оказался отец. Уставший: с мешками под глазами, отросшей щетиной и сонными, голубыми как небо, глазами. — Малышка, пойдём домой, — пробормотал он, и Кэрол стало так сильно жаль отца, что сопротивляться она не стала. Подумаешь, не знает, чем закончится драка. Да этот ещё не раз подерётся, это уж точно. Да и отчего-то Кэрол знала, что победа будет именно на стороне плохого, но очень красивого мальчишки. Кэрол уже обшастала практически все закоулки корабля, где позволено бывать несовершеннолетним. К Генри мама наконец-то перестала отправлять. Кэрол казалось, что ещё немного - и она врежет его дружку Гарри: чем старше и красивее девчонка становилась, тем чаще он пытался к ней прикоснуться или обнять. Фу, как же всё-таки противно. Мама последнее время разрешала пойти погулять всё чаще, а Кэрол начала замечать, что что-то здесь не так. Маргарет Хенсли всё меньше принимала заказы и всё больше лежала, некогда прекрасные рыжие волосы стали понемногу выпадать, стоило провести по ним расчёской, а с носа часто шла кровь. Мама говорила, что немного приболела, только это «немного» длилось уже не первый год. Кэрол не посвящали, как бы не пыталась узнать. Единственное, что могла услышать от родителей: «Тебе всего десять/одиннадцать/двенадцать/тринадцать лет, вырастешь — поймёшь». Только вырасти не успела, понять пришлось раньше. Когда Кэрол было четырнадцать — маму забрали в медпункт. Когда пятнадцать — отец, со слезами на щеках, сказал, что теперь они остались только вдвоём; на похоронах пролилось столько слёз, что девочке казалось, словно уже никогда она не сможет пролить ни одной слезинки. Тогда, сбежав из комнаты и забившись в одном из скрытых от людских глаз углов, она вновь встретила того самого мальчишку. Уже скорее парня. Он вырос, волосы стали темнее, а взгляд — взрослее. Впервые за все три раза Кэрол видела его не столько злым, сколько недовольным, обиженным и… очень-очень расстроенным. — Опять ты, Рыжая? — отчего-то в голове сразу пробежала мысль, что, да, он её помнит. — Проваливай отсюда, мигом. Кажется, он пытался убрать из глаз всю ту расстроенность, неуверенность, но вышло из рук вон плохо. Кэрол молча села рядом, вытирая ладошками слёзы. Бесполезно, они всё равно катились, словно из ведра. В этот раз Кэрол не хотела говорить и совершенно не желала подружиться. Сегодня перед глазами стояли поникшие, но так горящие любовью глаза мамы. Кэрол словно забыла, что она здесь не одна. Вспомнились мамины объятия, вкусные, хоть и скудные, завтраки. Даже то красивое чёрное платье, в котором она сейчас сидела, было старательно, с любовью, сшито ею. Мамочка, куда же ты? Слёз, кажется, было далеко не одно ведро. Они бежали и бежали, а глаза уже просто невыносимо чесались. Кэрол даже боялась представить, насколько красное её лицо со стороны. — Ты шмыгаешь носом на весь корабль, — парень сам напомнил о себе. Вытерев в очередной раз ладошками слёзы, Кэрол повернула голову в его сторону. — Что? — Реви тише, Рыжая, говорю, — повторил парень. Кэрол удивилась: по нему и не скажешь, словно всего несколько минут назад он был так расстроен. Спокойный такой, ухмылка на лице, волосы уже не взъерошены, а приглажены. — Куклу отобрали? — Что? — Кэрол вновь не смогла уследить за ходом его мыслей. И тут же ещё больше залилась краской, понимая, как глупо выглядит со стороны. Даже на мгновение забыла о потере, как он тут же напомнил: — Ревёшь, словно предки кинули. И вновь всё по новой: воспоминания, слёзы, мамины глаза перед собой. Плач в этот раз — ещё надрывней, а некогда красивому мальчику захотелось накостылять. — Я угадал, да? — то ли понимающе, то ли с иронией. — Не реви. У меня вон тоже отца за борт выбросили. Когда-то и нас так выбросят, не парься. И ушёл. А Кэрол зарылась руками в волосы, пряча голову в коленях. «И нас так выбросят»? «Не парься»? И правда выбросят. И слова оказались как никогда в точку, а Кэрол — как никогда не вовремя за решёткой. Со своим «Я не виновата» вынуждена была терпеть уроки по выживанию, со своим «Я не виновата» сходила с ума в камере и со своим «Я не виновата» вскоре сидела среди Сотни. С тем самым, только чуть более повзрослевшим парнем в нескольких шагах расстояния.