Delirium

      Город засыпал под белоснежным покрывалом. Последние прохожие спешили домой, поднимая воротники своих пальто как можно выше, чтобы хоть как-то защититься от пронизывающего до костей ветра. С неба падали крупные белые хлопья, а горящие ярким светом фонари освещали их, делая снежинки похожими на маленькие падающие звезды. В некоторых окнах еще горел свет, но все же в большинстве квартир их жители видели уже десятый сон. Все погружалось в сонную негу. Только в одном кабинете в здании ГУВД не спали.       Двое мужчин уже битый час сидели за столом, рассматривая фотографии одного и того же участка дороги. Рядом с ними возвышалась гора каких-то бумаг. В кабинете витал не выветриваемый запах кофе и сигаретного дыма.       — Ты нашел хоть что-нибудь? — Арсений с уже угасающей надеждой посмотрел на старшего следователя.       — Большое огромное нихуя тебя устроит? — Добровольский не уставал острить даже после целого дня, проведенного в разъездах и поисках документов, а позже их детального изучения, — ладно, Сеня, — следователь встал со своего огромного кресла, — кофе будешь?       Арсений молча кивнул, машинально перебирая протоколы и фотографии. Тем временем Павел Алексеевич заваривал столь необходимый сейчас кофе.       — Паш, — врач в бессилии откинулся на спинку своего кресла, — ты точно уверен, что здесь что-то есть? Мы исходили каждый миллиметр этой дороги и ничего, что могло бы как-то зацепить глаз. Мы так ничего и не узнали.       — Так, — следователь принес кружки к столу, ставя одну на свое место, а вторую перед Арсом, — и что это за упаднические настроения? Арс, мы занимаемся этим не больше двух дней. Что ты ожидал узнать? — мужчина посмотрел на друга, — Если бы я не был уверен в том, что тут что-то не так, то не стал бы тебя дергать.       — Почему ты так уверен в этом? Почему ты, гроза всех уголовников Питера, вдруг заинтересовался каким-то ДТП? Что происходит Паш?  — доктор отпил из кружки.       Добровольский усмехнулся:       — Тебе не кажется странным, что на довольно крупном и часто используемом отрезке дороги случилась авария, о которой даже нормального протокола не составлено? Это как минимум странно, так как в радиусе сорока километров от города везде на дорогах есть камеры, — следователь вздохнул, — Знаешь, мне кажется, что это могло быть заказное убийство, но нам нужно это каким-то образом проверить.       — Что? Зачем кому-то нанимать киллеров для семьи Антона? Именно семьи, Паш, потому что в машине были все трое.       — А что ты знаешь о семье Шастуна?       — Они обычная семья, Паш. Антон — мой пациент, у которого припадки от того, что он вспоминает обо всем этом. Я не могу его спросить просто хотя бы из соображений безопасности моего больного.       — Я не прошу тебя спрашивать. Я спрашивал, что ты знаешь, а ты не знаешь ничего, — следователь устало потер переносицу, — завтра надо будет найти информацию об отце и матери.       Тут зазвонил телефон, принадлежавший Добровольскому. Мужчина посмотрел на экран, хотя вероятнее всего он даже не сомневался в том, что звонила его жена.       — Да, дорогая, — следователь ответил на звонок.       А тем временем Арсений пребывал в глубокой задумчивости. Они с Пашей почти одного возраста, но у того есть семья, ради которой следователь готов на все, а у него, Арсения, нет никого, ради кого хотелось бы возвращаться домой. Была жена, но она ушла и вряд ли захочет вернуться. Да и захочет этого сам Арсений? Он знает, что любит, но не знает, любят ли его.       Какое безумие! Влюбиться в несовершеннолетнего мальчишку… Это чистой воды сумасшествие. Но, как говорится, сердцу не прикажешь, и теперь этот бестолковый орган разрывается от чувств, переполняющих его. Был ли тот поцелуй и все те слова после искренними, или же были всего лишь плодом больного рассудка  парня, живущего на психотропных препаратах? Мужчина не знал. Да и как можно знать о чем-то, что происходит в чужой голове? Арсений находился в тупике. С одной стороны, он был счастлив от того, что они с Антоном стали проводить больше времени вместе, и не как врач и пациент, а как пара, если это можно так назвать. Ну, а с другой стороны, конечно же, стояла моральная составляющая вопроса — Антон является несовершеннолетним пациентом Арса, причем не просто пациентом, а пациентом с психическим расстройством. Вот и кто он теперь? Извращенец? Маньяк? Растлитель малолетних? Кто?       «Так больше не может продолжаться, » — убеждал сам себя мужчина: « Он не понимает, что творит. Нужно это заканчивать. Да, именно. Пора оставить это. По крайней мере, до выздоровления Тоши. В любом случае, я всегда буду ждать его».       — Арс, — Добровольский вывел врача из состояния глубокой задумчивости, — ты домой пойдешь, или как?       — Да, — Арсений вскочил с места и начал одеваться       — Знаешь, что я думаю? — они шли по узкому коридору ГУВД, — Нам надо бы накопать информации по родителям и по ближайшим родственникам.       — И что нам это даст?       — Факты, — следователь вышел на улицу, а вслед за ним и Арс, — в этом случае, факты — единственное, что хоть как-то поможет сдвинуться с места.       Арсений молча кивнул. Он все еще пребывал в некоторых сомнениях на счет всего происходящего.       — Ты чего такой прибитый? — Добровольский сразу заметил, что с его другом что-то не так, но сначала решил не терзать того лишними вопросами. Но сейчас такое поведение врача не просто напрягало, а вызывало беспокойство.       — Да так, день тяжелый был, — отмахнулся Арсений, хотя и отдавал себе отчет в том, что следователь сразу понял, что он лжет.       Павел Алексеевич затянулся и, выпуская клубы дыма, произнес:       — Расскажешь, как созреешь, — он знал, что сейчас Арса лучше лишний раз не тормошить. Апатия Арсению была несвойственна, хотя иногда даже с ним случалось что-то такое, что вгоняло его туда, и, как показывала практика, попытки насильно вытащить врача обратно в жизнь еще сильнее загоняли его в себя.       Арсений кивнул:       — Ладно, Паш, — он прокашлялся, — я поеду домой, а то, сам понимаешь, завтра на работу и…       — Ага, давай тогда. Я завтра позвоню.       Они обменялись прощальными рукопожатиями и разошлись каждый к своей машине.       Арсений не помнил, как доехал до дома. Он будто бы жил на неком подобии автопилота. Придя домой, он сбросив с себя пальто и ботинки,  поплелся в направлении спальни. Он даже не включал свет — не было никакого желания. Как и всегда кровать была не заправлена, а одинокий фикус на подоконнике умолял о том, чтобы его полили. Мужчина в бессилии упал на кровать. Шастун снова пытался закрасться в его и без того беспокойную голову. Арсений вскочил с кровати и пошел на кухню. Отыскав где-то в недрах немногочисленных кухонных шкафов снотворное,  врач проглотил таблетку, запив ее остатками утреннего кофе. Автопилот снова повел Попова в спальню, заставляя снимать на ходу одежду. Бренное тело психиатра было снова брошено на мягкий матрас. Веки его начали тяжелеть и, в конечном итоге, сомкнулись, погружая Арсения в беспокойный сон. POV Антон       Прошло ровно две недели. Две недели с того дня, как я вернулся в, ставшую уже почти родной, психиатрическую больницу.       Тут почти ничего не изменилось: все те же голубые стены, тот же белый пол, те же медсестры и санитары. Только вот Сони больше нет. Мне сказали, что она спрыгнула с крыши.  Сначала я не поверил ни в слова медсестер, ни Арсению Сергеевичу, ведь я мне хотелось думать, что ее просто перевели в другую больницу, но потом, копаясь в своих немногочисленных вещах, я нашел записку от нее. Она просила, чтобы я не забывал ее; написала, что теперь ей будет легче. Блять, меня даже на похороны не пустили. Сказали, что я еще к этому не готов. Они смеются, да?       Почему я всех теряю? Почему все, кто хоть сколько-нибудь мне дорог рано или поздно умирают? Что это за проклятие такое? Сначала мама и папа, теперь Соня, а что дальше? Кто будет следующим?       «Арсений Сергеевич» — опухший от успокоительных мозг подкинул «просто замечательную» мысль. А что, если…       Развить эти безрадостные размышления мне не дал вошедший в палату Арсений Сергеевич:       — Привет, — он только улыбнулся, а я уже почти полностью забыл о своих проблемах, — можно к тебе?       — А Вам, правда, нужно разрешение?       Он проходит внутрь палаты, закрывая за собой дверь. В его походке я почти сразу отмечаю некоторую скованность, совершенно ему не свойственную.       — Антон, — он садится передо мной на стул, — помнишь, ты говорил, что хочешь съездить на кладбище?       Я прекрасно помню тот разговор, да и не только разговор:       — Помню.       — Не хочешь съездить сейчас?       — Х-хочу, — неуверенно ответил я, вставая с кровати, — что, вот прямо сейчас?       В кармане у доктора зазвонил телефон. Арсений Сергеевич вытащил из халата просивший внимания аппарат и, мельком посмотрев на экран, ответил:       — Да, прямо сейчас, — он уже направлялся к двери, — а ты давай одевайся. Через полчаса я зайду за тобой, — эти слова он выкрикнул, находясь уже почти в коридоре, сняв трубку.       Сначала я просто сидел и пялился в стену, осознавая все произошедшее, а потом вскочил и начал судорожно искать, закинутый невесть куда, свитер.       Искомый предмет одежды был найден аккуратно сложенным на подоконнике. Наверное, кто-то из медсестер положила, а то я так вещи сворачивать не умею.       Я натянул свитер поверх футболки и снова сел на кровать, ожидая Арсения Сергеевича. Надо отметить, что его поведение по отношению ко мне слегка изменилось. Ну, как слегка… Вообще в корне поменялось. Я стал замечать, что он стал более отстраненным. Нет-нет, он оставался все таким же педантом во всем, что касалось работы, но он как будто хотел оттолкнуть меня. Я больше не видел теплоты в его взгляде — он стал постоянно прятать глаза. Мы больше не говорили по душам, если это можно так назвать. Обычные человеческие разговоры сменились формальными диалогами из серии «Где болит? Какая хрень снилась сегодня?».  Мне не давали покоя мысли о том, почему же он так сильно охладел к моей скромной персоне.       — Антон, — я не заметил, как в палату зашла медсестра, — пойдем со мной.       Я послушно поплелся за ней. «Ну конечно, зачем приходить самому, если можно послать медсестру?» — я мысленно костерил своего врача за такое отношение ко мне. Около выхода из отделения нас ждало двое санитаров, держащих в руках какую-то громоздкую хреновину, назначение которой мне было неведомо. Мы прошли по широким коридорам больницы, спустились по лестнице, забрели в гардероб (зачем в психбольнице гардероб), откуда забрали мою, больше года ждавшую своего часа, куртку.       В фойе нас ждал, зовите СМИ, Арсений Сергеевич Попов собственной персоной.       — Ну что, ты готов? — он снова смотрел куда и на кого угодно, кроме меня.       Я угукнул.       — Тогда надевай куртку.       Санитар протянул мне пуховик, который я тут же радостно натянул и даже застегнул молнию, чего раньше делать жутко не любил.       — Руки вытяни вперед, — пробасил санитар.       Я не понял зачем, но послушался. И вот, могучие руки санитара уже ловко застегивали на моих запястьях некое подобие наручников.       — Это еще зачем?! — я воззрился на Арсения Сергеевича.       — Прости Антон, иначе тебя выпускать отсюда не хотят, — он натянул на руки перчатки, — это вязки. Их теперь вместо смирительных рубашек используют, мол, те достоинство пациентов унижают, — он толкнул передо мной дверь на улицу, — А вязки-то можно подумать, его прямо возвышают несказанно.       Арсений пытался разбавить обстановку, но напряжение все равно сохранялось. Мы подошли к машине.       — Антон, иди, садись, — врач указал на переднее сиденье рядом с собой. — Спасибо, Анна, — он лучезарно улыбнулся медсестре, которая тут же покраснела, — спасибо, ребята. Ну, а мы поехали.       Санитары в сопровождении медсестры удалились восвояси, а Арсений Сергеевич подошел к моей двери, которая осталась открытой по причине некоторой моей скованности.       — Тебе нужно пристегнуться, — он вытянул ремень и, наклонившись через меня, пристегнул, — Все хорошо?        — Если не считать того, что я сижу связанный в вашей машине, то все замечательно.       «Что ж Вы делаете-то с хрупким психопатом?» — я вел односторонний диалог с врачом у себя в голове.       — Хватит ворчать, Шастун, — дверь машины закрылась, и я остался один.       Спустя несколько минут Арсений Сергеевич завел двигатель. В машине было жутко холодно, и это не удивительно, ведь на улице жуткий мороз. Дикий холод приправлялся еще и серым небом над головой. Казалось, что сквозь толщу облаков невозможно прорваться даже на ракете. Короче говоря, типичный Питер.       Врач включил все возможные обогреватели на максимум, и мы поехали. Сказать, что мне было полностью комфортно, означало соврать. Во-первых, я сидел в наручниках. Образы маньяка и безмолвной жертвы, которую хрен знает куда везут, не лез из головы. Во-вторых, меня распирало от желания поговорить. Мне хотелось понять, что на данный момент между нами происходит, и может ли вообще что-то происходить. Есть ли вообще это злосчастное «мы»? Был ли тот поцелуй в больнице простым аффектом, или было что-то большее? От воспоминаний о том вечере у меня пересохло во рту, а рука, на которой с тех пор красуется агатовый браслет, как будто потяжелела.       — Антон? — меня окликнул Арсений Сергеевич, — тебе не жарко?       «Если только от вашего присутствия, » — ответил я, не произнеся ни слова.       — Можно я выключу печку? — врач делал вид, что сильно озадачен пробкой, собравшейся на светофоре.       — Как хотите, — я начал играть в ту же игру, что и Арсений Сергеевич, а именно перестал смотреть на него, хотя, признаться, очень хотелось.       Мы ехали по городу. Здесь почти ничего не изменилось за два года. Только морды на рекламах или постарели, или сменились более молодыми. Питер не потерял своего шарма, не смотря ни на что. Даже в спальном районе, по которому мы сейчас ехали, чувствовалась какая-то своя атмосфера. Хотя, может быть мне просто кажется.       Внезапно я начал замечать знакомые места. Приглядевшись, я понял, что мы проезжаем мимо моего дома. Тут совсем недалеко есть огромный парк. Я туда ходил гулять с собакой. А если пройти чуть-чуть левее от моего дома и пойти по небольшой улице, то можно дойти до моей школы. Я вздохнул. Нет, приступ не подступал, и даже не собирался. Просто тоска накатила.       — Что-то случилось? — в голосе врача слышалось участие и настоящая обеспокоенность, но на меня он по-прежнему не смотрел.       — Да так, — я старался придать голосу непринужденность, — я жил здесь раньше, — слова как-то сами выскочили из меня.       — Не хочешь заехать? — Арсений Сергеевич немного притормозил.       Не знаю почему, но я кивнул.       — Тогда оставим машину где-нибудь здесь, — доктор вырулил в полосу, поближе к тротуару.       Долго место искать не пришлось — с утра тут никогда не бывает машин.       — Посиди чуть-чуть, — сказал врач и вышел из машины.       Он открыл мою дверь:       — Руки вытяни, — сказал он, открыв мою дверь и впуская холод в теплый салон.       — Опять меня свяжете? — попытался сострить я, но руки протянул.       — А как же еще поступать с особо буйными пациентами? — Арсений расстегивал застежки на моих оковах, — Надеюсь, желания сбежать у тебя не возникнет, — он полностью снял вязки с моих запястий, — Ну, пойдем что-ль.       Я вышел на улицу. Мороз сразу пробежался по ногам.       — Пойдемте, — я потопал по утрамбованному снегу, который принято называть тротуаром в сторону пешеходного перехода.       Мы шли вдоль парка, в котором сейчас гуляли собачники и мамы с маленькими детьми. Вскоре мы дошли до перехода, пройдя через который мы попадали практически во двор моего дома.       — Видите вон тот дом? — я показал на огромное здание, которое мог не заметить только слепой.       Арсений Сергеевич кивнул.       — Вот там я жил, — мне кажется, или в этой фразе тоски было больше, чем во всем мире?       Зеленый человечек яростно замигал и мы пошли. Я шел не спеша — во-первых не было желания торопиться, а во-вторых зеленый свет тут горит минуты две.       Я вспомнил, как на этом же переходе порвал штаны два года назад. Мы тогда с друзьями сбежали с уроков. Решили сбегать в парк. Короче, все спокойно перешли дорогу, а я запутался в собственных ногах.       Вместе с Арсением мы зашли под арку, и вышли на широкий двор, где, как и полтора года назад стояла тьма тьмущая машин. На площадке все так же играли дети. У подъезда сидели все те же бабульки. Чуть поодаль виднелась баскетбольная площадка моей школы, место моей прошлой славы. Не зря я все-таки шпалой уродился.       Тем временем, пока я пребывал в легком шоке от нахлынувших воспоминаний и молчал, Арсений Сергеевич украдкой поглядывал на меня. Интересно, он, правда, думает я не замечаю.       — А мы можем до школы дойти? — внезапно, мне захотелось увидеть место, куда таскался в течение девяти лет своей жизни как на каторгу.       — Конечно, пойдем, — меня опять удивило не наплевательское отношение врача, хотя пора бы уже привыкнуть к этому.       Тем временем я уже вспомнил все истории, так или иначе связанные со школой. Например, как мы с Макаром сбегали из окон столовки, чтобы беспалевно свалить в Сосновку, потому что домой идти было не вариант — у меня дома могла быть мама, а у него — бабушка. Сейчас мы проходили мимо самой неприглядной и криминальной части школы — так называемой «курилки». Вообще, это был самый что ни на есть обычный черный ход, только там весь асфальт был усеян хабариками, количество которых было примерно равно количеству населения в Китае.       Обогнув школу с угла, мы вышли к главному входу. Судя по отсутствию возни в коридорах, сейчас шел урок.       — А сколько сейчас времени? — поинтересовался я.       Арсений Сергеевич посмотрел на свои часы:       — Половина третьего, а что?       — Мы сможем постоять тут еще минут десять?       — Конечно, — доктор мягко улыбнулся и продолжил созерцать снег.       Я начал вглядываться в окна. На втором этаже справа было открыто окно. Там располагался мужской туалет. Периодически из окошка высовывалась чья-то рука, стряхивающая пепел с сигареты. «Мда, » — подумал я: « У нас на такое смелости не хватало».       — А тебе школа нравилась? — внезапный вопрос от Арсения Сергеевича, который сегодня был поразительно молчалив, выбил меня из колеи.       — Не особо, — я пробежался взглядом по фасаду зеленого здания, — были предметы, которые мне нравились, но все остальное я терпеть не мог.       — А что тебе нравилось? — в нем снова проснулась заинтересованность, какая неожиданность.       — Мне история нравилась, литература, еще общага, когда учителя не уносило в непонятно какие степи, и он не начинал рассказывать истории своей криминальной юности, — я живо вспоминал, как у меня проходили уроки.       — У тебя, наверное, друзей много было?       — Общался я со всеми, но друг был только один, — снова всплыли воспоминания о первой встрече с Макаром.       Арсений кивнул. Он выглядел так, будто дополнял своеобразное досье, которое он составлял обо мне.       — Ну, а девушка?       — Что?       — Девушка у тебя была?       Что сказать, память у меня отменная — я сразу вспомнил свою первую и последнюю девушку — Иру.       — Ну, да была. Но это было сложно назвать любовью. Скорее странный вид дружбы.       Доктор улыбнулся моим словам.       В ту же секунду я услышал, как по школе пронеслась звонкая трель звонка. Было видно, как в кабинетах на первом этаже ученики, как собачки Павлова, вскакивали со своих мест и неслись домой, не обращая внимания на увещевания учителей.       Спустя три минуты первый семиклассник выскочил из дверей школы аки пробка из бутылки. Дальше потянулись чуть менее расторопные его однокашники. Последними из школы выходила элита — десятый и одиннадцатый класс. Помню, весь девятый класс я грезил тем, что буду таким же пафосным старшаком, на которого все смотрят как на полубога. По идее, мой класс должен быть сейчас одиннадцатым.       Я не прогадал — из школы вывалилась до боли знакомая фигура с рыжей шевелюрой. Даа, годы идут, а Макар остается. Рядом с ним шла Оксана. Признаться, я не сразу ее узнал. Уж очень сильно она изменилась. Хотя, щечки у нее все те же. Я постоял еще минуту, смотря на дверь. Мне до чертиков хотелось подойти к ним, но это было невозможно сделать, так как вряд ли они сильно бы обрадовались чуваку, который пропадал невесть где целых полтора года.       В поле моего зрения попала еще одна знакомая фигура. По школьному двору, прямо как императрица на приеме, шагала Кузнецова. Та самая Ира, с которой я демонстративно обнимался на перемене, будучи девятиклассником. Ее сложно было не узнать — все та же походка, все то же выражение лица. Разве что шмотки слегка изменились.       — Это твои друзья? — поинтересовался Арсений Сергеевич, когда в пяти метрах от нас прошла эта троица.       — Угу, — мне стало еще более грустно от осознания своего одиночества.       — Может быть, поедем дальше? — голос врача звучал мягко, успокаивающе.       В ответ я только кивнул.       В машину мы возвращались в полной тишине. Каждый из нас думал о своем, и даже когда хотелось спросить о чем-то, это желание подавлялось, чтобы не отвлекать друг друга от собственных мыслей.       Пока мы ехали, единственным источником звука было тихо играющее радио, да и то его было еле слышно из-за рева двигателя.       Достаточно быстро мы выехали за город. Там снега было еще больше, чем в городе. Казалось бы, какой в Питере снег? Но в этом году город был просто погребен под белым покрывалом.       Машина свернула с узкого шоссе на в хлам убитую дорогу. Проехав мимо заправки и каких-то стареньких обшарпанных домиков, мы свернули на еще более разбитую и узкую дорожку, поднимавшуюся немного вверх по холму, на котором росли старые сосны, под которыми проглядывалась молодая поросль березок и рябин. Внедорожник Арсения Сергеевича подпрыгивал на кочках, как корабль на волнах. Вскоре мы выехали на ровную асфальтированную кладбищенскую дорогу.       Врач остановился перед шлагбаумом. Навстречу нам выскочил охранник, сидевший в своей сторожке до нашего приезда. Арсений Сергеевич открыл окно:       — Добрый день, — с легкой хрипотцой в голосе поздоровался доктор.       — Здрасте, — крякнул толстый охранник, — вы куда?       Усатый дядька напоминал мне мужика из рекламы сиропа от кашля.       — Мы к родственникам, — почему-то мне показалось, что мой попутчик был чем-то обеспокоен.       Шлагбаум поднялся, и мы поехали по неширокой тропинке. Стоило мне очутиться на территории кладбища, как мною овладело странное чувство. Мне стало как будто бы сложнее дышать. Казалось, на груди лежал тяжелый камень. Я с некоторым опасением смотрел на надгробные плиты, мимо которых мы проезжали.       — А Вы знаете, куда ехать? — во рту у меня почему-то пересохло, отчего я засипел.       — Мы почти приехали, не переживай, — машина начала подниматься на холм.       На холме все так же возвышались сосны, но их было сильно меньше, чем у подножья. Не доехав до вершины, мы остановились. Водитель заглушил двигатель.       — Пойдем? — как-то аккуратно спросил он.       Я вздохнул. Откровенно говоря, мне было страшно.       — Если что-то не так, мы можем…       — Нет, я пойду, — перебив врача, я зашагал к единственной могиле на этом холме.       На негнущихся ногах я подошел к кованой ограде, окружавшей могилу. С плиты на меня смотрели выгравированные на камне портреты мамы и папы. Здесь они улыбались. Так легко и беззаботно, что становилось жутко. Я присел на лавочку, поставленную над оградкой. Было не понятно, что делать. Никогда до этого я не был на кладбище и уж тем более я не ожидал,  что похороню своих родителей так скоро.       — Привет, мам. Привет, пап, — почему-то я начал говорить с ними, будто они были тут со мной, — Простите, что не приходил раньше, — к горлу подступал комок, а глаза стали влажными, — Мне так плохо без вас, — в этот момент открылись какие-то внутренние шлюзы, сдерживавшие меня и мой поток сознания.       Я говорил и говорил, периодически всхлипывая. Я рассказал обо всем, что произошло за эти полтора года. Рассказал и о том, что безумно тоскую. Казалось, они слышат меня. Не знаю, возможно, это очередной бред сумасшедшего, но для меня это было так. Иногда я срывался на крик, потому что слишком многое скопилось и не находило выхода. Не знаю, сколько прошло времени, но тогда меня словно переклинило. Слова как будто закончились, уступая место слезам, и я сидел на лавочке, захлебываясь рыданиями.        Не знаю когда, ко мне подошел Арсений Сергеевич и присел рядом, обнимая меня одной рукой. От его присутствия мне стало чуточку легче. Я положил голову ему на плечо.       — Тише, — он немного сильнее прижал меня к себе, — все хорошо.       Я шмыгнул носом и кивнул.       — Антон, уже темно, — и правда, я совсем не заметил, что ночь уже вступила в свои права, — может, поедем домой?       Я молча согласился. На кладбище правда становилось жутко. Я еще раз посмотрел на фотографию.       — Я вернусь еще, — обещал я, — я люблю вас, — и ушел, оставляя могилу родителей.       Нет, боль полностью не утихла, но было ощущение, что тяжелая скала, которая мертвым грузом лежала на мне, испарилась.       Машина уже мчалась по полупустому заснеженному шоссе, когда я начал потихоньку засыпать. Я всячески старался бороться со сном, но получалось не очень.       — Ты очень хочешь возвращаться в больницу? — у меня почти закрылись глаза, когда Арсений Сергеевич произнес это.       — В каком смысле? У Вас есть другие предложения? — я искренне недоумевал.       — Ну, сегодня суббота, а завтра воскресенье. Мы могли бы переночевать у меня дома, — он посмотрел на меня, — и не надо так таращиться на меня. Ничего криминального не случится. Ты просто переночуешь у меня, а завтра я тебя отвезу в больницу. Ну, так, что? Согласен?       — Ну, поехали, — я просто в шоке.       — А ты пока поспи, у тебя есть где-то минут сорок, — какое-то шестое чувство подсказывало мне, что я не усну.       Арсений Сергеевич поражал меня все больше и больше. Еще утром он был холодный, как ледышка, а сейчас предлагает поехать переночевать у него. Мистика, не иначе.       Кстати говоря, после поездки к родителям мне стало легче. Я не знаю, как это объяснить, но мне просто стало легче жить. Я стал проще смотреть на вещи. Теперь жизнь стала приобретать цвет. Может быть, не все так плохо, и в скором времени все наладится?  ****       — Антоон, — меня кто-то звал, — Антооошааа, — я открыл один глаз, — просыпайся, мы приехали.       Я сразу же полностью проснулся. Как оказалось, уде прошло сорок минут, и мы приехали домой к Арсению Сергеевичу.       Начав выходить из машины, я чуть не навернулся в сугроб. Благо рядом оказался очень внимательный человек, своевременно поймавший меня.       — Пойдем, — мы зашагали по небольшому, но уютному двору дома и дошли до ближайшей парадной.       Арсений Сергеевич достал ключи из кармана и открыл передо мной дверь:       — На лифте поедем, или так дойдем?       Вообще, я не великий любитель лифтов, но сегодня я слишком устал, чтобы пойти по лестнице.       — Давайте на лифте?       Врач улыбнулся, и мы пошли к лифту, войдя в который, Арсений Сергеевич нажал кнопку третьего этажа. Лифт загудел и поехал, а я тем временем разглядывал рисунки на его стенах, хотя их было немного.       Выйдя из лифта, мы очутились на лестничной площадке, где находилось всего две квартиры.       — Нам сюда, — доктор показал на дверь из темного дерева с бронзовой пятеркой на ней.       Я волновался, так как мне предстояло очень близкое знакомство с Арсением Сергеевичем. Я собирался войти в его маленький мир, и от этого мне становилось немного страшно. И страшно и интересно одновременно.       — Проходи, — Арсений открыл дверь, пропуская меня вперед.       Я тихонько зашел внутрь и встал в углу коридора. Следом зашел владелец квартиры и закрыл дверь на замок. Я старался, не понятно почему, оставаться как можно более незаметным. Я пронаблюдал, как врач снял с себя пальто, шапку и шарф, аккуратно повесив это все на вешалку. Обувь также аккуратно была поставлена на полку около батареи.       — Ты чего стоишь? Раздевайся, мой руки и иди ко мне на кухню, хорошо?       — Угу, — я начал расстегивать куртку, параллельно осматриваясь в доме.       Арсений Сергеевич ушел на кухню, по ходу движения включая свет.       Сбросив свою антиморозную броню, я как можно тише пошел на поиски ванной. К слову, искать долго не пришлось — она оказалась расположена прямо по коридору. Я зашел внутрь и огляделся: на сушилке висело полотенце, полочка непосредственно рядом с ванной была заставлена гелями для душа и шампунями, на раковине в мыльнице лежал кусок лавандового мыла, а на стеклянной полке под зеркалом обитал типичный «джентльменский набор»: зубная щетка с пастой, электробритва, пена, лосьон, расческа и парфюм. Кстати говоря, я заметил, что везде в квартире витал запах лаванды. В коридоре на комоде стояла маленькая вазочка с засушенными сиреневыми цветками, а в ванной стояла лавандовая свеча и лежало мыло с этим же ароматом. Мне показалось, что с этим запахом у Арсения Сергеевича что-то связано, какие-то сильные воспоминания. А вообще, во всей квартире было очень чисто. Нигде ни пылинки и полный порядок, что, как я думаю, вообще не свойственно занятым людям.       Я решил, что пора заканчивать с намывание конечностей и пора идти на кухню. Интуиция не обманула меня, и я безошибочно определил, где находится хозяин квартиры. Я неуверенно зашел внутрь. Около большого окна, выходящего на большую улицу, стоял стол с двумя стульями. На подоконнике опять стояла ваза с лавандой, как и в прихожей.       — Уже пришел? — Арсений Сергеевич колдовал над чайником, — садись за стол. Ты есть хочешь? — он пробежал по мне изучающим взглядом, — И не ври, что не хочешь. Будешь пасту?       — Да, спасибо Вам большое, — я только сейчас почувствовал, что жутко голоден.       В ответ на мой ответ доктор только улыбнулся краешком губ и приступил к готовке.       — На, — он поставил передо мной большую чашку чая с лимоном и сахаром, — попей, пока ужин готовится.       — Спасибо, — я в первый раз улыбнулся.             Я продолжал осматривать кухню и параллельно пил вкусный чай. Кухня, как и вся квартира, была вычищена до блеска. Нигде не стояло даже чашки — все было расставлено по местам. На верхней полке стояло несколько книг с рецептами. Похоже, мой доктор любит готовить.       — Так, — мой кухонный психоанализ прервал Арсений Сергеевич, — давай я тебе одежду домашнюю дам, а эту мы в стирку кинем. Ты не против?       — Конечно, нет, — как можно быть против в подобной ситуации?       — Иди тогда сюда, — я послушно встал и пошел вслед за Арсением, судя по всему, в его спальню.       Войдя внутрь, я пришел к выводу, что это единственная комната, которая не соответствовала всей остальной квартире — кровать была не заправлена, на тумбочке высилась целая гора книг, а на комоде лежала стопка вещей, приготовленных для дальнейшей глажки. Фикус на подоконнике, судя по его виду, уже отчаялся быть политым.       — Ничего, если одежда будет не поглаженной? — спросил Арсений Сергеевич извиняющимся тоном.       Вот и что в таких ситуациях отвечают?       — Конечно ничего, — по ощущениям, мои уши и щеки уже приобрели ярко красный оттенок. Блестяще, блин.       — Вот, переодевайся, — мне вручили штаны и футболку, — хочешь, можешь прямо здесь,  или можешь дойти до ванной и переодеться там.       Я кивнул и быстро ретировался в ванную.  Мне было очень неловко находиться в спальне Арсения Сергеевича. Меня как будто пустили туда, куда чужим обычно вход закрыт.       Закрывшись в ванной, я стянул с себя свитер и джинсы. Взгляд упал на мое отражение в большом зеркале. Передо мной стоял тощий, со шрамами до плеч, ссутулившийся обитатель психиатрической больницы. Короче говоря, жалкое зрелище. Я поскорее надел одежду, выданную мне. Снова посмотрев в зеркало, я лишний раз убедился в том, что любые вещи смотрятся на мне, как на вешалке.       — Антооон, иди кушать, — донеслось из кухни.             Я собрал в кучу свою старую одежду и пошел на кухню.       — Закинь свои вещи в стиралку, пожалуйста, — попросил врач, как только я вошел, — в комнате, которая прямо около входа на кухню.       Я послушно пошел относить свое барахло в стирку. Я быстро нашел нужное помещение и также быстро вернулся обратно.       — Садись, — Арсений Сергеевич показал на место напротив себя.       Я сел. Мне было дико неловко.       — Приятного аппетита, — он мягко улыбнулся.       — Вам тоже, — я начал есть как можно более аккуратно, так как отношусь к тому типу людей, у которых то макароны из тарелки выскочат, то чай из носа польется.       Кстати говоря, как оказалось, Арсений Сергеевич вкусно готовит не только оливье — у меня снова случился гастрономический оргазм.       — Ты чего такой зажатый? — видимо то, что я стараюсь лишний раз не дышать, не укрылось от зоркого взора доктора.       — Я не зажатый.       — Ну, да, конечно, — он усмехнулся, — Шастун, я не кусаюсь, успокойся. Честно-честно.       — Все нормально, честно. Кстати, паста просто божественная.       — Спасибо, — по нему было видно, что мои слова были как бальзам на душу, — И если все нормально, то ради всего святого перестань ходить по струночке.       — Я постараюсь, — надеюсь, моя попытка изобразить улыбку увенчалась успехом.       Пасту я приговорил меньше, чем за пять минут.       — Арсений Сергеевич, спасибо большое за ужин. Куда тарелку убрать? — ну должен же я быть хоть как-то полезен.       — Поставь в раковину, пожалуйста,  и налей чаю.       Пока я заваривал чай, я краем глазом наблюдал за Арсением Сергеевичем. Впервые в жизни я видел его таким домашним, и это приводило меня в легкий шок. Сейчас не было ни больничной атмосферы, ни строгих костюмов, ни халата, ничего, что составляло для меня его образ до этого. На данный момент передо мной сидела прямая противоположность того человека, которого я знал раньше — небрежно лежащие волосы, домашние футболка и штаны, которые, казалось бы, вообще не могут быть на нем. Только сейчас я заметил усталость и тоску в его глазах. Может, я не видел их раньше, а может, Арсений Сергеевич просто не хотел, чтобы кто-либо видел это.       Чай заварился, а я все еще стоял и смотрел на своего врача.       — Антош, — меня окликнули, — все хорошо?       Вот черт! Спалился на том, что не отрываясь, сверлил глазами дыру в Арсении.       — Ах, — я стушевался, снова заливаясь краской, — да, все нормально. Вот Ваш чай, — я поставил чай перед доктором.       — Спасибо тебе, — и снова эта улыбка, от которой подгибаются ноги.       Я сел напротив, пододвигая кружку с недопитым в тот раз чаем.       — Может, фильм посмотрим? — вот это предложение, Арсений Сергеевич.       — Давайте, — я нервно отпил из чашки, — а какой?       — Не знаю, потом разберемся, а сейчас пей чай.       Так мы провели еще минут пятнадцать — за короткими разговорами, которые то начинались, то угасали. Я расслабился.  Такое всегда случалось, когда я проводил время с Арсением Сергеевичем. Каждый раз предельное напряжение сменялось спокойствием и умиротворением.       — Ну что, идем выбирать фильм? — спросил Арсений Сергеевич.       — Пойдемте, — я подскочил со стула.       — Идем, — мы пошли в гостиную, которая располагалась рядом с хозяйской спальней.       — Диски в ящике под телевизором. Иди, выбирай, — Арсений Сергеевич отправил меня на поиски фильма, а сам доставал с полки пледы.       — Может быть, «Дневник памяти»? — не знаю почему, но мне нравился этот фильм, даже не смотря на то, что это было наисопливейшая мелодрама.       — Если хочешь — включай, — согласился мужчина.       Вот и чудненько. Я довольно быстро включил все, что нужно. Арсений Сергеевич сидел на угловом диване, вытянув ноги перед собой. Весь его вид источал усталость.       — Может лучше спать пойти? — предложил я, присаживаясь на другом конце дивана.       — Нет, Антош, включай.       Я нажал на пульте кнопку play. Начались титры. Я подобрал под себя ноги и постепенно начал втягиваться в картину.       Вот самое начало. Главные герои знакомятся, влюбляются, гуляют, дурачатся, целуются, в конце концов, любят друг друга. «Почему мы так не можем?» — мелькнул вопрос в моей голове. Действительно, почему? Я давно хотел спросить, что происходит, но мне просто банально страшно. С другой стороны, хочешь что-то знать — спроси.       — Арсений Сергеевич? — полушепотом позвал я.       — Да?       — Что это было тогда? — по резко изменившемуся выражению лица было заметно, что он понял, о чем я.       — Антон… Это сложно, — непринужденность исчезла.       — Почему?       — Потому что, Антош, — в его голосе звучало отчаяние, — мы просто не можем.       — Почему? Вы же знаете, что тот поцелуй не был приступом эйфории, — я пошел в наступление, — Вы же… Я…       — Что ты хочешь сказать? — он с опаской посмотрел на меня.       Меня охватила буря:       — Да то, что я люблю… Вас, — впервые в жизни я почувствовал себя распятым. Сейчас моя судьба была в руках одного человека.       Звенящая тишина повисла в комнате, даже не смотря на то, что телевизор еще работал.       — Иди ко мне, — Арсений Сергеевич протянул мне руку.       Я пододвинулся к нему. Врач взял меня за руку, притягивая к себе. Сейчас я находился в непосредственной близости к нему. Арсений обнял меня. До хруста в костях. До бабочек в животе, которые, казалось, сейчас вырвутся наружу.       — Тоша, — он не отпускал меня, — я тоже тебя люблю.       Я выпал, товарищи.       — Правда?       Немой кивок и я самый счастливый человек на планете. Я обвил шею врача своими руками. В какой-то момент, что-то пошло не так, и мы вдвоем упали на диван. Теперь я оказался лежащим на Арсении Сергеевиче.       — Арсений Сергеевич, простите, пожалуйста, я не хотел, — я пытался встать, но сильные руки мужчины не отпускали меня.       — Никуда я тебя не отпущу, — объятия ослабились, но выпутаться возможности не было, да и не нужно это.       Довольный как кот, я устроился рядом с ним. Благо, диван широкий. Я лежал и не мог поверить в свое счастье.       — Ты же понимаешь, что это неправильно?       — А что есть правильно, Арсений Сергеевич?       — Нет, Антон, я серьезно, — я забеспокоился и снова сел, смотря в глаза Арсению Сергеевичу, — Никто не должен знать об этом. К тому же ты несовершеннолетний и…       Я выдохнул. Почему-то у меня была уверенность в том, что-то, что я сейчас испытываю, есть настоящее чувство, а не его подобие.       — Все будет хорошо, — я вернулся в предыдущую позицию, кладя голову Арсению Сергеевичу на плечо, — Тем более, мне скоро восемнадцать.       — Антон, ты уверен в своих чувствах?       Я задумался. А уверен ли я? Может быть это просто наваждение?       — Уверен, как никогда, — я аккуратно поцеловал Арсения Сергеевича в щеку.       — Ты просто невозможный, — врач засмеялся, отчего в уголках его глаз появились морщинки.       Я безумной хотел прикоснуться к нему. Хотя бы чуть-чуть, но дотронуться.       — Арсений Сергеевич, а можно Вас поцеловать?       — Для тебя — все, что угодно.       Бабочки внутри снова забились в конвульсиях. Я окончательно залез на Арсения Сергеевича и, снова потонув в синеве его глаз, аккуратно коснулся его чуть приоткрытых губ. Он не отвечал, а я боялся сделать лишнее движение. Я занервничал. Арсений Сергеевич снова обнял меня, прижимая к себе, и придавая уверенности. Я прошелся языком по искусанным губам врача, пробуя их на вкус. Он тут же ответил, втягивая меня в нежный, и в то же время страстный поцелуй. Из глаз посыпались искры. Я начал шептать какой-то бессвязный бред, от чего Арсений Сергеевич опять звонко засмеялся. Я напрягся. Мало ли что я сморозил в тот момент.       — Ты чудо, — снова поцелуй, тягучий и сладкий, как карамель.       Я не знал, что будет дальше. Но мне казалось, что будет только лучше. Появилась надежда на безоблачное будущее с любимым человеком, с исполненными мечтами, с далеко идущими планами.