Home where it hurts

Решетки лязгают, опускаясь до самого пола. Отрезая ее от мира, что остался там — не самого лучшего, но спокойного, тихого, и Элли поднимает глаза. Небольшой холл обшарпан, пол затерт до блеска, словно его приходилось мыть чуть ли не каждый день, а окно, заклеенное пленкой поверх стекла, все в кружевных узорах, и свет десятками лучиков пробивается внутрь, золотя пылинки, плавающие в воздухе. Двери повезло больше, она тяжелая, обитая листами жести, может, поэтому еще целая и без дырок, но вмятин в ней полно, будто кто-то бился головой. — Так, мистер, — Джози сегодня в своем лучшем наряде — почти целые джинсы, всего с парочкой дырок на коленках, и вырвиглазный розовый топик, обтягивающий грудь, из этой крутой ткани, которая теперь на вес золота — и улыбается, щелкая пузырем жвачки. Она красивая, и знает об этом, и Элли все никак не может понять, почему никто не выбрал ее? — Подпишите, и она вся ваша. Вот тут. И тут. Бумажек много, они мятые, поверх старых напечатанных букв новые закорючки, заверяющие подлинность этого документа. И передающие Элли в полную собственность мистера Миллера неограниченным сроком в... ну, до конца ее жизни. Дерьмо. Он не старый, но и не молодой, здоровенный такой. Как сказала бы Райли — сразу видно, что много ест, и мышцы бугрятся под грязной, но аккуратно заштопанной майкой. Бородатый, так что даже и не разобрать, какое у него там лицо, хотя ей-то какое дело, она его уже ненавидит. А еще он купил ее с потрохами. — А вот и Элли, подойди сюда, — манит ее к себе Джози, и браслеты на запястьях шуршат — Склад, Приют, Убежище-23. — Поздоровайся с мистером Миллером, теперь он... — она деликатно опускает остальное. И так ясно, зачем мужчины покупают себе маленьких девочек. Ну, не очень-то и маленьких, вот с семилетками им возиться неохота, на то и существуют приюты. Но как только стукнет 14 и появятся первые месячные, будь готова собирать вещички и ехать в свой новый дом. И тебе повезет, если тебя не тронут первые два-три года. — Здрасьте! — бурчит Элли, враждебно глядя ему в глаза. Он странный. Он такой... будто ему плевать, что за девчонку ему только что подсунули в обмен на четыре ящика всякого полезного барахла. А ведь должен смотреть по-другому, как те уроды, что охраняют их и вечно к решеткам жмутся, показывая, что полагается делать с такими, как они. — Теперь подпиши и ты, — Джози аккуратно забирает скрепленные листы договора, ручку и протягивает это все Элли. Так положено. Вроде как бы и не насилие — в договоре написано, что она сама очень даже согласна. И готова обменять себя на одеяла, поношенную одежду, консервы и топливо. О да. Очень, очень согласна. Элли берет ручку — пальцы дрожат слегка, но она справляется с нервами — и царапает крестик на месте подписи. Ее учить писать никто толком не хотел, не до этого вообще-то. Надо уметь готовить, убирать, шить, раны перевязывать и разбираться в растениях хоть немножко. В общем, полный набор жены-домохозяйки, вот как с тех доисторических плакатов в их спальне. За нами будущее! Жена — благо любого мужчины! И всякая такая херня. — Молодец, ты молодец, — Джози треплет ее по макушке. — Вещи собрала? Элли кивает. Нет у нее вещей. В смысле... есть, но немного. Уже влезли в рюкзак, что она оставила у решетки. — Ну тогда все. Вручаю вам копию договора. Можете забирать ее, мистер Миллер. Здоровяк встает — и о господи, какой же он большой! Такому и полдюжины зомбоголовых не страшны. На поясе у него пистолет в кобуре, такие носят все охотники и стража, а на бедре нож в кожаных ножнах. Отлично. Элли отступает назад, чтобы рюкзак захватить, и в последний раз оглядывает приют. Для дома он был слишком уж... хреновым. Но был же. Она будет скучать — и по Райли, и по другим девчонкам, и по Марлин немножко. И даже по этим убогим, обшарпанным стенам. — Идем, — бросает ей мистер Миллер, будто она собака какая-то. И направляется к выходу, совсем не заботясь о ней. О том, что Элли может удрать, он тоже не думает. Не боится, хотя чего ему бояться, с виду он как камень. Он толкает тяжелую, обитую жестью дверь, и солнце заливает порог, ослепляя ее. Нет, Элли уже была снаружи, они же не пленники какие-то, чтобы все время под замком сидеть, но и гулять просто так по городу им тоже не разрешалось. Все под наблюдением, под охраной, тогда можно было. Пройтись до рынка и обратно. До медицинских лабораторий — под кожей до сих пор где-то сидит крохотная металлическая штучка, их чипировали на всякий случай, потому что девочки — это ценность, которую новый мир не может позволить себе потерять. Однажды они даже до парка дошли, смотрели на озеро, где обещались быть утки, но давным-давно уже улетели. Только вот... Сейчас это по-другому. Она вскидывает рюкзак на плечо, затягивая лямку и переступает через порог. Это не свобода, но теплый, майский ветер толкается в лицо, задувает в волосы, ероша их невидимой рукой. Солнечно. И шумно. За оградой шумно, там ходят люди, там ездят танки, там жизнь кипит. — Эй, — он щелкает пальцами, отрывая ее от разглядывания мира. — Иди за мной. Не отставай! — теперь им нужно в центр регистрации. Там Элли получит свой новый браслет, взамен старого, когда-то бывшего белым, но за долгое время ставшего грязно-серым. Синий. Браслет жены синий. Очарование майского дня, с теплым солнцем, зеленью деревьев, выстоявших после первой Войны, блекнет, и Элли нервно вздыхает. Она сбежит. Она точно сбежит. Как-нибудь она выкрутится...

***

— Она чипирована? — они говорят о ней так, словно она домашний питомец. — Анализы в полном порядке, небольшое истощение, но... это нормально после приюта. И я рекомендовал бы побрить ее на всякий случай, сейчас сложно вывести паразитов из волос, проще под ноль, а потом подождать, пока отрастут. — Эй! — Элли хватается за свой куцый хвостик. Да, не копна волос, не водопад, и цвета они такого невзрачного, но ходить лысой? — Я не заразная! — бумажный халат, что ей выдали, шуршит так громко, что уши в трубочку сворачивается. — Не трогайте меня! Не трогайте! — двое медбратьев держат ее крепко, но к счастью до мистера Миллера доходит быстро. — Оставьте ее в покое, — требует он, и они тут же отпускают ее. Волшебство, да и только. Хотя такого попробуй не послушай, может и горло вскрыть — теперь Элли на две сотни процентов уверена, что он охотник какой-то. Или наемник, но точно не в городской страже. — Ну... ваше дело, — тот самый мужчина, что советовал обрить ее налысо, сдается. — Тогда я подготовлю ваши браслеты. Протяните руку. Она смотрит, как он закатывает рукав лонгслива, и на запястье поблескивает целых четыре браслета. Один — что он наемник, еще один синий, один черный, а под этим всем богатством древние часы с разбитым циферблатом. Это поражает ее больше всего. Даже больше того факта, что он схоронил уже двоих жен, если браслеты не лгут, а они никогда не лгут, часы. Эта вещь из другого мира, того, что не был заражен спорами, войнами и голодом. Такие уже не делают. — Вашу руку, пожалуйста, — ее тормошат, заставляют глядеть на собственное запястье, где специальная машинка разъединяет края старого, белого браслета, а потом спаивает новый, оставив небольшой зазор, чтобы не сдавливать кожу. Э. Миллер — вот так ее теперь зовут. Лучше бы Элли, просто Элли, без фамилии, семьи, без никого и ничего. Но увы, от этого тут только одна буква. А остальное чужое. Миллер. — Еще какие-то пожелания? — вокруг Миллера суетятся больше. Дж — видит она на его браслете. Джим? Джон? Джек? Черт! — Мы можем проверить вашу девочку на наличие девств... — Нет, — похоже, ему это выслушивать так же противно, как и ей. — Мне нужны витамины и набор прививок. Прививки? Их делают только, когда собираются за кордон. К зомбоголовым, хотя вроде как лекарства не нашли до сих пор. Неужели он... — Ауч! — она вскрикивает — это больно. Чертовски больно. — Вот мудила! — за такое ей бы язык отрезали в приюте, но тут всем вроде бы все равно. Никто не собирается бить ее за сквернословие. — Вам обновить? — второй набор шприцов несут ему, и Миллер кивает, а потом задирает край майки, обнажая бок, весь в старых, белесых шрамах. Да его неслабо потрепало! Наконец доктора уходят, оставив их наедине. Элли неловко стискивает края бумажной робы, пытаясь закрыть все, что должно быть закрыто, а он молча смотрит в окно. — Послушайте, мистер... — начинает Элли, жуя губу. — Я не... — Меня зовут Джоэл, — он все еще подчеркнуто глядит куда-то мимо нее, — и тебе пора переодеться. Нам нужно идти. Джоэл, она пробует его имя на вкус. Не так ужасно, как Джон или Джек — это имена для тех, кто свое прошлое назвать боится, да и вспоминать. Оно как настоящее. — Идти? Куда? — ее жалкие трепыхания со стороны выглядят еще хуже, это точно. — Я не... — Одевайся, — он встает и задергивает занавеску, разделяющую их койки. Она, конечно, легкая, из пластика, но непрозрачная, а еще второго напоминания Элли не надо. Она рвет завязки, натягивает на себя старую майку, джинсы и быстро шнурует кеды. Вот если бы сбеж... Занавеска с шумом ползет в сторону, а Джоэл уже держит ее рюкзак за лямку — ему-то не тяжело, вообще ни капельки. — Давай на выход.