Home where it hurts

— Ты знаешь, как зовется та? — она перекатывается на живот и поудобнее укладывается на крышу машины. Железо еще теплое после дневного зноя, и Элли блаженно вздыхает и опускает голову. — Эй. Земля прием, я, кажется, спрашивала тебя о звезде. Ну давай, а то мне придется самой назвать ее. Может, Элли? Как насчет звезды по имени Элли? Он сидит за рулем, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами и делает вид, будто дремлет. Но ее не проведешь. Она уже давно научилась понимать, когда Джоэл спит, а когда притворяется. Когда злится, а когда просто хочет побесить ее. Он точно не спит. Вон как вздыхает, с натугой. Морщится и трет глаза. — Назови как хочешь, просто помолчи. Идет? — Нет, — молчать? В такой момент и молчать? Когда небо от края до края усыпано звездами, крупными, тяжелыми, сверкающими, будто кто-то пришпилил на черную ткань маленькие бриллиантики. Когда в траве стрекочут цикады и ночь заполнена многоголосьем их голосов, шумом ветра в листве, тяжелым плеском озерной глади. К тому же она выспалась по пути сюда, и ей немного стыдно. Что не умеет водить. Вернее, не умеет нормально выжимать сцепление, вечно теряет его, а Джоэл только бурчит и прогоняет прочь с водительского кресла. Он считает ее бесполезной — и это никогда не изменится. Может... ему просто хочется считать ее такой. Маленьким ребенком. — Пф, ну и ладно, — Элли поднимает голову и отползает обратно, устраиваясь на крыше на спине. Небо так далеко и одновременно близко, что можно протянуть руку и коснуться его. Захватить пару звезд в кулак и загадать желание на каждую из них. Это будут лучшие желания на свете, все одинаковые. Все для него. И немного для нее, но немного. — Ты слишком большая, чтобы зваться Элли, — решает она, глядя на звезду. — Джоэл будет как-то правильнее. А вон ту я назову Элли. А тебя... — Это Альтаир, — привлеченный ее монологом в окно высовывается макушка Джоэла. Совсем черные в темноте вихры, ни одного седого волоска, будто совсем молодой. — Созвездие Орла. — Мое название лучше, — Элли даже не обижается. Какая разница, если никто уже и не смотрит на звезды, больше не помнит, как их называют — для тех, кто выжил, это просто пригоршня блестящих осколков, застрявших в небе. Разноцветных блестящих осколков, от которых толку совсем никакого, и даже желания они исполняют с трудом и через раз. — Если возражаешь, подай петицию. Я рассмотрю ее в следующем году, — она фыркает и, перевернувшись на живот, свешивается к нему обратно, тянет руку к его лицу, касаясь щеки. — Или не рассмотрю, я еще не решила. В свете луны ее рука тоже кажется другой, татуировка забрала всю черноту себе, не оставив и капли для укуса. Будто Элли здорова. Будто все хорошо. — Ради бога, но все же иди спать. Нам завтра долго ехать. — Еще пять минут, — Элли гладит его по щеке напоследок и приподнимается на крыше, усаживаясь. Запрокидывает лицо вверх, закидывает руки с растопыренными пальцами, загребая маленькие сверкающие звезды и загадывая как всегда одно и то же. Для него и немножко для нее. — Пусть светят всегда. И когда я умру, пусть светят дальше, — шепчет она одними губами. Они переживут Элли и конец света, если тот снова наступит. Они переживут все.