Дорога-мандала

С тихим стуком деревянный шарик выпал из распределительной урны и, покатавшись немного, замер. Взгляды капитанов были прикованы к нему, хотя, казалось бы, вырезанный на полированной поверхности цветок бархатца совершенно ясно давал понять, кого избрала судьба. — На охрану особо опасного преступника, по воле жребия, заступает капитан третьего отряда, — подытожил главнокомандующий. Капитан Укитаке ободряюще посмотрел на Киру, но тот по обыкновению только спокойно склонил голову, принимая тяжесть возложенной на него миссии с молчаливым достоинством. — Хорошо. Если мы разобрались с этим вопросом, то, полагаю, совет можно считать оконченным. — Давно пора, — негромко проворчал капитан Куроцучи и первым двинулся к выходу. — Будто у меня других дел нет, поважнее… Кира почти физически ощущал на себе два пристальных взгляда — Хисаги и Абараи, но, вопреки обыкновению, предпочёл проигнорировать молчаливую просьбу двух своих лучших друзей и не замедлил шага. Они не побежали следом, как сделали бы это во времена своего лейтенантства. Капитанское хаори по-своему тяжёлое. Не было ничего странного в том, что капитаны третьего, восьмого и девятого отрядов предпочитали пить вместе, в конце концов, эти трое всегда оставались друзьями — даже после ухода капитанов-предателей, даже после победы над Айзеном, даже по окончании битвы с квинси и их государством Вандер Рейх. Некоторые вещи проносишь через всю жизнь, а их дружба осталась, хоть и прошла через множество испытаний. Самым сильным из них всегда был Хисаги — сжимал зубы до боли и шёл дальше. Самым искренним — Абараи, капитан восьмого отряда, который не считал проявление эмоций непристойным для мужчины, чем выгодно отличался от своего бывшего капитана. Кира не знал, какая роль отводится ему в этом трио, но колебался между определениями «самый слабый» и «самый большой неудачник». Второе определение он даже мог обосновать. В третьем отряде при нём сменились три капитана — спьяну Абарай даже пошутил, что если его назначат капитаном к Кире, он не пойдёт, ведь очевидно, что место проклято, на что Изуру всерьёз обиделся тогда; из них троих Кира последним достиг банкая — и был опять-таки единственным, кто серьёзно пострадал во время последней войны. Тогда Кира лишился правой руки — что терпимо, и возможности оправдываться перед Ренджи и Шухеем, что Гин уже остался всего лишь воспоминанием. Спьяну — все моменты откровенности у Киры случались с друзьями только так — он выл по-звериному, проклиная себя за то, что остался жив. — «Ведь так же… так же, как у него — руку… тогда почему он умер, а я живой?!» Ренджи больше не пытался вызывать его на откровенность, он не понимал, да и как ему понять — умудрившемуся сохранить и капитана, и Рукию в целости и сохранности? Наверно, Ренджи из них троих был ещё и самым везучим. Хисаги… Хисаги молчал, потому что потерял дорогого человека и сам, но кому больней из них — тому, кого любили взаимно или тому, кто любил, как оказалось, безответно, обсуждать было бы глупо. Впрочем, время лечит — Кира не уставал повторять это по пять раз на дню и даже поверил. Собирались у Абарая. Он, конечно, кимоно цветастое поверх капитанского хаори не набрасывал, но традицию Шунсуя сохранил, восьмой отряд так и остался местом, куда приходил пить весь командный состав Готея. Сам Кёраку, правда, захаживал пореже, чем можно было ожидать — пост со-тайчо отнимал у него много времени, но появлялся. Сегодня тоже пришёл. — Давайте ещё по одной, пока меня Нанао-чан не отыскала, — по-кошачьи широко улыбаясь, промурлыкал капитан Кёраку, откидываясь на локте. — С удовольствием! — от выпитого Ренджи покраснел, но наполнил пиалы твёрдой рукой. Хисаги взял свою и принялся цедить сакэ. — Жаль, Киры нет. Он, кажется, своё назначение обсуждать не хочет. — Все мы там были или будем, — философски заметил Шунсуй. — Да и что там обсуждать? — пожал плечами Хисаги. — Капитан Кучики, кажется, тоже не рвался говорить на этот счёт. Абараи заметно помрачнел. До этого особо опасного преступника охранял капитан шестого отряда и регулярные визиты Бьякуи в Мукен Ренджи не особо радовали. Впрочем, от этой неприятной обязанности ни один из капитанов освобождён не был. — Мало ли… о чём они там говорят, — поколебавшись, наконец, буркнул Ренджи, одной фразой выражая все свои опасения. — Не надо было ему рот оставлять открытым. — Совет сорока шести решил, что в качестве благодарности за помощь в борьбе с Вандер Рейхом… — пожал плечами Кёраку. — А с ними попробуй поспорь. Да и это — лучшая мера. Не думаю, что кто-то хотел бы в благодарность снизить ему срок заточения. — Да, по сути, какая разница? — хмуро пожал плечами Хисаги. — Двадцать тысяч, восемнадцать… он же бессмертен и так. — Я вообще считаю, что не за что было Айзена благодарить! — грохнул кулаком по столу Ренджи. — Что он такого сделал? Просто защищал свою задницу, не хотелось ему к квинси в плен попасть! — Не согласен, — внезапно качнул головой Шунсуй. — Яхве приходил к нему и предлагал присоединиться к его армии в обмен на свободу… Айзен отказался. — Из большой любви к Готею? — саркастически предположил Ренджи. — Кто его знает, Абараи, из-за чего. Он на этот счёт не распространялся особо… Айзен вообще не очень общительный пленник. — Ещё бы. Пусть сидит в своём Мукене, он заслужил. Кёраку с сомнением кивнул и подлил себе ещё. Брови Ренджи взлетели вверх. — Вы не согласны? — Айзен совершил много страшных вещей и он заслуживает наказания, — ответил Шунсуй. — Но ты, Абараи, ещё не был в Мукене… и не совсем представляешь себе, что это такое. Я думаю, наказание вполне соответствует тяготе совершённых преступлений. - Есть такие преступления… за которые нельзя наказать достаточно, — вдруг произнёс молчавший всё это время Хисаги и Ренджи замолчал. Шунсуй допил своё саке и с трудом поднялся на ноги. — Ну что же, капитаны, пожалуй, я пойду. Доброй ночи. — Доброй ночи, — пожелали ему Ренджи и Шухей. — В тринадцатый пошёл, — констатировал Хисаги и совсем не удивился, когда Абараи притянул его к себе, устраивая на своей груди. — Я думал, ты к Кучики в поместье сегодня… — Я пьяный. Бьякуя, как обычно, посмотрит… как он умеет. Лучше здесь. Оставайся. Шухей прикрыл глаза. Сердце Ренджи билось где-то рядом. — Хорошо, останусь.