Неприступные крепости

Когда она впервые увидела его, то даже удивилась: такой статной и величественной казалась его далекая фигура. Совсем еще не казавшийся стариком, как можно было ожидать, он походил на ее отца: так же твердо стоял на ногах, как дерево, корнями уходящее в землю, и никакая сила не была способна его сдвинуть; так же прямо смотрел на мир, не прогибая широкой спины; так же скрещивал сильные руки на груди, когда хмурился. Так же олицетворял спокойствие и непоколебимость. Этим-то он ей и понравился. До свадьбы они совсем не говорили — кажется, и словом не обмолвились. Он наверняка даже не замечал ее, а она, конечно, старалась не глазеть — боялась. Но, против собственных ожиданий, не ненавидела. Совсем внезапно она стала замечать в нем какие-то едва ли явные проблески эмоций. Почти неуловимое движение бровью — удивление. Легкий наклон головы — заинтересованность. Короткая, отрывистая дробь пальцами по подлокотнику Железного трона — символ то ли недовольства, то ли раздумий. Такие мимолетные, все эти проявления давали ей ощущение какого-то странного с ним единства — как будто бы она одна на всем свете понимала, о чем он думает. Как будто только ей открыта эта волнительная тайна, что он, этот жестокий и властный человек, на самом деле — живой. «Он кажется таким одиноким и разочаровавшимся, — думала Санса. — Таким же одиноким и разочаровавшимся, как и я». Узнав о свадьбе, она прорыдала всю ночь, и не могла сказать сама, от чего: то ли от горя, то ли от облегчения. Когда он заявил ей, что она «даже не Ров Кейлин», Санса, уязвленная таким пренебрежением, почти на целое мгновение почувствовала жгучую обиду. «Я не такая уж и незатейливая, — думала она, — как взятие крепости. Меня так просто не просчитаешь. Я, между прочим, не партия в кайвассу». Но вместо того, чтобы возмутиться, сжалась, почувствовав, как от этой близости, от этого теплого дыхания ее сердце, боязливое и невинное, затрепетало от волнения. Он не был красив на первый взгляд, во всяком случае, не походил на сказочного рыцаря. Но она, сама себя не узнавая, стала замечать в нем какие-то приятные черты. Пронзительно-зеленые глаза в золотую крапинку, как солнечные зайчики на траве. Или голос: насмешливый, или холодный, или мягкий — целая палитра интонаций, но с нею всегда, что бы ни говорилось, уверенный и вкрадчивый, как будто он знает что-то, что ей пока неизвестно — и забавляется этим. Или теплые лучики морщинок вокруг глаз, когда он — впервые при ней — засмеялся. Хорошим, заразительным хриплым смехом, так напоминавшим ласковый смех отца. И предупредил иронично, прикладывая палец к губам: «Только тсс. Никому не рассказывай. А то решат, что ты напридумывала». Так все и началось. Ненавязчиво и почти незаметно, шаг за шагом он сокращал расстояние между ними, приручал ее к себе, и через время — не скоро, но все же — Санса уже привыкла к нему, как привыкает к новому любящему хозяину выгнанная из дома дворняжка. Она прекрасно знала, что он делает: играет, словно лев с добычей. Но, даже зная правила, ей было не переиграть его. Поймав на себе прямой и недвусмысленный взгляд, она смущалась и теребила пальцами подол платья, что его, кажется, до крайности забавляло. В них не было ничего оскорбительного, в этих взглядах — только заинтересованность, нескрываемая, но нетребовательная. Он кидал их, эти взгляды, как стрелы в воду: как бы и в никуда, но в итоге каждый достигал своей цели. Она чувствовала их явно, словно прикосновения, и не знала, куда себя деть. Никто прежде так прямо, молча не констатировал, что она красива. Никто прежде не преподносил ей это как данность, не требуя ответа. Когда она впервые, не отдавая себя отчета, что делает, прикоснулась к его руке — ничего не имея в виду, просто заметив, что он расстроен, — во вспыхнувших глазах Тайвина будто рассыпались мириады искр, и он долго смотрел на нее, не отрываясь, каким-то ищущим взглядом, пока, будто бы не увидев что-то, одному ему заметное, не сжал ее руку в своей, на секунду зажмурившись. «А ты, прости уж, не Ров Кейлин…», — вспомнила Санса, снова, уже в тысячный, наверное, раз возвращаясь к тому моменту, ощущая, как наяву, горячее дыхание на своей шее. «А ты сам, Тайвин? Ты сам — неприступная ли крепость?»