Мир шатался, перед глазами плыло. Болело всё, поэтому трудно было сосредоточиться на чём-то одном, будь то уши, голова, живот, грудь, руки или ноги.
Видимо, встать с пола я поспешил, поскольку резкий приступ тошноты бросил меня на колени, после чего содержимое желудка резко покинуло мой организм. В образовавшейся луже в немалом количестве присутствовали красные кровавые разводы.
Я утёрся тем, что осталось от рукава рубашки и снова встал, только теперь медленнее. В голове мутилось.
Я посмотрел на девушку, что сидела возле угла с пистолетом в руках.
— Николь? — толи сказал, толи подумал я, и почему-то по-французски, хотя, кто знает? Так как всё равно ничего, кроме противного звона не слышал. — Ничего, всё в порядке… я здесь… — после чего подошёл к ней и потрепал по волосам. Мне казалось это действие правильным. Только девочка почему-то смотрела на меня при этом круглыми от удивления и шока глазами. Ну, ничего, я же понимаю, что на войне страшно…
Я подошёл к самому углу и шатнулся вперёд, после чего чувство опасности буквально выдернуло меня обратно, а пули просвистели прямо перед моим носом. Но поздно — я уже увидел то, что хотел: люди, одеты в чёрное и военного образца разгрузки, в чёрных масках-балаклавах на головах, вооружены автоматическими штурмовыми винтовками и даже двумя пулемётами… не лучший выбор оружия для узких коридоров: рикошет должен быть просто дичайший и совершенно непредсказуемый. Семеро… многовато для такого узкого коридора — будут мешать друг другу, но мне это на руку.
Я повернулся к тому месту, от которого пришёл к этому углу. Там был разрушенный кабинет, частично обвалившийся потолок, куски перекрытий с торчащей из них арматурой, какие-то обломки, большой помятый и частично заваленный сейф, изуродованное тело полицейского в кровавой луже, кажется, даже женское. Ещё одна женщина в полицейской форме лежала без сознания под стеной недалеко от Николь.
Я подошёл к сейфу и схватил его. Затем поплёлся обратно, таща его за собой одной рукой. Николь поморщилась, глянув на меня. Да, действительно, звук должен был быть противным от скрипа тяжёлой металлической бандуры по бетонному полу, но я его не слышал.
Дойдя до угла, я снова чуть шатнулся вперёд, ловя глазами положение врагов. Вернул себе прежнее положение и из всех сил швырнул сейф за угол. Опять же одной рукой. Силы вполне хватило. Сразу вслед за сейфом прыгнул и сам, на потолок коридора, по которому во всю прыть побежал, по-звериному распластавшись, цепляясь руками и ногами за поверхность.
Меньше секунды, и я уже влетаю в нестройную кучу врагов, нанося удары, не больше одного на каждого. Почему кучу? Потому, что, когда в полуметре от тебя, твой товарищ наматывается на влетевший в него мятый сейф, разбрызгивая кровь, мозги и иные не более аппетитные жидкости, то отвлекаются даже в край обдолбанные наркоманы и самые «жесткие» профессионалы. Не знаю, к какой категории относились эти, но отвлеклись они совсем ненадолго, буквально на те самые секунды, что я бежал к ним, но этого было достаточно.
Одного намотало на сейф, четверых выбил я, ещё двое упали мёртвыми от пуль, выпущенных Николь из своего пистолета. Молодец девочка, не растерялась.
Мир продолжало шатать, в голове стоял противный звон, перед глазами плыло. Новый приступ тошноты согнул меня в три погибели, заставляя снова блевать, освобождая нутро от того, что там ещё оставалось. Лужа получилась меньше, но крови в ней больше, чем в первый раз. Плевать — выживу, хотя и непонятно, почему отказывает «Исцеляющий Фактор»… Плевать.
Я подобрал один из уцелевших пулемётов, тот, что не был погнут попаданием в его хозяина сейфа. Наскоро глянул количество оставшихся патронов в коробе. Их ещё хватало, не полная сотня, конечно, но больше половины ленты точно. ПКМ — надёжная штука, удобная… почему у врага русское оружие? Плевать…
Подбежала Николь и с силой повернула ладонями моё лицо к себе. Она всмотрелась в мои глаза, я ободряюще ей улыбнулся и чуть кивнул.
Она что-то сказала. Не расслышал что. Она повторила. Я плохо читаю по губам на английском. О чём ей и сообщил. Она повторила на французском. «Лицо спрячь», — смог прочитать я.
— Зачем? — удивился я. От кого мне свой оскал прятать? Её моё непонимание проблемы явно расстроило. Она отпустила моё лицо, метнулась к ближайшему трупу с относительно целой головой, с которого и содрала балаклаву, после чего быстро натянула её уже на мою голову. Это было слегка противно, так как голова трупа была только относительно целой — это был один из «фрагов» Николь, получивший от неё пулю точно между глаз. Входное отверстие маленькое, зато на выходе пуля разворотила пол-черепа. Болоклава уцелела. Николь только пришлось вытряхнуть из неё осколки кости и расплескавшиеся мозги… И ЭТО она натянула на мою голову. Противно. Плевать…
Всё равно даже такая «относительно целая» голова была только одна. У остальных трупов голов либо не было вообще, либо пребывали они в сильно «сплющенном» состоянии — ну да, бил я сильно… В голове снова помутилось. Перед глазами поплыло…
Я открыл глаза и увидел перед собой пол. В голове противно звенело. Хотелось блевать, но было нечем. Я поднялся на ноги, почему-то очень сильно клонило в лево. Сильно, но терпимо. Я поудобнее перехватил пулемёт и увидел удивлённое лицо Фьюри, стоящей почему-то на левой стене и смотрящей на меня. Фьюри... блин, никак не привыкну, что моя Николь — это Фьюри, брутальный директор ЩИТа… Эх, Николь-Николь, как же тебя угораздило-то…
— Мы выберемся… Теперь выберемся… Я здесь… — толи проговорил, толи подумал я. Толи по-русски, толи по-французски. Вообще, трудно понять, на каком языке я думаю? Почему-то постоянно перескакиваю с русского на английский и обратно, периодически прорываются фразы на французском и китайском, реже на немецком, японском и сиамском… Такая в голове каша. Плевать.
Я двинулся вперёд, туда, откуда пришли враги. Обувь моя окончательно развалилась после предыдущего рывка, так что голые ступни отчётливо ощущали вибрацию пола, на котором я стоял. Это было такое необычное чувство… слышать ногами. И даже всем телом. Не совсем слышать, правда, больше улавливать вибрации.
Это чувство захватило меня полностью. Оно было таким волнующим. Я пошёл на источник вибрации.
Внизу был разгром. В общем зале были следы взрывов, самодельные баррикады и вообще шёл бой. Американских полицейских давили огнём, вовсю используя преимущество в калибре и количестве вооружения какие-то одетые в чёрное и военные разгрузочные жилеты люди.
Как это мило с их стороны — выделить себя столь определённым образом. Не надо отвлекаться на обдумывание, кого именно бить. Чёрный — враг. Удобно.
Мир шатался. Картинка перед глазами слегка плыла, всё болело, продолжало подташнивать и клонить влево. Только я понял, что не Николь стояла на стене, а я. Поэтому и влево клонит. Плевать.
Руки уже сами собой наводили ствол на ближайшего чёрного. Короткая очередь, голову чёрного расплёскивает тремя пулями, я перевожу прицел на следующего, снова короткая очередь. Удобно, что я не слышу выстрелов, не отвлекает, не бьёт по ушам. Вибрация воспринимается ногами. Взвыло чувство опасности. Кажется, я называл его «Паучье Чутьё», ха-ха-ха, прямо Спайдермэн какой-то: стою на стене, прыгаю на потолок, слушаю ногами и чувствую опасность… Спайдермэн с пулемётом, отстреливающий ниндзя в полицейском участке… бля, какой же сюр лезет в голову… Как же меня мутит от этих постоянных прыжков. Плевать. Я прыгаю и стреляю. Прыгаю и стреляю. Прыгаю и стреляю, пока не кончаются патроны. Потом я просто прыгаю и бью бесполезным ПКМ, как обычной дубиной, пока приклад не отламывается. Тогда хватаю первый попавшийся автомат. Снова прыгаю и стреляю... Враги кончаются. Я в крови уже почти весь.
Я слышу ногами, что бой идёт где-то выше, на втором этаже, видимо прошли по другой лестнице, бегу туда, снова прыгаю и стреляю… Кончаются патроны, хватаю новый пулемёт, благо у чёрных их хватает. Снова стреляю и прыгаю…
Когда в руках достаточно силы, чтобы кинуть двухсот с лишним килограммовый сейф, то уже нет принципиальной разницы, что в этих руках: пистолет, автомат, пулемёт… да хоть АГС. Или два пулемёта. Особенно это удобно при условии, что ноги липнут к стенам и потолку, руки для опоры можно не использовать хоть совсем.
«Два ствола, и всё небо в попугаях, как тут промахнуться?», — всплыла переиначенная строчка из бородатого анекдота. Кажется, я снова проговорил то, что думал, в слух. Плевать. Не думаю, что кто-то расслышит за шумом выстрелов.
Потом чёрные побежали. Нет, не так. Чёрные организованно отступали, демонстрируя неплохую выучку и слаженность действий. Взвыло «Паучье Чутьё». Через уже однажды разбитое окно в зал, тот, что был на первом этаже, куда я снова спустился, преследуя отступающих чёрных, влетела ракета. Забавно, я видел её. Видел, как она летит. Даже успел всадить в неё две пули. И ещё две пули во вторую ракету, влетевшую в другое окно с другой стороны, почти одновременно с первой.
Потом ракеты взорвались. И только, когда они взорвались, я понял, что это не ракеты, а термобарические боеприпасы, поскольку успел заметить, как они «рассыпались» мелкодисперстной смесью на десяток метров вокруг себя, после чего по смеси пошла огненная волна.
Взрыв. И новые две ракеты, опять взрыв. Я ударился всем телом о стену и упал на пол, за какую-то баррикаду…
***
Когда я открыл глаза, мне было плохо. Болело всё, что может болеть. Меня тошнило. Я сорвал с головы какую-то грязную тряпку и проблевался смесью крови и желчи. Меня выворачивало минут пять. Потом я выполз из-за опрокинутого стола и обозрел жутчайший разгром. Я был в общем зале полицейского управления. Том, что от него осталось. Погром тут был жесточайший.
Я ничего не слышал, в голове стоял неприятный звон. Я почти ничего не помнил и вообще с трудом понимал, кто я и где я. Как сюда попал и что здесь делаю. Что вообще произошло.
Сверкали огни экипажей скорой помощи, сновали синие робы парамедиков с их жёлтыми чемоданчиками для медикаментов. Метрах в двадцати от меня смутно знакомый мужчина в робе медика и медицинской маске на лице вёл к выходу смутно знакомую старушку-китаянку с тросточкой.
Меня снова согнул приступ тошноты…
Кое-как я поднялся на ноги, ко мне тут же подбежали медики, усадили, накрыли одноразовым одеялом, принялись светить в глаза фонариком, бинтовать, колоть успокоительное, скармливать таблетки, промывать царапины и ушные раковины. Потом повели к машине и попытались уложить на каталку.
Я смутно воспринимал происходящее, но точно помнил, что в больницу мне нельзя. Не помнил почему, но помнил, что нельзя. Поэтому толкнул парамедика, вырвался из некрепкой хватки другого, рванулся, побежал и прыгнул в канал реки, которая была по счастью неподалёку.
Нырнул и поплыл под водой, сколько воздуха хватило. Потом всплыл, коротко вдохнул, снова нырнул. И так ещё раз десять. Потом вылез, запрыгнул на стену дома, по ней залез на крышу, а там уже прыгая с одной на другую, быстро двинулся к дому. Где-то по пути позаимствовал с бельевой верёвки одежду и уже в ней, почти как нормальный человек, вернулся в свой дом.
Там я ещё разок проблевался над унитазом, кое-как принял душ и завалился спать.
***
Проснулся от жуткого голода. Спустился, позёвывая, на кухню и принялся потрошить холодильник, тут же поедая добычу. Точнее даже не «поедая», а «пожирая», так как голод мучил просто зверский.
Только закончив опустошать морозилку (мясо сырое шло на ура, только похрустывая ледком на зубах), я обратил внимание, что в комнате не один. В дверях стояла Фьюри.
— Здрасте, — сказал я, опуская недообглоданные остатки мороженного куриного окорочка.
— Здравствуй, Питер. Приятного аппетита, — сказала она, не отлипая от дверного косяка и не опуская скрещенных на груди рук.
— Спасибо, будете? — протянул я ей то, что держал в руке.
— Нет, спасибо, я успела перекусить. В конце концов ты почти двое суток проспал.
— Да? — озадаченно спросил я. — То-то я такой голодный.
— Это ещё слабо сказано, — ухмыльнулась она. Видимо моё пиршество она наблюдала, если и не с самого начала, то как минимум с середины. — Что ты помнишь последнее?
— Помню, как выполз из-под стола, меня подхватили парамедики и повели к скорой. Я вырвался и сбежал, прыгнув в реку.
— А до этого?
— До этого почти ничего, — задумался я. — Помню, что мы были вдвоём в кабинете Стэйси. Потом взрыв и всё как в тумане. Какие-то дикие урывки, стрельба, взрывы, тошнота, опять взрывы… Нет, простите, — морщил я лоб, пытаясь собрать хоть сколько-нибудь целостную картину я. — Не помню. Не могу вспомнить… голова начинает болеть.
— Ты сколько языков знаешь? — задала вдруг она неожиданный вопрос.
— Кроме английского? Русский — Сэнсэй учит. Немецкий в школе учил. Латынь. А что?
— То есть французского ты не знаешь? — нахмурилась она.
— А должен? — удивился я.
— А китайский?
— Китайский? — удивление моё стало ещё сильнее. — Нет, конечно. А почему такие вопросы?
— Во время боя ты говорил на французском. Называл меня по имени. Ругался на смеси китайского с немецким и ходил по стенам, — ответила она, окончательно повергая меня в шок. — Как меня зовут? — закончила она вопросом.
— Ник, — тупо ответил я.
— «Ник»? — подняла она одну бровь. — А полностью?
— Ник… Николас… не знаю, — впал в какой-то ступор от таких новостей я. — А как, правда?
— Фьюри. Просто Фьюри. Без всяких «Ников», — хмуро сказала она и ушла.
***
