SH!AU

Первое правило, который каждый истинный англичанин усваивает еще с пеленок: никогда не забывай про дождь. Или: никогда не доверяй Эрондейлам план охоты. На худой конец: смотри прогноз погоды простецов. Эллин Эрондейл истинным англичанином никогда себя не считал. Он и на европейца тянет едва-едва: в нем нет ни свежего прогрессивного взгляда на некоторые вещи вроде браков с нежитью и объявления территории Института свободной для посещения Видящих простецов, ни патологической вежливой улыбки, на публике, навечно опутывающей лицо подобно маске. И хотя чисто лондонская чопорность и почти уже привычный снисходительно-высокомерный взгляд на большинство чужих мнений за годы проживания в Институте оставили на нем неизгладимый, едва ли выводимый временем и обстоятельствами отпечаток, он все еще брезгливо морщится при одном лишь упоминании национальности, ловко избегая этой темы. Настоящий англичанин — в первую очередь британец, во вторую — джентльмен. И только затем — нефилим. Эл же себя называл охотником — а что шло дальше было уже для него неважно. Или он хотел, чтобы остальные так думали. Впрочем, Дэниэл Эрондейл, «самый коренной англичанин на свете, попрошу заметить», похож на него в разы меньше, факт остается фактом. Итак, никогда не доверяй Эрондейлам охоту. Ворота бывшей Церкви Всех Святых слишком нехотя распахиваются, пропуская внутрь насквозь промокшую фигуру, завернутую в черный плащ, более напоминающий половую тряпку, чем хваленое нефилимское одеяние от лучших портных Аликанте. Путник на мгновение замирает у некогда белоснежных стен полуразрушенной церкви, кирпич которой под давлением веков безнадежно посерел, а фасад опасно кренится, едва выдерживая висящий над входом колокол. Легкое касание перчатки — и брусчатая дверь без малейшего скрипа распахивается, скорее приглашая гостя в помещение, прочь от уличной непогоды. Лицо вошедшего скрыто под капюшоном, а с выглядывающих кончиков волос с характерным звоном, у пола сливаясь в единую струйку, тяжело падают капли воды. — Дэниэл Джеймс! — Эллин откидывает капюшон, встряхивая мокрыми патлами — стены глухо освещенного парочкой факелов узкого коридора покрываются своеобразной росой, дрожа в приглушенном свете. — Еще одна подобная выходка и, клянусь Разиэлем, ты лишаешься стила, меток и уезжаешь в Корнуолл мыть полы в тамошнем Институте! Может, хоть там от тебя будет польза. Ответ ему — тишина, но Эллин лишь раздраженно чертыхается и, нарочно громко топая, направляется в библиотеку. Сомневаться не приходится: Дэн полулежит в бархатном, искусно отделанном багровом кресле и профессионально имитирует дремоту. На коленях — история создания Академии Сумеречных Охотников, издание третье, дополненное. На иврите. Ну, конечно, так он и поверил. — Серьезно, я не шучу. Трублад уже заверили, как будут счастливы принять в свои ряды потомка самого Уилла Эрондейла. Еще бы, у них же лет тридцать уже ничего не происходит. — нефилим угрожающе нависает над братом, колебаясь между желанием заехать ему по макушке историей Академии и осознанием последующего наказания — Дэн все еще официально числится Главой Института. Ненадолго, зная нрав Инквизитора, но все же. — Ах, да, и там нет лапшичных, представляешь? Ни одного заведения восточной кухни в округе на три с половиной тысячи квадратных километров. Только ты и чай, чай и ты. Превосходно. — И за что ты меня так ненавидишь? — Дэн разочарованно стонет и приоткрывает глаза, с упреком глядя на Эла. — Между прочим, в Кодексе сказано, что издевательство над себе подобными есть страшный грех, мой дорогой друг. — он показательно машет книгой перед его лицом, предварительно, не глядя, распахнув ее на первой попавшейся странице. — Это не Кодекс, мой дорогой друг, и если бы ты не спал на лекциях трехмесячного курса изучения древних языков, то прекрасно бы об этом знал и не нылся в каждый раз на собраниях Конклава под предлогом «Эти тексты клятвы такие сложные, Эллин, почему я не могу их выучить, Эллин, поговори с вампирами из Швеции сам, Эллин». — Эй, это было всего два раза. — Эрондейл возмущенно вскакивает, роняя фолиант на пол прямо себе под ноги, и мгновенно получает преимущество в добрых девять с половиной сантиметров, победно усмехаясь, — разница может и не существенная, но все же ощутимая на практике. — И вообще, сказал бы спасибо. Я пытаюсь дать тебе преуспеть хоть в чем-то, раз уж природа наградила меня всеми благами, а тебя, увы, лишь мозгами и занудством. — Просто если у кое-кого хоть немного была развита дисциплина… — Эллин запинается на полуслове, замолкая, неожиданно бледнеет и, тихо охая, прислоняется к креслу, инстинктивно схватившись за чужое плечо. Дэн мгновенно подхватывает его, в раз становясь абсолютно серьезным, и силой заставляет сесть, стаскивая плащ с футболкой. На бледной коже, ближе к груди, у Эла — небольшая, сантиметров в пять кровоточащая рана. По краям — зеленоватый гной, как от долгой антисанитарии. По библиотеке разносится с детства до тошноты знакомый каждому нефилиму запах серы — демоническая вонь. — Дьявол, я думал… Он же меня не задел. — Эллин неверяще хлопает глазами, тянет руку в попытке нащупать рану — и секундой позже получает по этой же самой руке, ойкнув. — Да, блин, не лезь. Я и иратце рисовал, что за хрень. — Ага, знаю я, как ты рисовал. Дэн нашаривает в складках чужой одежды стило — старая, потрепанная временем и использованием, но все еще исправно работающая модель, и на скорую руку вычерчивает лечащую руну, стараясь не вслушиваться в сдавленное шипение парабатая. У Эла степень боли — минус тридцать, они это выяснили еще давно, а аккуратно чертить он не умеет — ратует на скорость и результат, не на процесс, каждый раз чуть не доводя себя до слез. К сожалению, ни знание восьми языков, ни владение клинком в полной мере не восполняют навык управления с рунами — просто потому что этот самый клинок без рун в руки не возьмешь, как ни крути. Дэн иногда задавался вопросом: не потому ли Эл когда-то предложил ему стать его парабатаем, что руны давались Эрондейлу-старшему легче, чем самому матерому охотнику? Не было ли его вроде бы детское бескорыстное решение на самом деле четко продуманным, по своему взаимовыгодном сотрудничеством? Даже если и так, стоило признать: Эллин Эрондейл — прекрасный стратег. — Потерпи, немного осталось. — младший сквозь зубы мычит что-то отдаленно напоминающее согласие, и Дэниэл почти беспрепятственно выводит последнюю линию, позволяя знаку вспыхнуть ярким пламенем вместе с парочкой других — элементы связки иногда оказываются полезны. — Тебе повезло, что руну ангельской силы мы чертим себе не сами, иначе бы твоя так исправно не работала. Ай, а вот пинаться не стоит, я ведь тебе жизнь спас. Ну, здоровье так точно. Поваляешься пару дней и все. — Чокнулся совсем? — сипло, но все же ворчит Эл, делая попытку подняться. — Какие еще пару дней? У нас послезавтра делегация пребывает с Консулос во главе. Да тут столько дел, в жизни не разгребешь. — и бессильный скрежет зубами, когда ноги отказываются держать самостоятельно. — Сиди у меня тут, герой. Это та самая делегация, которая твоего обожаемого братца к нам притащит? Как там говорил Лайтвуд, «набраться бесценного опыта от старших и познать участь истинного сумеречного охотника»? Скрежет зубов становится громче. — Сколько можно! Он мне не братец, сам прекрасно знаешь. Просто моя горячо обожаемая прабабка однажды решила, что было бы чудесным подарком породниться с Рейвенскаром, игнорируя факт многовековой семейной вражды. — Эл кривится, разрывая плащ на полосы в надежде на некое подобие бинтовой повязки — с медикаментами у них всегда было более, чем туговато. — И почему-то родственники ей этого не простили. Удивительно, правда? — Так значит, Рейвенскар, верно? И имечко у него забавное, явно нездешнее. Келлин, кажется. Ну кто так назовет ребенка вообще? Вот то ли дело Дэниэл. Просто и со вкусом, да еще и положительные ассоциации вызывает. А какие ассоциации вызывает это «Келлин»? М? — Зеленый. — не задумываясь, выпаливает Эллин, побеждая в неравной битве с лоскутами. Дэн сдавленно хихикает в кулак. Зеленым Эл называет все, что терпеть не может, то есть — большую часть происходящих вокруг вещей. *** Делегация прибывает ровно через тридцать семь часов с последней охоты — Дэн знает наверняка, потому что все это время проводит у койки брата, запрещая тому любые движения и выпытывая сведения о шастающем поблизости демоне. Иратце помогает слабо — той же ночью Эла попеременно бросает то в жар, то в холод, а ближе к утру руки сводит предательская судорога. Он роняет чашу с отваром, который ему исправно носит кухарка, и хаотично тянется к клинку, рискуя искромсать ладони в фарш. — Может, иблис? Нет-нет, тут дырой в груди не отделаешься, минимум — полный ожог тела. — Дэниэл растерянно листает учебник по основам демонологии, понятия не имея, что со всеми этим делать. — Для каппи слишком обширные повреждения. Скорпис — никакого яда, не подходит. К следующему вечеру Элу немного лучше — по крайней мере, его больше не трясет, и он даже накручивает несколько неуверенных кругов по комнате — до тех пор, пока спохватившийся Дэн не отправляет его назад в постель, ни на мгновение не вслушиваясь в невнятные протесты. В конечном итоге встречать идрисовцев приходится Дэну — Эллин в последний момент порывается было вскочить, но Эрондейл-старший искренне надеется, что за руну зачарованного сна ему позже не влетит, а после смерти воздастся на небесах или куда он там рискует попасть. Габриэль Лайтвуд хмурится, поджимает тонкие губы и брезгливо оглядывается вокруг, всем своим видом олицетворяя физическую форму недовольство. Дэн небрежным движением поправляет темную челку — и тут же заслуживает полный презрения взор Консула. — Помнится мне, все потомственные Эрондейлы никогда не упускали возможности похвастаться шевелюрой. — ядом, срывающимся с его языка, можно до отказа наполнить несколько десятков гадюк. — Помнится мне, все потомственные Латйвуды вечно суют нос не в свое дело. — отвечает он в той же манере. Уши Габриэля вспыхивают причудливой смесью багрового и лилового, и он распахивает рот, вероятно, для шокированного тамошней наглостью вопля. — Господин Лайтвуд, господин Эрондейл, — между ними, стремясь разрядить обстановку, будто из-под земли вырастает ослепительно улыбающаяся охотница. — Давайте не будем забывать, зачем мы здесь, пожалуйста. — Да-да, Софи, ты как всегда совершенно права. — Габриэль слащаво улыбается в сторону девушки, но Дэниэл не может не чувствовать явственно исходящие от него волны раздражения. — Что ж, Эрондейл, перейдем сразу к делу. Где ваш… Брат? Полагаю, именно он должен заниматься размещением присланных молодых людей. — Ему… нездоровится, господин Консул. — Дэн бросает быстрый нервный взгляд на вход в кабинет. — И, погодите-ка, что значит «людей»? Никто не уточнял, что у нашего брата, эээ, я имел в виду, гостя, раздвоение личности. Это, разумеется, серьезно усложняет задачу. — О, ни о каком раздвоении нет и речи. Видите ли, по правилам расселения мы не имеем права разлучать несовершеннолетнего нефилима с его прошлой семьей без соответствующих на то причин — или его собственного желания, соответственно, так что извольте встречать, — Лайтвуд ухмыляется, вскидывая руки в приветственном жесте. — Келлин Рейвенскар и Анастас Вэйланд. Прошу любить и, кхм, жаловать. Дэн думает: черт, Элу это не понравится. Это уж точно. — Никаких Вэйландов в моем Институте, покуда я жив, черт побери! Как корабль назовешь, так он и поплывет, и текущий корабль Эрондейла называется просто — отчаянье. Потому что вот он Эллин, собственной персоной, раскачивается, вцепившись в дверь кабинета, с праведным ужасом пялится на Консула, а на груди у него — крестообразная намокшая повязка. Прям как в нелепой простецкой драме — немая сцена. — Эллин Эрондейл. — первой из оцепения выходит, как ни странно, деловито цокающая языком Софи, пристально вглядывающаяся в чужое, бледное подобно мелу лицо. — Дэниэл сообщил нам, что вы плохо себя чувствуете, но я, к моему стыду, и не подумала поинтересоваться вашим состоянием подробнее. Какая удача, что вы сами удосужились к нам заглянуть. Не хотите объясниться? Дэн медленно выдыхает, мысленно считает до двадцати и не сводит взгляда с лица брата: впервые, наверное, в жизни невозмутимого настолько, что хоть кирпичи об него бей — ни один мускул не дрогнет. Ну почему, почему именно сейчас? — Хотел бы я сказать, что счастлив видеть вас, Софи, но, увы, — парень отвешивает насмешливый поклон и тут же едва не падает — благо, реакция почти моментальная. — Боюсь, наша встреча немного, самую малость омрачнена. Я присяду, вы не против? Он неспешно проходит к истрепанносу дивану, немного опираясь на подручные предметы обихода, равнодушно игнорируя наличие кого-либо еще в помещении, и продолжает: — Видите ли, прошлым вечером случилось кое-что очень… неприятное, если позволите так выразиться. По какой-то несчастливой случайности на самом обыденном дежурстве мне удалось столкнуться, — нет, право, вы не поверите, — с равенером. Да не с одним, а с двумя сразу. Удивительно, не находите? — Это невозможно. — хрипло вырывается у Габриэля Лайтвуда, постепенно возвращающегося в свое прежнее брюзжащее состояние. — Извините меня за бестактность, господин Эрондейл, но вы наверняка просто ударились головой. Со стороны вашего брата я бы тщательнее контролировал санкционированные вылазки и… — Со стороны моего брата я бы в самом начале беседы врезал вам по морде. — спокойно парирует Эл, ловя пристальный, полный презрения взгляд карих глаз и отвечая абсолютно невозмутимым выражением собственных серых. — Как жаль, что его оружие — словесные выпады. Но вернемся к тематике нашей беседы. Еще раз: никаких Вэйландов, Лайтвудов, Фэйрчайлдов и прочих героев Темной войны в Лондоне не будет. — Боюсь, это решать уже не вам. Две до этого отстраненные от конфликта личности срывают багровые робы с символикой Конклава и перед присутствуюшими предстает пара семнадцатилетних ребят: один — иссиня-черный высокий брюнет, второй — его приятель, пониже и жилистее, пронзительный блондин с колчаном наперевес. Эллин оценивающе прищуривается и качает головой, внезапно расплываясь в подозрительно довольной улыбке, пробирающей до дрожи в костях — так, по крайней мере, кажется слишком хорошо его знающему Дэну. — Вы, к моему огромному огорчению, бесконечно правы. Кто знает, может оно и к лучшему, в чем я, правда, безумно сомневаюсь. Но — не будем заглядывать наперед, хорошо? Как говорят простецы: время покажет. А теперь попрошу меня простить — нам с братом нужно кое-что обсудить. Дэниэл! И он повелительно машет рукой, скрываясь в коридоре. Дэну не остается ничего, кроме как покорно последовать за ним.