Однажды чьё-то безразличие научит нас игнорировать всех. После этой точки возврата нет.
- Джо? - женщина аккуратно снимала перевязку на животе, стремительно пытаясь это сделать быстрее. Ей не нравится быть здесь. Хочет уйти. Видно, по мечущимся из стороны в сторону глазам и время от времени поджимающимся тонким и красивым губам. - Больно? Я же, впервые за неделю чувствовала себя омерзительно. Прикосновения чужих холодных рук вызывали отвращение и желание вывернуться наизнанку. Содрать кожу, до мяса. Вырвать то, инородное, что находится где-то в животе и давит своим невидимым прессом на каждый позвонок, заставляя сжиматься от боли. Отмыть каждый кусочек плоти изнутри. Не чувствовать этого мерзкого отвращения к самой себе. Испорченности. - Нет. Сердце пропускает удар. Шрам. Такой отвратительный, что хочется его выжечь вместе с собственным телом. Тянется, по некогда гладкой и ровной коже, алой ещё не зажившей линией, огибая пупок. Желание вырвать себе глаза, чтобы не видеть пятнадцать сантиметров, перетянутых стежками, собственной же беспомощности, разрастается согласно геометрической прогрессии. До сих пор не укладывается в голове, что они просто взяли и разрезали живот, набив его чем-то. Как куклу. Пустую и бездушную. Это седьмая по счёту перевязка и, я впервые набралась смелости посмотреть на последствия, от которых в груди что-то начинало неприятно скрежетать и переворачиваться. Это чувство в грудной клетке шумело, толкалось и заставляло покрываться кожу мелкими и неуместными мурашками. Испорченная. Сломанная. Изуродованная. Какая угодно, но не прежняя Джо. После того инцидента со Старком по моим подсчётам прошла неделя. Моё эмоциональное состояние было настолько нестабильным, что ураган «Катрина» в комбинации с землетрясением в девять с половиной магнитуд по шкале Рихтера человечеству показались бы цветочками. Сначала я рьяно ненавидела Железного Человека и его свиту, желая, лично привязать каждого к операционному столу и вспороть им живот. Скальпелем. Металлическим, холодным, идеально острым. Он бы скользил по их плоти, как по маслу, выпуская наружу густую и горячую жидкость, так необходимую для человеческой жизнедеятельности. Они должны чувствовать эту боль, наблюдая за смертью друг друга. То, что чувствовала я. И эти пагубные мысли в моей голове съедали что-то здравое. Неправильность происходящего сводила с ума. Гнев, ненависть, страх, агония, безысходность. Все эти чувства в комбинации не давали чёткого плана по выходу из эмоционального тупика. Я просто не знала, как себя вести. Потом, мне хотелось просто забиться в угол и игнорировать происходящее вокруг, дожидаясь исхода данной ситуации. Либо смерть, либо жизнь - третьего не дано. Итак, мой шаткий разум стоял у черты. Бунтоваться, не подчиняясь системе и гореть алым пламенем так долго, насколько это будет возможно или прогнуться, стать податливым куском глины, из которого, одному Богу известно, что слепит Тони Старк. Так я и жила. В страхе неизвестности. Зная, что меня никто не спасёт, протянув заботливую руку помощи несчастной и изувеченной мировым гением сиротке. Отныне, я лавировала между своими настроениями, приливами агрессии и желанием замкнуться, замечая, что всё чаще выпадаю из реальности, потому что так было проще. Проще выжить, не попав под горячую руку Железному Человеку или Халку. Это не компьютерная игра, где ты можешь предварительно сохраниться, зная, что идёшь на риск. Без права на ошибку. - Как вас зовут? - я помотала головой, пытаясь отогнать ненужные мысли, которые вот-вот доведут до слёз. Всегда доводили. Прежде, я никогда не разговаривала с девушкой, лишь тупо отвечала на поставленные ею вопросы по поводу самочувствия. Хоть та и была первой, кого довелось увидеть здесь после своего пробуждения. Она оперировала меня в тот роковой день, каждый день делала перевязки и приносила еду, предварительно запретив передвигаться. Было плевать на неё, Беннера, чёртова Старка. Я ненавидела их всех. Но внутри что-то медленно ломалось. Невидимый и отлаженный механизм плавно сходил на нет. Шестерёнки начинали барахлить, доставляя невыносимую боль. Я всё чаще плакала, подгоняемая этим угнетающим чувством. Желание закрыться и засунуть себя в невидимый кокон с каждым днём становилось сильнее. Но где-то глубоко в сознании ещё теплилась единственно верная мысль о том, что так нельзя. Скреблась и ершилась, борясь за право на своё существование. Нельзя замыкаться. Нужно бороться. Бороться за право на жизнь. За право увидеть Джесси. Так я поняла, что такое социальный голод. - Хелен. Хм, Хелен. Какое странное имя. Или нет? Может быть я просто схожу с ума? Хе-лен. Так легко тянется, как шёлк между пальцев. Ласкает своим набором букв кончик языка, заставляя нервно сглатывать накопившуюся во рту влагу. Такое чувство, будто, сердце ноет, разрывается, рвётся наружу, толкаясь о кости и пытаясь найти столь желанную свободу. И оно вот-вот раздвинет собой рёбра, просачиваясь сквозь кожу и останавливаясь. И наступит покой. Долгожданный. Обволакивающий своим безумием и нужностью. Он мне необходим. - Я выживу? Игнор. Вполне ожидаемый. Брюнетка с присущей ей аккуратностью и чёткой маневренностью делает перевязку, заставляя мою поясницу ритмично отрываться от больничной койки. Как тряпичная кукла. Покорная. Боюсь последствий. Не хочу быть сломанной невыносимым, беспощадным и деспотичным хозяином. Вынуждена прогибаться и терпеть все изощрения, чтобы выжить. - Что будет дальше? - шепчу себе под нос, зная, что она мне не ответит. Никогда. - Я боюсь. Вы когда-нибудь бывали по ту сторону витрины? Чувствовали это угнетающее чувство? Ты стоишь, завороженно припав к витрине дорогого магазина, озорно смотришь на все эти вещи, быстро перебегая взглядом от одного предмета к другому, чувствуя как от восторга спирает грудную клетку. Кураж в центре солнечного сплетения приводит тебя к чему-то феерическому, похожему на эстетический оргазм. И вот ты уже на пике, вот-вот получишь выброс эндорфинов в кровь, но вдруг опускаешь взгляд на цену и твой ванильный мир из маршмеллоу рушится. Эти вещи тебе явно не по карману. Да и вряд ли когда-нибудь будут. Чувствуешь ноющую и такую безысходную тоску, подгоняющую твоё нищее тельце к самому краю бездонной пропасти собственного разума. И нет, это вовсе не зависть, которая способна убивать в людях всё человеческое. Просто желание иметь что-то лучшее. В моём случае за витриной стоит Энтони Говард Старк в своём надменном великолепии. Он улыбается, не хуже тех людей из рекламы отбеливающей зубной пасты. Ощущение, будто ему в скулы залили пару шприцов с цементом и, это выражение лица навеки. Фальшиво и омерзительно. В его руке конверт с надписью «правда». О, Боже, сама надпись заставляет сердце биться в сотню раз сильнее. Ладони с силой ударяются об идеально вымытое и сияющее стекло, ведь это ничто иное, как то, что я так долго искала - мой спасительный плот. В другой руке моё окровавленное сердце, на котором красуется открытка с надписью «не продаётся». И тому зрелищу нет цены. Влажный тампон проходит по внутреннему сгибу локтя, на что я не выдаю ни единой эмоции. Это обыденная процедура, как почистить зубы. Не реагирую на острую иглу, которая с лёгкостью входит в вену левой руки, ведь знаю, что будет дальше. Препарат, со скоростью света, всасывающийся в клетки организма следует отнести к орудиям для пыток. Раз. Два. Три. Начинается. Рука рефлекторно дёргается, но оковы, от которых они меня освобождают только в одиночестве, прочно удерживают на месте. Это просто неописуемые ощущения. Каждый сосуд, вена, сухожилие, мышца, кость, капля крови начинают гореть, так будто их только что бросили в адский котёл на девятом кругу ада и, теперь они бьются в предсмертных конвульсиях за право на существование. Конечности сводит судорогой с нечеловеческой силой, ощущение, будто ещё чуть-чуть и, всё против твоей же воли вывернется в противоположную сторону, причиняя ещё большую боль. Первые три раза я кричала. Кричала так, будто меня сжигали заживо. Страдания душ в преисподней показались бы Люциферу детской колыбельной по сравнению с надрывом моих голосовых связок. Эта боль несравнима ни с чем, но её плюс лишь в том, что со временем ты учишься терпеть. Чувствуешь, как превозмогая страдания, становишься сильнее и перестаёшь кричать подобно жертве. Просто сжимаешь челюсть до боли и плачешь. И вот, после последнего болевого импульса слёзы, льющиеся со скоростью течения горной реки, останавливаются. Дыхание останавливается, ведь сердце прекращает ломать рёбра. Разум становится чище, потому что ты наконец-то чувствуешь покой. Из мыслей вырывает характерный щелчок, уведомляющий о свободе. Хелен ушла совсем незаметно. Видимо, с каждым разом боль поглощает всё сильнее, отключая даже слуховой аппарат. Это вообще нормально? Отвратительно. Мне отвратительно. Я отвратительна. Всё вокруг отвратительно. А нужно, чтобы было хотя бы нормально. Как год назад. Потерев виски и заправив за уши пряди сальных волос, я костяшками указательных пальцев убрала с глаз остатки слёз и приняла сидячее положение. Живот отозвался характерной ноющей болью, а взгляд в свою очередь устремился в идеально белую стену, как в экран. Прищурив глаза и прикусив нижнюю губу, я начала вспоминать. Каково это - нормально? Сентябрь в Лос-Анджелесе это довольно-таки приятная пора. Нет запредельной жары, из-за которой ты буквально задыхаешься и не можешь думать ни о чём кроме холодной воды. Я пошла в выпускной класс, сделав очередной шаг на пути к взрослой жизни. Началась усиленная подготовка к экзаменам, щедро сдобренная дополнительными кружками по литературе и изнуряющими ежедневными тренировками по черлидингу. Но во всём круговороте из социальных обязанностей были и положительные стороны. Периодические вечеринки и вылазки в кафе вместе с моим бойфрендом. Да, на тот момент он у меня был. Его звали Пит Джонас. Симпатичный парень, квотербек, играющий за школьную команду по футболу под названием «Ягуары». Он был высоким, кареглазым брюнетом, порядка одного метра девяноста сантиметров, что очень сильно бросалось окружающим в глаза, когда я находилась рядом с ним. Мы встречались на тот момент почти полгода и были счастливы настолько, насколько это возможно. Пит каждый день забирал меня из дома на своей машине. Улыбался потрясающей улыбкой и подмигивал, когда я садилась в автомобиль. Мы ехали в школу, где старались не расходиться ни на минуту. Даже его друзья футболисты не могли нарушить этой идиллии, царящей в наших сердцах. Отношения с Питом продлились в общей сложности восемь месяцев. Мы не ругались и не изменяли друг другу, просто остыли под гнётом учёбы, тренировок и желанием бойфренда поступить в Оксфорд, решив разойтись по разным сторонам, остались друзьями. Забавно, но Пит был посредственным другом. Хоть каким... Как же подруги? Их не было. Не то что бы я отталкивала всех, кто пытался со мной подружиться. Всё получалось несколько иначе. Просто не складывалось. В первом классе это была Эрика Вест. Весёлая, активная и целеустремлённая девчушка, обожавшая учёбу. Через два года она уехала с родителями на Аляску, потому что её отец был учёным и, ему предложили там работу над новым проектом. Мы поддерживали общение путём написания писем, но Эрику хватило ненадолго, потому что в отличие от меня девочка нашла новую подругу. Затем через год, Кати Лехтман, переехавшая в штаты из Германии и поселившаяся в соседней квартире с отцом, который открыл неподалёку бар с немецкими колбасками и пивом. Не смотря на то, что девочка была моего возраста, она являлась немного неотёсанной и неопрятной из-за ранней смерти матери, много язвила и плохо разговаривала по английски, мы подружились. Это были прекрасные шесть лет нашей дружбы. Я помогла ей улучшить язык, избавиться от этого ужасного немецкого акцента, которым можно вызвать нечисть. По мере взросления и совместного общения, Кати распустилась подобно первоапрельскому цветку. Она стала более женственной, аккуратной и красивой девушкой. Её манеры улучшились, но острый язычок, отсутсвие материнского внимания, да и отцовского тоже, всё-таки сыграли не последнюю роль. Девушка хоть и была ангелом воплоти, внутри у неё плясали черти, что не помешало ей сбежать из дома с симпатичным байкером на пять лет старше её. Я долго уговаривала своенравную немку остаться дома, закончить школу, не бросать отца, но в шестнадцать гормоны останавливают работу мозга так, что никакие уговоры не помогают. Со слезами на глазах, я провожала её тёплым ноябрьским вечером и умоляла держать связь со мной и отцом. Кати её поддерживала около трёх месяцев. Затем я узнала, что она забеременела от того самого байкера по имени Стив и теперь ждёт ребёнка. Сказать, что я была шокирована, всё равно, что ничего не сказать. Мистер Лехтман быстро продал своё пивное детище и рванул в Детройт за безголовой и пузатой дочерью. Как ни странно, но после этого наша связь оборвалась и, не потому что мне было неприятно общаться с ветреной подругой, а потому что та самостоятельно оборвала все контакты по неизвестной причине. Эта ситуация значительно подорвала моё мироздание. Мы дружили шесть лет и стали чуть ли не сёстрами, а тут человек просто вычеркнул меня из своей жизни. В итоге, было принято решение не заводить дружбу в ближайшее время, дабы поберечь свои нервы, закончить школу и поступить в университет. Но это не помешало нормально общаться с ровесниками в дальнейшем. Я прекрасно ладила с девушками друзей Пита на парных свиданиях и вечеринках. Можно сказать, что была душой компании, но дальше этого не заходила. Ведь, дружба являла для меня нечто ценное, трепетное и важное. Я всегда боготворила этот вид человеческого взаимодействия и верила, что он неприкосновенен. Как оказалось, только для меня. Подруг больше не было и, никто не мог причинить мне боль, внезапно покинув мою жизнь. Так спокойнее. Дома всегда ждали родители, которые поддерживали во всём. Любое моё начинание, пусть даже ребяческое, поддерживалось и поощрялось на сто процентов. После очередного провала, например, падение с велосипеда, они помогали залечивать разбитые коленки. Эти люди научили меня: никогда не унывать, всегда идти вперёд не смотря на страх и возможность облажаться, ответственности за себя и тех кого приручила, любви к ближнему. При вышеупомянутом, мама с папой были искренними людьми. Они никогда не кричали, не наказывали за малейший проступок, а наоборот. У родителей было довольно-таки специфическое представление о воспитании. Алкоголь, сигареты, вечеринки? Пожалуйста, но в меру! Мальчики и секс? Только будь предельно честной и предохраняйся! Иначе мама-врач прочитает тебе лекцию об инфекциях передающихся половым путём и последствиях ранней беременности. Именно поэтому я хорошо училась, не употребляла сигареты и алкоголь, ни разу не была на вечеринке до появления в моей жизни Пита. В общем, мои родители были потрясающими людьми и, я их очень сильно любила. Моя жизнь была спокойной, наполненной смыслом и радостью. Меня не беспокоили мысли о том, что завтра может и не наступить. Я была свободной, здоровой и жизнерадостной девушкой, не боявшейся всего, что происходит вокруг. Окружающий мир не пугал - он являлся неотъемлемой частью меня.***
Иду по зыбкому песку, с трудом перебирая ногами. Коричнево-золотое месиво уже затянуло по колено. Ужасно хочется зацепиться за что-то, но ничего. Бесконечная даль из песчаной трясины. Чем больше пытаюсь выбраться, тем глубже погружаюсь в зыбучие пески. Телом овладевает адская боль. В животе что-то толкается, смещает в стороны кости и мышцы. Неистовые ощущения поражают рвущиеся органы. Господи, хочется сдохнуть, чтобы больше не чувствовать собственного тела. Очаг, упрямо пульсирующий под кожей живота, горит пламенем из лучшего котла Люцифера, на котором сошла с ума от мук не одна душа. Он растёт подобно сорняку, пробираясь сквозь каждую клетку тела, скручивая от боли всё, до кончиков пальцев. Я тону в песке, который меняет свой цвет на чёрный. Неужели, я умираю? С ужасом открываю глаза и жадно глотаю воздух, понимая, что это всего лишь сон. Реальной осталась только боль. В жизни она куда хуже, чем в моём сновидении. Резко принимаю сидячее положение и тут же издаю крик присущий только банши. Ощущение, будто что-то пытается разорвать меня изнутри. Оно толкается, дробит кости и внутренности, превращая всё в кровавое месиво. Можно подумать, что ему там тесно. Тяну руки к животу, сжимаясь в кокон и надеясь, что так будет легче, но боль только усиливается и, кровавое месиво поднимается по остаткам пищевода к глотке и рвётся наружу. Мне больно, чертовски больно. Слёзы хлещут по щекам, а ладонь тянется ко рту, чтобы остановить кровавый поток изо рта, но он всё так же режет глотку подобно битому стеклу. Из-за болевых волн, хлещущих по конечностям, как плети, тело горит. Я схожу с ума от боли не в силах больше терпеть. Рвота прекращается и, перед глазами предстаёт ужасное зрелище. Кровь. Повсюду кровь. На постели, на руках, на полу. Её море. Очередной болевой толчок, как взрыв ядерной бомбы в животе. Этот симбиот меня убивает. Я снова кричу. Нет, он делает мне больно. Его не должно быть там. Я должна достать эту дрянь, пока не сошла с ума! В истерике тянусь трясущимися окровавленными руками к подолу больничной сорочки, задирая её к груди. Ладони быстро находят перевязку и с силой срывают её. Бугристые, ещё не зажившие швы буквально зудят под пальцами, шепча свои проклятия и обещания нескончаемых мук. Я больше не выдержу и минуты. Достаточно! Сейчас будет лучше. Отросшие ногти с отчаянием впиваются в воспалённую плоть, с треском разрывая кожу. - Джорджия, нет! - мужской крик, разрезает воздух, прежде, чем я успеваю осознать то, что я сейчас сделала и закричать с новой, большей силой. Мир вокруг будто останавливается. Боль уходит на второй план и, можно подумать, что её больше нет. Мимолётное чувство покоя и отсутсвие паники дают сделать глубокий вдох. Мой взгляд сфокусирован на собственноручно разорванном животе, похожем на кровавую чашу. Она шевелится и сокращается, приводя меня в подавленное состояние, от которого выражение лица становится безумным, как у Джокера. Глаза переходят к трясущимся окровавленным по локоть рукам и, где-то в голове щёлкает невидимый рубильник, с силой вышвыривающий разум и тело в реальность. Меня бьёт озноб, а по щекам текут обжигающие слёзы. Ко лбу и щекам липнут волосы, что ужасно раздражает. С остервенением убираю колтуны ладонями, которые с лёгкостью скользят по лицу. Кровь. Она повсюду. Боль вновь обретает чёткие и угнетающие оттенки. Страх сковывает и с остервенением бьёт по лицу, выплёвывая в лицо очевидную истину. Господи, я только что разорвала собственный живот! - Твою мать, что же ты наделала! - передо мной вырастает ошарашенный Старк. Он помят и растерян, видимо, только что вскочил с кровати. Его ладони тянутся к лицу, затем к хаотично растрёпанным тёмно-каштановым волосам. Карие глаза выделяются на некогда смуглом, но сейчас мертвенно-бледном лице. Мужчина просто стоит с открытым ртом, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба. Ясно одно - Железный человек в ужасе. - Мне. - хнычу хриплым голосом. - Было. - плавно переходя на истерический ультразвук. - Больно. - и снова слёзы стекают по щекам, а руки тянутся к животу, ведь я должна закончить начатое. - Его нужно достать. Старк грубо перехватывает мои запястья, скользя грубыми и горячими ладонями по окровавленной коже. - Не смей туда лезть! Но боль сильнее, она снова скручивает изнутри. Нет сил терпеть и, я начинаю вырываться, лишь бы завершить свою миссию. - Мне больно! - истошный вопль смешивается с очередным импульсом в животе. Органы скручиваются в жгуты, выжимая последние соки. - Он убивает меня! Чувства притупляются после очередной порции адской смеси из болевых ощущений. Силы начинают уходить, ведь организм очень сильно истощён. Я прикрываю глаза, падая куда-то в темноту. Тело покорно обмякает на больничной койке и, я чувствую, как Старк ослабляет хватку в районе кистей, начиная звать меня по имени. Его голос тянется витиеватым облачком следом, но становится всё тише. Боли нет, она ушла. Долгожданный покой утягивает в свои бесконечные недры. Я с облегчением иду вперёд, к умиротворению. Без Старка и его симбиота. Наконец-то...***
Снова он. Чёрный песок. Затянул в свою трясину уже по горло. Он будто бы живой, обволакивает со всех сторон в свои сильные и жестокие объятия. Я упорно сопротивляюсь, но не могу. Детище природы сильнее. Ещё чуть-чуть и, оно поглотит меня, переломает и измельчит женское тельце, превращая в пыль. Она смешается с грязью, не оставляя даже памяти о Джорджии Уильямс. Нечем дышать. Зыбучий песок забивается в рот, нос глаза и уши. Всё внутри разрывается от боли, причиняемой чёрной шуткой природы. А в мозгу горит одна ясная и чёткая мысль, приводящая в панику и желание биться до последнего. Я сейчас умру... - Хочешь жить? - шелестящий, похожий на змеиный, голос звучит в голове. - Да. - мысли в голове крутятся вихрем, ведь остаются считанные секунды. - Перестань сопротивляться и прими меня. - И что с того? - Я сохраню тебе жизнь. - четыре слова, дающие сердечной мышце разряд в двести двадцать вольт и силы биться дальше. Тот самый спасательный круг! Жадно хватаюсь за него, не раздумывая, отвечаю «да». Меня с силой вытягивает из зыбучего смертоносного песка. В лёгкие попадает кислород и, я делаю жадный вдох. По телу расползается приятная нега, приносящая долгожданное счастье. Мне хорошо и, я сама не знаю почему. Это необъяснимо. Боль ушла.