Странный приют

Оливия помнит… Помнит, как когда-то Виктору Брантли пришлось сознаться в своих чувствах к ней. Она помнит, как ей пришлось сказать ему правду. Потому что она не терпит ложь. Потому что не испытывает к нему большей привязанности чем к другу. К лучшему другу. К старшему брату, в образном понятии. Она помнит его… Помнит, как весело и хорошо им было даже после того, как огненная не ответила взаимностью. Помнит, как тепло и уютно было в доме странных, когда все собирались вместе у камина, зажжённого ею. Даже Енох. Енох, с которыми у Оливии никогда не было особо доверительных отношений, пусть он и был тем самым единственным. «Почему он?» — не раз спрашивала себя девушка. Но ответ был скрыт глубоко в сердце. В сердце, которое ей надолго пришлось закрыть. Она не винит Горация. Никто не винит. Даже Бронвин. Единственный, кто винит мальчика — он сам. Глупо. Он ведь не знал. Не мог знать, отчего на самом деле плакала Оливия. Никто не мог! Даже мисс Перегрин… Будущее сложно изменить. Настолько сложно, что это можно было бы отнести к разряду «нереально». Но провидец верил. Он сам не знает точно почему. Скорее всего потому, что он считал обеспечение светлого будущего своей миссией, работой. Ну не справился! Ну умер Виктор! Однако Енох, ни смотря ни на что, всё-таки сказал «спасибо». Возможно не совсем в уместном стиле. Но ведь это же Енох! Он всё-таки понимал: Оливия бы не смогла не заплакать, стоило бы ему погибнуть. Так что в каком-то смыле Гораций и впрямь спас ему жизнь… Но кто знает, может ему ничего и не угрожало бы там. А вот Виктору… Никто не умер. Ну конечно! Намного легче оставить мальчика на верхнем этаже особняка и затем раз за разом твердить эту глубоко закодированную фразу «Виктор наверху», чем принять случившееся! А зачем? Зачем так сразу? У них ведь есть целые года, связанные вместе нитью под названием «вечность», чтобы смириться. Однако, как ни странно для столь странных людей, жизнь продолжается… И всё хорошо! И всё также… Всё также Хью будет неровно дышать к Фионе, а Гораций — к моде. Всё такими же милыми, всеми обожаемыми и так медленно взрослеющими будут Бронвин, близнецы и Клэр. Всё такими же разными и невероятно похожими мечтателями будут Эмма и Оливия. Всё таким же язвительным будет, чтобы кто ни говорил, добрый в душе Енох. А мисс Перегрин будет всё такой же сраведливой, доброй и заботливой птицей, не забывающей напоминать Милларду, что невидимость «не является причной ходить голышом». Всё будет хорошо… Будет как и прежде? Нет. Как прежде уже ничего не будет. — Эмма… Эмма, ты можешь ответить мне? — нахмурился Эйб, присев рядом с Блум. Она почти с ним не разговаривала, после того как узнала о желании парня покинуть петлю. — А смысл? — вздохнула девушка. — Что бы я тебе не сказала… Ты не передумаешь, так ведь? — Ты знала, что однажды этот… мой уход должен будет произойти. Вы все знали. Эмма развернулась к Абрахаму, позволив тому увидеть её глаза, полные слёз. — Ты решил, что нужнем миру. А мы? На нас тебе плевать? — Вовсе нет! Я вернусь! — Что? — Я сказал, что вернусь. Воздушная девушка потянулась к Портману и, крепко обняв его, спросила: — Обещаешь?