— А где мой папа? — Я за него.

      Яркая молния рассекла темноту, изогнутыми полыхающими ветвями расходясь по всему небосводу. На короткие мгновения ночь отступила, и густой, шумящий от порывов ветра лес осветился белой вспышкой. Через несколько секунд над убежищем, расположенным под землёй, страшно громыхнуло, отчего Сарада, новорождённая девочка, закутанная в белые пелёнки, проснулась и тонко и жалобно вскрикнула.       Малышка не знала и не понимала, что это за комната, так скупо освещаемая простым ночником на тумбе, что за розоволосая женщина, лежащая рядом на кровати и сонно смотрящая усталыми глазами в потолок, и что это за мужчина, вдруг склонившийся над женщиной и властной ладонью закрывший ей глаза. Женщина издала лишь судорожный вздох, ладонью потянулась к Сараде, лежащей в отдельной кроватке. Но всё-таки сон сморил её быстрее, чем рука поднялась с постели.       Не знала девочка и того, что находится сейчас в одном из тайных убежищ легендарного Змеиного Саннина Орочимару; не знала, что сегодняшняя ночь — первая в её жизни; не знала, что заснувшая женщина — её мама, а мужчина, что с каким-то странным выражением склонился теперь над ней самой — не её папа. Потому что её папа сейчас на миссии, которую не успел закончить из-за схваток розоволосой женщины, потому что та опрометчиво покинула селение вслед за ним. Однако и этого маленькая Сарада не могла знать.       Глаза её, как чёрные бусинки, зацепились за мужское лицо, несколько секунд разглядывали, а потом сместились в сторону. Новорождённым так сложно фокусироваться на чём-то одном, зато взгляд мужчины был сосредоточен только на девочке. Густые тёмные волосики топорщились в разные стороны, и он холодными пальцами коснулся их, чтобы пригладить. Рука двинулась машинально, и стоило ему осмыслить это движение, как мужчина отстранился, будто обжёгся.       От прикосновение Сарада снова обратила на посетителя внимание, завошкалась в укутывающих её пелёнках, с недовольством закряхтела, морщась. Жёстких губ мужчины коснулась мягкая усмешка.       Снова загремел гром, пугая в весеннем лесу диких зверей. Глазами девочка, может, и не могла увидеть всего, зато маленькими ушками прекрасно расслышала небесные взрывы. Сарада вздрогнула, испугавшись, и в этот раз не ограничилась вскриком. Личико её исказилось: она без слёз отрывисто заплакала, зажмуриваясь.       Но поплакать вдоволь маленькой Сараде не удалось. Из кроватки её бережно подняли сильные руки. Медленные укачивания и тихий шёпот вдруг подействовали успокаивающе, плакать хотелось всё меньше.       — Тише, тише, мышка… Зачем плакать? Ты же не хочешь разбудить ёкаев в этих пещерах?       Голос мужчины, низкий и уверенный, заставил девочку снова посмотреть на говорившего. Крик её постепенно затих, слышались только лёгкие хныканья, но и они смолкли, когда незнакомец коснулся пелёнки. В одно движение его рука ослабила путы, и девочка тут же высвободила свои маленькие тонкие ручки. Видимо, так ей было гораздо комфортнее.       — Повезло же тебе, мышка, — раздался снова жёсткий голос, и Сарада с чуткой настороженностью к нему прислушалась. — Оставили тебя с мамой совсем одних в логове отступников где-то под землёй. Тут, должно быть, сыро и пахнет ужасно. Не самое лучшее место для младенца.       Мужчина перевёл взгляд на спящую женщину, убедился, что крик дочери не разбудил её, и снова взглянул на Сараду. Та поджала освободившиеся ручки на груди, сжав кулачки. Подняв ладонь, он неловко коснулся кулачка, холодным пальцем с осторожностью раскрыл слабые пальчики. Девочка тут же крепко ухватила его за палец. Как птичка, хватающая мушку на лету.       — Будущая куноичи, как я погляжу. — Его губы снова сложились в беззлобную усмешку, а ладонь в чёрной перчатке обхватила её крепкий кулачок, защищая, укрывая. — Маленькая химе клана Учиха. Похоже, ты одна слышишь и видишь меня. Тем лучше. Могу представить, какой бы здесь поднялся шум…       Наклонив голову, он без труда в детском личике нашёл знакомые черты, которые из поколения в поколение предаются от самого Индры Ооцуцуки и его последователей. Девочка пока ещё смутно напоминала своих родственников, которые задолго до её рождения пугали мир страшным шаринганом, но его-то не обманешь — на руках он укачивал дитё проклятого клана и про себя надеялся, что и Сарада (правильно же он расслышал её имя?) пробудит великое додзюцу в своих маленьких, как две пуговки, глазках.       — Сарада… Очень громкое имя для такой мышки. — Мужчина хмыкнул, неторопливо расхаживая по комнате. Его шаги не оставляли следов на тонком слое пыли, даже воздух вокруг не колебался от его движения и голоса. — А я, знаешь ли, твой родственник. Далёкий, правда. Родился больше ста лет назад. Уверен, что когда ты поступишь в Академию, тебе много что обо мне расскажут.       Его голос, который старался максимально смягчить и приглушить, девочка слушала внимательно, отчего у мужчины невольно проскользнула нелепая мысль, будто малышка на самом деле его понимает. Конечно, это было не так.       Но несмотря на это, ему хотелось говорить, хотелось, чтобы она слушала его голос и запоминала. Если в глазах девочки не было ни интереса, ни любопытства к гостю, то у него было всё с точностью наоборот — каждое движение, каждый взгляд, каждая маленькая эмоция на её лице были ему отчего-то важными и нужными.       — От моего имени мир содрогался в ужасе, и ниндзя в панике бежали с поля боя, лишь узнав, что я выйду сражаться. И нет, я не хвастаюсь, это истинная правда. — Мужчина большим пальцем проводит по нежной ручонке, и Сарада на несколько секунд одаривает его умным взглядом тёмных глазок. — Ты ещё не раз услышишь моё имя. А о тебе я тоже многое знаю. Твоим родителям несколько лет назад была оказана честь — они сражались против меня и неплохо себя проявили.       Маленький кулачок разжался, отпуская палец мужчины. Сарада сонно моргала, укачиваемая и голосом, и шагами. Мужчина постарался говорить ещё тише, чтобы резкость его голоса её не тревожила, а сам с необычайным вниманием рассматривал новорождённую так, будто в жизни совсем не видел детей. Сейчас он словно открывал для себя нечто новое, другое.       — Вообще-то мне несвойственно много разговаривать. Молчание ценнее. Но долгое безмолвие и общение с собственными мыслями в голове сильно утомляют. И вот я настолько заговорился, что даже не представился тебе. — Глухой смешок. — Меня зовут Мадара, мышка. Теперь ты в этом мире будешь не одна.       Новый раскат грома разорвался где-то сверху, но в этот раз Сарада не проснулась. Прижавшись к его холодному телу, она беззаботно спала и слышала только голос далёкого родственника, который всё ходил по комнате с ней на руках и тихо напевал такую же старую, как он сам, колыбельную.       Отдалённо послышался приглушённый шорох — по крыше зашумел дождь.