— А где мой папа? — Я за него.

      Он не помнил момента, когда сознание оставило его. Не мог даже вспомнить, в какой момент мир окутала тьма. Ничего не осталось в памяти, кроме последних слов Хаширамы и своего ненужного, запоздалого согласия с его идеями о мире. Он просто умер, в этом не было никаких сомнений. Ведь переживал такое состояние и раньше, потому спокойно опустился в темноту, считая, что видит мир живых последний раз.       Но в то же мгновение среди тьмы появился свет. У него был приятный, знакомый оранжевый оттенок. Мадара видел огонь. Послышался треск пожираемого пламенем дерева. Зрение, словно привыкая к окружавшей темноте, позволило ему увидеть возле костра фигуру, сидящую на бревне.       Почему-то вся картинка вызвала в нём давно забытое им чувство липкого страха. Невольно, великий шиноби огляделся по сторонам, убеждаясь, что вокруг действительно нет ничего, кроме неприятной пустоты.       — Не пытайся убежать ещё дальше во тьму, нии-сан, — заговорил тут человек возле костра. Мадара вздрогнул, узнав голос. — Иди сюда, я уже заждался тебя.       Решимость, которая вела его на протяжении всей жизни, почему-то покинула его. Огонь привлекал своими теплом и светом, душа тянулась к нему и к говорившему человеку, однако внутри скреблось. как уличная кошка, желание развернуться и уйти.       — Нии-сан, это уже неостроумно, торчать там, когда я зову! — Изуна повернулся к нему и помахал рукой, в которой держал палку с нанизанными на её ветки кусочками… Мяса? — Мясо почти готово! Простоишь ещё минуту там — и всё достанется мне одному. — И вдруг в пляшущих на его лице тенях появилась улыбка. — Настолько далеко убежал в собственную тьму, что теперь боишься света?       Младший брат всегда знал, что было у него на душе. Всегда чувствовал его, как никто другой. Мадара всё-таки приблизился к костру и сел на толстое изогнутое бревно рядом с Изуной, который жарил мясо над пламенем и тихонько мурлыкал ему одному известную мелодию. Прямо как в детстве.       — Где мы? Я точно знаю, что мертвы, и место выглядит знакомым, но я никогда здесь не был…       — Был, только не помнишь этого. Забыл, когда тебя возродили по твоему плану. — Изуна многозначительно взглянул на брата и улыбнулся. — Не обижайся, но я рад, что ты здесь. Как план? Удался?       Мадара нахмурился и опустил голову, тем самым ответив на вопросы брата. Тот понимающе кивнул и сказал:       — Никогда ничего не идёт так, как мы планировали. Но думаю, сейчас это неважно, раз мы здесь.       — Я был глупцом. Всё, что я когда-либо делал, весь план, который построил, оказалось пустышкой. Все мои мысли и действия принадлежали не мне, служили кому-то другому. Я… Я был не прав.       — О… — несколько удивлённо протянул Изуна и, подняв палку, отломил веточку с зажаристым кусочком. — Ты никогда не любил подчиняться кому-то. Чувствуешь себя куклой на верёвочках, да? В особенности паршиво, потому что правым оказался Хаширама-идиот-Сенджу, а жизнь, которую ты потратил на погоню за чем-то важным, стала бессмысленной.       — Так ты всё видел? И знаешь? — поднял голову Мадара, и Изуна с той же улыбкой протянул ему мясо.       — Да, отчасти. Это место особенное. Когда пробудешь здесь достаточно долго, то видишь множество огней то тут, то там, — указал он рукой в непроглядную тьму. Мадаре казалось, что она была плотной, живой, и только огонь рядом с ними не позволял ей протянуть к ним щупальца. — Очень много душ ждут кого-то, как я жду тебя, а кто-то блуждает здесь до сих пор, одинокий и незнающий, как выбраться. В прошлый раз ты сразу нашёл мой огонь, в этот раз побоялся подойти.       — Мои дела на земле закончились. — Мадара вдохнул, ощущая приятный аромат жаренного. — Как бы там ни было, всё, что я натворил, исправило поколение, которое я называл слабым. И продолжит исправлять, потому что я сделал много ужасного. Мир никогда не станет таким, как прежде…       В медленно пляшущих языках пламени перед Мадарой промелькнула вся его жизнь, но не так, как обычно бывает с людьми на грани смерти. Отчего-то огонь решил показать ему всё самое плохое, что он сделал. Жестокость, бесчисленные убийства, предательство друга, деревни, клана, почти удавшаяся попытка уничтожения мира. Он готов был бы смириться со своими поступками, если бы они были продолжением его мыслей, однако всё, во что он верил, оказалось ложью коварной тени Кагуи.       Было ли в его жизни хоть что-то настоящее? Наверное, да. До того, как прочёл чёртову Скрижаль и свихнулся на мысли достичь мира ценой всего.       — Вот оно что… — вывел его из размышлений голос брата, опечаленный и мягкий. Изуна смотрел на Мадару добрым и любящим взглядом, как и при жизни, но на дне его глаз плавала печаль. — Теперь я понимаю, почему ты боялся подойти к огню. И почему ками не пускают тебя дальше. Хоть ты и видишь свет, но продолжаешь плутать в закоулках своего сердца.       — О чём ты говоришь? — нахмурился Мадара.       — Видишь ли, нии-сан, это место создано для тех душ, которые готовятся перейти в другой, более чистый и светлый мир. Я здесь давно, очень давно жду тебя. Ками иногда очень великодушны: позволяют быть здесь и поддерживать огонь. Потому я многое узнал, кое-чему научился.       — Ты дождался, — твёрдо сказал великий шиноби, касаясь Изуны. Но тот покачал головой, даже слегка отстранился. — Я ведь здесь, я мёртв. Ты больше не одинок. — Но младший Учиха всё качал головой, отчего Мадара в беспокойстве повысил голос: — Я не оставлю тебя!       — Нет, нии-сан. Ещё до твоего прихода я знал, что тебе снова суждено вернуться назад из-за того, что ты наворотил. — Изуна забрал приготовленное на ветке мясо и, вздохнув, положил его рядом с собой. — Я не поверил ками. Но теперь вижу и чувствую, что тебя не пустят дальше. Ты сам не пустишь себя к свету. Ошибся ты, нии-сан, — усмехнулся он. — И только в одном оказался прав — сделал много ужасного.       — Нет! — резче, чем хотел, возразил Мадара. Его душу обуяло волнение, которое затмило всё остальное. — Ты ждёшь меня столько лет, не уходишь из этой тьмы из-за меня! Я не могу тебя оставить, только не снова.       Однако Учиха сам не верил своим словам, понимал, что Изуна опять угадал все его чувства. Великий шиноби снова взглянул в танцующий в темноте огонь.       — Ками выбрали для тебя наказание. — Изуна больше не смотрел на старшего брата, тоже разглядывая языки пламени. Голос его стал холоднее, серьёзнее. — Не знаю, каким оно будет, но знаю, что когда закончится, ты вернёшься сюда. А я буду здесь. — Он чуть взмахнул палкой. — Буду ждать твоего возращения, нии-сан.       Мадара стиснул зубы и, сжав плечо младшего, встал. Тот проводил его тем же любящим и преданным взглядом и лисьей улыбкой, в уголках которой спряталась грусть.       — Ты никогда не убегал от последствий своих поступков и принимал их с гордо поднятой головой. Я горжусь тобой, нии-сан.       Губы Мадары тронула скупая, но ласковая усмешка.       — Иди. — Изуна зажмурился и отвернулся от него, словно маленький ребёнок.       — Я вернусь, подожди ещё немного. И не съешь всё мясо, обжора.       Взгляд Мадары обратился ко тьме, в которой он так малодушно хотел спрятаться вначале. Теперь она не казалась ему пугающей и плотной. Как Изуна и сказал, он всегда платил свою цену, не торгуясь с судьбой. Благими, как у него, намерениями было выстлано это чистилище заблудших душ, из которого только любовь брата помогла ему выбраться.       Голос его звучал жёстко и решительно в чёрной пустоте, где больше не горело никаких костров и не слышалось никаких звуков.       — Я готов. Готов принять то, что ты приготовила для меня.       В следующее мгновение тьма осыпалась чёрным песком, выбрасывая его бестелесную душу в мир. У него забрали всё: тело, шаринган, чакру, оставив призраком, которого не слышали, не видели, не чувствовали. Его руки проходили сквозь людей, сквозь предметы. Он не хотел есть, пить, спать. Он совсем не уставал, не чувствовал ни дуновения тёплого ветра, ни запахов, ни вкуса. Только глаза и слух, благодаря которым он мог ориентироваться, да человеческие эмоции, хуже всех из которых была страшная скука.       Но недолго великий шиноби оставался беспомощным. Всё-таки его новое тело имело свои преимущества, которые он постарался в себе развить. За девять месяцев новоиспечённый призрак научил уплотнять тело по своему желанию, сдвигать предметы, разрушать их, брать в руки. Его лишили чакры и всех связанных с ней способностей, и как бы не старался Мадара провести простейший тест на тип чакры, у него ничего не вышло. Не было чакры, не было и шарингана.       Наказание ему никто не озвучил, как и сроки его отбывания. Мадара не знал, куда идти, кроме как в сторону Конохи — своего детища. Возможно, там он найдёт ответы. А может это чертовски скучное болтание по миру, который его уже возненавидел, и было наказанием. Он не знал. Только видел, что с момента его смерти прошло несколько лет, что понемногу страны латают прорехи в экономике и обществе, а люди зализывают раны.       Свои поступки он считал неправильными, только вот страдания людей, встреченных им на пути к Конохе, отчего-то не трогали его, не отзывались виной и стыдом внутри. Мадара неторопливо перескакивал с ветки на ветку, приучая призрачное тело к мобильности, какое было у него при жизни, и думал, что наказание его закончится не скоро.       Однако через какое-то время — по подсчётам шиноби прошло около семи-восьми месяцев — его внутренний компас, что вёл к селению, вдруг изменил направление. Мадара никак не мог объяснить своё желание свернуть с пути и таким образом познакомился с ещё одной способностью нового тела — Чутьём, так он её назвал. Чутьё и привело его в густой непроходимый лес, а затем в катакомбы, которые хоть и выглядели не очень уютно, были явно обитаемы.       Коридоров было много, настоящий подземный лабиринт, но Чутьё продолжало вести его, и Мадара доверился ему, как доверял своей интуиции. Может, Чутьё было её отголоском в посмертной жизни, но тем не менее оно привело его в освещённые лаборатории.       Здесь он впервые увидел обитателей пещер, понял, где находится, а когда увидел беременную розоволосую женщину, которая по всем внешним признакам и суете вокруг должна скоро родить, вдруг ощутил, что он находится там, где нужно. Не Коноха была его целью, а это подземелье, и именно отсюда начнётся его срок. Всё, что было до, было подготовкой. Ему нужно было что-то здесь сделать, но что?       Когда его слух разрезал крик новорождённого, Мадара осторожно, будто боясь, что его кто-то увидит, проскользнул в зал, где рожала женщина. Но она его не интересовала. Взгляд великого шиноби зацепился за маленький свёрточек, кричащий среди белых пелёнок под руками красноволосой акушерки.       Ещё до того, как он подошёл и взглянул на ребёнка, шиноби знал, что пошёл отсчёт его срока, что его наказание — девочка из родного клана Учиха.       Через две недели розоволосую куноичи и новорожденную малышку перевезли в Коноху. Их сопровождали двое человек из окружения Змеиного Саннина — красноволосая акушерка и рыжеволосый бугай. Следом за ними направился и призрак, который полагал, что вместо этого сборища отступников хватило бы одного человека — отца Сарады.       Не сказать, что Мадара был как-то расстроен или озлоблен за такую насмешку ками, даже наоборот — несколько месяцев бестелесных скитаний по миру, где его никто не замечал, выдались для привыкшего к одиночеству шиноби слишком долгими и безынтересными. Наказание представлялось ему в виде мучений и пыток, каким подвергал он своих врагов во времена Сенгоку Джидай, однако, судя по всему, всё оказалось гораздо проще.       К тому же с каждым днём ему всё сильнее хотелось проводить время возле маленькой Учихи. Правда до конца он не понимал, в чём смысл наказания — в заботе, в воспитании нового поколения, про которое он никогда не отзывался положительно?       Саске всё-таки появился в убежище через два дня после рождения девочки, подержал её на руках, погладил по головке, несколько раз прижал к сердцу, бормоча какие-то слова. Любое движение потомка контролировалось Мадарой, словно отцовская рука могла вдруг превратиться в кунай. Взгляд потомка оставался отстранённым, замутнённым, будто мыслями он был где-то далеко. Про себя шиноби отметил, что Саске со времён их битвы успел где-то потерять руку и теперь щеголял с пустым рукавом.       Сакура — мать малышки — всё время крутилась возле мужа и дочери, и шиноби с тоской подумал, что наказание — это бесконечное созидание мирной семейной жизни, которой он сам себя лишил очень давно.       Когда Саске объявил, что ему необходимо снова уйти, Сакура заметно расстроилась. Всё спрашивала, зачем так скоро и не может ли это подождать до её возвращения в Коноху. Ведь они практически не побыли вместе. Упрашивания выглядели жалко да и не возымели никакого эффекта, потому в Квартал Учиха Сакура и Сарада прибыли вдвоём.       С интересом смотрел Учиха, насколько разросся родной Квартал и с лёгкой тоской вспоминал, как раньше здесь было людно. Может, его клан и был не самым общительным и открытым, да и внутри семьи случались конфликты, только любой Учиха в случае беды грудью защищал бы этот небольшой кусочек Конохи, ставший им домом.       — Пусто и глухо, — поделился он наблюдением с подопечной, лежащей в кроватке. Её глазки все ещё не могли долго концентрироваться на нём, зато голос его она слушала внимательно. — Здесь каждый дом населён призраками прошлого. — Губы тронула добрая усмешка, когда пальцы его ладони снова оказались в плену кулачков Сарады. — Но тебе не стоит их бояться. Я рядом.       Надо сказать, что за то время, что Саске отсутствовал, некогда великий шиноби буквально «влился» в семью своего потомка. Ну, как семью… Молодую женщину и грудничка тяжело считать семьёй в его понимании. Однако Сакура, показавшаяся ему пустоголовой и слабой, открылась с другой стороны. Она показала себя не только заботливой матерью, но и умелой хозяйкой, которая в перерывах между заботой о дочери занималась различными домашними хлопотами, трудолюбиво, спокойно, не издавая ни одного страдальческого вздоха.       Чем-то Учихе она напомнила его матушку, которая так же умело вела хозяйство и воспитывала пятерых сорванцов. Конечно, розоволосой женщине было гораздо проще, но тем не менее Мадара не мог не обращать внимание на то, как куноичи, словно белка в колесе, мечется по всему дому и при этом выделяет минутки на друзей, которые изредка заходили её проведать.       — Папка у тебя любит шататься где попало, я смотрю, — сказал он Сараде, что пыталась уже самостоятельно поднимать головку с подушки, лёжа на животе. — Не припомню бродяжнических качеств за нашей семьёй. Нет, я не в счёт, — добавил Мадара, будто девочка возражала, — потому что уйдя из деревни, я жил в пещере. Прямо как этот Орочимару…       Имея возможность без всякого шума путешествовать по дому, Учиха позволял себе наблюдать за Сакурой, которая то что-то готовила, то прибиралась, то стиралась, то кормила и укачивала дочку на руках поздней ночью. Раз уж ему выпала ответственность следить за мышкой, то почему бы краем глаза не приглядывать и за её мамой? Всё-таки от её благополучия зависело и счастье девочки.       Сарада, кажется, понемногу начала узнавать и выделять его из многих знакомых лиц, ведь Сакуру навещало столько друзей, что Мадара невольно раздражался, когда очередной однокурсник брал малышку на руки.       — Будто дети — это такая редкость в мирное время, — говорил он, паря где-то над головами живых под потолком. — Разглядывают так, словно младенца впервые в жизни увидели. Это только утомляет ребёнка, женщина, — обращался он уже к Сакуре. — Мышке всё равно безразличны их сюсюканья.       Часто, когда Сакура чем-то занималась по дому и оставляла Сараду одну в кроватке, Мадара брал её на руки и, укачивая, бродил по детской. Комната быстро набивалась игрушками, приносимыми гостями. Прижавшись к холодному плечу, маленькая Учиха слушала истории далёкого прошлого великого шиноби, ладошкой стараясь ухватить свою няньку за волосы. Мадара позволял ей и это, благо не чувствовал ни боли, ни дискомфорта, а взамен видел беззубые счастливые улыбки малышки. Их искренность и чистота по кусочку разбивали толстую броню его жёсткого сердца.       — Цепкая хватка… — удовлетворённо замечал он. — У моего младшего братишки, Рьё, точно такие же крепкие ручонки были. Всё хватал, что только под руку попадётся. Однажды стащил кунай и давай им размахивать, так его даже отец забрать не мог. Мы тогда единодушно были уверены, что он вырастет сильным ниндзя. Но, понимаешь, война… Ему не довелось выучить ни одной техники Катона. Погиб во время налёта Сенджу.       Сарада умными глазками смотрела на него, держа прядь призрачных волос в зажатом кулачке, и, словно бы выражая своё сочувствие, второй ладошкой коснулась лица Учихи.       — Это давно было, я почти не грущу, — усмехнулся Мадара. — Я увижу, как применяешь Катон ты, мышка.       Почему он называет её мышкой, шиноби объяснить не мог. Не мог он сказать ничего лучше, когда на его руках ворочался маленький черноволосый комочек с неловкими, но хваткими ручками. Такая маленькая и беззащитная, слабенькая и зависимая от маминой заботы.       А потом, спустя два месяца, вернулся Саске. Его ждали, к его приходу готовились тщательнее, чем ниндзя перед битвой. Сакура была запыхавшейся, усталой, но счастливой, и светилась, как лампочка. Без остановки радостно щебеча, она обняла дорогого мужа, помогла раздеться и, не прекращая касаться то его волос, то спины, сопроводила на кухню. На столе ютились блюда, наверняка, все его любимые.       — Ками, будто он лишился не только руки, но и дееспособности, — проговорил Мадара, качая головой и скептическим взглядом провожая чету. — Слишком много заботы на одного мужчину. Мы отца так с войны не встречали, а он всего лишь искал свиток в руинах.       Обращение к женщине, которая его не может ни слышать, ни видеть, тоже возникло спонтанно через какое-то время, как и частые разговоры вслух.       По лицу Саске тяжело было сказать, действительно ли ему безразлична Сакура с её заботой или просто делает вид, что ему всё равно. Каменное выражение лица не сменилось даже после того, как ему на руки поднесли улюкающую Сараду. Мадара снова увидел ту же пелену на глазах вкупе с равнодушным недоумением. Девочка же, увидев незнакомца и услышав неизвестный голос, затихла, сжалась на руке отца. Словно зверёк, увидевшись тень беркута на земле. Ещё бы немного, и химе Учиха разразилась бы недовольным криком, но Саске вернул дочь матери, а сам взялся за вилку, чтобы продолжить ужин.       — Это всё? — полетел в спину Саске едкий вопрос. — Её Узумаки Наруто держал на руках дольше тебя, а у него жена вообще-то есть.       Сакура, поглаживая по волосикам любимую дочурку, говорила о том, как сильно они ждали его возвращения, как тяжело ей было первое время без его помощи, как ночами она просыпалась из-за плача Сарады (Мадара цыкнул и пробормотал, что просто не успел взять малышку на руки и успокоить), как…       Все «как» Саске выслушал отстранённо, даже что-то сказав в ответ, а потом огорошил жену новостью о том, что должен вновь покинуть деревню ради важной миссии по поиску угрозы от Кагуи Ооцуцуки.       Мадара, всё это время игравший пальцем с малышкой, скосил на Саске взгляд. В грозно сведённых бровях читалось гневное возмущение, благо, что бывший мститель этого не видел.       — Завтра состоится встреча Каге, где я сообщу всё, что мне удалось узнать. С Наруто я поговорил уже сегодня. Он недоволен моим решением, но если завтра не будет предложено лучшей альтернативы, я должен покинуть Коноху. Только мой Риннеган способен засечь её следы.       Сакура ошарашенно взглянула на мужа, потом на дочку и тихо спросила, как долго продлится его миссия.       — Не знаю точно, но несколько лет я не смогу появляться в деревне. Не смогу совмещать поиски следов и регулярные перемещения, Риннеган затрачивает большое количество сил.       За спиной Сакуры в полный рост распрямилась широкоплечая фигура в красных доспехах. Сарада возмутилась, куда делась ладонь её «няньки». Мадара сложил руки на груди, с холодной яростью готовясь слушать, какую ещё ересь сболтнёт его потомок. Кагуя, ставшая откровением практически для всех живущих на планете, оставалась в забвении всю историю мира шиноби, но стала представлять угрозу сейчас, когда её несколько лет как запечатали?       — Н-Но Саске… Сарада и…       — Просто скажи ему, что он грёбанный недоумок. — Косой взгляд в сторону Сарады, внимательно ловящей каждое его слово, и мысленно напоминание себе, что довольно скоро малышка научиться говорить и брякать запомненные слова к месту и не к месту. — Мой отец также всегда ставил на первое место благополучие клана, но верность не мешала ему присутствовать при рождении каждого из его детей.       — Это очень важно для сохранения равновесия, которое обрели страны после войны. Необходимо выявить угрозу и ликвидировать до того, как она станет известна, иначе мир обуяет ещё большая паника, чем после воскрешения Мадары и Десятихвостого.       Ками, которые отправили отбывать здесь до сих пор неясное ему наказание, только послушайте, что говорит этот человек! С серьёзным лицом он заявляет об опасности, превосходящей его, Учиху Мадару, вкупе с сильнейшим Биджу. Безусловно, история очень важна, и на ошибках прошлого стоит учиться будущему, но оставлять ради этого семью…       — Почему… Почему эту опасную миссию ты должен выполнять в одиночку? Ты уже столько сделал для деревни, столько лет ты в странствиях, помогал всем, когда просили…       Неуверенное мямленье женщины заставило Мадару по привычке вздохнуть и поморщиться. Детское лопотание от уверенной и бойкой куноичи, стойко сносившей все тяготы с широкой улыбкой и напеванием под нос, воспринималось как раздражающая заноза под ногтем. Учиха даже подумать не мог, что Сакура способна опуститься до подобного.       Дальнейшие разговоры о долге и искуплении вины перед деревней он слушать не стал — стало скучно и неинтересно. В своё время мужчина уже досыта наслушался подобных речей от Хаширамы, который готов был, судя по словам, и родного брата убить ради благополучия селения. Мадара признавал, что никогда не смог бы поставить интересы деревни выше своей семьи, наверное, потому и не стал Хокаге.       В комнате Сарады было плохо слышно разговоры с кухни, и на какое-то время шиноби остался один. Через четверть часа Сакура принесла к нему малышку и, уложив её в кроватку, вышла, закрыв дверь. Судя по всему, намечался серьёзный разговор, но Мадару он не волновал. Сарада вновь оказалась в бережных руках бдительного сторожа.       На улице уже стемнело, и до полуночи оставалось несколько часов. В Квартале всегда было тихо, до сюда не долетал шум деревни, будто призраки этого места защищали свой дом от посторонних. Мадара задумался, как много Учиха блуждает во тьме рядом с Изуной, и есть ли здесь кто-то, такой же как он?       Мягко покачивая Сараду и расхаживая по комнате, он прошептал девочке:       — Я помню твою маму другой. Ей хватило наглости и смелости броситься на меня с голыми руками. Теперь не хватает решимости возразить мужу. Одним ударом убивала клонов Десятихвостого, исцеляла весь недо-Альянс своими техниками и даже в обморок не упала из-за недостатка чакры. Как меняется сильная женщина рядом с мужчиной…       Из Конохи отец Сарады ушёл через неделю. Озабоченность, волнение, тоска — всё смешивалось и маской застывало на лице Сакуры, стоило ей остаться одной. В какой-то момент Мадара застал её плачущей в кресле. Поджав под себя ноги, она закрыла лицо ладонями, сотрясаясь от хриплых всхлипов. Мечты о семейной жизни с любимым человеком полетели в тартарары. Осколки разбившихся мечтаний всегда причиняют много боли.       — Не реви, дурёха. — Мадара хмыкнул, когда молодая женщина, сделав над собой усилие, вытерла остатки слёз и, решительно поджав губы, твёрдой походкой покинула комнату. — Что не убивает, делает сильнее.       Однако пренебрежение улетучилось в миг, едва он увидел спящий в кроватке черноволосый, закутанный в пелёнки комочек, раскинувший ручки в стороны. Сарада не могла спокойно лежать и спать, если её закутывали по самую шею, поэтому Мадара ослаблял путы до тех пор, пока сама Сакура не обратила внимание на такую особенность дочери.       В тишине комнаты едва слышалось сопение маленького носика. Этот невинный звук лишний раз подчёркивал её беззащитность перед неидеальным, опасным миром. Ей нужна была забота, любовь и внимание. Она нуждалась в них, как всякий ребёнок, как нуждалось семечко, чтобы пробиться ростком к свету.       — Если бы я мог создать такой мир… — пробормотал великий шиноби, поправляя одеяльце. — Я сделал попытку, но провалился. Сделал бы ещё сотню, но для одного человека это слишком большая ноша, он не может залезть в головы всем и заставить жить мирно…       Почему-то и Сакура теперь показалась Мадаре беспомощной девчонкой, которая плакала от того, что тоже чувствовала свою беззащитность и одиночество. Возвращение Саске служило стимулом, а теперь, когда он ушёл, её силы будто ушли вслед за ним. Молодая женщина боялась, что не сможет справиться со всеми навалившимися бедами.       Отца у Сарады нет. Мадара не мог считать отцом мужчину, который с равнодушием и безразличием в глазах бросил свою семью на произвол судьбы. Учиха был практически уверен, что несколько лет бездарный потомок добросовестно проведёт на миссии, не удосужившись хотя бы на один день вернуться к семье. Разве можно его называть отцом?       Он наклонился к спящей малышке и, погладив широкой ладонью черноволосую головку, прошептал:       — Я защищу вас обеих. Обещаю.