Язык

      Говорят, язык до Киева доведет, острый на язык, язык мой — враг мой, но язык Антона был ему союзником и умел выпутываться не только из сложных импровизаций и жизненных ситуаций, но и был ему нужен в других делах.       Глядя на язык Шастуна, Арсению порой казалось, что он для того и предназначен, чтобы лизать, вылизывать, посасывать, вытворять сумасшедшие вещи с его телом, а после держаться за зубами.       Арсений любил, когда язык светловолосого парня встречался с его языком, переплетаясь, словно змеи, за право первенства. Язык Антона всегда побеждал, завладевая чужим, беря его в горячий плен, посасывая, оттягивая, проталкиваясь глубже, забирая дыхание. Арсений стонет в поцелуй, тяжело дышит. Длинные пальцы, обвитые кольцами, переплетаются с его, сжимают, вдавливают в мягкий матрас, а длинный язык переключается на шею мужчины, вылизывает кадык, прикусывая зубами, скользит дальше: к венке, сонной артерии, языком нащупывает пульс, лижет, целует, а затем в ход идут зубы, оставляя отметины, и язык тут же их зализывает. Арсений выгибается, стонет, сжимая руки в кулаки, тяжело дышит, наблюдая из-под опущенных ресниц за тем, как чужой язык страстно, властно кружит над бусинками сосков, накрывает их губами, посасывает, покусывает, оттягивает и снова касается их языком, заставляя тело под ним выгибаться, стонать. Антон отстраняется, а затем дует на них, заставляя напрячься ещё больше, причиняя сладкую боль. — Кусай… еще… да-а-а, — бессвязно шепчут чужие губы, и светловолосая голова вновь склоняется над мокрыми бусинками, чтобы вновь вобрать их в рот, покусывая и вылизывая. Арсений скулит, дергает обездвиженными запястьями, упираясь стояком Шастуну в бедро. Но ведь игра только начинается.       Длинный язык неистово лижет ключицы, иногда в ход идут зубы, вгрызаются до сладкой боли, заставляющей метаться по постели под разгоряченным телом, стонать громче, дышать чаще. Мокрая дорожка тянется дальше, вызывает мурашки и дрожь по телу. Антон отстраняется лишь на секунду, выдергивая из шлевок на джинсах собственный ремень, и длинный язык вновь лезет в чужой рот, чувствуя там себя полноправным хозяином, пока длинные руки делают из ремня петлю, стягивая запястья старшего мужчины, а второй край закрепляя у изголовья кровати.       Язык ни на минуту не останавливается, вылизывая подтянутый живот, тазовые косточки, тянется ниже под резинку боксеров, а после длинные пальцы резко сдергивают лишний предмет одежды.       Арсений облизывает горящие губы, наблюдая за тем, как чужой язык медленно движется по его члену сверху вниз — и обратно, задевая каждую венку, каждую складочку, лижет солоноватую головку, посасывает, проникает в уретру.       Мужчина снизу надрывно дышит, кусает губы, подаётся бедрами вперед, заставляя парня обхватить его член губами, вбирая почти на половину, но самое сладкое ещё впереди.       Язык скользит ниже, вылизывает тугие яйца, посасывает и вновь возвращается к сочащемуся члену. — Шаст… — Арсений выгибается, дрожит, наблюдая за тем, как едва заметная ухмылка кривит губы. Конечно же, Антон знает, что ему нужно, но специально мучает, возбуждает, наслаждаясь стонами и властью над желанным телом.       Длинные пальцы обхватывают бедра партнёра, сжимают ягодицы, принуждают раскрыться, а затем горячие губы приникают к тугому колечку мышц, посасывают, языком обводят по кругу, касаясь сфинктера, медленно проникая внутрь.       Арсений вскрикивает, выгибается, до боли натягивая ремень, шипит, чувствуя, как длинный язык парня овладевает им полностью. Разум туманится, и дышать почти нечем, кажется, воздух превратился в раскалённую лаву. Вслед за языком в тугой вход скользит средний палец, растягивая стенки. — Блять, а-а-а-а! — Попов скулит, дергает запястьями, дрожит в крепких руках, до боли сжимающих его бедра, которые он пытается свести, умирая от дикой страсти, а язык движется чаще, резче, проникает глубже вместе с уже двумя пальцами. Пронзает, словно копьё, заставляет кричать, стонать, выгибаться, насаживаться на чужой язык, впиваясь ногтями в собственные ладони.       Антон рычит, причмокивает губами, неистово вылизывает, трахает языком и тремя пальцами глубже, резче, до сладкой боли, до стонов наслаждения. Второй рукой надрачивает, резко отстраняется и переворачивает мужчину на живот, заставляя встать на колени; резко бьёт по упругим ягодицам ладонью, наотмашь, раз, другой, третий, не реагируя на вскрики, грубо раздвигая их и вновь припадая губами к жаркому проходу, проталкивает язык и три пальца, а второй рукой продолжая надрачивать, наслаждаться глухими стонами, изгибами широкой потной спины, продолжает работать языком, который, словно острие копья, пронзает растянутый вход, исчезая там почти наполовину, а затем Антон отстраняется, и мужчина выгибается, собственной задницей чувствуя жар чужого члена. Антон берет его жестко — резко толкается на всю длину, выбивая из легких весь воздух, хватает за волосы, оттягивает назад, резко толкается вперед, втрахивая любовника в мягкий матрас. — Шаст… я сейчас… м-м-м! — Мужчина вздрагивает, кончая на спутанные простыни, чувствуя, как кончает Антон, и, нервно смеясь, вытягивается на постели.       Длинный мокрый язык оставляет след на щеке, и Антон откидывается на подушки, нащупывая на тумбочке сигареты, прикуривает и распускает на ремнях узел.       Арсений шипит, растирая запястья, а затем отбирает у лежащего рядом сигарету и затягивается ею сам. — А ты вкусный даже там. Я чувствую твою кожу на кончике своего языка. — Парень наклоняется, отбирая сигарету, и вновь сплетает их языки со вкусом сигаретного дыма…