beat of my heart

— Знаешь, в «Гарри Поттере» Сириус, кажется, говорил: «Ты не плохой человек, Гарри. Ты хороший человек, с которым случилось много плохого, » — Дейзи утыкается взглядом в старое кольцо, которое вертит между пальцев. Она сидит на краю кровати в комнате дешевого мотеля, ссутулившись. Из легких вырывается негромкий вздох. — Мне жаль, я не могу так сказать про тебя. Иногда очень хочется — чтобы действительно было так. Хорошая фраза, знаешь. Уорд усмехается, поднимая взгляд и глядя через пыльное стекло на ночной город. Немного морщится, отпивая золотистую жидкость из стакана, и постукивает пальцем по подлокотнику кресла. — В «Гарри Поттере» было больше удачных фраз, чем в моей жизни, — он не спорит с ее утверждением, только поводит плечами. — Что-то вроде… «Не жалей умерших, жалей живых, а в особенности тех, кто живет без любви», — почти бесцветным голосом неосознанно продолжает цитировать Дейзи и смотрит в сторону. — Жаль, что наша жизнь не сказка, да? Грант натянуто улыбается, переводит на нее взгляд и отставляет полупустой стакан с дрянным виски на тумбочку. Между ним и Дейзи полтора метра, и эта близость уже настолько привычна, что воздух почти не вибрирует от напряжения. Ложь, конечно. По законам физики сила притяжения между ними должна компенсировать силу отталкивания, и в сумме должен получаться ноль — а у них все почему-то только складывается да умножается. Уорд не отвечает, поэтому Дейзи, вернув на плечо сползающую лямку от тонкой черной майки, продолжает сама. — На самом деле, это очень правильно, потому что я не жалею Линкольна. Это, наверное, очень паршиво с моей стороны, но… мне уже совсем не жаль. Зато я иногда жалею себя. А тебя… — Дейзи вздыхает, поднимается на ноги и делает два шага к мужчине, упираясь в его расставленные колени. Наклоняется, упираясь руками в спинку кресла по обе стороны от его головы. — Черт тебя разберет, Уорд. — Линкольн сам выбрал свою смерть. Не было похоже, чтобы он жалел, — спокойно отвечает Грант, скользя теплой ладонью по ее пояснице. Майка задирается. Кожа покрывается мурашками от прикосновения, а животе внутренности туго скручиваются в комок. — А ты, Скай, — он очень по-особенному произносит это слово, будто и не отрицает ее новое имя, называя старым, а просто обращается так, как хочется ему, и называет ее небом, — тебе кажется, что ты живешь без любви, потому что ты продолжаешь отталкивать всех, кто любит тебя или хотя бы пытается полюбить, новобранец, — негромко, ровно и очень, зараза, правильно говорит Уорд. — Я училась у лучших, какашка с ножами, — колко отвечает Дейзи, вспоминая одну из историй Колсона. Еще из тех — до Гидры. Уорд фыркает. — Это не то, чему я хотел тебя научить. Скай, — его правая рука чуть надавливает на ее поясницу, а левая подхватывает под бедра, и Джонсон усаживается на его колени, прижимаясь теснее, — ты не обязана загонять себя в клетку. Ты — как раз тот хороший человек, с которым случилось много плохого. Вина тебе не поможет. Самокопание и жалость к себе — тоже. Учись… Дейзи целует его, резко прижимаясь губами к его рту на середине фразы и стискивая пальцы на крепких плечах. Уорд порывисто отвечает, скользя пылающе горячими руками по ее бедрам и подхватывая под ягодицы, когда она елозит, поднимаясь выше и вжимаясь в мужское тело. Дейзи целует его не потому, что ее настолько трогают его лекции, а потому, что ей хочется его заткнуть и она не находит другого варианта. Она уже не маленькая девочка и не новобранец. Дейзи прекрасно понимает, кто она и кто он, и понимает, во что она превращает свою жизнь и с кем делит каждый день и каждую ночь. Тьма топит ее, заползая в легкие, а она глотает ее с мазохистской самоотдачей. — С тобой случилось много плохого, Уорд, — продолжает Скай свою первую мысль, прижимая тонкий палец к его губам. — Но ты не хороший человек. Ты плохой человек, и с тобой случилось много всякого дерьма, которое ты активно использовал, чтобы оправдывать все отвратительные поступки, которые не мог не совершать. Как бы мне хотелось, чтобы все было по-другому. Но нас уже не исправишь, huh? Уорд сильно сжимает руки на ее бедрах, и одной скользит вверх по женской спине, пока не зарывается в коротко остриженные черные волосы. Грант смотрит на нее снизу вверх: загнанную, отчаявшуюся, исполненную ненавистью и ненавистью в первую очередь к себе, с опухшими губами, с размазавшейся черной тушью и подводкой вокруг потемневших глаз, с крашенными в черный волосами, с шрамами на плечах и груди — смотрит и его лицо само искажается в болезненную гримасу. — Вот такие вот мы с тобой, — шепчет Джонсон ему на ухо. — Два отчаянных монстра, вцепившихся друг в друга. Уорда внутри царапает пророчество Рейны, сворачиваясь колючей проволокой вокруг сердца. Он берет ее холодное лицо в ладони. — Ты не монстр, Скай. Ты не виновата в происходящем вокруг тебя. Дейзи в отместку кусает его за нижнюю губу и целуется почти агрессивно, царапая ногтями плечи через футболку, раздражая собственную кожу на подбородке о двухнедельную щетину, стискивает его торс ногами, одичавшая и злая. — Линкольн не должен был погибнуть. Ты должен был. Линкольн был хорошим парнем. Почему хорошие люди умирают, а такие мудаки, как ты, продолжают жить, хотя ты уже должен был сдохнуть минимум раза три? — Именно потому, что они такие хорошие, они и умирают, — горько говорит Уорд. — Как будто ты еще не поняла, как это работает. Дейзи смотрит на него, отстраняясь, а потом легко соскакивает с его коленей и уходит, делая вид, что не задыхается от холода. — Пойду проверю камеры, — говорит она. Грант только с раздражением выдыхает, поджимая губы и отворачиваясь. Сжимает кулак и весь напрягается, а потом не выдерживает и резко поднимается вслед за ней. — Ты думаешь, я не понимаю, почему ты со мной? — громко спрашивает он. — Думаешь, я не вижу, что ты с собой делаешь? Дейзи вздрагивает и оборачивается, а потом тихо охает, когда бывший агент прижимает ее к стене. — Ты убедила себя, что ты чудовище, что ты во всем виновата, и упиваешься этой ненавистью к себе, этой уверенностью, что тебя уже не спасти, а я удачно подвернулся. Я-то ведь монстр похлеще тебя, а как лучше доказать Колсону, что ты не можешь быть со Щитом? Как… — он морщится, как от кислоты, сводящей скулы, и отчаянно бьет кулаком по стене. — Ты так хочешь быть плохой, что закрываешься от всех и боишься признать, что ты все еще та же упрямая напуганная девчонка, которая любит клубнику и язвительные шутки. Тебе кажется, что ты не достойна в этой жизни ничего… кроме меня. Уж меня-то можно. — Тебе какое дело, Уорд? — щетинится она. — Я это все, чего ты когда-либо хотел, — самоуверенно и колко заявляет она. — Пользуйся! — Нет, — он вжимает ее в стену так, что ей становится больно. — Не ты. Мне не нужна твоя злость, твое тело и твое отчаяние. Мне даже не нужна эта жалость. Мне не нужно твое «монстрами вместе», потому что я больше не обязан быть монстром, каким вы все меня считаете. — Тогда чего ты хочешь от меня? — она отталкивает его от себя, и в тусклом свете лампы ее темные глаза блестят. — Я хочу, чтобы ты наконец любила меня,  — измученно говорит он. Она поджимает губы и поспешно отворачивается, вытирая щеку. — Не потому, что мы оба стали монстрами. Потому… что мы свободны от всех этих старых рамок. Щит, Гидра — они больше не имеют значения. Грант думает, что цитаты в Гарри Поттере все-таки не совсем верны. Не надо жалеть умерших, и не надо жалеть то, что ты считаешь для себя навсегда потерянным — навсегда ничего не бывает. И тем более нельзя жалеть живых, с любовью или без, потому что жалость — худшее, что ты можешь предложить кому угодно. — В тебе умер философ, — Дейзи передергивает плечами и опускает взгляд, будто слышит, о чем он думает. Ей не хочется целовать его до крови на губах, не хочется царапать кожу о его щетину и не хочется больше страдать. Она сильно стискивает пальцами край майки. — Грант? — Скай? — Обними меня, — тихо просит она. Грант болезненно улыбается, шагает к ней и плотно прижимает к себе, целуя в растрепанную макушку. Рядом с ним всегда очень тепло, даже сердце, кажется, оттаивает. Дейзи виновна очень во многом, но одного греха на ней все-таки нет: она не использует его, чтобы упиваться своей виной. Она с ним, потому что так получилось. Потому что не получилось по-другому. Не получилось не любить? Пистолет под подушкой, нож в ботинке рядом с кроватью, засохшая кровь на смятой простыни и простреленное плечо, неаккуратно стянутое наложенными наспех швами; синяки на ее бедрах, царапины на его спине, кровоподтеки на ребрах, прокушенная губа; взлохмаченные волосы, солнечный луч в окне, жесткие перчатки без пальцев; Щит по пятам за плечами, целый мир впереди. Шрамы на запястьях, шрамы на сердце. Дейзи смотрит на Гранта, затыкая пистолет в кобуру, и впервые за долгое время улыбается, а не кривит губы в злой усмешке. В их мире хорошие люди умирают первыми. Они проживут еще очень долго.