I wish... I know you were just real with me.

Сладко-малиновый свет неоновой вывески Lе Chat Noir лился на чёрный от влаги асфальт, на островки снега, и так окрашенные чернилами бархатной, ещё зимней ночи. Каблуки моих полусапожек давили снежную кашу, бодро стуча по тротуару. Кэбби услужливо подал сумку, швейцар галантно открыл дверь кабаре… Пьяный и кошачий март начинался пятницей, ночным клубом, выступлением… начинался чем-то новым. Чёрт же возьми! Кисточка подводки дрогнула в руке, оставляя на щеке лаковый чёрный росчерк. Неизменная слеза Пьеро, ни дать ни взять… Я стёрла след влажной салфеткой, а затем приложила её ко лбу, упираясь им в ладони и закрывая глаза. Холодная ткань быстро пропиталась жаром. Меня явно лихорадило. Мелкая дрожь горячо расползалась по телу, волнами накатывая на напряжённые, твёрдые мышцы. Грудь вздымалась надрывно и резко, глаза жгло, нестерпимо хотелось кусать губы – так, что пришлось до боли закусить костяшку пальца. Вот она, новая жизнь. Здравствуй! Почему-то это осознание накатило неожиданно, именно здесь, в просторной, но захламлённой гримёрной. Вот она. Работа. Друзья. Танцы. Каждый день из тех, что я нервно комкала в руках и выбрасывала, как листы календаря, и составляли мою жизнь. Я живу, чёрт подери! Я дышу! Это казалось невозможным ещё пару недель назад… но это есть. Я смогла! Я могу без него. Я ушла от него. И главное – не оборачиваться, ведь он прямо за спиной… И я смогу это. Я смогу всё. Резко распахнув ресницы, я внимательно посмотрела на девушку в блестящем зеркальном отражении. Почти кукольное лицо: белая кожа, мерцающие румяна на щеках, подведённые, выделенные иссиня-чёрным и кажущиеся от этого огромными, светлые глаза… Возможно, они блестят болезненно-ярко, но это лишь придаёт образу глубину, какую-то хрупкость. Девушка в зеркале была мне почти незнакома. Она была холодна, целеустремлённа, надменна, уверенна… и она была мной. Отныне. - Хэй, Мери, коньячку? Я обернулась на сгрудившихся вокруг невысокого кофейного столика девчонок. Красивые, весёлые, очень живые, искрящиеся стразами, улыбками и блеском глаз… Фарфоровая кукла снова смотрела на меня из зеркала. - Нет, - шевельнулись её блестящие розовые губы, – мне не нужно. Не нужно, потому что у меня есть что-то, горячащее кровь сильнее алкоголя. Моё решение. Моя новая жизнь. Без него… И даже та тень, что скользит где-то рядом, почти за гранью моих ощущений – дурацкий Скотланд-Ярд, расследование, Молли и морг, заголовки прессы и перешёптывания коллег – не имеет надо мной власти. Нет. Я ушла от этого. Ушла. Убежала… Можно ли убежать от того, что проникло тебе под кожу?.. Можно ли забыть то, что происходит с тобой сейчас?.. Запирая чулан с этим безумием, ты всегда остаёшься внутри. Чёрт возьми… Я резко встала, подошла к столику и залпом опрокинула чей-то наполовину полный обжигающей терпкости стаканчик. Вокруг засмеялись, кто-то дружески хлопнул меня по плечу… Шумно выдохнув, я поправила бархотку на шее, подтянула корсет и взглянула на украшающие гримёрную напольные часы с маятником. Сидевшая на винтажном диванчике и, кажется, внимательно наблюдающая за мной Лайза перехватила этот взгляд: - Без пяти двенадцать, девочки. Наш выход. Струйка седого сигаретного дыма невесомо танцевала в густой темноте комнаты. Неожиданное движение – бледная ладонь небрежно поднимается, чётко очерченные губы захватывают фильтр сигареты. Глубокий вздох – разгоревшееся рыжее пламя пару секунд бликует в кажущихся чёрными кошачьих глазах – и тонкая рука опускается, водопад белого дыма слетает с губ с глубоким выдохом. Дымные змеи свиваются в кольца и спирали, постепенно растворяясь. В комнате вновь танцует только тонкая белая струйка… Беспристрастно. Мысли. Факты. Факты… Шерлок чуть нахмурился, скользнул взглядом по светлому кашемировому пальто своего собеседника и проговорил: - Разве белой королеве не положена корона? - Терновый венец, возможно… Вообще, знаешь, коронация – это скучно. Казнь куда веселее. Ей ведь осталось только сказать: «Pardonnez-moi monsieur, je ne l'ai pas fait exprès», - и всё, игра окончится, – задумчиво пробормотал Мориарти, снова рассеянно отводя глаза. - А играла она прекрасно… Ну, ты уже понял, кто королева? Ты же умный мальчик… умный мужчина, теперь, – и снова - резкий насмешливый и прожигающий взгляд, терпкий до горькости, как слишком крепко заваренный чай. - Терновый венец. - Что? Только что вошедший в гостиную на Бейкер-Стрит доктор Ватсон чуть не подпрыгнул от неожиданности, услышав голос своего соседа. Свидание у Викки затянулось, на часах уже было около четырёх утра, и Джон не зажигал свет, думая, что все спят… Но Шерлок, как оказалось, сидел в кресле в полной темноте – только яркая точка тлеющей сигареты в тонких пальцах оттеняла мрак. - Почему он это сказал? Что значит «терновый венец»? - Я не понимаю… - Ассоциации, Джон! Мне нужны значения. - Ну… Христианство, распятие. Предательство. Мученичество. Невинная жертва… - Невинная жертва… - тихим эхом задумчиво повторил Холмс. Джон постоял ещё пару минут, надеясь на хоть какое-то объяснение, но детектив вновь застыл в неподвижности, и доктор Ватсон пошёл к себе, практически не удивляясь причудам своего соседа. А Шерлок до самого утра сидел, пронзая сталью глаз постепенно сереющую темноту, курил, периодически беззвучно, одними губами проговаривая пару фраз. По-французски. Pardonnez-moi monsieur, je ne l'ai pas fait exprès…* Ночь промелькнула разноцветными искрами фейерверка: ярко, шумно, весело, громко и очень празднично. Это бурлеск, детка! Шоу прошло весьма и весьма успешно, уровень выступлений за то время, пока я отсутствовала, явно возрос. Но всё же больше, чем танцы на сцене, мне нравилось гулять по залу между номерами или когда кто-то из девчонок танцевал сольник. Тусить у бара, присаживаться респектабельным гостям на коленки, путая шею боа, хлопать накладными ресницами, поправлять чулочки и вообще всеми силами создавать весёлую и развратную атмосферу борделя начала века. Шесть часов прогорели ослепительно яркой вспышкой, те же старинные часы в гримёрке показывали уже почти шесть утра. Последний общий номер под Paradise Circus Massive Attack, заключительная речь конферансье, фото со всеми желающими, ставшая родной за эту ночь гримёрная… Усталое тельце готово растечься счастливой лужицей, стоит освободить его из оков корсета, и ловит ортопедический оргазм, когда ножки наконец избавляются от каблуков. Локоны опадают на плечи, в то время как держащие причёску шпильки одна за одной со звоном ссыпаются в шкатулку. Ресницы, макияж… Гора перепачканных чёрным и розовым ватных дисков - и вместо разукрашенной куклы в зеркале отражается усталая и кажущаяся на контрасте очень бледной блондинка. Уютное сиденье кэба так и тянет прилечь на сваленные рядом со мной сумки, закрыть глаза минут этак на пятьсот-шестьсот… Нет, думаю, разумно будет всё же этого не делать. Широко зевая, выползаю из такси, обвешиваюсь сумками, как самый ишачный ишак в мире. Ключи занимаются глубоководными ныряниями, и найти их так же просто, как дистиллированную воду на Марсе. Раскорячившись, протискиваюсь в подъезд, поднимаюсь по лестнице, подбадривая себя мычанием под нос похоронного марша… А что, он же тоже марш, такой усталый, неспешный, и… пришла. Родная квартира встречает уютным полумраком. Сумки с усталым стуком падают в угол прихожей, я иду дальше, распахнув полупальтишко и с трудом стягивая с шеи платок… Чёрт, как всё же всё хорошо!.. Дверь в гостиную приоткрыта и распахивается от лёгкого толчка… Сердце застывает в один момент. На фоне сереющего квадрата неба, заливающего комнату мягким светом из-за раздёрнутых штор, стоит неподвижная чёрная фигура. Строгий силуэт квадратных плечей пальто, беспорядок тёмных кудрей… Это сон! Этого нет! Это безумие… На третьей секунде, вместившей в себя целую вечность, моё безумие медленно обернулось. … * Последние слова королевы Марии Антуанетты - поднимаясь на эшафот, она оступилась и наступила палачу на ногу: «Простите, пожалуйста, мсье, я сделала это случайно».