Утро выдалось туманным. Густая молочная пелена с трудом позволяла разглядеть тонкую тропинку, вихляющую между вековыми деревьями, тянущими вверх толстые ветви. В воздухе отчетливо пахло хвоей, прелыми листьями, загнивающими у корней, мокрой землей вперемешку с тяжелым запахом поздних цветов. Прозрачные дождевые капли повисли на смятой траве, звенели на липкой паутине, вынуждая толстого мохнатого владельца то и дело покидать сухое место место под широким листом, чтобы проверить, не попалось ли на завтрак что-то съедобное.
Призрачную тишину леса нарушал мерный стук капель моросящего дождя, да тихий треск листьев, сминаемых толстыми подошвами ботинок. Холод стелился у ног, ластился, как котенок, льнул к открытым участкам кожи, проникал под тонкий тканевый плащ. Мокрые волосы, выбившиеся из-под капюшона, падали на глаза девушки, липли к худым щекам, к губам. Она нервно прятала темные пряди обратно, мысленно проклиная мерзкую погоду и сумасбродную старуху, решившую поселиться «у черта на куличках». Дорога медленно, но верно, превращалась в тонну грязи и, местами, склизкой жижи, и приходилось хвататься руками за шершавую кору деревьев, оставляя на ней неглубокие борозды от острых ногтей.
Кто-то точно решил посмеяться над незадачливой путницей и серое свинцовое небо тут же разрезала яркая вспышка молнии. Громкий матерный монолог утонул в раскатах грома и тяжелые капли с новой силой ударились о холодную землю. Солнце не спешило радовать своим присутствием, обрекая девушку искать кров на ближайшие пару часов, пока стихия не успокоится. Идти через лес при такой погоде и практически нулевой видимости грозило переломанными конечностями или того хуже — сломанной шеей.
Решив не рисковать попусту, девушка сделала еще пару шагов и остановилась, прищурив глаза в попытке разглядеть хоть какое-то подобие укрытия. Она оказалась на поляне — со всех сторон ее окружали высокие стволы, образующие кольцо. Резкий порыв ветра бросил в лицо жменю пожухлых листьев, тут же прилипших к одежде, а новый раскат грома заставил вздрогнуть и поёжиться.
— А мне сегодня везет, — низкий грудной голос раздался позади и девушка тут же обернулась, смерив взглядом незнакомца, укутанного в длинный серый плащ. Шляпа с широкими полями не позволяла рассмотреть его лицо, а вот кольт в руках незнакомца был очень четко виден.
— Проваливай, — она буквально выплюнула это слово, тут же отворачиваясь и продолжая прерванное занятие.
Дуло ствола уперлось прямо между ее лопаток, холодя кожу даже сквозь одежду. Мужчина молчал, только настойчиво подтолкнул в спину, вынуждая двигаться вперед. Девушка крепче сжала в руках ручку плетеной корзины и криво улыбнулась, решив играть по правилам незнакомца. Как говорила полоумная бабка в моменты просветления, то бишь протрезвения, — «Проблемы нужно решать по мере их поступления».
Дом был старым, но крепким. Выправленные оконные рамы не позволяли холодному ветру проникать внутрь, залатанная крыша не давала потокам воды затопить дощатый пол, а тяжелые дубовые двери лишь скрипели под натиском стихии. Островок тепла в буйстве матушки-природы. Внутри приветливо полыхала печь, отдавая весь свой жар, согревая промерзшее девичье тело. Послышался скрежет поворачиваемого ключа в замке, и тихий стук, словно на столик у входа положили что-то металлическое. Сбросив у входа короткие сапожки и повесив плащ на вешалку, девушка двинулась к огню, по-прежнему сжимая в руках ручку корзинки-плетенки.
— Поставь свою ношу на стол и раздевайся, — приказной командный тон ей не понравился. Обманчиво медленно она подошла к столу, поставила корзину и…
Мужчина даже не успел среагировать — дуло глока упиралось ему прямо в грудь.
— А теперь поговорим, красавчик, — елейно произнесла девица, кокетливо захлопав длинными темными ресницами.
— Ты хоть знаешь, как с ним обращаться? — насмешливый тон, которым это было сказано, изрядно бесил. Но девушка не была бы той, кем она являлась, если бы реагировала на каждый такой выпад.
— Твое имя?
— Серый Волк, — для большего эффекта, мужчина клацнул зубами.
— Так ты тот озабоченный маньяк, поселившийся в лесу и не дающий проходу местным девушкам? — усмехнулась «гостья».
— Почему сразу маньяк? — притворно обиделся Серый. — И ничего я не маньяк. Ты бы слышала, как они стонали, — пошлая ухмылка. — И явно не от боли.
— Ну-ну, — девушка повертела в руках глок и поставила оружие на предохранитель.
— Ты сама кто такая?
— Красная Шапочка, — бросила она через плечо, вернувшись к корзинке и убирая пистолет.
— Та самая? — потрясенно раздалось позади.
— А есть другая?
— А ты, оказывается, горячая штучка, — сильные ладони легли на плечи Шапочки, спиной девушка уперлась в крепкую мужскую грудь. Хриплый шепот на ухо вызвал волну мурашек по всему телу.
Она резко повернулась, тут же оказавшись в твердом кольце рук. Волк возвышался над ней на целую голову, и плотоядно облизывал взглядом. Мгновение — и горячие губы накрывают ее, выбивая воздух из легких. Он целует напористо, по-хозяйски исследуя ее рот, вылизывая, прикусывая губы и чуть тихо рыча от удовольствия. Сопротивляться не хватает сил — умелые пальцы мужчины уже исследуют завязки на платье, распуская нехитрую шнуровку лифа, обнажая светлую кожу, не тронутую прошедшим летним зноем. Серый стягивает ткань платья ниже вместе с белой сорочкой, трет мозолистыми подушечками пальцев призывно торчащие соски, прихватывает губами аккуратное маленькое ушко девушки, вылизывает шею, оставляет легкий укус на впадинке между шеей и ключицей. Шапочка тихо стонет и слегка откидывает голову назад, позволяя губам мужчины скользить по тонкой коже, целовать маленькую бьющуюся жилку и прихватывать белоснежными зубами плоть, оставляя на ней едва заметные красные пятна от колючей щетины.
— Сладкая, — чуть тихо шепчет Волк, подхватывая любовницу под упругую попу и усаживая на дубовый крепко сбитый стол, способный выдержать куда более тяжелый вес.
«Когда он успел снять плащ», — мелькает в голове мысль между страстными поцелуями, перед тем, как сознание медленно сливается с удовольствием. Девушка дрожит: прохладные руки мужчины скользят по икрам и бедрами, задирая подол платья, вырисовывая узоры по коже. Легкий шелк кружевных панталон соскальзывает с длинных ног, и оседает бесформенной лужицей где-то на полу. В груди разливается пожар, дыхание сбивается, сердце колотится в груди, как заведенное. Шапочке ни капли не страшно, вспоминается очередная «трезвая философия» бабули — «Волков бояться — в лес не ходить».
Треск березовых поленьев в печи, стук косого дождя по толстому стеклу, сбивчивое дыхание, перемежаемой негромкими стонами. Время в этой «избушке» течет медленно, как густая патока, приятно обволакивает двоих, слившихся в едином порыве чувств. Медленные размеренные движения на грани удовольствия, побелевшие тонкие пальцы рук, вцепившиеся в густые темные волосы мужчины, алеющие полосы на его широкой спине — как признак страсти, огненной и бесконтрольной. Они оба скользят по острой грани между реальностью и всепоглощающей темнотой, способной разбить каждого из них на мелкие осколки. Расширенные зрачки — глаза в глаза, пересохшее горло и юркий язычок, скользящий по припухшим и зацелованным девичьим губам. Тихое позвякивание металлической бляшки ремня при каждом выпаде, шлепки кожи о кожу. Слегка пошло, вызывающе, горячо. Вздутые переплетения вен на сильных руках, удерживающих девушку на месте, капля пота, скользящая по виску, подрагивающие ресницы.
— Давай же, — едва различимый шепот, сливающийся с общей какофонией звуков. Но этого достаточно.
Резкие толчки, срывающие с искусанных губ громкие стоны, зажмуренные глаза, подрагивающее тело в его руках. Мужчина теряет последние остатки самоконтроля и вдавливает не сопротивляющуюся «жертву» в широкую поверхность стола, тяжело нависая сверху.
Мир вокруг рушится, взрывается под сомкнутыми веками разноцветными искрами, и тут же собирается воедино кусочками пазлов, снова образуя цельную картину.
— Ты как? — прошептал Волк, глядя в лицо довольной Шапочки.
— Ты был неподражаем, — улыбнулась она и оттолкнула его в сторону, садясь на край столешницы. — На какое-то мгновение я даже поверила, что меня сейчас изнасилуют.
— У тебя стокгольмский синдром, детка, — усмехнулся мужчина. — Это уже пройденный этап.
— Ты все подготовил? — возбуждение отступило, затухло, погребенное лавиной удовольствия. Снова можно было говорить о том, для чего они здесь оказались.
— Да.
***
Запах мяты, корицы и лимона приятно свербил в носу. Сжимая в озябших руках широкую кружку с горячим чаем, Шапочка наблюдала за причудливым паром, растворяющимся в воздухе. Ей казалось, что на мгновение она вернулась в детство: те же предметы мебели — покосившийся шкаф со скрипящими дверцами, надтреснутый умывальник, пружинистая кровать, потрепанное кресло и кособокий стул. Горы книг — лежащих на шкафу, столе, даже на полу, укрытом пошарканным ковром, местами истершимся до бесцветных пятен. И тот же чай — по фирменному рецепту, с такими простыми ингредиентами, но самый вкусный на свете. Никто и никогда не заваривал его так, как старушка, лежащая на кровати в окружении десятка маленьких подушек и сжимающая в руке наполовину опустошенный бокал с контрабандным виски.
Пахло старостью: сладковатый, чуть приторный душок ощущался с первой минуты. К нему примешивался запах лежалых вещей, нафталина, старых фотографий и вековой пыли, скопившейся на свободных поверхностях. Зябко передернув плечами, девушка сделала большой глоток, чуть ли не носом зарываясь в любимый напиток. Это было единственным светлым воспоминанием, тем, с чем было так жалко расставаться.
— …и я ему говорю: извольте, сударь, Вы не правы. Вот если бы не…
Бабушка говорила, говорила и говорила. Слушая ее вполслуха, Шапочка улыбалась своим мыслям, и кровожадная улыбка постепенно расцветала на лице. Все в мире строилось на деньгах. И Волшебный лес не стал исключением из правил. «Цивилизация дошла и до нас», — мысленно хмыкнула девчонка.
Алый румянец на щеках старушки медленно переползал на морщинистую шею и грудь. Аляповатый пеньюар — белый с красными цветами, раздражал глаз своей расцветкой. Сухой скрипучий голос резал по нервам. Девушку бесило абсолютно все, начиная с этого богом забытого места и заканчивая пожилой родственницей, переживающей свой очередной бал далекой юности. Старых традиций больше не осталось, во всем королевстве правил железной и твердой рукой очередной мудак, постоянно поднимающий налоги. Выживать становилось все труднее, цены на жилплощадь росли, зарплаты падали, а выбраться из этой дыры было практически неосуществимой мечтой.
— На днях зайдет мой поверенный, — вздохнула старушка, привлекая к себе внимание внучки.
— Зачем? — не подавая заинтересованности, безразлично спросила Шапочка.
— Завещание переписать захотелось. Оставлю вас без копейки, лицемерные сучки, — пьяный смех разнесся по комнате. — Ходите сюда, что-то высматриваете и вынюхиваете, как шакалы. Все ждете моей смерти, — монолог прервал звук открываемой пробки и льющегося в стакан виски. — Думаете я не заметила? А вот хрен вам! Пусть я и старая, но разум еще при мне. Можешь больше не приходить, твоя притворная забота меня не впечатляет.
— Старая стерва, — вспылила Шапочка и чашка отлетела в стену, заливая потрепанные книги полуостывшим чаем.
— И что ты мне сделаешь? — рассмеялась старуха, сверкая золотыми зубами. — Пирожками закормишь пока не лопну?
— Почему же? — нарочито медленно, словно и не было секундного взрыва, произнесла девушка. — Знаешь, бабуля, порою внешность бывает обманчива. Ты, живя в своих блудах, даже понятия не имеешь, чем дышат люди вне леса. Рассказать?
— Сказки свои рассказывай дружкам-наркоманам и подружкам-проституткам. А сейчас выметайся из моего дома.
— А иначе что?
— А иначе пристрелю, как шавку подзаборную. И закопаю в огороде. Подумают, что лесу сгинула девка, — недобрая улыбка исказила черты «милой» старушки, показывая ее настоящее лицо.
— Думаешь я не знаю, что ты до сих пор занимаешься проституцией? К тебе наши местные стариканы все как один бегают. Травки твои, от импотенции, у всех на слуху. Только вот жены горе-любовников пока не подозревают, каким способом ты проверяешь действенность. И стоит только шепнуть… Они порвут тебя в клочья.
— Угрожаешь? — бабка попыталась незаметно вытащить пистолет из-под подушки, но внучка заметила раньше и выбила оружие из дряблой руки.
Сжимая глок в пальцах, Шапочка медленно провела стволом по покрытой старческими пятнами коже щеки бабушки, и отошла в изножье кровати, улыбаясь и решительно смотря старушке в глаза.
— Спокойной ночи, старая карга.
***
— Вы утверждаете, что когда вы пришли к вашей покойной родственнице, она была уже мертва. Верно?
— Да.
— Но как вы тогда объясните наличие ваших отпечатков на разбитой кружке?
— Это была моя кружка, я всегда пользовалась ей. Учитывая, что бабушка не страдала особой чистоплотностью, могу предположить, что кружку с моего последнего прихода она не мыла.
— В котором часу вы пришли?
— Около десяти.
— Камеры наружного окололесного наблюдения зафиксировали вас двигающейся по тропинке №8 в половину восьмого утра. Путь до дома вашей бабушки занимает около часа. Исходя из этого, у меня вопрос. Где вы провели полтора часа? — следователь неумолимо вел допрос уже на протяжении двух часов.
— Начался дождь. Я пережидала непогоду в сторожке дровосеков. Там наверняка остались мои следы. Можете сами проверить.
— Проверим, вы не беспокойтесь, — оглянувшись по сторонам и заметив, что в допросной они остались наедине, следователь отложил в сторону шуршащие бумаги. — А теперь слушай меня, тварь. Я знаю, что это сделала ты, можешь перестать врать. И по твоим глазам вижу, что у тебя был сообщник. Скажи мне его имя, и я договорюсь, чтобы тебе скостили срок.
— Да пошел ты, — усмехнулась Шапочка и плюнула в лицо офицеру. — Ты ничего не докажешь, гнида.
Следователь вскочил на ноги, утираясь платком и, с силой вцепившись в темные волосы девушки, ударил ее лицом об железный стол. Послышался хруст сломанного носа. Подняв голову, Шапочка выплюнула на стол окровавленный осколок зуба и вытерла текущую из носа кровь тыльной стороной правой руки. Звякнула сталь наручников.
— Капитан, там пришли… — молодой лейтенант остановился в дверях, созерцая лужу крови на столе, испачканное платье девушки и хмурого начальника.
— Кто? — чуть ли не прорычал он.
— Дак этот…как его… — сотрудник почесал макушку, вспоминая имя пришедшего.
— Ты можешь быстрее думать? Или мозгов совсем нет? — осклабился капитан.
— Серый Волк, товарищ капитан. Он так назвался.
— Твою ж мать, — выругался следователь. — Какого черта он здесь забыл? Так, ладно, эту, — он кивнул на улыбающуюся девушку, — на фотографию и откатать пальчики. А я пока поговорю с нашим уважаемым посетителем.
Сжимая в окровавленных пальцах табличку с номером, статьей и надписью «Убийство», Красная Шапочка думала о том, как потратит деньги, полученный от продажи избушки бабули. Дровосеки предлагали немало — один очень крупный застройщик из столицы хотел выкупить лес целиком, и открыть оздоровительный курорт. А если бы старая маразматичка не трепала по пьяни языком, то не пришлось бы ее убивать. Правда следователь попался упорный. Ничего, и не таких обламывали.
— Красная Шапочка, свободна, — вмиг растерявший всю свою самоуверенность, капитан казался постаревшим лет на десять. Еще бы — после разговора с известным криминальным авторитетом Серым Волком и не такое было. — И пожалуйста, передай ему мои извинения, — полушепотом попросил следователь, снимая с девушки наручники.
— Я подумаю, — ответила Шапочка, — но сомневаюсь, что вот это, — она указала пальцем на свое разбитое лицо, — его порадует. Не совершайте больше таких ошибок, мой вам совет. Детей у вас не так много.
Серый ждал в машине. Едва очутившись внутри внушительного внедорожника, девушка оказалась прижата к горячему телу, окутанному изысканным запахом парфюма, крепкого табака и бренди. Старуха, собиравшаяся сдать Охотникам ее любимого была мертва, а деньги, вырученные за дом стали приятным бонусом. Бонусом, который она обязательно оставит своим маленьким оборотням. Ведь не зря же говорят: «Что не делается — все к лучшему».
