A slave, a king and a mage

Зыбучий песок Времени крупица за крупицей течет в песочных часах. Va’esse deireadh aep eigean, va’esse eigh faidh’ar. Об этом должна была знать Лара Доррен аэп Шиадаль. Об этом знает и Вильгефорц из Роггевеена. Время вьется вокруг них потоками, похожее на Силу, такое же необузданное и вечное. Кривая усмешка ломает точеные губы. Если ток песка не остановить — можно сломать часы. И подчинить себе Время. Лидия оборачивается к нему: у нее кончики пальцев испачканы в краске, а тонкие брови чуть вздернуты. На холсте прорисовываются очертания пруда. Он склоняет голову к плечу, смотрит на картину поверх темноволосой макушки. — Темные тона, — говорит он неторопливо, — даются тебе просто прекрасно. Скромная благодарность касается его разума. Телепатия Лидии похожа на мягкую кошачью лапку, подушечками ступающую на его территорию. Его ассистентка продолжает рисовать, и Вильгефорц краем глаза видит, как чуть дрожит кисть в ее будто бы кукольных пальцах. Лидия — превосходный художник и прекрасная чародейка, отличный слушатель и эрудированный собеседник — но не более. Он задумчиво касается пальцами книги на столе. От Риенса пока никаких вестей. Положительных. Он поджимает губы. Танедд черной тучей, громовым раскатом нависает над ними всеми, и укутывает их поверх — его безупречный план, похожий на паутину, сплетенную из тонких нитей шагов, приближающих его к Ласточке. Он сломает часы. Станет управлять песком — а вместе с ним и всем миром. Лидия шуршит платьем, когда встает, чтобы издалека оценить почти законченную картину. Вильгефорц оборачивается, чтобы увидеть легкое недовольство на ее лице. — Она кажется тебе недостаточно красивой? Лидия молчит, лишь мотает головой. Прядь темных волос выбивается из идеальной прически. Вильгефорц возвращается к холсту, занимает место за спиной ассистентки, чтобы рассмотреть то, над чем она работала все это время. Очертания пруда превращаются в идеальную водную гладь, на горизонте темными силуэтами деревьев прорезается лес, а ранами холст испещряют аккуратные белые точки-звезды. Он улыбается одобрительно: небо и его отражение в пруду. Лидия, кажется, до сих пор буквально влюблена в символизм. — Никогда не стоит путать небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда. Песок скрипит на зубах так отчетливо, что, кажется, еще секунда, и с потолка на них обрушится пустыня. Лидия возвращается к работе. В воздухе пахнет духами, красками и почему-то пылью, так, словно это от его ассистентки пахнет старостью и трухой. Вильгефорц не уверен, что хочет проверять. Все, что он хочет проверить — способности Цириллы и свои возможности. Вместе эта Сила может сломать часы. Если сжать хрупкое стекло в руке, оно разломится, а осколки вопьются в ладонь. Вильгефорц не боится этого. Он вообще никогда не гнушался победы малой кровью. Особенно — если сжимать часы он будет в чужой ладони. Va’esse deireadh aep eigean, va’esse eigh faidh’ar. Что-то кончается, что-то начинается. Тот, кто знает и помнит эту простую истину, не может — не должен — оступиться. Вильгефорц из Роггевеена балансирует на тонкой грани песочных часов с треснувшим стеклом: слева от него глубины ненависти к чародеям, которые сведут его с ума, справа — предательство всего того, к чему он шел все это время. Он судорожно вцепляется пальцами в свой шестифутовый шест — но хорошего равновесия тот не дает. В этом мире полнейшего равновесия достичь почти невозможно. Вильгефорц из Роггевеена открывает глаза. Нет ни треснувших часов, ни его шеста, ни глубин ненависти и проигрыша. Лишь Лидия, шуршащая кистью по холсту. В этом мире достичь равновесия может лишь великий чародей. Вильгефорц из Роггевеена расплавляет плечи и вздергивает в подбородок, оглядывая книги на полках книжного шкафа. Он по праву считается лучшим. Ему не нужен шест и не нужно равновесие, если он уничтожит часы и подчинит песок себе. Лидия плавно ступает в его мысли, словно в пруд, так заботливо нарисованный ею. «Все готово. Если хотите, можете взглянуть». Он не отвечает — лишь подходит к картине. Размеренные хлопки разносятся по комнате. — Ты молодец, дорогая, — говорит он. — Не будешь против, если я повешу ее у себя? Лидия кивает. Она не может улыбаться, фантом не настолько устойчив и развит, но он видит, как улыбаются ее глаза. Вильгефорц не уверен, что эту милую, преданную ему девушку не пронзит осколком песочных часов. Но — она знала, на что идет. Знала, подле кого становится. Знала, кому отдает свое сердце. Знала — и все равно пошла. Вильгефорц улыбается уголками губ. Возможно, Лидию, его прекрасную ассистентку и не менее прекрасную художницу, погребет под волнами песка, утопит в потоках Времени и утянет на дно. Вильгефорцу, без сомнения, будет жаль. Может быть. Совсем немного. — Налей нам чаю, Лидия, — говорит он, складывая руки за спиной. — Ты ведь еще не думала над следующей картиной? У меня есть для тебя одна идея. Что-то кончается, что-то начинается. Жизнь проходит — а после прыжок в пустоту. Если все пойдет по плану, Вильгефорцу из Роггевеена никогда не узнать, что будет после того, как он оступится на тонкой грани песочных часов. Потому что этого никогда не произойдет. Звезды на холсте похожи на яркие отблески. Вильгефорц насчитывает их в пруду ровно двадцать две — и смеется. Лидия всегда была буквально влюблена в символизм. Носитель Aen Hen Ichaer, гена Лары, почти в его руках. Остальное — лишь вопрос времени. Va’esse deireadh aep eigean, va’esse eigh faidh’ar.