Часть 1
21 августа 2017 г. в 22:44
Это были легенды, не более. Легенды о юношах и девушках, повенчанных цветами. Был это не божий промысел, но чёрная магия — боги жестоки, но не настолько, чтобы творить такое с людьми. А это казалось наказанием девушкам, что слишком прекрасны, проклятием, что мучает их и тех, кто им предназначен. Случалось это редко, и в последний раз — так давно, что люди стали забывать про повенчанных цветами. Эти истории становились воспоминаниями, воспоминания — легендами и песнями.
Как-то раз Санса слышала такую песню, когда в Винтерфелл заехал редкий на Севере менестрель. В той песне пелось о прекрасной принцессе и благородном рыцаре, которые были предназначены друг другу. И когда рыцарь получал ранения в боях и на турнирах, на теле принцессы, в местах его ран, прорастали цветы. Невиданные. Изящные, словно диадемы самой изысканной леди, невесомые, словно облака в лучах заката, и тонкие, словно лучшие ткани. И были они алые, словно кровь, которую проливал рыцарь. Это началось, когда принцессе исполнилось четырнадцать, и с тех пор она мучилась. Но её король-отец нашёл лучшую гадалку, которая сказала, что, только прикоснувшись к предназначенному ей, его леди-дочь перестанет страдать от цветов, растущих на теле. Тогда король повелел всем знатным лордам королевства с сыновьями приехать в столицу, и там принцесса уколола палец иглой. Тогда на пальце повенчанного цветами рыцаря вырос алый цветок, а он поднёс его прекрасной принцессе. Принцесса стала его женой, и больше ни он, ни она не покрывались соцветиями.
Санса тогда нашла эту песню просто замечательной, ведь баллада была такая романтичная, и так на редкость хорошо кончалась. Да, Санса хотела бы быть принцессой из этой песни — ведь тот рыцарь был предназначен принцессе, и она была счастлива с ним. Однажды маленькая леди Винтерфелла сказала об этом своей няньке, но та покачала головой. «Леди Санса, это всё ведь не взаправду. Так, песенки, девиц дурить. А было бы взаправду, так это ж жуть бы была! Порча!» — сказала она.
А дочь Эддарда Старка хмурила вычерченные брови и продолжала верить, что в этой песне была истина. А ещё продолжала мечтать о том, чтобы тоже оказаться повенчанной цветами. Отец бы не стал смотреть, как она страдает, он нашёл бы её предназначенного, непременно! И она бы вышла за него замуж и нашла невиданное счастье. О том, что этот предназначенный мог быть женат на другой, мёртв или попросту не найтись, она тогда и мысли не допускала.
Когда Сансе исполнилось четырнадцать, она не думала о цветах. Она была заложницей в Королевской Гавани, предметом издевательств короля Джоффри. Потерявшая отца по воле мальчишки-тирана, дочь и сестра мятежников, совсем одна в толпе царедворцев, она и не вспоминала про своё наивное желание оказаться повенчанной цветами. Но детская мечта обернулась кошмаром наяву.
В ту ночь девушка проснулась от невыносимой боли — левый мизинец горел так, что она не могла сдержать слёз. Когда Санса взглянула на руку, она едва не лишилась чувств: палец был увит стеблями, усыпанными мелкими кроваво-красными цветами. Побеги тянулись сквозь плоть, змеились над трещинами в коже. Но крови не было — были лишь горящие от боли розовые разрывы под переплетением стеблей. Казалось, её собственная кровь бежала по ним, как по венам, питая карминного цвета чашечки. Санса смотрела, задыхаясь от боли и ужаса. По её представлениям, это должно было выглядеть завораживающе прекрасно. И если и болеть, то лишь немного. Но это выглядело чудовищно, неестественно, и каждый дюйм мизинца был словно в огне. Повенчанная цветами зажала рот рукой, чтобы не закричать и не выдать себя. Никто не должен знать. Санса вспомнила, как её нянька назвала это порчей, с какой неприязнью некоторые её подруги вспоминали о той балладе про повенчанную цветами принцессу. Она не даст повода болтать о себе и тыкать в неё пальцем тайком, не даст Джоффри нового повода для издевательств. Надо избавиться от цветов.
Сансе не позволяли держать в комнате острых предметов, выход был один — рвать цветы руками. Задыхаясь в слезах и коротко всхлипывая, она всё же нашла силы внимательно рассмотреть увитый побегами палец. Стебли выглядели тонкими, бурыми от наполнявшей их крови, без листьев, неприятные на вид. Но хотя бы про сами цветы песня не врала: несмотря на испуг и боль, девушка смогла оценить их красоту. В неярком пламени камина чашечки, казалось, лили собственное сияние, пылали насыщенным рубиновым огнём. Наслаивающиеся лепестки были мелкими, но их было больше, чем на любом другом цветке, виденном Сансой. Цветы казались небольшими, меньше дюйма. Их было семь — на каждом вьющемся ростке по одному. Залюбовавшись алыми огоньками, повенчанная цветами даже на мгновение забыла о том, как горел палец. А боль спадала. Санса вдруг испугалась рвать цветы. Это будет новая боль, она может не сдержаться и закричать. К тому же, вдруг она истечёт кровью? Кто знает, сколько её будет. Девушка в нерешительности сидела на постели, глядя на руку. Боль была уже терпимой. Повенчанная цветами обратилась памятью к песне о принцессе, вспоминая, было ли там сказано, как же героиня песни избавлялась от цветов. Но песни умалчивают о таком, повествуя лишь о чём-то прекрасном и опуская всю грязь и кровь. Впрочем, Санса не впервые столкнулась с этим.
Наконец, она решилась действовать, другого выхода не было. Но, боязливо коснувшись одного стебля, она снова была ошеломлена: цветы чувствовали всё так, как её кожа. Они были частью её тела. Но никто не должен видеть их, никто. Спрятать их бы не удалось, и девушка, закусив край ночной рубашки, потянула за налитый кровью стебель.
Край неба начал розоветь, когда Санса закончила. Раны кровоточили меньше, чем она ожидала, а если кто-то и увидит следы на постели, их примут за её лунную кровь. Цветы сгорели в камине дотла. Проследив за этим, Санса, в крови и слезах, тяжело опустилась на постель. И только тут задумалась о том, кто был причиной появления соцветия на её пальце. Значит, у неё есть повенчанный цветами, он жив, и у него раны на мизинце. Девушке вдруг стало страшно за этого неизвестного мужчину — что с ним происходит, если на ней столько порезов? Но она слишком много пережила в ту ночь, чтобы как следует об этом подумать. Стараясь не потревожить покрытый надрывами палец, Санса устроилась на постели и забылась беспокойным сном.
За этой ночью последовало немало подобных ночей и дней. Богам словно бы нравилось посылать Сансе новые и новые горести, терзая её неизвестно за какие грехи. Порой она жалела своего предназначенного, порой ненавидела его. За то, что по его вине она мучается, постоянно вынужденная опасаться внезапных появлений ран, из которых потянутся стебли цвета ржавчины, и она будет задыхаться от боли, хватая ртом воздух с железистым запахом крови. Впрочем, вскоре Санса обнаружила, что цветы сами увядают и осыпаются, почти не оставляя на коже следов, стоит только подождать пару часов. Но, пока они цвели, из мира исчезало всё, оставалась только боль в оплетённом бурыми побегами участке тела. Но девушка привыкла, стиснув зубы, терпеть. Особенно ужасно было, когда, будучи при дворе, почувствовала ставшую привычной боль не в конечности или на теле, а ниже живота. Цветок — соцветие издевательски больших огненно-кровавых чаш — распустился в сокровенном месте, и больше, чем за себя, Санса тревожилась за своего предназначенного, пытаясь представить себе, что происходит с этим несчастным. А потом она вспомнила, что она вот-вот должна стать женой Беса, и он увидит раны от цветов на её теле. До сих пор ей удавалось скрывать своё проклятие, но что будет, если она покроется ростками с венчиками, будучи обнажённой при нём? Девушка мучилась этим, и приближающаяся брачная ночь пугала её ещё сильнее. Но Бес — нет, уже Тирион — отказался быть с ней, пока она сама не захочет, и Санса была ему несказанно благодарна. А цветы тем временем появлялись всё реже, и девушка впервые за долгое время по-настоящему радовалась за себя. И за своего предназначенного, кем бы он ни был.
Санса старалась не гадать, кем он был. Зачем? Возможно, она никогда не увидит его, и сможет окончательно избавиться от багряных соцветий на своей бледной коже только тогда, когда он умрёт. Она была сиротой, возможно — последней из Старков. Была заперта в Королевской Гавани, насильно выдана за Тириона Ланнистера. Возможно, рано или поздно он бы узнал о том, что она — повенчанная цветами, но Санса собиралась скрывать это как можно дольше.
Но если разрезы на коже удавалось прятать, без помощи Шаи одеваясь в платья из плотной ткани и с длинными рукавами, то сами цветы утаить было невозможно. И день, когда на глазах у изумлённых царедворцев на щеке Сансы распустился тёмно-алый цветок, наступил. Скулу прошило иглой боли, из пореза поднялся тонкий стебель, и прямо перед глазами у девушки раскрылась багряная головка диковинного растения, бывшего её частью. А потом были ошеломлённые крики, и в неё тыкали пальцем, как она и боялась.Тогда ей удалось убежать в свои покои, но весть о том, что в Красном замке появилась повенчанная цветами, расползлась по дворцу, может быть, даже просочилась за его пределы, наполняя собой Королевскую Гавань. И последовали дни, когда на неё глазели, как на диковинку, и на лицах людей Санса считывала интерес, сменявшийся восхищением либо отвращением. Джоффри развлекался, строя предположения о том, что происходит с её предназначенным — лезет ли он в драку, всё время получая по глупости раны, или же кто-то намеренно истязает его? От неё отворачивались, как от прокажённой, но за спиной неумолчно судачили о «несчастной дочке изменника».
Всё кончилось так же внезапно, как и началось. Свадьба и смерть Джоффри, всеобщая сумятица, бегство из Красного замка вихрем пронеслись за один безумный, невозможный день.
В Орлином Гнезде Санса снова испытала несколько цветений, но они были небольшими. Большей частью на руках, которые девушка давно привыкла прятать в рукавах платья. Однажды, разглядывая розовую трещину на предплечье и осторожно касаясь свежих шелковистых на ощупь венчиков пальцами, повенчанная снова подумала о том, что где-то сейчас её предназначенный проливает кровь. Она даже не позволяла себе мечтать о том, чтобы встретить его. Санса была жива, далеко от Ланнистеров, в замке своей тётки, и собиралась стать женой Робина Аррена. Желать большего было бы непозволительно.
Но потом события снова помчались ураганом, понеслись обезумевшим скакуном. И стало не до цветов — осталось только желание бежать, бежать из места, что было её домом, а стало её пыточной. Бежать от бастарда с клыкастой ухмылкой, который превратился в её ночной кошмар, в монстра. А рядом с монстром был тот, кого она ненавидела почти так же сильно. Теон Грейджой. Предатель, захватчик Винтерефелла, убийца её братьев. Даже когда она узнала, что Бран и Рикон не погибли от его руки, ненависть осталась. Но она угасала, по мере того, как Санса всё отчётливее понимала, что Теон — её единственная надежда спастись. Сколько раз она умоляла его помочь ей выбраться из этого кошмара наяву? Но он отказывался. Санса видела, во что он превратился, и понимала, что сделал это Рамси. И с ужасом думала: «Неужели это ждёт и меня тоже?! Превращение в полубезумное от мучений существо?» Она не могла этого допустить.
В то утро она проснулась от давно не беспокоившего ощущения. Рассечённая розовым порезом губа, три багряные чашечки на змеящихся ростках перед глазами. И снова боль, боль, боль… как будто её и так было мало. Санса поднялась на постели, болезненно кривя губу в соцветии. И вздрогнула всем телом, когда распахнулась дверь её комнаты, и на пороге появился Теон с завтраком на подносе. Замер, глядя на её лицо в цветах. Девушка запоздало отвернулась, пряча ростки, понимая, что поздно. «Леди Санса», — проговорил он, подходя. Она повернулась, понимая, что разоблачена. Санса подняла голову, глядя на него, и тут заметила порез на его губе. В том же месте, где был разрыв, из которого тянулись её цветы.
В комнате Сансы было нестерпимо холодно, но внезапное озарение обдало изнутри жаркой волной. Её пальцы, увитые кровавыми цветами и его, освежёванные и отрезанные. Её цветок, проросший на скуле, выдавший её двору Красного замка, и его порез в том же месте. И вот это, последнее подтверждение. «Леди Санса, вы позволите? Так должно пройти. Если вы — та… по легенде…», — он запнулся, но она поняла. Его рука чуть подрагивала, когда он дотронулся до багряных венчиков. Санса почувствовала это прикосновение, и в следующее мгновение ощущение пропало. Теон убрал руку. Девушка, не веря до конца, провела пальцами по тому месту, где были цветы. Да, ошибки быть не могло. А боги и правда жестоки. Наверное, она должна была быть разочарована тем, что он — её предназначенный. Или рада тому, что кровавые ростки не будут больше рвать кожу. Но в голове была всего одна мысль: «Вместе мы сбежим. Теперь точно. Я предназначена ему, он не может не помочь!» Санса схватила Теона за плечи, ловя его взгляд:
— Послушай. Мы оказались связаны неслучайно, и неслучайно встретились сейчас. Мы — повенчанные цветами, те, кого не бывало уже много-много лет. А ты знаешь, что это значит. Ты должен помочь мне бежать, должен спасти меня, — она встряхнула его, сжав пальцы на тощих плечах так, что побелели костяшки.
Он, дрожа, поглядел наконец ей прямо в глаза. «Я помогу тебе», — выдохнул он полушёпотом, и в его голосе привычный страх мешался с решимостью. И тогда Санса поняла: он не лжёт.