«Ты такой же сумасшедший, как я? Страдал ли ты так же, как и я?»
Когда он видит её на Церемонии Наследования, то понимает, почему управление Вонголой взвалили на плечи Савады. Хару Миура, ростом не выше ста семидесяти — на каблуках ему примерно чуть ниже плеча, — с точёной фигурой, красивыми ногами — даже не палками, с наличием каких-никаких мышц, — длинными тёмными волосами, достающими до пятой точки, с чёлкой, которая едва ли подстрижена до бровей и лишь прикрывает лоб, стоит в своём белом асимметричном платье до колена и смотрит пустыми глазами сквозь всех присутствующих. Занзасу кажется, что эта баба вот-вот свалится — то ли от недоедания, то ли от волнения. С другой стороны зала, возможно, она даже походит на свежий труп — несвойственная азиатам бледность выделяет её в толпе. У Миуры чересчур кукольное лицо, платье перекошено на левую сторону и ярко накрашены глаза. Она держит спину прямо, словно стоит на штативе, изредка опуская голову вниз, рассматривая белые кожаные перчатки на руках. Вылитый ангел, блять. Занзас видел эту девку раза три или четыре, но так и ни разу — без перчаток. Никто не объяснял ему, почему Миура их носит. Да и Занзасу было похуй. Может, боится грязи, а может — прикосновений. Вон у Луссурии он об этом тоже не спрашивал, а это что-то меняет? Она стоит, почти не дышит. А взгляд всё такой же — в никуда. Хару Миура, любимица Девятого, непризнанная всеми красавица, по заверениям Луссурии — «бедная сиротка», вторая кровная наследница Вонголы и «старшая сестра» Савады Тсунаёши. Но степень родства у Миуры с Савадой не такая же, как у последнего с Первым (кузина она этому мусору, что ли), но всё-таки, насколько Занзасу известно, она отказалась от «удачного» предложения управлять Семьёй. Даже Савада лучше подходит на роль Десятого, чем эта недобитая лань. Девятый пару раз перед Церемонией обмолвился, мол, умница Хару «так похожа на Восьмую в этот вечер», что Занзас еле сдержал своё «в каком месте, блять» и отвёл взгляд от девчонки. Но та, по «счастливой» случайности, впёрлась между Варией и какой-то мелкой семьёй, название которой никто, наверняка, и не знает, хоть и дежурно улыбается всем членам из ёбаной вежливости. Миура стоит ровно и всё так же прямо, правая ладонь сжимает левое запястье поверх перчаток. Она не мнётся на месте, лишь поджимает губы каждый раз, когда в зал заходит очередная семья. Недовольство можно прочитать по языку её тела — девчонка не рада, что её сюда притащили, это очевидно. «Что, не нравится, что теперь твой ублюдский братишка будет боссом?» — мелькает в голове у Занзаса, но тут же его окликает Скуало, втихую пытаясь обсудить, когда им лучше отсюда свалить. Вария ебала все эти мероприятия. И Занзас тоже ебал, вместе с Савадой, его дружками, всеми блядосемейками и показушной помпезностью. Он притащился сюда по личной просьбе Девятого. И, ладно уж, готов потерпеть пару часов этой нахрен никому не сдавшейся блевотной роскоши. Савада держится хорошо, да только глаза у него бегают из стороны в сторону, ведь за спиной находятся верные недомерки — можно и в обморок валиться. За два с половиной часа не происходит абсолютно ничего, что бы тронуло Занзаса. Разве что нескончаемые чествования и тосты за «молодого босса» немного подбешивают, но не настолько сильно, чтобы захотелось разрядить в кого-то целую обойму. Занзас как-то даже свыкся с мыслью, что Вонголу передали прямиком в руки заикающегося ничтожества. Савада запнулся всего пару раз в самом начале, когда давал личную клятву Семье — теперь главам Вонголы полагается толкать вдохновенную чушь на глазах у сотен людей заместо передачи Греха, который был благополучно просран в стычке с Шимон, — какой молодец. Аж блевать тянет. Единственное, что мозолит глаза — всё та же девчонка в белом, любимая «внучка» уже-бывшего-босса Вонголы. За всё то время, что Занзасу довелось пересечься с Миурой, он видел её в одной лишь компании старика. И кучи охраны. Неужто Девятый в силу возраста обзавёлся паранойей? Впрочем, телохранители всегда должны быть рядом с боссом, а особенно в том случае, если от этого самого босса уже разит запахом подкравшейся незаметно старости. Идёт третий час, а ничего не меняется: все вокруг шумят, официанты снуют между гостей с подносами, полными шампанского и вина (которое Занзас ни в жизни бы не пригубил, потому что ещё то дерьмо), Девятый всё так же корчит из себя само добродушие, у Савады всё такой же бегающий взгляд, а девка всё ещё слепит своей «белизной». За то время, пока шла Церемония и последующее празднество, Миура так ни разу и не сдвинулась с места — кто-то любезно пододвинул ей стул. И единственное, что изменилось — за спиной Миуры теперь стоит не кучка гостей, а один из отрядов охраны Девятого. Занзас пропустил тот момент, когда они в буквальном смысле окружили эту японскую Деву Марию со всех сторон. Девчонка сидит, чинно сложив руки на коленях. И всех официантов, которые норовят ударить ей по носу подносом, предлагая выпить, удачно игнорирует. Честно сказать, чрезмерная опека старика Занзасу непонятна: Миура сама приняла решение не вступать в конфликты, касающиеся её возможного вступления в должность босса, но при этом воспринимает толпу ходящих за ней амбалов как должное. У его горе-«папаши» крыша едет давно, и девку даже можно немного пожалеть. — Босс, нам пора съёбывать. Ещё один подобный тост от Джиг — и я разъебу тут всё самолично, — будто сквозь пелену доносится до Занзаса шипение Суперби. Занзас, впрочем, абсолютно солидарен с капитаном, но отвечает обыкновенно, больше по привычке: — Заебал ныть, — но всё же отлипает спиной и задницей от кресла, медленно вставая. Сброд в сборе, уже намылился к выходу: Скуало разглагольствует, Бельфегор клацает зубами и поддакивает капитану, Луссурию больше интересует собственный маникюр, а Леви и рад тащить кресло, кряхтя где-то позади босса. Маммон сослался на то, что его «немного помяло» — ага, как же — после одного из недавних заказов, и решил мысленно почахнуть над златом в больничной палате — так уж и быть, одному мусору можно не являться на праздник жизни, поэтому Занзас закрыл глаза на выебоны симулирующего иллюзиониста. За три часа не меняется ровным счётом ничего, это так. Но, направляясь к парковке, Занзас слышит сзади стук каблуков, который становится всё громче и громче по мере приближения. Через пару мгновений мимо него проносится та самая девчонка, что была словно бельмом на глазу всю Церемонию. — Прошу прощения, — Миура задевает Занзаса рукой, когда сбегает с крыльца, абсолютно случайно, на что мужчина лишь хмыкает. Ему бы стало плевать на этот незначительный эпизод этого и так дерьмового дня, если бы следом за Миурой из особняка не вылетел, почти в буквальном смысле, Койот. Надо же, как охренительно эта девка живёт! Занзас наблюдает за тем, как Хранитель Девятого быстро настигает девушку, разворачивая ту за плечи лицом к себе. — Ты опять ускользнула от охраны, босс волнуется, — строго начинает мужчина. — Пусть подгонят машину, я хочу уехать, — Миура пытается выскользнуть из железной — в буквальном смысле — хватки Койота, но её хватает лишь на бесполезное рыпанье. — Я следую приказам Девятого, а ты просто любишь быть капризной девчонкой. Вернись в зал, немедленно, — Ньюгет* тянет Миуру за предплечье, пока та зачем-то оглядывается по сторонам. Занзасу даже интересно наблюдать за этой сценой. Пока Скуало и остальные тщетно пытаются найти хоть одного водителя поблизости, Миура продолжает исходить праведным гневом на старого Хранителя Урагана. Девчонка говорит по-итальянски быстро, чётко, почти без акцента, лишь немного смягчая «эр», но это только добавляет экспрессии. И всё же, что такого важного в Миуре, что Девятый отправляет за ней свою Правую Руку? — Врой, босс, хреначим отсюда! Водители на местах, — даёт сигнал Суперби, крича через два ряда стоящих чёрных машин. Занзас спускается по низким ступенькам, когда Ньюгет в прямом смысле тащит Миуру обратно в особняк со словами «не устраивай сцены при гостях». Занзасу смешно от поведения обоих: Миура похожа на ещё один лишний мусор в Семье, а Койот вовсе не похож на хорошую и добрую няньку. Девчонка продолжает упираться, но волей-неволей плетётся за Хранителем — высокие каблуки не позволяют ей твёрдо стоять на гравийке, которой усыпано пространство перед особняком. Она снова задевает Занзаса, правой рукой, обтянутой в одну из тех белых перчаток. Койот держит её слишком крепко, почти загребая под себя, заставляя ноги девушки подкашиваться. Плитка на крыльце тоже играет с Миурой плохую шутку, так как из-за наличия каблуков девчонку кренит, как корабль в шторм. Всё это напоминает какую-то ужасно дешёвую камерную постановку, где Занзасу отведена роль рассказчика-наблюдателя. В последний момент — чёртов момент — Миура цепляется за край его кителя. В любой другой ситуации он бы и не заметил, а, возможно, и отмахнулся — оттолкнул бы наглую девку на ту самую плитку. Она бы разбила нос или голову; лучше, конечно, голову. А не было бы Койота поблизости, так приставил бы оружие к виску; он обращает пристальное внимание — пульсирует жилка, тонкая, синюшная, так и просится… Но Миура его отпускает буквально через пару мгновений. Так вот, просто, будто и не хваталась. Занзасу не кажется — что-то мелькает в её глазах. Что-то, что могло бы ему понравиться при любых других обстоятельствах. В миуриных глазах проскальзывает некое подобие решительности. Поддаваясь Койоту, Хару оборачивается на Занзаса. Она улыбается.***
Следующая их с Миурой встреча происходит через год или почти два. Девятого пытались подстрелить — нет, ну конечно застрелить, без разговоров — не впервые. В больницу Занзас не потащился, много чести, старик и так выкарабкается. Как всегда, впрочем — живуч, как рыба Ланг. Тактичность, учтивость, «как отец поживает». Даже в детстве его пичкали этими установками и тупыми правилами, которым даже самая отпетая педантичная тварь в Семье не следовала. По утрам — к отцу в кабинет, по вечерам — к отцу в комнату. Доброе утро, добрый вечер, доброй ночи, да, отец, хорошо, всё хорошо. Добрее Занзас, естественно, не стал. Ни капли. Единственный раз он пришёл к старику без напоминаний со стороны Хранителей или назойливых нянек, что возились с ним лет до двенадцати. — Я сегодня убил одного из парней Кваттроки. Он напал из-за угла. Пистолет пригодился, спасибо. — В четырнадцать, значит, — последовал задумчивый ответ. Больше тему убийств они не обсуждали, хотя запах смерти следовал за Занзасом всю его жизнь. Смертью пахнет и ковёр, на котором он сейчас стоит, и стены в этой комнате — слишком яркой для старика, слишком светлой, чтобы здесь кто-то умирал. Занзас прислоняется спиной к дверному косяку, не торопясь заходить в убогую обитель Девятого уже-не-босса. Ему никогда не нравился даже этот старый особняк. А их всегда было много: почти на каждую провинцию по парочке. И, конечно же, замок в Палермо, в давно знакомой Палермо — резиденция Варии, в самой черте провинции у гор. Но в Витербо было жуть как тошно. Мало того, что Занзасу не улыбалось переться в Лацио посреди недели, так ещё и столица провинции навевала не самые лучшие воспоминания о и без того угробленных мусором нервах. Помнится, не так давно Вария чуть не лишилась здесь своего капитана — чёрт понёс Скуало в эту серость к какой-то подосланной шлюхе, что пришлось всё разруливать. И расстреливать. А потом тут же и закупиться каким-то дерьмовым бурбоном. Не самые шикарные впечатления. Сегодня ему снова приходится проявить ту самую ёбаную тактичность. И учтивость, как же. Сынишка прискакал к отцу, тут только и можно что слёзы умиления подтирать накрахмаленными платками. Занзасу же не до этой сентиментальной херни. Старик смотрит так, будто действительно сейчас вытащит платок из воздуха. Обязательно белый, чтобы вообще по всем канонам. — Оправился? — невероятно «тактично» и «тактичным» тоном спрашивает Занзас. — Я рад, что ты приехал, — пожилой мужчина поднимается с кровати, чуть заваливаясь на правую сторону. — Это семейное — заживает, как на псах. — Они их нашли? — Занзас удачно игнорирует ремарку о «семейном». — Ох, да, — и вечно эти жизнерадостные нотки в голосе. — Не в первый и не в последний раз оставшиеся из Ферраро пытаются устроить нечто… необычное. Ферраро, неужели? Сколько Занзас себя помнил, эта — довольная средняя по численности — семья была занозой в заднице Вонголы. И не то чтобы никто не покушался на её спокойствие до или после, но именно от Ферраро вечно следовало ждать подставы. Самый интересный момент состоял в том, насколько упорно на протяжении многих лет эти ублюдки пытались подлизать нескольким боссам — что Даниэле, что Тимотео. И насколько Ферраро были непотопляемы — в любой точке мира, будь то Европа или Азия, можно, наверное, и сейчас отыскать тех, кто бы был связан с ними. Отчего-то Ферраро вечно хотелось слияния с Вонголой, но после — их как ветром сдувало, как только в должность босса вступал новый человек. Возиться с ними — никто не возился. Судя по тону старика, сделавшего акцент на последнем слове, уже и не с кем. Вонгола невероятно гладко проводит операции по зачистке. Занзаса никогда не перестанет поражать этот голос: добродушие в каждом слове, вежливость — на каждую колкость, при разговоре о предателях — снисходительный тон, при разговоре уже с предателями — тихая ярость. Девятый был отличным боссом, это сложно не признать. Был, да. Много ли времени пройдёт, когда Савада уже не сможет полагаться на советы «дедушки»? От мимолётных размышлений о мелком выродке, который по какой-то невероятной удаче занял место Десятого, босса Варии отвлекает громкий дежурный стук в дверь, а за ним следует всполох тёмных волос и удушающий и резкий запах духов. Надо признать, он бы сразу и не смог предположить, что появившаяся перед ним девушка — это Хару Миура собственной персоной. Плавные движения рук, то, как она поправляет волосы, закидывая длинные пряди назад, небольшое, почти незаметное с первого взгляда, пошатывание на каблуках, чуть приоткрытый рот, когда она делает глубокий вздох — совсем не то, что он увидел пару лет назад. Это что, то самое, чего не хватает всем девкам, которых он трахал, с которыми имел те или иные дела, с которыми просто разговаривал чисто из дипломатических соображений? Миура не просто отдаёт элегантным притворством — видимо, она им уже живёт. Растворяется. Весь её вид кричит о том, что «мне плевать, смотрите, я просто красива». Наверное, многие предпочтут закрыть глаза на подобную фальшь. А Занзас — не многие, ему интересно, его это самую малость… завлекает. Вероятно, впервые хоть что-то за последние месяцы. Она действительно изменилась — возможно, совсем немного. Занзас видит ясно — спустя каких-то пару лет в роли сестры босса Вонголы пошли ей если не во вред, то на какую-никакую пользу. — Дедушка, я вернулась, — начинает лепетать Миура на японском. — Я… Ох, — девушка замечает Занзаса и сжимает правой рукой сумочку, болтающуюся на плече. Миура всё ещё носит перчатки. И Занзасу всё ещё плевать, почему. Отчего-то девчонка резко замолкает и переводит взгляд на Девятого, будто ожидая каких-то комментариев. Но старик молчит, лишь улыбается. Занзаса подобные неловкие сцены не приводят в восторг, поэтому после полуминутной заминки он решает подать голос. — Мне пора, — он уже готов смыться из этой комнаты, лишь бы не быть участником очередной дребедени, придуманной стариком, как это обычно случается. О, оно случается всегда. — Останешься на ночь, сынок? — дребедень номер один на подходе. — Хару, ты приехала раньше, чем я рассчитывал. — Серджио ждал меня, сегодня для него не было никаких поручений, поэтому я уехала сразу же, как Беппе снял мерки, — у девчонки действительно прекрасный итальянский. — А… У нас сегодня гости? — Миура вновь таращится на Занзаса. И ему абсолютно не нравится этот взгляд. В её глазах столько безразличия и холода, а улыбка такая доброжелательная, что мужчина невольно кривится, не собираясь даже скрывать своего раздражения. «Это доставляет тебе удовольствие, девка?» — стучит невысказанное дробью на языке. Но всё же он решает отойти от стены. Встав боком к кровати Девятого, Занзас кидает короткое: — Нет, я не останусь. Но тут, когда он уже почти шагает за порог комнаты, ему в спину прилетает «некий» вопрос. Вопрос, от которого сводит скулы и хочется проломить кому-нибудь голову. — Но вы приехали проведать отца, разве не так? — Миура спрашивает таким притворно-удивлённым тоном, что у Занзаса закипает внутри. — Было бы невежливо… — Ты поборница строгого этикета, мусор? Или у тебя нет компании лучше старика? — грубо бросает босс Варии, оборачиваясь. На мгновение в тех самых холодных глазах появляется удивление. И в этот момент — неподдельное. Но в следующую же секунду Миура делает то, чего Занзас меньше всего ожидал. Не от неё. Не от лани, которую он запомнил во всём белом — искусственная святость и сама бледная непорочность. Она издаёт короткий смешок и прикрывает лицо рукой. Наверное, вместе с приобретённой элегантностью эта девка умудрилась потерять чувство самосохранения. — Он всегда такой? — девушка обращается непосредственно к Девятому, не гнушаясь показывать пальцем в сторону Занзаса. Старик улыбается шире, чем это вообще возможно, чуть кряхтит, поднимаясь с кровати, и кивает. Девка, возможно, полагает, что Занзас не понимает японского, а он полагает, что она такая же тронутая на всю голову, как и его «отец». Что подтверждает ещё один смешок. — А я вас… помню, — тянет Миура всё ещё на своём родном языке. Хотя за столько лет жизни то в Японии, то в Италии вряд ли она могла точно сказать на каком из языков ей удобнее разговаривать. Насколько Занзас знал, она никогда не переставала находиться в официальном статусе заочной наследницы Семьи, поэтому её образованием занимались одни из лучших педагогов, а умение подать себя запихивалось в глотку как нечто обязательное. Невольно вспоминались собственные гувернантки, которые бегали за ним, как бешеные собаки. А в жизни Миуры наверняка появлялись такие же собаки — старикан непременно сделал им уколы от бешенства, чтобы не размазывали слюну по его дорогой внучке. Миура пытается ровно дойти до Девятого, чтобы помочь — тянет руки, видимо, с целью подхватить под локоть — но её туфли застревают в плотном ворсе ковра. Со стороны это выглядит достаточно карикатурно, достаточно по-семейному, достаточно… В общих чертах достаточно. Всего в этой комнате, в этом особняке, в этом сером Витербо сейчас Занзасу по горло достаточно. Эта атмосфера тепла и чрезмерной яркости, от которой начинает мутить, эти лакированные туфли у Миуры, которые отражают белый, такой же бледный, как и сама девка, свет, эти смешки, что врезались в мозг — цепляют железным тяжёлым крюком за горло. — Некоторые спальни на четвёртом и третьем этаже свободны, — доносится до варийца сквозь завесу всего этого света. — Если останетесь, то ужин в семь. — Кажется, сегодня нас ждёт утка? — в голосе Девятого слышатся игривые нотки. — Да, я попросила. После этих коротких реплик босс Варии видит, как Миура выводит старика из комнаты, пока тот говорит что-то о «новых книгах». Она выглядывает из-за плеча своего деда, зачем-то сдувая ровно лежащую чёлку. У этой девчонки точно проклятая улыбка. И — по непонятной причине — Занзасу это нравится.***
Даже за столом она сидит в перчатках, удобно устроившись рядом с Девятым, на краю. При всём внимании старика к тупым правилам, этикету и традициям, от которых Занзасу порой хочется блевать, тот ни разу не сделал Миуре замечания. Ни даже тогда, когда она сняла туфли и подогнула ноги под себя. В обеденном зале. При «госте». Помнится, Занзасу за подобные выходки в детстве прилетали словесные неодобрения. Какого чёрта он остался здесь? Что ему мешало забронировать билет и сесть на вечерний рейс? Но что-то дёрнуло его позвонить Скуало, сказать, чтобы мусор в Варии сидел смирно и не пикал, пока он тут разгребает проблемы с человеческим подобием антиквариата. Занзас решил так: одни сутки потерпеть — год нормально выпивать. И тогда можно будет даже не заявляться на ебучие приёмы, слушать эти высокопарные речи и копаться в чужом дерьме, когда очередная семья выразит недовольство по поводу не пришедших им приглашений. И Миуру он тоже ещё долго не увидит. Очень хотелось бы — та самая улыбка становится наваждением. И всё же мясо слуги в этом особняке готовят хорошо. Но не настолько, чтобы можно было жрать тут каждую неделю. Занзас молчит, спокойно — насколько это возможно в данной обстановке — доедая свою немаленькую порцию, пока Девятый слушает щебетание Миуры на японском. Видимо, девка и впрямь обожает старика, раз рассказывает ему о том, как она съездила на примерку наряда для свадьбы Десятого мусора. Блять. Свадьба? Он уже успел забыть о том, что мелкий выблядок решил теперь заниматься сексом со своей милой японской подружкой официально. Судя по относительно жизнерадостному тону, Миура пребывает в восторге от предстоящего торжества по поводу помолвки. И поэтому, естественно, пытается доебаться до Занзаса со своими тупыми вопросами. — Вы знакомы с Киоко-тян? Занзасу начинает надоедать этот цирк, который битый час даёт представление в лице конкретной длинноволосой бабы. Одного белобрысого и такого же длинноволосого недоумения ему хватает с избытком. Но оно хотя бы доёбывается всегда по делу. — Это та девка, которая спит с идиотом Савадой? — последнее слово буквально жжёт язык, но, наверняка, оно того стоит. — Не завидно, что она теперь будет донной, а не ты? Неожиданно за столом всё утихает. Миура больше не щебечет. И даже не улыбается. Девятый пытается погладить её по руке, но девчонка отодвигает её. Что, пропала прыть? — Занзас… — начинает старик, кидая тяжёлый взгляд на сына. — Ничего страшного, я в норме, — убеждает девушка, слегка качая головой. — Я пойду, скажу, чтобы постель приготовили. Она кладёт вилку и нож на тарелку — столовые приборы издают противный звук. Затем Миура отодвигает стул и бросает быстрый взгляд в сторону Занзаса. Мужчину это даже начинает веселить — эти её убийственные намёки глазами. Он читает «чтоб ты провалился» в этих зрачках и радужке — на иные выражения девчонка вряд ли способна. Иначе сказала бы вслух. Хару подхватывает лежащие под её стулом туфли, подходит к старику, дежурно чмокает того в дряхлую щёку и, крайне искусственно улыбаясь, прямо босиком направляется к выходу из столовой. Невероятно странная дура. Как только она уходит, раздаётся голос с другого конца стола: — Она ведь прекрасная девушка, сын. — Так памятник ей поставь, прижизненный. Что она, что Савада — из одного выводка. Мне глубоко насрать, насколько они там прекрасные и великолепные, — холодно откликается босс Варии. Через пару минут он сам поднимается и покидает столовую. К чёрту ужин, всё равно он никогда не любил мясо птицы. Пусть старик хоть обожрётся этой уткой. — Спокойной ночи, — доносится за спиной. Занзас игнорирует каждую букву этого предложения.***
Усталость накатывает на Занзаса волнами, стоит только сделать несколько шагов по огромной мраморной лестнице и свернуть в коридор третьего этажа — до четвёртого идти неимоверно лень, хоть там и намного тише. Мужчина стаскивает с плеч пиджак — обычный, повседневный — проходит ещё пару шагов и толкает первую попавшуюся на глаза дверь справа. Он находит выключатель, щёлкает — да будет, мать его, свет. Занзас с почти незначительным чувством радости внутри замечает, что наткнулся-таки на спальню, и переться искать другую комнату ему не придётся. Ведь всё, чего ему сейчас так хочется — оказаться в лежачем положении, и желательно лицом в подушку. С утра он свалит из этого поместья и города — скорее всего, надолго. Пока жив старик — вряд ли навсегда. И как только босс Варии доходит до кровати, попутно кидая пиджак на длинный прикроватный пуф, безвкусно обитый красным бархатом, в дверь негромко стучат. Сначала Занзасу хочется думать, что ему лишь показалось, но после второго непродолжительного стука он уже рычит, потому что слуховые галлюцинации, похоже, на сегодня откладываются. — Кто там ещё, блять? — громко выкрикивает вариец. Дверь тихонько приоткрывается и на пороге показывается почти что Садако Ямамура — только явно в каком-то брендовом длинном пеньюаре, с идеально лежащими волосами и чёлкой, при этом держа в руке телефон, чехол которого переливается в свете небольшой люстры из-за обилия страз. Уж лучше бы это был призрак из «Звонка», чем Хару Миура. Потому что Занзас и так сегодня заебал себя мыслями о том, как его бесит эта баба, что сил отшивать её уже не осталось. И, похоже, раздражать она его решила перманентно, а ему пиздецки хочется спать. Потому он решает проигнорировать её вовсе, зевает и садится на кровать, в надежде, что надоедливый субъект догадается, что ему не рады. — Войти можно? — спрашивает девушка после медленного вздоха. Занзас тут же понимает, что переоценил её умственные способности. — Чемодан, — тыкает девушка пальцем в сторону прикроватного пуфа. Занзас подмечает, что на ней всё те же кожаные короткие перчатки белого цвета, в которых она сидела на ужине. Они не вписываются в её вечерний туалет, но боссу Варии, по большому счёту, начхать. — Что? — лениво спрашивает Занзас. Всё равно он уже готов отрубиться прямо в одежде, чтобы не вести беседы с Миурой. Хару снова вздыхает, выдерживая паузу. — Че-мо-дан, — по слогам проговаривает девушка. — Похоже, прислуга перепутала комнаты и часть моего багажа доставили в комнату напротив. Я надеюсь, ты не против, если я оттащу его к себе? Босс Варии думает, что стоит сходить к грёбаному лору — эта баба словно какой-то нескончаемый источник помех в его ушных раковинах. Значит как при старике учтивость строить — это она умеет, а как наедине с ним — так сразу на «ты»? Лицемерка конченая. — Какого хрена фамильярничаешь, мусор? Забирай, что хотела, и вали. Занзас просто сваливается на кровать поперёк, закрывая глаза. Насрать на свет, насрать на пистолеты в наплечной кобуре, которую стоило бы снять, и на то, что комната этой девки находится всего в нескольких шагах от его двери. Его веки уже слипаются — ему не до Миуры, которая почти беззвучно ступает по щитовому паркету к изножью кровати. Потом Занзас слышит лишь тихое копошение слева от себя, и в течение нескольких минут не происходит ровным счётом ничего, достойного его внимания. Мужчина уже начинает проваливаться в сон, дыша спокойно и умеренно, но тут… что-то задевает его шею — щекотно, чёрт возьми. И он с неохотой открывает глаза. — Ты что, нахуй, делаешь? — не иначе как звериное рычание разносится по комнате. Миура-заебала-уже-Хару, что склонилась над ним, трясёт своими длинными волосами, уперев одну руку под грудью и в то же время потрясывая телефон в другой руке, согнутой в локте, с интересом рассматривает его лицо. Эта идиотка совсем страх потеряла? Внутри у Занзаса разливается горячая магма — если сейчас эта дура откроет рот, он просто задушит её. Много чести — тратить патроны на умственно отсталых. — А как с оружием пускают на борт самолёта? Ты ведь не на частном прилетел, да? — спрашивает Хару задумчиво. Всего двух вопросов хватает, чтобы мужчина дошёл до точки кипения: он вскакивает очень быстро — так, что атласное покрывало горчичного цвета наполовину съезжает вниз — и смыкает ладонь вокруг шеи Миуры, опрокидывая её на постель. Телефон летит куда-то в сторону, отскакивая от пола с глухим стуком — ох, как же Занзасу хочется наступить на эту побрякушку! Девчонка вскрикивает «хахи» и вцепляется левой рукой в его руку — скорее рефлекторно, от неожиданности. Кожаная перчатка слегка холодит ему запястье, а нижняя часть пеньюара задирается, обнажая острые коленки, широкие лямки сползают с изящных плеч — это мог бы быть вполне интимный момент, но они не в каком-нибудь дешёвом эротическом триллере из девяностых. Занзас скалится и давит на тонкую шею сильнее, упираясь коленом между ногами Хару, с большим удовольствием наблюдая, как она пытается вырваться из его захвата. Яркие перья касаются левой ключицы, совсем-совсем невесомо, но Занзас замечает, как Миура дёргает плечом. А ещё он видит, как глаза девчонки бегают по его лицу — вероятно, смотрит на расползающиеся шрамы. Пусть смотрит. Испуг всегда делает половину работы за любого убийцу. — Что, теперь уже не так интересно, мусор? — шипит мужчина. Занзас уверен, что сейчас эта баба начнёт хватать ртом воздух, как рыбка вне аквариума — дорогая, бесполезная, декоративная рыбка, — пытаясь вымолить пощаду. Но нет. Нет, нет, нет — он ошибается уже во второй раз, оставаясь совершенно сбитым с толку. Потому что Хару Миура начинает смеяться. Хрипя и широко раскрывая рот, закатывая глаза. Со стороны это, возможно, походит на какой-то припадок — у девчонки точно все дома? — Ты… Правда смешной… Боже, я же просто… — сиплым голосом говорит она, смотря своими тёмными глазами в его бордовые. — Просто познакомиться хотела… Занзас вопросительно выгибает бровь и чувствует, как злоба понемногу начинает отпускать — вовсе не из-за слов Миуры. Просто ему реально хочется отдохнуть, а спать рядом с трупом — хреновая идея. — Ты ведь пришла за чемоданом, — его хватка на её шее ослабевает. — Чемодана в этой комнате нет, если ты не заметил, — Хару продолжает улыбаться, но в её глазах блестят подступающие из-за нехватки воздуха слёзы. — Придумала первое, что пришло в голову, — она отнимает свою руку от его руки, вздёргивая брови и намекая взглядом, что насилие и убийства это, конечно, неотъемлемая часть жизни мафии, но Девятого вряд ли обрадует хладное тело внучки. Вообще-то Занзас навряд ли может выстроить в голове подобную логическую цепочку, исходя только из того, как посмотрела на него Миура, но всё же решает убрать руку с её горла, вставая так же резко, как когда опрокидывал девчонку на кровать, и тут же наступает на покрывало, почти поскальзываясь. «Похрен», — думает мужчина, вглядываясь в лицо откашливающейся Миуры с нескрываемым наслаждением. — Познакомиться? — босс Варии складывает руки на груди. — Женщина, тебе делать нехуй? Хару поправляет пеньюар, одёргивая и распрямляя его, потом — чёлку, которая до этого была волосок к волоску, упирается ладонями по обеим сторонам от себя и снова смотрит на Занзаса. Его бесит, что она, кажется, совсем его не боится. Хотя… после цирка мгновениями ранее мужчина уже убедился, что она слегка тронутая — должен был догадаться ещё в спальне у старика, когда Миуру пробрало на «ха-ха». — Но мне и правда скучно, — буднично вещает девушка. — Прям обрадовалась, что ещё кто-то приехал сюда. Я знала, что ты не особо общительный, но чтобы… вот так сразу начинать, — Хару подаётся чуть назад и давит снова подступающий смех, — это прям что-то новое. — Могу пристрелить — ощущения будут незабываемыми. Обещаю, — холодно басит Занзас. — Не пристрелишь, — она качает головой из стороны в сторону. — Спать в комнате с трупом — не самая лучшая затея, — на этом замечании у Занзаса невольно дёргается уголок губ. — По крайней мере, при дедушке не стоит. Но если захочешь, то всегда можешь предложить мне выпить кофе, а потом затащить в тёмный-тёмный переулок, чтобы без свидетелей — и бэнг! — Хару выставляет два пальца вперёд, изображая выстрел из пистолета, а потом начинает тихо посмеиваться. Занзасу требуется несколько секунд, чтобы прогрузить то, что она сейчас сказала. — Мусор, ты что… флиртуешь со мной? — он склоняет голову набок, будто то, что он смотрит на Миуру под другим углом, как-то поможет в понимании того, как работает её мозг. — Maybe, — на лице девушки расплывается хитрая улыбка. — Ты ведь понимаешь японский. Я права? — Могу послать тебя на нём не хуже, чем на итальянском, — подтверждает её догадку Занзас, пытаясь сохранить самообладание. Ему порядком надоедает эта околосветская беседа — проще вышвырнуть Миуру за дверь, желательно ещё перед этим дать поджопник, чтобы полетела прямиком в свою комнату и прекратила глаза мозолить. Но следующая фраза заставляет его нахмуриться. — Я уже давно ни с кем на нём вживую не разговаривала. С дедушкой иногда, но… — Твой мусорный братец не соизволит с тобой поболтать? — с издёвкой спрашивает Занзас, смакуя каждое слово. На этой фразе Миура, тяжело вдохнув и так же тяжело выдохнув, встаёт с кровати, и тут же сталкивается с той же проблемой, что и Занзас минутой ранее — ублюдское атласное одеяло. Вообще, босс Варии не особо против того, чтобы девчонка убилась, поскользнувшись, но вряд ли она угрохает саму себя о паркет (если только ей не помочь, конечно) — как показал опыт в виде неудачной попытки удушения и запугивания оружием — хоть и на словах, — то эта баба может вырулить критическую ситуацию, просто похихикав. Помогать ей хорошенько приложиться башкой об пол он не станет: во-первых — лень, во-вторых — ещё рассмеётся в предсмертной агонии. Видит бог, Занзаса заколебал этот смех. В-третьих, она уже вцепилась в его плечо со своим дурацким «хахи», дабы не поцеловать лбом дорогое деревянное покрытие. — Блять, да ты отцепишься когда-нибудь? — цедит Занзас, грубо отпихивая Миуру от себя. — Я с тобой флиртую, — прыскает Хару, высматривая что-то под ногами. — А, вот и моя прелесть! В её руках оказывается телефон, и она принимается сдувать с него несуществующие пылинки, потом стучит костяшками правой руки по сверкающему чехлу и подносит гаджет почти что к носу Занзаса — и он тихо охреневает. Хотя, судя по тому, как на подушечках пальцев начинает покалывать Пламя Гнева, скоро придёт время охреневать громко. И охреневающим будет уж точно не Занзас. — «Swarovski» вообще-то! — свободную руку Хару упирает в бок. — Если тебе ещё захочется опрокинуть меня куда-нибудь, будь джентльменом — предупреди. Рука Занзаса медленно тянется к кобуре, когда Миура убирает телефон от его лица. — А что до Тсуны… Ну, если говорить кратко, то у него конкретные проблемы с итальянским, — будто бы самой себе рассказывает девушка, крутя многострадальный телефон в руке, — и поэтому Реборн строго-настрого запретил всем общаться с ним на японском, пока тот не перестанет путать всё, что можно и нельзя, и не избавится от акцента. Реборн из списка «запрета» только Киоко-тян исключил — сам понимаешь, любовь, — подрагивающие пальцы Хару рисуют в воздухе дорожку, когда её левая рука отрывается от бедра. — Помню, когда Иемитсу со мной такое же проворачивал, помогло, кстати, но… Кажется, словно Миура совсем не замечает недружелюбный настрой — и это ещё мягко сказано — своего собеседника, продолжая рассказывать что-то про то, как ей удалось добиться идеального произношения. Но Занзасу уже поебать — он просто хочет пристрелить эту идиотку. И только когда холодное дуло пистолета упирается ей меж глаз, так раздражающая варийца баба, клацая зубами, прикрывает рот. Угроза словесная вот-вот превратится в угрозу исполненную. — Ещё одно слово — и я нашпигую твою голову пулями, — выплёвывает мужчина. — И не посмотрю на то, кому ты там сестра, кому племянница. И с твоим гниющим трупом под боком я тоже посплю, если это избавит меня от твоего бесконечного трёпа. Но до тупой девки, похоже, доходит, как до жирафа. — Прямо как дедушка и говорил, — Хару смотрит на Занзаса исподлобья, цокая языком несколько раз. — Неисправимый… — она качает головой, да ещё и произносит последнее слово так, будто разговаривает с нашкодившим ребёнком. И только одних этих ноток в миурином голосе хватает Занзасу для того, чтобы взвести курок. — Считаю до трёх, мусор. — О, да ты выстрелишь? — удивлённо спрашивает Хару, приоткрывая рот. — Так со мной ещё ни один парень не заигрывал. Да и девушки тоже… — Раз, — его пальцы сжимают пистолет сильнее. — Занзас, — Миура показывает ему два ряда ровных белых зубов, — ты меня ни капельки не пугаешь. Скорее, наоборот… — Что, тешишь себя надеждой, что если признаешься мне в симпатии, то я пощажу тебя? — Нет, — пожимает плечами Хару. — Но ведь ты сбился со счёта — значит, не особо-то рвёшься пустить пулю мне в лоб. — Два, — зло усмехается мужчина, глядя ей прямо в глаза. И тут Хару заливисто смеётся, точно издевается, хлопает глазами быстро-быстро, бьёт себя телефоном по ноге — достаточно сильно, но не замечает этого, — а потом резко замирает с безэмоциональной маской на лице. — А-а, нет, — и спокойно обхватывает левой рукой ствол оружия, да так, что перчатка скрипит, — не считается. Играть надо честно. — Здесь я устанавливаю правила, мусор, — с рыком выдаёт мужчина, но решает пойти у неё на поводу. Ему интересно, какие же аргументы она готова выудить из закоулков оставшегося разума в обмен на свою жизнь. — Как ты и сказал: «Считаю до трёх». Ты не сказал: «Считаю до трёх, прерываясь на диалог с тобой» или «Досчитаю до трёх тогда, когда посчитаю нужным». Ты сказал то, что сказал, — Миура облизывает губы. — Правило было одно — его можно интерпретировать, как угодно. Занзас окидывает сестру Савады взглядом из разряда «что ж, умная сука», а вслух, сдерживая желание нажать на спусковой крючок, вопрошает лишь: — Ты всегда всем зубы заговариваешь? — Почти, — она улыбается — эта грёбаная улыбка! — очень и очень мягко. — На самом деле, я просто такая же неисправимая, как и ты. Они молчат буквально с минуту, застывая в одной позе. Занзас слышит, как слева от него тикают напольные часы, справа — тусклый отсвет хрустальной люстры ведёт хоровод из бликов по стене, а перед ним стоит девчонка, которая и не думает выпускать из крепкого захвата его пистолет — она даже оглаживает большим пальцем яркий красный «икс». В этом движении столько скрытого напряжения, что Занзас не может не подумать: «Она что, какая-то фетишистка? Мазохистка? Или просто отбитая?» и приходит к выводу, что последний вариант подходит как нельзя лучше. Флирт ничего не значит, даже если он имел место быть. Флирт — это просто инструмент получения желаемого. Миура хотела его внимания — она его получила. В той форме, в которой он понимает подобное. Он осматривает её с ног до головы — неплоха, особенно ноги. Да уж, ноги хороши. Он достаточно давно успел их оценить — кажется, ещё на Церемонии, когда она стояла рядом. В целом-то она симпатичная и держит себя совершенно не так, как держатся остальные япошки в Вонголе — издержки европейского менталитета и воспитания. — Ты на меня так смотришь, словно сейчас сожрёшь, — подаёт голос Миура. — Завались, — спокойно откликается Занзас. — Я опускаю руку, опусти и ты, — умильно проговаривает Хару, делая шаг назад, опуская руку, как и обещала. В этот же момент происходит сразу несколько вещей: Миура быстро отходит в сторону — туда, где дверь, Занзас жмёт на спусковой механизм, а старые резные часы на полу начинают громко бить, оповещая находящихся в комнате, что наступил девятый час. — Так он не заряжен! — ошарашенно замечает девушка. — Ты блефовал. — Это просто ты слепая, — Занзас прячет оружие обратно в кобуру и, откидывая ногой покрывало, наконец-то снова заваливается на гладкие белоснежные простыни. Хару странно хмыкает и шаркает к выходу из комнаты, чтобы замереть прямо на пороге из-за грудного сонного голоса. — Не обманывайся, мусор, — говорит мужчина, дотрагиваясь головой до подушки. — Ты нихрена не такая же, как я. И перед тем, как мир вокруг Занзаса гаснет, закручиваясь в один сплошной сгусток темноты, он слышит тихое: — Возможно. Главное, что никто об этом не знает.