Face the thing that should not be.
© Metallica.
Ганнибал совершенно не ожидал звонка из больницы, в котором сотрудник сухо пояснил, что его «мужа» сбил автомобиль, и за его жизнь сейчас борются врачи в операционной. У того хватило выдержки вежливо уточнить, в какой больнице находится пострадавший, поблагодарить за информацию и попрощаться, а затем доктор поспешил в указанное место. Врываться в реанимацию было делом крайне абсурдным, поэтому оставалось лишь ждать под ее дверями и класть руки на колени, чтобы их не трясло мелкой дрожью. Ганнибал изо всех сил сохранял невозмутимое выражение лица, хотя внутри у него все кричало, билось в конвульсиях и яростно стремилось к Уиллу. Тот не мог оставить его. Не после всего пережитого. Опасность и все утомительные связи остались позади. Новая жизнь казалась несбыточным сном, но каждый день доказывала свою реальность. А теперь уродливые тени прошлого проникли и сюда. Лектер на мгновение закрыл глаза и попытался отогнать мрачные мысли, но хранить спокойствие становилось все труднее. Все комнаты во Дворце наполнились тягучим и едким напряжением. Каждый шаг раздавался в плотной тишине словно выстрел. Он замер. Спустя несколько часов беспокойства и неопределенности уставший хирург сочувственно пояснил, что повреждения Уилла слишком обширны. Если он переживет еще несколько часов, то организм полностью включится в борьбу за выздоровление, и затем шансы бывшего профайлера на восстановление многократно возрастут. Ганнибал кратко поблагодарил врача и продолжил с непроницаемым лицом сидеть у дверей реанимации подобно каменному стражу, не видя ничего перед собой и отдавая все силы беззвучной мольбе. Взывая ко всем существующим и несуществующим богам, чтобы Уилл заставлял свое сердце биться. Чтобы он сражался. Ради себя и ради них. Уилл вздохнул в последний раз, едва только горизонт подернулся закатной полосой. Дежурившие врачи и медсестры не смогли сделать ничего, чтобы удержать жизнь в искалеченном теле. И она ускользнула так легко и внезапно, будто никогда не существовала. Он даже не успел прийти в сознание, прежде чем исчезнуть. Ганнибалу на секунду показалось, что ему в грудь воткнули зазубренное лезвие: острая боль ослепила все чувства и вырвалась наружу непроизвольным выдохом. А затем действительность немного отступила на второй план, будто скрытая толщей воды. Просторные залы Дворца утонули в тяжелом слоистом мраке. Он не затронул готические изваяния ангелов на потолке, издевательским контрастом подчеркивая их мраморные руки, вздернутые к небу, затем трещины в камне с сухим хрустом обезобразили их прекрасные лики. Ганнибал не мог отвести взгляд от их крушения, будто наблюдая за чем-то весьма любопытным. В реальность Лектера вернуло деликатное прикосновение медсестры к его плечу. Он поднял глаза, и девушка поспешно отступила на пару шагов. Восхитившись его самообладанием поначалу, она отпрянула от бездонной пустоты и отсутствия осмысленности. Затем взгляд стал более четким, но мутная поволока не растворилась до конца. Мертвенная бледность заострила и без того хищные черты лица, бескровные губы сжались в тонкую линию. Ганнибал медленно поднялся и спросил, может ли попрощаться со своим супругом. Медсестра кивнула и указала на двери реанимации. Других пациентов там не было, поэтому Лектеру позволили ненадолго войти. Умиротворение на лице Уилла не принадлежало этому миру. Его супруг медленно приблизился, отвел непослушную вьющуюся прядь со лба. Затем провел тыльной стороной ладони по отмеченной шрамом щеке. А напоследок наклонился и легко-легко коснулся губами его лба. Словно отвечая на невысказанную просьбу. И, будто оскорбившись холодностью, слегка повернул голову и устремил взгляд на небо. Ночь вступала в свои права — кроваво красный диск пятнал облака по соседству. Алый истончался до оранжевого, перетекал из жидкости в пламя, а темно-синие тучи делали остальную часть картины совершенно непроглядной. Но Ганнибал и не собирался вглядываться в них. Раньше он описал бы простое изображение тысячами слов, но теперь краски медленно стекали вниз и угасали до безразличных цветов. Домик в тихом районе Неаполя потерял атмосферу уюта и спокойствия. Лектер запер за собой дверь и остановился на пороге, не в силах сделать ни шагу дальше, но затем разулся и упрямо потащил себя в гостиную. Там выдержка окончательно изменила ему, и Ганнибал безо всякой грациозности тяжело рухнул на диван. Горло свело мучительным сухим спазмом, отчего он спрятал лицо в ладонях, отчаянно пытаясь сохранить остатки самообладания. Но обессиленный разум невольно подкинул недавние воспоминания и спровоцировал полузадушенный, едва слышный всхлип, а за ним и еще один. Ганнибал раздраженно мотнул головой, стиснул зубы и попытался восстановить контроль над собственными эмоциями, но зрение подернулось предательской поволокой, а затем глаза обожгли соленые капли. Он предпринял еще одну попытку успокоится, впрочем, безуспешно. Вскоре его тело сотрясалось от беззвучных рыданий, а по щекам бежали дорожки горьких слез. Сейчас Ганнибалу как никогда сильно хотелось ощутить бережное объятие Уилла. От этой мысли его настиг еще один приступ крупной дрожи. Разум загонял себя в безвыходную ловушку, ища успокоения у того, кто больше никогда не сможет этого дать. Уилл безмятежен: все бремя мира покинуло его и освободило от связей со всеми. В том числе и Лектером. Похороны и сопряженное с ними не задержалось в памяти Ганнибала. Лишь факт того, что Уилл был похоронен на чужбине и под ненастоящим именем заставлял его скалиться в бессильной ярости. Он никогда не был чужим: Ганнибал ощутил в нем родственную душу еще с самой первой встречи. Почему же теперь Уилл должен был остаться здесь, навечно одинокий и никем не узнанный? Но рисковать раскрытием личности было нельзя: расследование могло бы найти ненужные ниточки, ведущие прямо к Лектеру. Что не являлось общим замыслом при падении и дальнейшем побеге. Уилл не захотел бы, чтобы Ганнибал вновь оказался в заточении: как-то он ясно дал это понять. Осталось лишь повиноваться его желанию. Ганнибал почти потерял рассудок, увидев убийцу Уилла. Глаза застелила кровавая пелена, а ногти впились в ладони. Это чудо, что никто не заметил, как Лектер вырубил его и запихнул в багажник, умом понимая, что подвергает себя лишнему риску обнаружения. Но все остальное требовало расплаты. В залах Дворца блуждало непонятное эхо. После смерти Уилла там воцарилась хрупкая тишина, часть комнат пришла в полное запустение. Статуи на стенах заставляли чувствовать себя неуютно, а сотни глаз святых и падших пялились с укором и презрением. Ганнибал с грохотом захлопнул дверь и вынырнул обратно в реальность, потом бросил взгляд в зеркало заднего вида. Его ожидало незаконченное дело. Вопли, щедро сдобренные как проклятиями, так и мольбами, не услаждали слух, а лишь вызывали глухое раздражение. Лектер планировал достаточно помучить этого убийцу и грубияна, но у него не хватило терпения. Рука, державшая заостренное лезвие, потихоньку начинала дрожать. Ганнибал выплеснул свою ярость, нанося длинный неаккуратный порез, и потянулся за емкостью с кислотой. Набрав достаточное количество в специальный контейнер, он бросил полуживого мужчину в разъедающую жидкость и стал ждать. Возмездие не принесло желаемого облегчения. Пустоту от потери Уилла не смогли заполнить даже кровь и плоть человека, убившего его. Лектер покинул подвал, позволяя останкам раствориться в кислоте, и направился в душ. Искупавшись в ледяной воде и переодевшись в комплект чистой одежды, он медленно прошел в спальню и утомленно сел на край постели. Стояла душная знойная ночь. Уилл всегда плохо спал в такую погоду, страдая то от кошмаров, то от бессонницы. Обычно он спускался на кухню и делал себе какой-нибудь прохладный напиток. Ганнибалу не требовался долгий сон, поэтому он частенько составлял компанию своему другу. Первый раз его появление изрядно смутило Уилла, но со временем тот пообвыкся и перестал чувствовать дискомфорт в присутствии Лектера. Они пили холодный чай или сок и тихо беседовали обо всем и ни о чем. Никто из них не признался бы другому, сколько наслаждения приносило проведение времени таким образом. Ганнибал откинул еще влажные волосы со лба и подпер голову руками. Всколыхнувшееся в душе ощущение иллюзорного покоя потянуло за собой воспоминание, бережно окутавшее своей мягкостью. — Уилл? — тот перевел на Ганнибала внимательный взгляд и слегка склонил голову набок в ожидании. — Я хочу попробовать немного оживить свои рисунки. Для этого мне нужно освоить технику рисования красками, — лицо Уилла приняло задумчивое выражение, а затем он слегка улыбнулся и кивнул. — У меня есть одно небольшое условие, — неожиданно заявил Уилл и с загадочным видом отпил из своей кружки. — Какое? — не стал скрывать интерес Ганнибал. — Первую картину, которую ты нарисуешь, ты обязательно подаришь мне, — Лектер удивленно приподнял бровь и попытался возразить: — Но, Уилл, первая проба кисти будет не самым лучшим творением. Я могу немного развить навык и нарисовать для тебя что-то более достойное, — тот покачал головой: — Именно первую картину, Ганнибал, — Лектер едва заметно улыбнулся и кивнул. Ганнибал зажмурился, вцепился пальцами в пряди волос, отчаянно желая продлить мгновение, разделенное с Уиллом. Воспоминание уже растаяло, оставив приятное, но стремительно начинающее горчить послевкусие. Немного ослабевшая боль утраты нахлынула с новыми силами. Ему пришлось подавить рвущийся наружу крик, но тихий рваный стон все равно слетел с губ. Лектер поспешно скрылся во Дворце, надеясь найти Уилла в бесчисленных комнатах и хоть самую малость облегчить муки реальности. Он открывал дверь за дверью, проходил зал за залом, но не обнаруживал никаких признаков присутствия. Вот записи об их неформальных беседах задолго до падения, вот иные заметки. В залах гробовая тишина, нарушаемая лишь редким треском или стуком: возведенное медленно рассыпается в прах. Почему же самого Уилла нигде нет? Ганнибал прекрасно помнил, что создавал для него множество комнат, сначала изучая, а потом уже и откровенно любуясь. Лектер решил, что разберется с этим позже, а сейчас он отправился закопать контейнер с останками, после — собрать вещи. Полиция обязательно примет во внимание исчезновение подозреваемого, что и выведет их на Ганнибала. Он трезво и немного удрученно оценил свои способности сыграть фальшивую личность убедительно и понял, что не сможет. К тому же, в этом доме буквально все напоминало о Уилле, и нахождение здесь оборачивалось большим и большим страданием. Лектер аккуратно упаковал в чемодан необходимые вещи и забронировал билет на рейс в Норвегию. Далее маршрут следовал из аэропорта Осло до города Тромсе на острове за полярным кругом. Несмотря на арктический климат, температура не сильно опускалась за нулевую отметку и держалась без особых перепадов практически круглый год. К тому же, город являлся одним из главных туристических центров страны. Его приезд сюда не вызвал бы особых подозрений, как если бы это был совсем крохотный городок с населением не более десяти тысяч. Дом почти у самого фьорда был давно заготовлен Лектером на случай критической ситуации. Что ж, вот и представился момент убежать почти на край света от самого себя. Воспоминания о Уилле никак не давали покоя, появляясь перед глазами непрошеными гостями. Вероятно, вдали от знакомой обстановки Ганнибал смог бы хоть немного оправиться. Ганнибал замер на пороге спальни Уилла, не решаясь войти в течение нескольких мгновений. Здесь абсолютно ничего не изменилось: вещи лежали на своих местах, словно ожидая хозяина. Дверцы шкафа, в котором тщательно подобранные Лектером вещи чередовались с неистребимыми клетчатыми рубашками и растянутыми футболками, плотно прикрыты. Ганнибал тянет за металлическую ручку и достает одну из любимых рубашек Уилла. Естественно, она не шерстяная, а сшита из более подходящей для южного климата ткани. Но он носил ее практически постоянно, словно забыв об остальном гардеробе. Лектер снял рубашку с вешалки, аккуратно расправил ее, а затем порывисто прижал к груди. Он так сильно тосковал по Уиллу, что готов был позволить ему носить эту вещь еще чаще и где угодно, только бы он мог вернуться и надеть ее. Торжествующе и тепло рассмеяться и мелькать в ней перед глазами каждый божий день. Тщетно. Мягкость рубашки не могла заменить приятный жар тела ее владельца, не могла растопить неумолимо намерзающие льды одиночества. Ганнибалу всего пару раз доводилось обнимать Уилла, но даже этого хватило, чтобы насладиться целой палитрой ощущений. Сейчас, представься только шанс, он ни за что бы ни выпустил свое самое драгоценное сокровище из объятий. Потеревшись лицом о воротник, Лектер с огромным нежеланием отправил вещь обратно в шкаф. Нет, рубашка стала бы слишком материальным и жестоким напоминаем, ему требовалось нечто совсем иное. У Уилла была и своя полка, на которой книги были расставлены в каком-то особом порядке. Он обожал читать: Ганнибал с затаенной радостью наблюдал, как все больше и больше томов переезжают в комнату его друга. Уилл объяснил это тем, что долгие годы работал только со специальной литературой, написанной сухим сугубо информативным языком и совершенно отвык от живых дышащих книг. Иногда он настолько зачитывался, что пропускал обед или ужин, и Ганнибалу приходилось звать его обратно в реальность. Уилл только посмеивался и всякий раз благодарил Лектера. Нужно отметить, что тот совсем не сердился: Уилл никогда не избегал разговоров с ним и не использовал чтение, чтобы отгородиться невидимой стеной. Просто красочные сюжеты порой утягивали его так глубоко, что для возвращения к действительности требовалась помощь «якоря». Ганнибал был более чем счастлив следовать давно выбранной роли в позитивном ключе. Теперь темы их бесед никогда не иссякали. Уилл оказался чутким и очень отзывчивым собеседником, когда не блуждал среди кошмаров собственного разума. Его рациональность позволяла вести долгие аргументированные споры, почему персонажу книги стоило поступить так, а не иначе. Они с удовольствием обменивались точкой зрения и оценками. Лектер заметил толстую тетрадь в темно-синем переплете, стоящую у края полки и потянулся за ней. Это были записи Уилла о кошмарах, которые мучали его после падения с обрыва. Ганнибал помнит, как посоветовал ему тогда попробовать зафиксировать все, что сможет вспомнить, на бумаге: избавиться, таким образом, от нежеланных образов, оставив их на страницах, а не на задворках разума. Страницы тетради были исписаны немного неразборчивым почерком. Лектер задумчиво провел ладонью по бумаге и разгладил замявшийся уголок. Он не стал вчитываться, а просто пролистал тетрадь, будто это простое действие могло успокоить истрепанные нервы. На последних страницах даже были нарисованы небольшие иллюстрации: наброски оленей и черные силуэты людей, чьи головы венчали рога. Ганнибал вспомнил, что Уилл как-то рассказывал о вендиго и теперь примерно понял, каким мифическое существо являлось его другу в видениях. Лектер лишь тяжело вздохнул, ощущая полную эмоциональную опустошенность и усталость, которая уже стала привычной. Не прекращающаяся уже длительное время агония разжала терзающие когти. Ганнибал решил, что эти заметки обязательно возьмёт с собой. Вдруг в голову пришла другая мысль: он поступает весьма нелогично, пытаясь убежать от воспоминаний, берет с собой вещь, хранящую частицу великолепного разума Уилла. Переезд в Тромсе произошел без особых затруднений. Ганнибал педантично разложил вещи и отправился на прогулку. Утро встретило его низкими плотными тучами, но это вовсе не разочаровало Лектера, поскольку облачный покров будто скрывал городок от основного мира. Ганнибал вгляделся в темные воды. Море волновалось, разбиваясь о скалы белой пеной, и предчувствовало наступающую бурю, о чем свидетельствовал и сильный холодный ветер. В общем, обычные люди в такую погоду прятались в домах и наглухо запирались. Он не испытывал страха или опасений перед знамением грядущих перемен. Старое должно быть разрушено бушующей стихией, чтобы возникло новое. Ганнибал неспешно прогуливался по улицам, приметив пару зданий с необычной и выделяющейся архитектурой. Несомненно, Тромсе не отличался блеском и роскошью юга Европы, в Норвегии к жизни относились проще и практичнее, но не без своеобразного, присущего им изящества. Лектер считал, что Уиллу бы понравился этот безмятежный и светлый город с достаточно холодным климатом. При всей любви к Италии, Ганнибал видел, что Уиллу не хватает покоя и свободы, которыми он располагал в своем домике у самого леса. Уилл же знал, как сильно его друг привязан к этой южной стране и практически никогда не жаловался, разве что на жару. Прогулка по городу выдалась удачной и подкинула Лектеру несколько новых творческих идей. Он оценивающе взглянул на холст с морским пейзажем. Здесь оставалось проработать лишь некоторые мелкие детали, поэтому, по сути, картина была почти завершена. Ганнибал решил, что дорисует их позже, и убрал этот холст с мольберта, заменив его на чистый. Вид темно-синего неба и золотистых огней города, танцующих на зеркальной поверхности воды, восхитил его глубиной цвета и таинственностью. Лектер начал набрасывать основные контуры картины и отогнал неприятное зудящее чувство. Он посчитал, что удовлетворение от проделанной работы успокоит это. Ганнибал посвятил процессу еще несколько часов, но странное ощущение уходить не желало. Он отложил кисть, закрыл глаза и мысленно попытался разглядеть помеху. Оказалось, внимание притягивала к себе заплутавшая и спутанная мысль, что стоит попробовать нарисовать что-то без четкого замысла: просто отпустить руку и дать ей самой создавать образ. Ганнибал задумался и вспомнил, что это чувство уже посещало его, но тогда он просто подавил странное намерение и не обратил особого внимания. Сейчас Лектер не видел ничего плохого в том, чтобы попробовать, хотя бы ради терапевтического эффекта. Но сначала предстояло завершить работу над ночным Тромсе, поскольку Ганнибал не хотел оставлять картину незаконченной, чем он и планировал заняться оставшуюся часть ночи. Когда небо окрасилось утренним серым, Ганнибал проснулся, но не стал сразу вставать. За окном шел снег, и это зрелище так убаюкивало, что тот перевернулся на другой бок, натянул одеяло повыше и погрузился обратно в сон. Проснулся он ближе к обеду, чувствуя себя полностью отдохнувшим, заправил постель и пошел на кухню готовить завтрак. Его деятельная натура требовала предпринять что-либо, поэтому Лектер после приема пищи направился в мастерскую, чтобы дорисовать игру света на прибрежных камнях. Добившись удовлетворительного результата, Ганнибал аккуратно переложил картину, не тревожа подсыхающую краску, и снова разместил на мольберте чистый холст. Затем он сделал глубокий вдох и выдох и расслабился, отпуская руку и позволяя ей выводит любые линии. С этого мгновения все окружающее будто перестало существовать. Лектеру и ранее приходилось по-разному погружаться в процесс, но тогда он не мог позволить себе уйти слишком далеко, чтобы не стать уязвимым. Сейчас, скрывшись ото всех среди скал и арктических льдов, Ганнибал мог не беспокоиться за свою безопасность или то, что кто-то нечаянно потревожит его. Штрихи и линии складывались в общую картину, которой тот пока не видел. Он лишь отдаленно осознавал, что рисует портрет, но чей, оставалось загадкой. Когда по ощущениям работа была завершена, а рука с карандашом уже подрагивала от усталости, Лектер сделал несколько шагов назад, чтобы получше рассмотреть изображение, и его сердце пропустило удар. С холста на него смотрел… Уилл. Его черты лица не были четкими, словно скрытые толщей воды, а вот глаза. Ганнибал очень точно смог передать его пронзительный и немного печальный взгляд. Уилл видел его и срывал покров фальшивого умиротворения, за которым Лектер прятался здесь, в Норвегии. Боль и опустошение настигли Ганнибала даже за много миль от Италии, за много миль от их общих воспоминаний. Но слишком крепка их связь, даже после смерти кого-то одного не дающая отпустить друг друга. Уилл смотрел на него, находясь по ту сторону грани, и взывал к Лектеру, умоляя сделать хоть что-нибудь, чтобы облегчить их общие муки. Ганнибал с горькой и мрачной радостью осознал, что Уилл тоже страдает, только от посмертного одиночества. Они обязательно найдут возможность воссоединиться. Для этого ему нужно изобразить настоящего Уилла, и тогда они оба смогут разбить свои оковы. Лектер поклялся Уиллу, что создаст портрет, достойный его, и взял бумагу и карандаши. Он ни за что не посмеет осквернить холст, пока не изобразит идеальное воплощение своего милого Уилла в меньшем формате. Ганнибал ощутил живительную смесь облегчения и отваги и только тогда понял, насколько заморозил и похоронил себя в этих льдах. Разгадка всегда находилась очень близко, и он снова чувствовал предвкушение и нетерпение. Ему даже показалось, что взгляд картины немного потеплел. Лектер сосредоточенно изображал портрет Уилла, концентрируясь то на деталях, то на испытываемых эмоциях. Мягкость и непослушность шелковистых тёмных кудрей и непреодолимое желание прикоснуться к ним хоть кончиками пальцев. Сожаление от слишком заметной линии шрама на лбу. Нечто похожее на умиление при виде хмурой морщинки между бровями. Восхищение многогранным восхитительным разумом, чье отражение таилась в проницательном взоре. Четкие линии носа и скул, притягивающие взгляд. Шрам на щеке как свидетельство будоражащей кровь ночи, полной борьбы и признаний. Манящий изгиб губ и аккуратный подбородок. Ганнибал и раньше рисовал изображения Уилла, но никогда не ассоциировал эмоции и черты лица. Сейчас же он находился перед ужасной дилеммой: отринуть ли все свои чувства и нарисовать Уилла несколько отстраненным, но более правильным или поддаться порыву и излить хотя бы малую часть всего нерастраченного. Затем он вспомнил их постепенное сближение, полностью привыкшего к нему Уилла и решил, что первому уж точно не бывать. Не после падения, в котором они вверили друг другу свои жизни и научились хранить их. Лектер глубоко вздохнул, не позволяя чувствам испытывать его самоконтроль больше положенного, но был доволен их интенсивностью. В Норвегии он вообще перестал ощущать хоть что-либо и принял это как должное, не в силах расстаться с венцом скорби по Уиллу, и словно сама жизнь стала утекать. Теперь она вернулась всеми красками и даровала надежду на избавление. Ганнибал снова вгляделся в рисунок и слегка улыбнулся. Судьба нечасто предоставляла ему второй шанс, похоже, все, чем она располагала, было отведено только Уиллу. Эту возможность он точно не упустит. Вернувшись домой, Ганнибал дождался, пока к рукам вернется прежняя чувствительность, а потом, полный вдохновения и желания поскорее начать работу, направился в мастерскую. Его задумкой был портрет на белом фоне. Простая классика, благодаря которой внимание не будет рассеиваться на посторонние предметы. Лектер с головой погрузился в процесс, не позволяя себе отвлекаться ни на что другое. Время снова перестало существовать, пока он тщательно прорисовывал черты до боли знакомого лица, потом смешивал краски и аккуратно добивался достоверности во всем, даже в самых почти незаметных переходах. Когда зрение немного утрачивало точность, он закрывал глаза и представлял изображение мысленно. Как только напряжение уходило, он с новыми силами брался за работу. Закончив портрет и оценивающе взглянув на него, Лектер озадаченно нахмурился. Картина удалась во всем, кроме глаз. В них поселилось что-то темное, слишком неприкрытое, оттого и не присущее Уиллу. Тьма в его друге всегда взывала к Ганнибалу, а эта не узнавала и ранила, как хорошо заточенное лезвие. Он подумал, что, возможно, слишком сильно отказывал себе в отдыхе. Впервые в жизни Лектер отчаянно надеялся, что его чувства подвели его, и, на самом деле, во взгляде Уилла нет ничего чуждого. Но этого не случилось: первое, что его встретило на входе в комнату — взгляд, полной мрачной враждебности. Уилл не смотрел на него так ни в суде, ни в стенах лечебницы. Ганнибал ощутил холодок, бегущий по спине. Неужели его сокровище все-таки возненавидело его? Мысль оказалась крайне болезненной. Лектер глубоко вздохнул, подавляя разочарование и злость на самого себя. Нет, Уилл не мог питать к нему столь негативные чувства: Ганнибал заметил бы малейшие признаки. Значит, проблема в нем самом. Нужно разбить процесс создания на несколько этапов и не торопиться. Одной неудачи было недостаточно, чтобы погасить лихорадочную надежду в душе Лектера. Он отставил неудачный холст в сторону и поставил на мольберт нетронутый, знаменуя этим новую попытку. Лес, изображенный на фоне, вышел несколько беспокойным: Ганнибал слышал недовольный шепот в темно-зеленых кронах и режущий свист ветра. Все попытки заглушить голоса привели к тому, что деревья почти скрылись в наступившем мраке. Лектер отшвырнул и эту картину и отправился во Дворец за нужным воспоминанием. Он старался не обращать внимания на трещины в стенах и затхлый воздух. И тут же его обступила небольшая ярко изумрудная роща, купающаяся в солнечных лучах. Затем Ганнибал представил холодные осенние сумерки и вернулся в реальность. Холст наполнило тихое, но немного печальное умиротворение. Но когда очередь дошла до Уилла, его законченное изображение застыло в угрожающей позе, а легкая улыбка превратилась в насмешливую ухмылку. А за его спиной где-то вдалеке, почти сливаясь с чернотой, пытался спрятаться вендиго. Лектер сцепил челюсти и сжал кулаки, пока ногти не впились в ладони. Этот уродливый дух никак не давал появиться настоящему Уиллу, то и дело искажая портрет своим тлетворным влиянием. Ганнибал впился пылающим от гнева взглядом в нечеткий силуэт. Будь призрак живым существом, тот растерзал бы его с особой жестокостью и выломал бы ему рога. Проблема в том, что Уилл не казался жертвой: его душа как-то переплеталась с вендиго, и Лектер видел замершего прекрасного хищника, но абсолютно чужого. Еще один холст вышел неудачно, пополнив жуткую коллекцию. Ганнибал раздраженно всячески гнал от себя отчаяние, но оно потихоньку начинало овладевать им. В итоге, Уилл, стоящий на самом краю обрыва выглядел так, будто в любую секунду сорвется вниз. В его чертах таилось что-то усталое и покорное этой судьбе. Затем он же в своей любимой рубашке у кромки морской воды, готовый кинуться в морскую пучину. Олень, всегда преследовавший Уилла, выглядел рядом с ним не то палачом, не то тюремщиком. А вендиго подбирался все ближе и ближе, каждый раз будто отнимая по кусочку души у главного сокровища Лектера, заменяя глухой пустотой. Вскоре Ганнибалу пришлось приспособить каморку под неправильные работы: внезапно их стало так много, что они стали повсюду мешаться в мастерской. Он ненавидел свидетельства своих ошибок, но из-за Уилла, даже ненастоящего, попросту не мог сжечь их. Мысль о том, что его друг будет кричать и корчиться в муках, причиняла почти физическую боль. В свободные минуты Лектер снова и снова перечитывал заметки в тетради и слышал, как неторопливо и размеренно звучит голос Уилла, но остается совершенно невосприимчив к просьбам ответить на какой-либо вопрос. Он отправился искать своего друга в комнатах Дворца, но сколько бы дверей не открывал, не находил и следа Уилла. Все связанные воспоминания с ним исчезли, отчего и образовались все эти пустоты, которые теперь разрушали изнутри некогда идеальное строение. Парализующий липкий страх забыть сковал Лектера, пока он судорожно пытался разобраться с последствиями. А затем где-то на краю забрезжила совершенно безумная мысль, что они все понадобились Уиллу, чтобы остаться живым и ждать их воссоединения. Ради этого Ганнибал был готов отдать что угодно. Он из последних душевных сил уцепился за призрачную надежду и поверил в нее, теряя остатки здравого смысла. Весьма кстати ему на ум пришла одна очень древняя и, пожалуй, пугающая техника рисования. Для картины требовались… специфические компоненты, добыча которых пришлась бы внутреннему зверю по нраву. Лектер зловеще улыбнулся и ощутил сладостную дрожь предвкушения. Ганнибал давно не выходил на охоту, а после Падения — никогда без Уилла, но сейчас нуждой выступал не голод, а более высокая цель. Когда кость жертвы была изъята, Ганнибал растер ее в мелкий порошок и добавил в грунтовку, которой собирался покрывать холст. Под рукавом рубашки на локтевом сгибе левой руки пряталась плотная марлевая повязка. Он собирался использовать собственную кровь для придания темным оттенкам большей глубины. В этот раз Лектер не поскупился на эмоции, изливая на холст всю бездну своего отчаяния и тоски, неистового ожидания, невысказанной любви и нерастраченной страсти. Ганнибал боролся с подступающими слезами, но не смел закрываться. Призрачный образ Уилла едва ощущался в дальних комнатах Дворца, исцеляя раны, которые нанесло его длительное отсутствие. Он становился все более и более живым с каждым мазком. Его присутствие позволяло Лектеру продолжать работу и не захлебываться в ревущем океане, рвущемся наружу. Потеря крови и эмоциональное потрясение накрыли уже после, и Ганнибал сцепил пальцы в замок, чтобы унять колотящую дрожь. Несколько мгновений он собирался с духом, чтобы взглянуть на портрет, испытывая давно позабытую нерешительность. Столь непривычная открытость сделала Лектера болезненно уязвимым, и малейшая допущенная на холсте ошибка могла обернуться ужасной катастрофой. Наконец он устремил взгляд на картину, и… увидел на нем ужасное чудовище. Коварный дух не просто появился в изображенном, он проник в душу Уилла и полностью захватил ее, подчинил себе. Уилл-вендиго скалился в зубастой усмешке и хвастался заостренными рогами. Разбитое зеркало совершило окончательную трансформацию и преобразилось в идеального хищника. А это означало, что Ганнибал потерял Уилла навсегда. Он так далеко зашел в своем безумном желании перекроить его по своему образу и подобию, что окончательно уничтожил в нем все человеческое, что и отличало его сокровище от демонов, таившихся в темных уголках разума. Осознание совершенных ошибок клеймило душу жаром и ядом открывшейся истины. Как можно было играть и снисходительно улыбаться, когда нестерпимо требовалось признаться во вспыхнувших с первого взгляда чувствах. Протягивать руку помощи, а потом ею же запирать двери психиатрической лечебницы. Нежно гладить лицо — наносить глубокую, почти смертельную рану. Он сам убил Уилла. Его неверные действия превратили хрупкое невиданное сокровище в пыль. Ганнибал рухнул на пол, пряча в ладонях лицо. Мягкое и теплое свечение призрачного Уилла исчезло, разом отнимая оставшиеся силы. Разломы в стенах Дворца с душераздирающим треском расползались по всем стенам и потолкам, впуская уже проглядывавшую в них черную пустоту. Она распространялась слишком быстро, но Лектер даже не пытался противостоять. Вскоре многочисленные залы воспоминаний бесследно растворились под натиском тьмы. Ганнибал долго блуждал по какому-то лабиринту из сохранившихся слабо освещенных коридоров, мучимый незатихающей болью. Реальность осталась далеко позади, да и ему было все равно, что произойдет с физическим телом. Лектер больше не находил сил влачить жалкое существование и дальше, теперь он искал лишь забвение. С каждым тяжелым шагом что-то внутри него потихоньку угасало. И даже голос, звучащий где-то вдали не привлекал внимания. Ганнибал обернулся только тогда, когда настойчиво зовущий оказался слишком близко, и резко выдохнул. В паре шагов от него стоял Уилл. Лектер нетвердо преодолел это расстояние, но ноги внезапно подкосились, и он рухнул на колени прямо перед Уиллом, обвил руками его ноги и прижался лицом к животу. Ощущения были такими пугающе реальными, что Ганнибал, отключившийся от действительности, был ошеломлен и дезориентирован. Когда Лектер почувствовал, что его мягко пытаются отстранить, он яростно зарычал и вцепился крепче, жадно впитывая тепло тела и вдыхая знакомый родной запах. Но Уилл не собирался никуда уходить, он вывернулся из цепкой хватки и опустился на колени напротив Ганнибала. Тот уставился на свое давно потерянное сокровище долгим изголодавшимся взглядом и прижал его к груди сокрушающим объятием. Темные вьющиеся кудри щекотали кожу, под мягкостью рубашки пряталось живое тело. Уилл склонил голову ему на плечо и обнял в ответ. Это окончательно сломило Лектера, и по его щекам потекли прозрачные ручейки слез. — Уилл, mylimasis, ты вернулся ко мне, — шептал он, словно в страшном бреду, — прошу, умоляю тебя, пожалуйста, никогда не оставляй меня. Я больше не могу так. Я… — остальные слова растворились в дрожащем всхлипе, а потом раздался и второй, и третий. Ганнибала напополам с отчаянием разрывал и стыд, но никакими силами он не мог заставить себя остановиться. Он словно из взрослого мужчины превратился в маленького мальчика, чья сестра трагически погибла в зимнем мрачном лесу. Уилл баюкал его, нежно гладил по спине и плечам, по-прежнему не произнося и слова, однако это помогло Лектеру преодолеть приступ невероятной слабости. Затем Уилл взял его лицо в ладони, провел большими пальцами по острым скулам, аккуратно вытер слезы. Ганнибал невольно зажмурился от этой медитативной ласки, но тут же испуганно распахнул глаза, боясь, что любимый исчезнет как сладкий несбыточный мираж и снова оставит его захлебываться одиночеством. Уилл изучал каждую черточку его лица так внимательно и поглощающе, что Лектер задержал дыхание. — Дыши, Ганнибал, — раздался звук слегка охрипшего, но такого знакомого голоса. Лектер снова прикрыл глаза и медленно вздохнул. Уилл заговорил дальше: — Ты все сделал правильно, мой дорогой, но я не могу вернуться, — у Ганнибала внутри что-то резко оборвалось. Ослепленный и оглушенный болью он подавился следующим вдохом и задрожал. — Нет. Нет-нет-нет. Ты же здесь, ты не можешь уйти, — способность связно выражать мысли отступила перед эмоциональной бурей, в которой он барахтался. — Тише-тише, Ганнибал, я не договорил, — Уилл опустил руку и мягко коснулся губами его щеки, возвращая на твердую почву, — Я действительно не могу вернуться, но ты можешь пойти со мной, — он с наслаждением прикоснулся к мягким прядям, переливающимся серебристо-золотым, и запустил в них пальцы. Уилл не требовал мгновенного ответа, давая время принять решение, но реакция последовала незамедлительно: — Это все, чего бы я хотел. — Для нас обоих, — с широкой улыбкой продолжил фразу Уилл и уже серьезно добавил, — и это по-прежнему прекрасно. — Уилл, — прошептал Ганнибал, вновь терзаемый агонией воспоминаний, и тот услышал и внял отчаянным мольбам. Уилл сократил расстояние между их лицами и легко-легко прикоснулся к тонким губам своими. В груди Лектера что-то ярко и горячо запульсировало, а потом его захватило пьянящее ощущение свободы и облегчения. Они, наконец, пересекли последнюю границу и никогда не покинут друг друга. На неаполитанском кладбище царила солнечная погода, и резные листья отбрасывали причудливую тень на два аккуратных небольших памятника. Уилл когда-то просил Ганнибала не оставлять его под палящим солнцем, а Чио выполнила обещание, данное когда-то Лектеру, ни в коем случае не разлучать их с Уиллом после смерти. Они нашли последний покой в светлом месте среди изысканных надгробных статуй и искусно вырезанных крестов.