Вишня

Никто никогда точно не помнил, под каким номеров числилась эта палата. Наверное, потому что некоторым было все равно, а остальные туда и вовсе не заходили. Никто и никогда не знал, что в палате под номером 114 или 143 (иногда 0, если все остальные номерки заканчивались в кладовой дабы заменить отваливающиеся, - клей иссыхал и предавал свой верный пост) проводила свою юность и бесценные годы молодости девочка по имени Мэг. В жалости нет смысла; Мэг не была жертвой, лишь непризнанной принцессой в темнице, не осужденным преступником в кандалах. Жертвой - никогда. Не скажу, что шел к моей милой маленькой Мэг целенаправленно. Я совершенно случайно нашел ее имя в списке пациентов, и оно привлекло меня - короткое пустое прозвище без точных данных о возрасте и семье. Более того в силу своей любознательности я просто хотел поинтересоваться, как живут здесь и другие: не старые изможденные убийцы и наркоманы, не страдающие манией вязания и штопки бабки, но юные девицы. За что? - таков был мой вопрос. В своем журнале я напишу, что был переведен из-за болезни одного моего сослуживца, совру сам себе еще не раз и буду спокоен на этом, вспоминая, как все было на самом деле. Я зашел к ней и представился, как обычно это делал. Она молчала. Цепи удерживали тонкие белые руки, держали зверя на положенном месте, а фонтан рыжих длинных волос невероятной длины распластался перед дверью и входом будто ковровая дорожка, вел к едва живой фигуре. Ярко-рыжие, кроваво-красного цвета волосы зашуршали и потянулись за головой - истоком этой безумной реки, вьющейся будто змеи, лианы! Помню, что тогда мне сильно захотелось курить. А прощупал карманы, - но я же никогда не. Перечитывая свои записи я подмечу, что не написал про ее прекрасные глаза. Я их не видел. Голова все время была опущена. Наверное, этот изъян в образе дикой огненной феи меня трепал изнутри. И я заполнил его своими фантазиями или пытался поверить в реальность результата игры моего сухого плоского воображения. - Мэг. Мэгги. Твое полное имя Маргарет? Пламя волос затрепыхалось от дыхания, но вскоре погасло вместе со светом. Я же продолжал подкидывать сухие ветки в костер в надежде, что он вновь разгорится и согреет меня своим теплом. - Ш-ш. Ш-ш. Ш-ш, - отдался эхом шепот. - Тут написано, что ты придумала пять различных языков. Ты на всех разговариваешь? - Ночь тиха, и пламя гаснет. Звезды в небо поднялись, И луна средь них прекрасна, Словно солнца белый блик. - Чудесная песня, Мэг. - Ш-ш. - Ты просишь замолчать? - Огонь обжигает язык. - Сколько тебе лет? - Больше, чем кажется. - Ты выглядишь достаточно молодо. - Значит, я уже не молода. Пальцы трепыхались в попытках сорвать с пола бетонную корку и погрузиться в землю. Ее тело дрожало и извивалось, а огненные волосы являлись лишь плодом диких искр, что съедали ее тело. Уголь кожи тлел и дымился, терзая беспокойную плоть. - Ты умна. - Дым тумана опустился, жжется огненный язык... - Что случилось с тобой? Интимность песни была нарушена. И тело остановилось в почти неестественной позе. Голова на миг дернулась, но амис волос покрывал лицо. - Люди не любят умных. - Ты знаешь, где находишься? Помнишь, за что тебя сюда поместили? - Тебя люди любят. - Где твои родители? - Люди не любят умных. Мне показалось, она умерла прямо при мне, но легкий полушепот говорил об обратном. Темнота отступила; дерево еще тлело, но слабо и тихо, пламя грело лишь само себя. - Я начинаю нервничать. - Кажется, ты успокаиваешься. - Нет спокойствия в бездействии. Беспокоен дух. В движении отвлекаешься и не думаешь, меньше мыслей, меньше ума. Постоянно чем-то занят. Есть смысл. - Как давно ты не выходила отсюда? - Когда тучи были еще белые. - Облака. Ты, наверное, имеешь ввиду облака. - Тучи. Белые. Не облака. Просто тучи белого цвета. Кажется, она назвала меня тогда идиотом, но это тоже не попало из памяти в мой журнал. - А в часы прогулки ты не гуляешь? Бываешь на природе? - Природа заставляет меня... успокоиться. - Ты говоришь, что спокойствие - это плохо. - Есть спокойствие. А есть спокойствие. Вскоре свет вновь распространился по комнате, воспылал и я в надежде увидеть лицо маленький милой Мэг, но она продолжила танцевать, упрашивая тонкие языки пламени лизать ей пятки и лицо, чтобы обжигать их до крови. Нет, я никогда не видел ее лица. - Я пойду, Мэг. Еще встретимся. - Я хотел сказать "увидимся", но мы не видели друг друга, это было бы нечестно. Она ничего не ответила мне. Продолжала кружиться в своем танце, продолжала рычать и дергаться, словно ведьма на костре, а ее длинные резвые волосы повиновались уму юной кроваво-красной феи, повелительнице стихии, повторяли контуры ее фигуры и зажимали белые руки и ноги в кольцо. Пленница была поймана сама собой, а не палатой. Ее движение было цикличным и последовательным. Из раза в раз она останавливалась, чтобы перевести дух, не то немного подумать или проверить состояние ума. Но никто и никогда не узнает больше, что в палате под номером 114 или 143 проводила свою юность и бесценные годы молодости девочка по имени Мэг. Вскоре она вся изошла. Нечем было питаться дикому огню. И в попытках пожрать само себя пламя испустило дух в четырех стенах, сковывая принцессу без титула и прекрасного принца. Кажется, ее даже не обстригли перед похоронной процессией, а гроб сделали длиннее, чтобы уместить вечно прекрасное, но мертвое пламя никогда не существовавшего костра.