wind. night. you. pistols & roses.

Игорь Стаса теряет. Игорю так кажется. Игорю Стаса мало. Мужчине не может не нравится то, что Стас уходит в работу с головой. У Конченкова это с перепадами, он то горит, то перегорает, к этому можно привыкнуть. Пимп то пишет текста и сценарии (свою часть) к шоу ночами, то не прикасается к работе порой неделями. И Лаврову обычно спокойнее, когда вдохновение у Стаса так и прет, в этом слишком много плюсов. Это личное удовлетворение Конченкова, а когда тот счастлив, счастлив и Игорь. Но на этот раз все было иначе… Стас вот уже неделю почти не появляется дома, сидит в студии, такое было впервые, все пишет и пишет, заливает в себя кофе, энергетики, выкуривает из себя все сигаретами. И Игоря он выкуривает тоже. Лавров пытается вытащить Стаса из этого океана работы и вдохновения, потому что парень даже почти не ест. Пытается привлечь внимание разговорами, предложениями сходить куда-нибудь, развеяться, звонками, хотя теперь и сам практически перебрался в студию, чтобы быть рядом. А ещё Игорь напиздит, если скажет, что это не выводит его из себя, он уже действительно просто ревнует Стаса, его Стаса, к работе, потому что Конченков уделяет теперь внимание Лаврову по минимуму. Мужчина чувствует себя отдаленным, как будто за толстым стеклом. И как бы тот не старался, это стекло разбить он не может. Стас динамит его, как последнюю школьницу. Остаётся в итоге лишь самому уйти на несколько часов в эту сраную работу, лишь бы занять себя. Игорь боится потерять своего Стаса на подсознательном уровне. Он знает: Стас его любит, Стас никуда не уйдёт. И все равно от одних только мыслей булки сжимаются, страшно потерять его, пиздец как. Игорь щурит глаза, закуривая сигарету (а курит он редко, хотя по нему не скажешь), и смотрит на сутулую спину парня очень внимательно, сейчас дыру там взглядом прожжет. А серо-голубые глаза так и кричат: «Посмотри на меня, Стас! Обрати на меня внимание, сука!» Стас молчит, лишь стучит по клавиатуре своими тонкими пальцами и не обращает никакого внимания. Игорь опускает взгляд, стряхивает пепел со спортивок и опять затягивается, до горького, терпкого чувства в груди. Курит в квартире, сейчас ему слишком похуй. Злость, такая пассивная и горячая, течёт по венам, проникает, впитывается в кости, и руки так и чешутся оттащить Молодого сутенёра от ноута, встряхнуть за тощие плечи, вызвать хоть какие-то чувства, эмоции. К нему же! К Игорю! Игорь чувствует себя козлом. Чувствует то, что все это неправильно, и остановиться не может. Ну хочется ему, ну пусть пишет свои треки, пусть делает музыку, пусть сидит ночами и делает минуса, пусть ебется с новыми альбомами. Однако, пусть не забывает про него, Игоря… Но увы и ах, Лавров от злобы щеку внутри кусает и хочет, чтобы тот прекратил. Чтобы они пошли гулять, чтобы Конченков сам обнял его, прижался всем своим хрупким телом, уткнулся холодным носом в щеку и все. Он не хочет быстрый ответ на объятья, ему нужен весь Стас. Хотя, сейчас и половины хватило бы, но не так же мало. — Эй, — подает хриплый голос заложник вдохновения, — Хм… Подкинь-ка рифму к слову «самбука». Лавров хмурится и хмыкает, хуле этот пидор сам не может ничего подобрать к такому простейшем слову? — Сука, — просто отвечает Игорь. — Ты как ребёнок, — фыркает Конченков и продолжает печатать. Не было это рифмой, это было оскорблением, обращением, криком. Сука, увидь меня уже, пожалуйста! Игорь качает головой и ждёт, когда эта стадия у Стаса пройдёт. Она не проходит, к слову, долго. Прошла ещё одна блядская неделя. Вот он уже меньше пишет, вдохновение барахлит. А у Игоря барахлит что-то в груди. Отчаянно так. А ещё в лёгких, о да, что-то явно там дерёт чертовы стенки, ломится упорно наружу. Что-то гадкое, что-то вроде болезни. Лавров не болеет почти никогда. Было всего пару раз за жизнь, а вот тут такая напасть. Слёг с температурой под сорок, с кашлем, как в последний раз, и честно, уже готов умереть, лишь бы не давиться этим, лишь бы так не рвало глотку и лёгкие. А Стас рядом всегда, за температурой следит, как озабоченная мамаша, таблетки покупает, бегает в час ночи в аптеку, заставляет в больницу ходить, когда становится легче. И Игорь злится ещё сильнее. Вот он Конченков, весь только его, и все равно так наивно, по-детски обидно. Значит, нужно едва ли не умирать, чтобы тот своё царское внимание обратил? Лавров молчит долго, а Стас все бегает вокруг, заботится, жмется ближе ночами замершим телом и греется, как о печку. Почти не спит, кстати, все следит за ним. Нельзя сказать, что забота неприятна, нет, это все, чего только хотелось бы, но Игорь злится все же очень тихо, взглядами, редкими ответами и отсутствием разговоров. Мстит и злится, на себя тоже. Стас списывает все на болезнь, ничего не видит своими охуенно огромными глазами цвета какао. И Лавров правда пытался отпустить всю ситуацию, перестать агрессивно обижаться и молчать, но это так и не получилось. — На, — протягивает горсть таблеток в ладони Стас. Рука у него тонкая, почти что белая, едва с таблетками не сливается.- Игорь, харе выебываться, пей. Игорь сидит, как обиженная девчонка, стрелы метает, и Конченков закатывает глаза, начиная закипать. — Игорь, блядь, ты решил все совсем запустить? — Знал бы ты, что ты запускаешь, — прорычал Игорь, грубо взяв таблетки в руку и выпив все разом. Ты запустил наше общение, Стас. Ты запустил наши отношения, Стас. Ты запустил меня, Стас. Ты виноват. Ты. Лавров начинает кипеть от гнева тоже. Самому к себе, самоненависть начинает съедать органы, кости, кожу, все, не оставляя ничего живого. Он не имеет права винить Стаса. Стас ни в чем не виноват. — О чем ты? — тупо спрашивает Конченков и хмурится, задницей чувствует, что сейчас будет пиздец. — Ни о чем, — сухо отвечает Лавров. Набить морду парню хочется, до боли в костяшках, хочется излить весь гнев, показать, как ему обидно, но он не простит себя. Ему не хочется ссоры. — Игорь, — настаивает. Смотрит сверху хмурым взглядом, сводит брови вместе и поджимает губы. Знает: тайны ни к чему хорошему не приведут. Что-то беспокоит — скажи. Игорь смотрит резко, встаёт с дивана, и все тело поддается слабости, ломки. Как будто кости болят, как будто он сейчас рухнет и начнёт скулить, но держится. К черту болезнь. К черту невыносимую боль в висках, к черту отвратительный привкус во рту. К черту Стаса. — Я о том, что происходит, Стас. Не чувствуешь, не? Не чувствуешь это напряжение? Не чувствуешь эту тишину? Не чувствуешь ты мою боль, когда я смотрю на тебя с надеждой на разговор? Игорю без этого всегда было сложно, разговоры ему нужны, Стас ему нужен. Он не может в тишине, не может один. Тот теряется на секунду, а потом смотрит вопросительно. Не видит. Не видит, блять. — Когда мы последний раз проводили время вместе? — Игорь ненавидит себя, чувствует себя стервозной бабой, но его уже начинает нести, тут не остановиться. Игорь, как спичка, пару раз чиркни, и будет гореть, пока может, дотла, до конца, — Ты блять застрял в своих текстах, в компе, и все! Ты же даже дома уже практически не появляешься! — уже громче зарычал Лавров. Игорь видит, как темнеют не по-доброму глаза парня, видит, как черты лица становятся жестче, а желваки на острых скулах заходили ходуном. Ему не страшен вид злого Стаса, но ему страшно за то, что он может услышать, и что может сказать сам. — Я это делаю ради нас, Игорь, ради тебя, бля, — ещё более менее спокойно, пускай и твёрдо говорит Стас, — Я не ради себя ночую на работе! Лаврова тянет на смех, хоть и получается лишь кривая усмешка. — Да что ты? Тебя просто блять прет и все. А на остальных становится похуй! Игоря от нервов и температуры ведёт, но не так, как от своих слов. Знает, что будет жалеть, знает, что он не прав во многом. Почти во всем. А в карих глазах взрывается атомная бомба. — Мне на все похуй?! Это ты заварил всю эту кашу семь лет назад, а в итоге почти все висит на мне! Я делаю за тебя работу, а что в итоге?! Янг Пимпа никто не видит, есть только Босс! — Игорь напрягается всем телом, сжимая кулаки, видит, что теперь Стаса несёт от обиды также, как его самого. Они ссорятся редко, но все копится.- Ты на всех каналах в ютубе один, на клипах, вспомни хотя бы Хованского! Разве это справедливо?! Игорь хрипло смеётся и отводит взгляд на потолок, устало проводит ладонью по серому лицу, а после уже срывается на крик, да такой, что Конченков вздрагивает. — Я, блядь, нихуя не делаю?! Сука, все финансовые и главные вопросы на мне, не хочешь?! Кто рвет жопу за то, чтобы прорваться на концерты?! Кому мозг ебут со всей официальной хуетой, этими блядскими съемками, с записями твоих, еблан, треков?! Да, порой у меня нет сил на тексты, и это делаешь за меня ты, но уж извините, что меня трахают, как последнюю на земле суку, с тем, чтобы твоя тощая задница стояла на сцене! Игорь также утрирует, это видно по тому, как что-то бьётся в глазах Стаса. Тот делает шаг назад, он боится, потому что Лавров становится над ним скалой, надвигается, точно хищник на жертву, а тут уж любой бы в штаны наделал. Стас отличается упертостью, остаётся дальше стоять на месте, глядя в глаза с обидой и злобой. Игорь утрирует, как и Стас. Их работа разделена пополам, все честно, они оба это знают. Просто идиоты. Два обиженных еблана. — Вот как, да? — хрипло спрашивает Стас, хлопая своими длинными ресницами и поджимая губы в тонкую полоску. Его руки начинают подрагивать от нервов. — Вот так! — рычит Лавров, — Пиши, блять, делай, что душе угодно! Все, что я просил бы, это- Игорь резко замолкает. Стас вскидывает брови, заглядывая в серо-голубые глаза. — Что? — спрашивает Стас и видит, что Игорь потух. Это конец. Как же дерет в груди, в самом сердце. Так, что дышать невозможно. — Тебя, Стас. Когда мы просто по-человечески говорили в последний раз? — уже устало и тихо спрашивает Игорь. Конченков молчит, внезапно все начинает видеть и понимать. А ещё по Стасу видно: винит себя, как последнюю мразь. И все ещё обижается. Вот так вот. Все, что есть сейчас в Игоре, это ненависть к себе и усталость. Он не хотел, чтобы все было вот так.  — Знаешь, Стас, иди нахуй. Просто устал. Слишком много работы, слишком мало любимого человека, слишком много потраченных нервов на то, чтобы тебя услышали. Как же раньше они жили? Как все совмещали? Что, блять, поменялось?! Как все вернуть?! Лавров обходит Стаса и быстро одевается, хватает сигареты, нарочно оставляет телефон и выходит на улицу. Похуй на температуру, похуй на все, ему нужен воздух, ему нужно остыть и прийти в себя, пока не стало хуже. — Лавров! Чёрт! Куда ты?! — Стас следует за мужчиной, но в квартире он уже один, — Сука! Конченков пинает тумбочку и оседает после на стул при входе. Тяжело дышит. Закрывает лицо ладонями и пытается прийти в себя. Он виноват. Не меньше Игоря, может, даже больше. Гнев на себя и на двухметрового дебила захлестывает с головой. Как он это допустил?! Стас выскакивает из квартиры, как только собирается с мыслями, ищет Игоря. Ну разве тот мог далеко уйти в таком состоянии? Видимо, мог. Его нигде нет поблизости. Сердце щемит, от волнения уже прихватывает. У этого придурака температура тридцать девять! Стас ждёт полчаса дома, не находит себе места, ждёт час, два, лезет от этого всего на стенку, долбится об неё головой, заламывает руки. Игорь ещё и телефон дома оставил. Конченков сидел на диване, от ожидания задремав, только вот все равно вздрагивал каждые десять минут, прислушивался, один ли он все ещё в квартире, не открывается ли входная дверь. Сейчас он подскакивает от звонка телефона. Фадеев. Сердце начинается биться, как бешеное. — Да? — голос хриплый от долгого молчания, Стас на ноги встаёт от волнения. Пожалуйста, скажи, что он у тебя. Скажи, что с ним все в порядке. — Слушай, бля, — слышится негромкий голос друга, — Забери своего ёбыря, что за хуйня у вас случилась? Он ебанутый, еле стоит, ещё и таблетки отказывается пить. Подумал сначала, что под наркотиками еблан… Стас облегчённой выдыхает. Господи… — Он у тебя, — тихо говорит Конченков, проходясь ладонью по уставшему лицу, — Я… Я сейчас буду. Конченков приезжает так быстро, как это только возможно. Забирает Игоря, что и слова не говорит, и уезжают домой они в полнейшей тишине. Лишь напряжение такое, что сдохнуть легче. Дома они также молча ложатся спать, Стас лишь настаивает взглядом на таблетки. А вот ночью Игоря лихорадит, он хрипит, что и сам справится, но Стаса не горит, хватает его за тонкую кисть и прикладывает прохладную ладонь к своему лбу, к скулам, закрывая глаза. Мужчина такой горячий, что страшно, Стас уже хватается за телефон, вызвать скорую, но тот совершенно против. Попробуйте поспорить с этим бараном. Конченков сидит возле Игоря всю ночь, ни на шаг не отходит. Старается ухаживать, как может, сбить температуру, и к утру все заметнее лучше. На следующий день температура не поднимается выше 37,7. Стас выдыхает. Но парни все ещё молчат. Говорят только по делу. Молчат день, два. У Стаса уже дергается глаз. У Игоря внутри все воет. Они оба ходят с лицами по дому такими, будто им похуй, а внутри все горит адским пламенем, рвётся наружу. На третий день все стихает, разговоры заводятся уже чаще, но напряжение остаётся. Только вот обиды больше нет, теперь стены квартиры пропитаны виной и сожалением. Стас сдаётся первым. Так скромно подходит, мнется, напоминая Лаврову невинную девицу перед первым сексом. И Игорь не сдерживает тёплой улыбки, Стас и рот раскрыть не успевает, оказывается в крепких медвежьих объятьях, и чёрт, как же стало резко на душе спокойно, тепло. — Я виноват, прости, — хрипит Игорь, — Наговорил всякого… Конченков мотает головой, не в силах говорить. Ему и не надо. Игорь сам знает, что тот хотел бы сказать. Они сидят так долго, в самой приятной тишине, в покое. Стас прижимается, как в последний раз, вдыхает запах геля для душа и лекарств, а Игорю просто наконец спокойно. Без злобы и горечи внутри, ничего не отравляет. Стас весь только его, несмотря на обиды и ссоры.